Лелле остановился, чтобы перевести дух. Ёста изо всех сил надеялся, что все понял правильно, хотя полной уверенности у него не было: нынешняя молодежь по-людски разговаривать просто не умеет.
- Ну а ты-то сам что там делал? В садике цветочки нюхал? - спросил Эрнст грубо и тут же получил еще один предупреждающий взгляд от Ёсты.
- Я, типа, его держал, - сказал Лелле тихо. - Я его держал за руки, чтобы он не мог отбиваться. Но я же не знал, что у Кеннеди крыша поехала, гадом буду.
Он перевел взгляд с Ёсты на Эрнста.
- Что теперь со мной будет? Что, меня из коммуны заберут и заметут в тюрягу?
Ёста видел, что этот здоровенный парень готов заплакать, он стал похож на маленького испуганного мальчика. И Ёсте не потребовалось делать над собой усилие, чтобы говорить с ним мягко, по-отечески.
- Мы разберемся со всем этим немного позже и, я думаю, сможем все решить. А сейчас нам пора побеседовать с Кеннеди. Ты можешь подождать здесь, пока мы съездим и заберем его, или посидеть в машине. Как хочешь, выбирай сам.
- Я лучше в тачке побуду, - сказал Лелле. - Ребята все равно узнают, что это я на Кеннеди настучал.
- Ну ладно, тогда поехали.
Они подъехали к дому. Та же женщина, которая открывала Ёсте и Мартину утром, опять стояла в дверях, и на этот раз ее раздражение заметно выросло.
- Ну а сейчас-то вам что надо? Нам теперь что, для полицейских специального швейцара заводить? По-моему, это просто неслыханно, после долгих лет нашего плодотворного сотрудничества с полицией это…
Ёста поднял руку, прерывая ее, очень серьезно и официально он сказал:
- У нас сейчас нет времени для дискуссий. Нам нужно побеседовать с Кеннеди, и немедленно.
Женщина моментально поняла, что он не шутит, и тут же позвала Кеннеди. Когда она обратилась к ним снова, тон у нее был значительно менее агрессивный:
- А что такого с Кеннеди? Он что-нибудь сделал?
- Вы все потом узнаете, в деталях, - сказал Эрнст сурово. - Сейчас мы должны отвести этого хлопца в участок и побеседовать с ним там. И того здорового парня, Лелле, мы тоже забираем с собой.
Из-за деревьев появился Кеннеди и подошел к ним. В темных брюках, белой рубашке, с идеальной прической, он казался мальчиком из английской школы-интерната. Примерный молодой человек, уж никак не клиент исправительного учреждения. Идиллическую картину нарушали лишь ссадины на костяшках пальцев. Ёста внутренне сжался. Черт подери, вот что он заметил тогда, вот что его мучило.
- Чем могу помочь, господа? - спросил Кеннеди, стараясь сохранять невозмутимость.
Его голос был очень спокоен и хорошо модулирован, даже, может быть, слишком. Ему явно приходилось делать над собой усилие, и это портило весь эффект.
- Мы поговорили с Лелле, и он нам все рассказал, так что тебе, как ты понимаешь, придется проехать с нами в участок.
Кеннеди кивнул, молча принимая неизбежное. Якоб многому его научил и, в частности, тому, что человек должен отвечать за последствия своих поступков, если хочет быть достойным перед глазами Господа. Он с сожалением огляделся вокруг в последний раз: он будет скучать по этому месту.
Они молча сидели напротив друг друга. Марита забрала детей и уехала в Вестергорден ждать Якоба. За окном весело щебетали птицы, но в доме висела тягостная тишина. На крыльце по-прежнему стояли сумки. Лаине не могла уехать, не убедившись, что с Якобом все в порядке.
- Линда не звонила, ничего не рассказывала? - неуверенно спросила Лаине.
Она боялась нарушить шаткое неустойчивое перемирие между нею и Габриэлем.
- Нет, пока еще нет. Бедная Сольвейг, - сказал Габриэль.
Лаине тут же подумала о том, как эта бедняжка годами тянула из нее деньги, но ничего не сказала. Все-таки, как мать, она сочувствовала сейчас Сольвейг, ведь с ее сыном случилась беда.
- А ты не думаешь, что с Якобом тоже?.. - Она не смогла договорить, слова застревали у нее в горле.
Совершенно неожиданно для Лаине Габриэль накрыл своей ладонью ее руку:
- Нет, я так не думаю. Ты же слышала, что полицейский сказал. Он просто где-нибудь затаился и размышляет, а ему, как ни крути, есть над чем подумать.
- Да, это точно, - сказала Лаине с горечью.
Габриэль ничего не ответил и продолжал держать ее за руку. В этом жесте было что-то глубоко утешительное, и Лаине тут же подумала, что первый раз за все эти годы она видит такую нежность от Габриэля. Теплое ответное чувство моментально заполнило ее, но к нему примешивались боль и горечь. Она не хотела оставлять его. Она по собственной инициативе решила оставить Габриэля, чтобы избавить его от необходимости вышвыривать ее вон. Но сейчас Лаине сомневалась в том, что поступила правильно. А потом Габриэль убрал руку, и это мгновение прошло.
- Ты знаешь, сейчас, задним числом, я могу сказать, что всегда чувствовал, что Якоб больше похож на Йоханнеса, чем на меня. Но мне казалось, что это шутка судьбы: со стороны могло показаться, что Эфроим и я более близки друг другу, чем он и Йоханнес. Отец жил здесь с нами, и я унаследовал деньги и хозяйство, но все было неправильно. И то, что они так часто ругались, означало лишь, насколько они на самом деле похожи. Иногда появлялось такое ощущение, что Эфроим и Йоханнес - один и тот же человек, а я всегда в стороне, как чужой. Так что когда родился Якоб, я заметил, как в нем много и от моего отца, и от моего брата. Я подумал, что наконец-то и для меня открылась возможность вступить в компанию. Если бы я сумел крепко привязать к себе сына и по-настоящему почувствовать его, то, по-моему, я бы словно приблизился к Эфроиму и Йоханнесу, встал бы рядом с ними.
- Я знаю, - мягко сказала Лаине, но, казалось, Габриэль ее не слышал. Застывшим взглядом он смотрел в окно и продолжал:
- Я завидовал Йоханнесу, завидовал потому, что он действительно верил в ложь отца насчет нашего исцеляющего дара. Ты только подумай, какая сила была в его вере. Представь себе: смотреть на свои руки и жить в полной уверенности в том, что это инструмент Бога, поднимать параличных и видеть, как они идут, заставлять слепых прозревать и пребывать в уверенности, что такое возможно. Что касается меня, я считал это лишь спектаклем. Я видел своего отца за кулисами дирижирующим, режиссирующим и испытывал отвращение. Йоханнес ничего этого не замечал, он видел перед собой только больных и связь с Богом внутри себя. Как же ему, наверное, было больно, когда он почувствовал, что все прекратилось. А я ничуть не сочувствовал ему, совсем наоборот, я радовался: наконец-то мы будем обычными мальчишками: Йоханнес и я, - так я думал. Наконец-то мы будем похожи. Но этого не случилось, никогда. Йоханнес продолжал творить чудеса, а я, я… - Голос Габриэля сорвался.
- У тебя было все, что и у Йоханнеса, но тебе не хватало храбрости, Габриэль. В этом и есть разница между вами. И все же, поверь мне, у тебя это есть.
В первый раз за все годы, прожитые с ним, Лаине увидела слезы в его глазах. С тех самых пор, когда Якоб болел и смерть стояла у его постели, она не видела Габриэля таким человечным. Она взяла его руку, и он крепко сжал ее в ответ.
Потом Габриэль сказал:
- Я не могу обещать, что смогу простить, но обещаю, что попробую.
- Я знаю, поверь мне, Габриэль, я знаю.
И Лаине прижала его ладонь к своей щеке.
Час проходил за часом, и беспокойство Эрики росло. В итоге она начала ощущать его физически, как какое-то облако боли в спине, и непрестанно массировала ее кончиками пальцев. Все утро она пыталась дозвониться до Анны и домой, и на мобильный, но никто не отвечал.
Эрика позвонила в справочную телефонной службы, и там ей дали номер мобильного телефона Густава, но от него она узнала лишь, что накануне он доставил Анну с детьми на яхте в Уддеваллу и они уехали оттуда на поезде. Они должны были добраться до Стокгольма к вечеру. Эрику царапнуло то, что Густав ничуть не беспокоился. Он моментально выдал ей кучу логичных предположений: что, может быть, они устали и залегли спать, или мобильный телефон разрядился, или - и при этом он засмеялся - Анна не заплатила за телефон. От этого комментария Эрика закипела и просто-напросто положила трубку. Если прежде она беспокоилась относительно умеренно, то теперь волновалась всерьез.
Она попробовала позвонить Патрику, чтобы посоветоваться с ним и немного успокоиться, но он не ответил ни по мобильному, ни по стационарному телефону. Она позвонила на коммутатор Аннике, но та ей сказала, что Патрик уехал по делам и она не знает, когда он должен вернуться обратно.
Эрика ожесточенно продолжала названивать. Неприятное чувство не хотело исчезать. В очередной раз, когда она набрала номер мобильного телефона Анны и уже собиралась отключиться, ей ответили.
- Алло.
"Детский голос, должно быть, Эмма", - подумала Эрика.
- Привет, дорогуша, это тетя. Эмма, скажи, пожалуйста, где вы сейчас?
- Мы в Стокгольме, - хихикнула Эмма. - А ребеночек уже родился?
Эрика улыбнулась:
- Нет, пока еще не успел. Эмма, а можно мне немного поговорить с мамой?
Эмма вчистую проигнорировала ее просьбу. Когда девочке выпадала необыкновенная удача завладеть маминым телефоном, а тем более по нему разговаривать, лишить ее этого удовольствия было практически невозможно.
- А ты знаешь что-о? - спросила Эмма.
- Нет, я вообще-то пока не знаю, - сказала Эрика. - Но, милая, давай мы это обсудим попозже. А пока мне очень-очень надо поговорить с твоей мамой.
Разговор пошел по кругу.
- А ты знаешь что-о? - повторила Эмма настойчиво.
- Нет, а что такое? - вздохнула устало Эрика.
- А мы переехали.
- Да-да, я в курсе, но это уже давно было.
- Нет, сегодня, - сказала с торжеством Эмма.
- Сегодня? - спросила Эрика.
- Да, мы опять переехали домой к папе, - сообщила Эмма.
Комната поехала вокруг Эрики, но прежде чем она успела сказать что-нибудь еще, в трубке послышалось:
- До свидания, а сейчас я пойду играть.
А потом - только короткие гудки в трубке.
С тяжелым тянущим чувством на сердце Эрика положила трубку.
Патрик решительно постучал в дверь усадьбы Вестергорден. Открыла Марита.
- Привет, Марита. У нас есть ордер на обыск.
- Опять? - в недоумении спросила она.
- У нас появилась новая информация. Со мной еще люди, но я попросил их пока подождать в сторонке, чтобы ты успела забрать детей. Совершенно ни к чему, чтобы они неожиданно увидели столько полицейских и испугались.
Она послушно кивнула. Она беспокоилась за Якоба, и казалось, вся ее энергия исчезла, и протестовать она не собиралась. Марита повернулась и пошла забирать детей, но Патрик остановил ее вопросом:
- А есть у вас здесь поблизости какие-нибудь другие постройки, кроме тех, что мы уже видели?
Она покачала головой:
- Нет, единственное, что тут есть, - дом, сарай, мастерская и домик для детей - это все.
Патрик кивнул и позволил ей уйти. Через четверть часа дом опустел. Они могли начинать поиски. В гостиной Патрик провел короткий инструктаж:
- Мы здесь уже побывали и ничего не нашли, так что сейчас придется действовать более основательно. Надо искать везде, и понимайте меня буквально: действительно везде. Если понадобится поднимать половицы, поднимайте. Если захотите вскрыть панель на стене, вскрывайте. Надо разобрать мебель - разбирайте. Это понятно?
Все закивали. Патрик внимательно вгляделся в спокойные, целеустремленные и полные энергии лица и убедился, что задача всем ясна. Сейчас не оставалось ничего другого, кроме как начинать действовать.
После того как они провозились примерно час без всяких результатов, дом выглядел как зона бедствия: все было перевернуто и передвинуто. Но ничего, опять ничего, что могло бы их сдвинуть с мертвой точки. Патрик помогал осматривать гостиную, когда пришли Ёста и Эрнст и изумленно, с широко раскрытыми глазами огляделись вокруг.
- Да вы чего, в натуре? Какого вы тут делаете? - спросил Эрнст.
Патрик его вопрос проигнорировал.
- Как все прошло с Кеннеди, нормально?
- Ну да, раскололся, признался, сидит теперь за решеткой, уголовник юный.
Патрик кивнул.
- А что здесь вообще-то на самом деле происходит? Похоже, мы единственные, кто ни черта не знает. Анника тоже ничего не говорила, сказала только, чтобы мы ехали сюда, в Вестергорден. Неплохо бы и нас проинформировать.
- Да времени нет все вам в деталях рассказывать, - нетерпеливо ответил Патрик. - Могу сказать только, что все обстоятельства указывают на одно и то же - Ени Мёллер у Якоба, и мы должны найти хоть какой-нибудь намек на место, где он ее прячет.
- Но ведь уже вроде как доказано, что он не убивал ту немецкую девчонку? - сказал Ёста. - Мы анализы делали, и анализ ДНК…
Он обеспокоенно затоптался на месте. С нарастающим раздражением Патрик ответил:
- Нет-нет, никаких сомнений, это он убил Таню.
- А кто же тогда других девушек убил? Он тут в любом случае не подходит по возрасту.
- Конечно, не он, но вы все подробно узнаете потом, а сейчас лучше давайте помогайте.
- А что нам вообще искать-то? - спросил Эрнст.
- Ордер на обыск лежит на кухонном столе, там все подробненько перечислено, что нас интересует, - отрезал Патрик, повернулся к книжной полке и продолжил просматривать книги на ней.
Прошел еще час, но они все еще не нашли ничего интересного, и уверенность Патрика начала ослабевать. Что, если они так ничего и не найдут? Он уже осмотрел гостиную и добрался до кабинета. Результатов - ноль. Он выпрямился, покрутил головой, сделал несколько глубоких вдохов, сосредоточился и внимательно огляделся вокруг. Он находился в небольшом, но строгом и аккуратном кабинете. На полках аккуратными рядами стояли папки и скоросшиватели, все надписанные. На большом старом секретере не валялось ни одной бумажки просто так. В ящиках все в идеальном порядке. Патрик задумчиво начал опять осматривать секретер. Он нахмурился, между его бровей залегла складка. Так-так-так, старый секретер. Патрик не пропускал ни одного выпуска "Мира антиквариата", и, может быть, поэтому его мысли невольно закрутились вокруг секретов и тайников, которые иногда скрываются в предметах старины. Как же он раньше об этом не подумал? И Патрик начал внимательно изучать часть над столешницей, где размещалось множество маленьких ящичков. Он выдвигал их один за другим и аккуратно прощупывал пальцами открывающиеся пустоты. Добравшись до последнего ящичка, Патрик с торжеством что-то почувствовал - какую-то металлическую поверхность, которая сдвинулась и подалась под его рукой, когда он на нее нажал. С хлопающим звуком стенка за ящиком разошлась, и его взгляду открылся тайник. Сердце Патрика учащенно забилось. Он заглянул внутрь: там лежала записная книжка в черном кожаном переплете. Патрик надел перчатки и аккуратно вынул книгу. Со все возрастающим интересом он начал читать. Теперь, похоже, появилась возможность найти Ени, но надо было спешить.
Он вспомнил одну бумагу, которая попалась ему на глаза, когда он просматривал содержимое ящиков. Патрик опять выдвинул нужный, недолго перебирал другие бумаги и нашел то, что искал. По напечатанному в углу гербу он определил, кто отправитель. Патрик с волнением пробежал глазами по строчкам и прочитал имя, написанное внизу. Потом он достал из кармана мобильный телефон и позвонил в участок.
- Анника, это Патрик. Мне нужно, чтобы ты для меня кое-что сделала.
И он коротко объяснил ей задачу:
- Ты обязательно должна поговорить с доктором Золтаном Чаба. Он работает в онкологическом отделении. Сразу же мне перезвони, как только что-нибудь узнаешь.
Время, казалось, тянулось бесконечно. По нескольку раз в день они звонили в полицейский участок, надеясь услышать хоть какие-нибудь новости, но тщетно. После того как фотография Ени появилась на объявлениях о розыске, их мобильные телефоны начали звонить непрестанно. Друзья, родственники и просто знакомые. Все были потрясены, но пытались скрыть свое беспокойство и поддержать надежду в Чёштин и Бу. Кое-кто предлагал приехать к ним в Греббестад, чтобы побыть рядом, но они обычно вежливо, но твердо отказывались. Им почему-то казалось, что это будет неправильно. Что если они по-прежнему вдвоем будут сидеть так в доме на колесах и ждать, сидя за узким столом напротив друг друга, то тогда Ени рано или поздно придет и все вернется на круги своя, все будет как прежде.
Так они и сидели, день за днем, погруженные в тревожные мысли, но сегодняшний день стал самым тяжелым. Всю ночь Чёштин мучили кошмары; обливаясь потом, она металась во сне по постели, а перед ее глазами прокручивались одни и те же образы. Она несколько раз видела Ени, чаще всего маленькой, на лужайке перед домом, на пляже в кемпинге. Но все время на эти картины наплывало что-то темное, странное. Она чувствовала холод и темноту и краем глаза видела, как что-то двигалось, но во сне никак не могла рассмотреть, что же именно, хотя тень настойчиво появлялась раз за разом.
Когда утром она проснулась, в груди тянуло остро и болезненно. Проходили часы, в их маленьком домике становилось все жарче и жарче, а Чёштин молча сидела перед Бу и отчаянно пыталась возродить то ощущение - тяжесть тельца Ени на своих руках. Но, так же как и во сне, она не могла его уловить, дотянуться. Она хорошо помнила, как ясно и отчетливо она это чувствовала все время, пока они сидели в напряженном ожидании. А сейчас у нее ничего не получалось, она не могла. Медленно и неотвратимо к ней пришло понимание. Чёштин подняла взгляд, посмотрела на своего мужа и потом сказала:
- Ее больше нет.
Он не стал переспрашивать. Чёштин сказала это так твердо, с такой убежденностью, что Бу понял: это правда.
~ ~ ~
Лето 2003 года
Дни шли и смешивались, как в бреду. Она влипла в эту историю, хотя никогда по-настоящему не верила, что такое с ней может случиться, и все время корила себя. Если бы только она не была такой дурой и не поехала на попутке, тогда бы ничего не случилось. Мама и папа тысячу раз ей говорили, что нельзя садиться в машину к незнакомому человеку, а она считала, что это глупости и с ней никогда ничего не произойдет.
Казалось, что прошло без малого сто лет и это случилось так давно. Ени попыталась вновь возродить чувство неуязвимости, чтобы хоть на короткое время порадоваться ему. Порадоваться тому, что ничто на свете не может ей повредить и что зло приходит к другим людям, но не к ней. Но теперь это ощущение к ней никогда больше не вернется.
Она лежала на боку, пальцы ее откинутой руки погрузились в песок. Другая рука не слушалась, и она заставила себя помассировать ее, чтобы восстановить кровообращение. В мечтах она видела себя похожей на героиню какого-нибудь фильма, представляя, как она лихо бросается на него и в два счета расправляется, а потом оставляет лежать без сознания на полу, выбирается наружу, а там наверху ждут друзья, которые повсюду ее искали. Но это всего лишь бесполезные, хотя и приятные мечты. Ее нога никуда не годилась, она больше не могла ходить.
Жизнь медленно покидала ее, и Ени видела, как она неторопливо вытекает в песок под ее телом и, в свою очередь, дает жизнь всяким существам там, внизу, - разным червячкам, гусеницам, личинкам, которые жадно впитывают в себя энергию ее жизни.