Вот к такому философскому выводу пришел инспектор Гуннар Барбаротти. И вчера госпожа Германссон с ним согласилась - скрепя сердце, но согласилась, и ее муж тоже. Единственное, о чем они попросили, - чтобы сволочи-репортеры из столицы королевства не употребляли этот мерзкий эпитет. Он также втайне надеялся, что эти разожравшиеся гиены сочтут ниже своего достоинства тащиться в провинциальный городок накануне Рождества. У них же есть Арне Вайсе и весь букет праздничных телепрограмм.
Но на это надежда, конечно, слабая. А потом… Арне Вайсе, кажется, уже закончил выступления. Или, может быть, даже умер. Инспектор Барбаротти знал за собой эту слабость: какая-то информация просто-напросто не задерживалась у него в голове. В этом смысле он был скорее волк, чем мобильный телефон. Мобильные телефоны хранят всё.
Он досмотрел газету и попробовал спланировать день. Что надо сделать в первую очередь?
Просмотрел вчерашний лист и решил, что на Альведерсгатан зайдет во второй половине дня. Пусть они немного придут в себя. За это время надо постараться найти уехавшую сестру в Стокгольме. Позвонить в управление: нет ли каких новых сведений, не было ли звонков от населения? Они, естественно, должны сами его информировать, но это в теории. А если на телефоне сидит Юнссон, надо считаться с опозданиями на несколько часов и даже дней. Тем более в рождественской суматохе.
Позвонил Молльбергу. Нет, пока никто не давал о себе знать. Даже старина Хертнагель не звонил - это даже странно. Хертнагель звонит всегда и по любому поводу, у него всегда есть что сказать. После истории с советской подводной лодкой в Хорсфьёрдене он несколько раз сообщал, что видел перископ в речке Чимлинге. Сбежавший из тюрьмы преступник, в каком бы конце страны это ни произошло, тут же попадался Хертнагелю на глаза. По происхождению Хертнагель был австриец, а австрийцы, как он считал, куда более наблюдательны и аналитичны, чем заскорузлые шведы с заплесневелой крестьянской кровью в жилах.
- Уж не умер ли он? - спросил Барбаротти. Хотел заодно спросить, не умер ли и Арне Вайсе, но воздержался.
- Умер? - переспросил Молльберг. - Нет… не думаю. Я видел его час назад на лыжах в парке. Ему на прошлой неделе исполнилось восемьдесят семь.
Барбаротти опять посмотрел в окно. Не пойти ли прогуляться? Свежий воздух, кислород, морозец… снег за шиворотом…
- Информируй меня, если что-то выплывет.
Молльберг заверил, что сделает все, что может, и пообещал заняться мобильниками - он уже выписал оба номера.
Гуннар полежал еще немного в постели. Попытался вспомнить, где лежат его лыжи и есть ли они вообще, но не вспомнил.
Должно быть, исчезли в связи с разводом. Как, впрочем, и многое другое.
С большой неохотой он поднялся и залез в душ. Пора начинать рабочий день.
- Кристина Германссон?
- Да.
- Меня зовут Гуннар Барбаротти. Инспектор полиции в Чимлинге.
- Я понимаю.
- Дело касается исчезновения вашего брата и племянника. У вас есть время для беседы?
- Да… да, конечно.
Голос тихий и грустный. Очень тихий - он заподозрил, что телефон далеко от базы. А может, он начинает глохнуть: до него доходили сведения, что его итальянский папа в последние пять лет жизни был глух как полено. С такой наследственностью…
- Мне, разумеется, придется с вами встретиться и поговорить подробнее. И с вами, и с вашим мужем. В ближайшие дни…
- Конечно, конечно. Мы отмечаем Рождество в Стокгольме. А как вы…
- Договоримся попозже. А сейчас у меня есть несколько вопросов, на которые с вашей помощью хотелось бы получить ответы.
В трубке что-то булькнуло - по-видимому, она отхлебнула что-то. А может, это у него в ушах булькает?
- Конечно, конечно, - повторила она. - Разумеется, я сделаю все, чтобы… чтобы внести хоть какую-то ясность. У вас есть какие-нибудь предположения? Куда они могли деться?
- Пока нет.
- Да, конечно. Я говорила вчера вечером с мамой. Она рассказывала, что вы приходили…
Ему показалось, она вот-вот заплачет.
- Итак, начнем с вечера понедельника, - предложил он. - Вы сидели в гостиной и разговаривали с обоими пропавшими. Остальные ушли спать. Все верно?
- Да. Я, Роберт, Хенрик… и еще Кристофер. Все остальные, как вы сказали, ушли спать.
- А ваш муж?
- Якоб с Кельвином… это наш полуторагодовалый сын… Якоб с Кельвином уехали в отель.
- Вы остановились в отеле "Чимлинге"?
- Да. У мамы места для всех не было. Так что мы решили облегчить ей задачу.
- Да, мне это известно. И вы, значит, не поехали с мужем? Решили остаться и поговорить с братом и племянниками?
- Да.
Он постарался быстро оценить, стоит ли углубляться в эту тему: не пробежала ли какая-нибудь кошка между Кристиной и ее мужем? Подумав, решил отложить до личной встречи.
- Понятно, - вслух сказал он. - А почему вы остались?
- Думаю, и это вам должно быть понятно. Хотела поговорить. Я очень давно не виделась ни с Робертом, ни с племянниками.
- И о чем же вы говорили?
- Обо всем понемногу. Как вы думаете, о чем говорят родственники после долгой разлуки?
- Ну, например?
- Что?
- Я говорю: например. Конкретно о чем вы говорили?
Не перестараться бы, подумал он. Почему через несколько минут меня всегда тянет на перекрестный допрос? Мне же пока нужна только информация.
- Да… - Она немного посомневалась. - Ну хорошо. Вы же знаете, что случилось с Робертом осенью?
- Да, знаю.
- Ему очень плохо. Мы много говорили на эту тему, с глазу на глаз, естественно. Без детей. Мы всегда были близки. Он очень неловко себя чувствовал, много пил… старался, наверное, как-то заглушить тревогу… да вы и сами все прекрасно понимаете.
- Он был сильно пьян в этот вечер? В понедельник?
- Нет, пьяным он не был. Может быть, совсем чуть-чуть.
- В котором часу он исчез?
- Сказал, что выйдет размяться и покурить. Примерно в полпервого - думаю, так.
- И после этого вы его не видели?
- Нет.
- И он был слегка пьян?
- Хорошо, давайте сойдемся на этой формулировке. Был слегка пьян.
- А вы что пили?
- Немного пива… Потом вино к мясу. Глоток виски.
- Вы тоже были слегка пьяны?
- Нет.
- Чуть-чуть?
- Ну, может быть… А что, это запрещено?
- Вовсе нет. Просто… вы говорили с Робертом больше, чем все прочие. Выходили на улицу, как сказала ваша мать. О чем вы говорили на улице?
- Он был… да, я бы сказала так: он был подавлен. К тому же он допустил бестактность по отношению к матери.
- Бестактность? В каком смысле?
- В общем, ничего особенного. Просто неуклюжее высказывание. Мы все договорились, что не будем даже упоминать про его оплошность в этом телешоу. А ему показалось, что это оскорбительно - все, видите ли, делают вид, что ничего не случилось. Кто я для них? Пария? Изгой? И тут он немного нахамил.
- Когда вы вышли, вы обсуждали именно этот эпизод?
- Да.
- Вы посоветовали ему успокоиться?
- Нет… не совсем. Я не осуждала его и не воспитывала. Мне было его жаль. Я чувствовала, что ему необходимо кому-то выговориться.
Гуннар Барбаротти задумался. Замечательное изобретение - телефон, сплошь и рядом незаменимое… но и предательское в каком-то смысле. Сейчас он ничего бы так не желал, как сидеть с Кристиной Германссон за столиком с чашкой кофе в руке.
- Ну хорошо, - сказал он. - Подумайте, не коснулись ли вы чего-то в вашем разговоре, что могло бы хоть как-то… пролить свет на его исчезновение?
Он мысленно выругался. "Пролить свет" - что за убогое клише….
Она глубоко вдохнула и задержала дыхание. Потом последовал тяжкий долгий выдох - даже телефон не мог дать поводов для другого толкования.
- Нет, - твердо сказала она после паузы. - Я уже старалась… все время этим занимаюсь… вспомнила чуть не каждое слово в нашем разговоре. Поверьте мне, ни намека, который мог бы пролить свет…
Вот опять, поморщился Гуннар. Получите сдачу.
- Ни намека, - продолжила она. - Я в полном отчаянии… вы должны меня понять. И главное, оба… И Роберт, и Хенрик… это…
Она внезапно расплакалась.
- Простите меня, - сказал он в пустоту.
Она куда-то исчезла. Барбаротти смотрел на неослабевающий снег и ни о чем не думал. Разве что о волках. Что-то в этом апокалиптическом снегопаде напомнило ему о волках.
- Извините. - Кристина вновь взяла трубку. - Мне очень трудно… со всем этим жить. У вас ведь никаких новостей нет?
- Пока нет. Нас, к сожалению, подключили довольно поздно. Роберт исчез в ночь на вторник, а в полицию позвонили только в среду вечером, когда стало ясно, что пропал еще один человек. Почему же так долго тянули с заявлением?
- Не знаю… Наверное, все решили, что Роберт… ну, что Роберт просто скрылся от любопытных глаз. Пошел к какому-нибудь старому приятелю в Чимлинге - понял, что ему не выдержать эту семейную пытку. В таком случае его можно понять.
- А вы сами… вы тоже так думали?
- Наверное.
- Знаете ли вы хоть кого-нибудь из старых знакомых Роберта в Чимлинге?
- Нет. Мы с мамой уже говорили об этом. Никого не вспомнили… и ведь прошло уже почти четыре дня!
- Мы проверим и эту версию, - пообещал Барбаротти. - И все же не совсем понятно: почему не заявили в полицию сразу?
- Не знаю… - В трубке послышался странный звук, похожий на судорожный всхлип. - Я и в самом деле не знаю.
- Ну, хорошо. Успокойтесь. Давайте перейдем к Хенрику, вашему племяннику. О чем вы говорили с ним?
- О чем угодно.
Блестящий, находчивый ответ, подумал Барбаротти.
- А все же?
- О чем… ну, например, как он себя чувствует, вылетев из родительского гнезда. Он же поступил в университет в Упсале… как он приноровился к студенческому быту… ну и так далее.
- У вас хорошие отношения с племянниками?
- Думаю, да. Мы всегда любили друг друга.
- И с Кристофером тоже?
- Конечно.
- Но говорили вы в основном с Хенриком?
- Да… Кристофер начал клевать носом и пошел спать… минуточку… думаю, без четверти час.
- Значит, остались только вы и Хенрик?
- Да. Мы посидели еще минут пятнадцать, и я пошла в отель.
- И эти пятнадцать минут вы беседовали с Хенриком?
- Да… Примерно пятнадцать. Я не смотрела на часы… но нет, не больше пятнадцати минут.
- Понятно… что за разговор был? Что-то, что могло привлечь ваше внимание? Я имею в виду сейчас, в новом, так сказать, свете.
- Нет… не думаю… лекции в Упсале… немного повспоминали время, когда они с Кристофером были совсем маленькими… что-то в этом роде.
- Спасибо. Значит, этот разговор происходил в ночь с понедельника на вторник. А что было на следующий день? Вы как-то пересекались с Хенриком?
- Почти нет. Это же был, так сказать, знаменательный день у папы и Эббы… нет, в этот день мы почти не разговаривали.
- Какое у него было настроение? Он был весел? Грустен? Задумчив?
- Настроение… у него было хорошее настроение. Уронил какую-то фразу - в том смысле, что в Упсале веселей, чем дома.
- Он не рассказывал, есть ли у него девушка?
- Нет… кажется, нет… почти уверена, что нет. Эбба, сестра, упоминала что-то о девушке по имени Йенни, но сам он ничего не говорил. Скорее всего, ничего серьезного.
- Но он не выглядел подавленным?
- Подавленным? Нет, я бы не сказала… Серьезным - да, но он всегда был очень серьезным. А почему вы спрашиваете?
- Значит, вы не припоминаете ничего такого, что могло бы объяснить его исчезновение?
- Нет.
- И он ничего не говорил о своих планах?
Она опять вздохнула:
- Прошу вас… я ведь думаю про эту историю и днем и ночью. Если бы что-то мне показалось странным, я бы тут же нашла вас сама. Но я в таком же неведении, как и все. Все эти три ночи я фактически не сомкнула глаз…
- Когда вы с мужем уехали в Стокгольм?
- Когда мы… что? А, ну да… У мужа были дела в Стокгольме, так что мы уехали в среду рано утром. Около восьми.
- То есть вы не знали, что Хенрик исчез?
- Нет. Мы узнали от мамы - она позвонила после ланча. Я никак не могла поверить, что это правда.
Наверняка, подумал Гуннар Барбаротти. Готов подписаться - я и сам до сих пор не верю, что это правда. И никто бы не поверил.
- Благодарю за ценные сведения, - произнес он дежурную фразу. - Но мне хотелось бы поговорить с вами лично. И не только с вами, а и с вашим мужем. Когда вы могли бы найти такую возможность?
Они перебрали несколько возможных вариантов и остановились на вторнике. Третий день Рождества.
Если ничего серьезного за это время не случится, подчеркнул он, прощаясь.
Накануне Барбаротти попросил подготовить список знакомых Роберта в Чимлинге, и, когда он в полдень появился в доме на Альведерсгатан, Розмари протянула ему аккуратно сложенный листок.
Там было четыре имени.
Инга Йоргенсен
Рольф-Гуннар
Эдельвик Ханс
Петерссон
Черстин Валландер
Женщины - его бывшие подружки, мужчины - приятели по школе, пояснила Розмари. Все они живут в городе, и если инспектор считает, что в этом есть смысл…
Положа руку на сердце, он так не считал. Но вслух, понятно, не сказал - да, конечно, тщательно все проверим. Розмари даже нашла лист из старого гимназического каталога со списком всего класса Роберта, осталось только приступить к работе.
Он сунул оба листа в портфель и мысленно прикинул: здесь работы для двоих-троих сотрудников на две-три недели. Но пусть решает Асунандер. Это его епархия.
Он поблагодарил госпожу Германссон и попросил разрешения поговорить еще раз с Кристофером Грундтом. После вчерашней беседы возникли, знаете ли, несколько вопросов, а мне не хочется упускать ни малейшей детали…
Ни одна деталь не должна быть упущена, согласилась Розмари. Если вы не возражаете, поднимитесь к нему наверх. Ко мне приехала погостить подруга, да и вся семья Эббы еще здесь, так что внизу вам могут помешать.
Замечательно. Наверху - значит, наверху.
Нормальный четырнадцатилетний подросток. Впрочем, у Гуннара Барбаротти было довольно смутное представление, как должен выглядеть нормальный четырнадцатилетний подросток. Несколько лет назад он работал в группе по делам несовершеннолетних, но это было несколько лет назад. А сейчас все меняется прямо на глазах. Где-то он читал, что в этом возрасте подростки наиболее прямолинейны: они точно знают, что морально, а что аморально, что хорошо, а что плохо, что правильно, а что неправильно. Правда, действовать в соответствии с этими принципами они, как правило, не решаются, а потом границы размываются, и мир становится не таким черно-белым.
Кто тебя разберет, подумал Гуннар Барбаротти, разглядывая сидящего перед ним костлявого то ли уже юношу, то ли еще подростка.
- Как жизнь? - спросил он, пытаясь вспомнить принятые среди молодежи формулы приветствия.
- Плохо спал.
- Могу себе представить… тебе ведь не особенно уютно здесь, в Чимлинге?
- Не особенно, - искренне подтвердил Кристофер. - Лишь бы Хенрик нашелся.
- Делаем, что можем, - сказал Гуннар Барбаротти. - Стараемся. Именно поэтому мне надо тебя кое о чем спросить.
- Я готов.
Он не так прост, подумал почему-то Гуннар. Надо иметь это в виду.
- Знаешь, я рассуждаю так, - сказал он вслух. - Все говорит о том, что твой брат ушел из дому вполне добровольно. Никто его не похищал. А ты как считаешь? Вдруг его среди ночи что-то осенило, он снялся и убежал?
Кристофер немного помолчал.
- Нет, - сказал он. - В это я верю слабо.
- Другими словами, он знал заранее, что уйдет. Или ему кто-то позвонил и попросил куда-то прийти.
- Мы уже вчера это обсуждали.
- Знаю. Но бывает, что человек что-то вспоминает и задним числом. Значит, ты уверен, что не слышал телефонного сигнала? Уснул и ничего не слышал?
- Именно так, - твердо сказал Кристофер. - Уснул и ничего не слышал.
- Даже если человек спит, такой сигнал может… короче, человек может услышать такой сигнал даже во сне. Он может и не проснуться, а потом все равно вспомнит, что во сне слышал телефонный звонок.
- А-а-а… вот вы о чем… Да, так бывает, но я ничего не слышал.
- Ты знаешь, какой у Хенрика сигнал?
Кристофер задумался.
- Не уверен… скорее всего, не знаю. Я помню, какой у него был сигнал в Сундсвале, но это было давно… У него и телефон новый.
- И ты никогда не слышал, как он звонит?
- Нет… хотя подождите… слышал! Реально слышал! Когда мы ехали сюда. Слышал! Папа с мамой оставили свои мобильники дома, а бабушка… или дедушка, не помню… кто-то из них позвонил. Но какой сигнал, не помню. Какой-то самый обычный.
- Не лошадиное ржание? Или там церковный орган? Или волчий вой?
- Нет, такое я бы запомнил.
- Ну, хорошо. Оставим пока эту тему. Давай представим, что Хенрик собирается куда-то уйти и просто лежит и ждет, пока ты уснешь. Может такое быть?
- Конечно.
- Вот я и подумал… а почему ты об этом ничего не знал?
- Что?! С какой стати он стал бы мне что-то сообщать?
- А вот этого я не говорил. Он тебе ничего и не сообщал. Но ты же мог что-то заметить?
- Что я мог заметить? С какой стати?
- А с той стати, что ты делил с ним комнату. Вы почти все время чуть не терлись друг о друга. Наверняка говорили о многом. И ты вполне мог что-то заметить.
- Но я не заметил…
- Я не имею в виду, что ты что-то заметил и обратил на это внимание. Ты мог заметить и не обратить внимания, а теперь, когда все так сложилось… попробуй, я тебя очень прошу… попробуй вспомнить: может быть, что-то тебе показалось необычным в его поведении? Какой-то намек, что он что-то затевает?
- Нет.
- Ни малейшей детали?
- Нет.
- Ты уже пробовал?
- Я только об этом и думаю.
- Он никого не называл из знакомых здесь, в Чимлинге?
- Нет.
- Были ли у него здесь знакомые, кроме дедушки с бабушкой?
- Насколько мне известно, ни единой души. А откуда? Мы же здесь почти никогда не были. Я, например, никого не знаю.
Гуннар Барбаротти замолчал. Он вдруг почувствовал полное бессилие - эта загадка не решится никогда. Но профессия взяла верх.
- И все же что-то должно быть, - медленно, чуть не по слогам, произнес он. - Ты же согласен? У Хенрика был какой-то план, и мне, например, кажется странным, что ты ничего не заметил…. Ты же, надеюсь, понимаешь, что меня сейчас интересуют малейшие догадки… малейшие отклонения, малейшие… назовем это так: малейшие неправильности в его поведении. Что-то не так, как всегда…
Он подождал пару секунд, давая мальчику возможность либо согласиться, либо отвергнуть его предположение. Но тот опустил глаза в пол и прикусил губу.
- Что-то, что могло тебе показаться полной чепухой, потом может стать решающим ключом к загадке. Ты ведь понимаешь, о чем я говорю?