Улов более чем скромный. Телепродюсер Якоб Вильниус до мелочей подтвердил рассказ жены. И конечно, он ничего не может добавить к психологическому портрету обоих исчезнувших. Хенрика он вообще никогда раньше не видел и обменялся с ним, самое большее, десятком слов. Что касается Роберта… Роберт жил у них в доме пару лет назад, но недолго, и они никогда ни о чем серьезном не говорили. - Якоб Вильниус пожал плечами, словно извиняясь. Вообще, Роберт был raison d’etre Кристины, а не его, Якоба.
Гуннар Барбаротти на секунду задумался, почему Якоб употребил именно это французское выражение, и, насколько он знал французский, употребил неправильно, но спрашивать не стал. Это, скорее всего, был своего рода намек: дескать, не забудь, что имеешь дело с high society. Наплевать. Якоб Вильниус производил впечатление спокойного, гармоничного и привычного к обществу человека; он женился на девушке из семьи Германссон, и, хотя наверняка, с его точки зрения, это был мезальянс, он излучал доброжелательность и понимание.
А почему бы и нет? - спросил себя Гуннар Барбаротти, направляясь к станции метро. Вот бы ему такую жену, как Кристина.
После развода Гуннар Барбаротти долго держался подальше от женщин. Месяц назад он познакомился с некоей Шарлоттой; она тоже работала в полиции, они познакомились на конференции в Гётеборге. Они прилично выпили на банкете и провели бурную ночь в ее номере.
Было только одно небольшое препятствие: она была замужем. Тоже за полицейским. В Фалькенберге. И у нее были двое детей, десяти и семи лет. Это она ему поведала только утром за завтраком. Но при чем тут она? Мог бы и сам поинтересоваться. У него была целая ночь, чтобы задать этот вопрос, он же его не задал…
После этого случая они не виделись, хотя пару раз говорили по телефону. Она была смущена ничуть не меньше, чем он сам, и, к общему облегчению, они решили пока не встречаться. Может быть, ближе к лету. Гуннар Барбаротти никак не мог понять, как же на самом деле обстоит дело с семейной жизнью Шарлотты, но, когда он говорил с ней по телефону, у него каждый раз начинало колотиться сердце.
Одно было ясно - наставлять рога коллеге, пусть даже и незнакомому, было не в его правилах. Гордиться нечем. И он в глубине души был доволен, что все решилось так, как решилось. К тому же бледный луч надежды, желание увидеться, предвкушение встречи - все это тоже по-своему украшало жизнь.
Роберт Германссон снимал квартиру в старом, скорее всего тридцатых годов, доме на Инедальсгатан на Кунгсхольмене. Пятый этаж. На двери висела латунная табличка "Реншерна", а над почтовым ящиком прилеплена бумажка с надписью "Германс-сон". Гуннар Барбаротти провел около часа, переходя из угла в угол в двух маленьких комнатках и совсем уж крошечной кухне. Что он искал? Трудно сказать… что-то, что могло хоть как-то разъяснить, что могло случиться с непутевым жильцом. Его сопровождал констебль Расмуссен из стокгольмской полиции. Коллега провел почти все время, куря на выходящем во двор минималистском балконе.
Когда они распрощались с веселым домовладельцем, у Гуннара Барбаротти в портфеле лежали два предмета, а именно: адресная книжка, которую он нашел на полке в кухне между пачкой спагетти и чайником, а на ночном столике рядом с телефоном обнаружился еще один блокнот. И там и там содержалось огромное количество небрежно записанных адресов и телефонных номеров, и Барбаротти кисло подумал, что ему придется провести не один час за письменным столом, чтобы с этим разобраться. Роман, о котором говорила Кристина - "Человек без собаки", - лежал на столе в виде двух толстых кип бумаги, но Барбаротти решил покуда оставить его на месте. Если понадобится, дойдет дело и до романа. Шестьсот пятьдесят страниц, как ни крути, - это шестьсот пятьдесят страниц.
Без четверти семь он открыл дверь своего номера в отеле "Терминус". Позвонил домой - удостовериться, все ли в порядке у Сары. Подумал и постановил, что будет работать ровно два часа, и ни минутой больше. А потом дойдет до бара на Центральном вокзале и выпьет кружку темного пива, переваривая впечатления дня.
Так тому и быть, решил он. Так оно и было.
Глава 21
Он уже завтракал, когда в кармане сначала завибрировал, а потом начал набирать звук сигнал мобильника. Гуннар посмотрел на дисплей - Молльберг.
- Он звонил ночью.
- Кто?
- Мы получили распечатку. Роберт Германссон звонил кому-то ночью с понедельника на вторник. Точнее, без двенадцати два ночи.
- Кому?
- А вот этого мы не знаем.
- Как это вы не знаете? Номер ведь должен быть…
- Он звонил на другой мобильник - без абонента. С карточкой. Мы знаем номер, но не знаем, кому он принадлежит.
- О, дьявол…
- Можно и так сказать.
- А Хенрик? У него же тоже был мобильник.
- Данные еще не получены. У него другой оператор. Думаю, сегодня узнаем.
- Ну хорошо, - сказал Гуннар Барбаротти, - Роберт Германссон с кем-то поговорил среди ночи, а потом исчез. Что еще?
- Пока ничего, - сказал Геральд Мелльберг по прозвищу Молльберг.
И что? - спросил он себя, засовывая мобильник в карман. Какие выводы?
Ответ на этот начальнически поставленный самому себе вопрос был прост и ясен: никаких. Ну хорошо, не выводы. Гипотезы? Что ж, возможно, одна напрашивается сразу: Роберт Германссон решил кого-то навестить в Чимлинге. Позвонил этому кому-то: ничего, если я зайду? А потом…
А потом он либо пошел туда, куда звонил, либо куда-то еще. Выбирай на вкус.
Хотя с другой стороны… Барбаротти на секунду прервал идеально логичную дедуктивную нить и прицельным ударом ножа снес верхушку яйца. Хотя с другой стороны, с некоторым усилием восстановил он прерванный атакой на яйцо ход мыслей, Роберт мог позвонить бывшей невесте в Халлонбергет. Почему бы нет? Когда человек под градусом, он звонит первому, чей номер придет на память. Очень хочется поговорить. Неужели нельзя с сегодняшней техникой вычислить, кто именно пользуется этим номером? Хотя бы приблизительно? Или только во время разговора?
Ближе к вечеру позвоню Молльбергу, решил он. Пусть разузнает точно, как и что с этой нынешней техникой.
Он посмотрел на часы - без четверти девять. Еще совсем рано, а он уже чувствует себя уставшим. Не физически уставшим, нет, он с удовольствием пробежал бы сейчас десять - двенадцать километров, особенно вдоль морского берега, - нет, эта усталость была другого рода: тяжелая, выматывающая психическая усталость, хронический стресс, как его ни назови. Чувство собственного бессилия. Во всем виноват необозримый и неизмеримый поток информации - это непременное условие современных технологий: ты можешь получить любые сведения в любом количестве, тонны потенциальной и вполне реальной информации. В этом и состоит современная полицейская работа - не столько собирать информацию… а что ее собирать, если тебе ее приносят с утренней почтой в виде фотографий, распечаток банковских операций и телефонных разговоров… информацию надо не собирать, она сама плывет тебе в руки, ее надо отбирать, а это гораздо сложнее.
Можно, например, взять список из ста одиннадцати человек, с которыми разговаривал по мобильнику Хенрик Грундт за последние два месяца, и побеседовать с каждым. Можно допросить всех его однокурсников и преподавателей юридического факультета; потом всех в студенческом общежитии, одноклассников и учителей в сундсвальской гимназии. Вот сделаем все это и пошлем в Книгу рекордов Гиннесса, мрачно решил Барбаротти. Поставим мировой рекорд: самое объемистое и самое провальное следствие всех времен и народов. Хотя неизвестно: претендентов на такой рекорд хоть отбавляй. А что касается записных книжек Роберта, он потратил на них накануне три часа (два до бара, один после) - пытался отсеять все, что не имеет отношения к делу. Беда в том, что он так и не придумал метода, как отсеивать и что. По одной простой причине - не знал, что ищет.
А если он поручит эту работу другим, результат будет тем же, потому что они точно так же не знают, что искать. Он где-то читал о похожем информационном тромбе в бывшей ГДР. Чуть не каждый четвертый житель был осведомителем Штази, и естественно, секретную полицию захлестнуло такое количество информации, что они не то что анализировать - читать все это не успевали. А уж принимать какие-то меры - об этом и речи быть не могло. Чтобы справиться с этой задачей, пришлось бы привлечь к работе оставшиеся три четверти населения.
Откуда ему знать, какие из небрежно накорябанных Робертом имен и номеров имеют отношение к делу? Или кто из ста семидесяти двух юных юристов в Упсале? Вот так и помогают нам современные технологии: стог сена все больше и больше, а иголка все та же. Ни на миллиметр длиннее. Или хотя бы толще… Кстати, почему бы заодно не проверить партнеров Роберта по этому документальному мылу? Может быть, это какая-нибудь акция отмщения отморозков с острова Ко Фук? Что ж, тогда ему обеспечены крупные заголовки в бульварных вечерках…
А вот еще вариант: Роберту настолько надоело все это выливаемое на него дерьмо, что он решил лечь на дно. Скорее всего, с какой-нибудь старой подружкой. Эта версия могла быть вполне принята всерьез, если бы не второе исчезновение. У племянника не было никаких причин уходить в подполье. Да, стог сена выглядел впечатляюще. Вернее, два стога. И иголки две.
У Эвы, вспомнил Гуннар, есть хорошая модель. Сначала реши, что делать, а потом делай, что решил. Видишь - хватай. Если ничего не выходит, реши что-нибудь другое…
Эта тактика касаток. Прежде чем искать дальнейшее сходство между инспектором Эвой Бакман и крупным океанским хищником, он решил выпить кофе, чтобы, по крайней мере, не заснуть.
Но в первой половине дня кое-что проклюнулось. Он нашел телефон психолога, который работал с Робертом Германссоном после катастрофы на Fucking Island. Психолога звали Эжен Свентандер, он принимал на Сконегатан, на Сёдере. Автоответчик сообщил, что инженер человеческих душ в настоящее время в отъезде и появится только 9 января. Между прочим, Свентандер входил в группу из восьми психологов и психотерапевтов в разных районах Стокгольма, занимающихся именно этой проблемой: залечивать душевные раны участников подобных реалити-шоу. Обычно это занимает от шести до восьми месяцев, два раза в неделю; лечение чаще всего оплачивает повинный в душевных травмах телеканал.
Эту информацию сообщил ему один из коллег Свентандера. Вполне удовлетворенный ответом, Гуннар Барбаротти сел в поезд и покатил в Упсалу.
Студенческое общежитие "Триангель" у Ракарбергет. Коридор, по обе стороны по пять комнат, каждая с туалетом и душем. Кухня общая, на стене висит непременный портрет Че Гевары, а также фотография полуголой негритянки и мишень дартса. У Гуннара появилось чувство, что с тех пор, как он сам двадцать пять лет назад попивал теплое баночное пиво в таком же коридоре в Лунде, никаких заметных изменений в студенческом быте не произошло.
В одной из комнат он обнаружил маленькую, худенькую девушку по имени Линда Маркович. Она изучала математику. Родители ее жили здесь же, в Упсале, но она предпочла провести праздничные дни в "Триангеле". Ей надо заниматься, а дома шумно - гости и прочее. А тут тишина и покой - все, кроме нее, разъехались на каникулы и вернутся только в начале января.
Линда Маркович предложила кофе, Барбаротти вежливо поблагодарил. Они присели за кухонный стол, покрытый серым толстым ламинатом, наверняка ведущим свое происхождение из эпохи Че.
- Хенрик, - начал он. - Причина моего появления здесь - Хенрик Грундт. Он исчез.
- Исчез? Извините, кофе только растворимый.
- Очень хорошо. Он снимал комнату у вас за стеной, если можно так сказать.
- Да… Я живу здесь уже три семестра. У Хенрика контракт второй руки, самому снять комнату почти невозможно. Особенно новичку. Он появился здесь в сентябре.
- Вы хорошо его знали?
Она покачала головой. Странная, несовременная прическа - короткие каштановые кудри. А скорее всего, она и сама несовременна, так тоже может быть.
Девушка налила кипяток в красно-синие кружки, насыпала кофе и открыла пакет с печеньем.
- Прошу прощения, это все, что я могу предложить, - извинилась она. - С другой стороны, вряд ли вы пришли сюда поесть.
- Это правда, - сказал он. - Значит, вы не особенно хорошо знакомы с Хенриком Грундтом…
- Нет, - она взяла печенье, - не особенно. Мы здесь вообще почти не общаемся. Все очень разные. Видимся, разве что, утром за завтраком, иногда по вечерам - на кухне.
- Но вы, должно быть, все равно с ним о чем-то говорили?
Она опять пожала худыми плечами:
- Конечно.
- И какое у вас сложилось впечатление?
- Хорошее… Он не задавака, как некоторые…. Нет, спокойный парень. Надежный, я бы сказала. А что с ним случилось?
- Пока не знаем. Знаем только, что он исчез.
- Как это… исчез - и все?
- И все.
- Звучит жутковато.
- Согласен. Хотя некоторые исчезают добровольно. По той или иной причине. Как раз это я и пытаюсь установить.
- Вы имеете в виду?.. - Она оборвала фразу и недоуменно уставилась на Гуннара. Никаких трудностей в толковании этого взгляда у него не возникло.
- Я знаю, о чем вы подумали. Да, есть и такие, кто кончает счеты с жизнью. Никаких данных, что Хенрик мог так поступить, у нас нет, но никогда нельзя быть уверенным…
- Я даже представить не могу, чтобы он…
Она не закончила фразу. Барбаротти отхлебнул кофе и обжег верхнюю губу.
- А с кем еще в вашем коридоре общался Хенрик?
Опять отрицательный жест головой. Кудряшки на голове смешно затряслись.
- Нет… Они с Пером как-то были на вечеринке в начале семестра, но, по-моему, этим все и ограничилось. Пер… Пер - свинья и бузотер. Когда он пьян, а это бывает довольно часто…
- А девушка у Хенрика была?
- Здесь, в городе?
- Здесь. Или где-нибудь еще.
- Не знаю… Я бы так не сказала.
- Что это значит?
- Не думаю, чтобы у него была девушка. А что это еще может значить?
Гуннар Барбаротти решил довериться интуиции.
- Мне показалось, что вы имеете в виду что-то еще.
- Не понимаю… Что вы хотите сказать?
Он заметил, что Линда слегка покраснела и попыталась скрыть это самым простым способом: взяла еще одно печенье. Нет-нет, определенно она на что-то намекнула, а потом решила эту тему не развивать. Что за чепуха, подумал Гуннар.
- Линда, - сказал он мягко и медленно, но при этом уставился на нее взглядом, задуманным как пронизывающий. - Я прекрасно понимаю, когда люди что-то скрывают. Это моя работа. И бывает, причем довольно часто, что человек хочет что-то скрыть, но у него не получается. Когда вы произнесли "я бы так не сказала", вы ведь имели в виду что-то еще, не так ли?
Что это я важничаю? - подумал он про себя, но, к его удивлению, на Линду его прокурорский тон подействовал. Она подумала несколько секунд, прикусила губу и намотала на палец темный локон.
- Я имела в виду, что меня бы не удивило, если бы мне сказали, что Хенрик - гей.
- Вот как?
- Да. Но это всего лишь догадки, прошу это запомнить. Я никаких сплетен не собираю, никого не расспрашиваю, мне на это наплевать. Но иногда складывается впечатление… вы же знаете.
Он кивнул.
- Конечно, не такой, знаете, демонстративный гей. Если он и гей, то тайный, и я могу ошибаться. И потом, до нашего разговора я вообще об этом не думала.
- Понимаю… - Барбаротти помедлил немного. - А друзья к нему заходили? Или сокурсники? Мужчины, женщины… неважно.
Она подумала.
- Да… пару раз приходили. Четыре-пять человек. Они же юристы, там много зубрежки, вот они вместе и зубрили. Два парня и две девушки, как мне кажется.
- А на вечеринках он часто бывает?
- Не особенно. Ходит на вечера в общину… по-моему, Норрланд. Поет в хоре. Иногда заглядывает в "Йонтес", он же юрист. Но я никогда не видела его пьяным… он вообще ведет себя очень прилично.
- Обо всех этого не скажешь?
- Нет. Обо всех этого не скажешь.
Барбаротти откинулся на стуле. Гомосексуалист? Эту версию он слышал впервые.
- А Йенни? - спросил он. - У него не было знакомой по имени Йенни?
- Нет.
- Вы уверены?
- Мне, во всяком случае, он никого под таким именем не представлял. Хотя… чуть не каждую третью девушку зовут Йенни.
- Хорошо, - сказал Барбаротти. - На сегодня хватит. Я знаю, что в общежитиях у всех есть резервные ключи, поэтому попросил бы вас открыть мне его комнату.
Она посмотрела на него подозрительно - впервые за все время разговора.
- А разрешение на это у вас есть? Должен же быть документ…
Он кивнул и протянул ей удостоверение и ордер на обыск. Она тоже кивнула, подошла к плите и нагнулась, чтобы выдвинуть ящик для противней. Сбоку он неожиданно увидел ее грудь - пройма красной блузки была слишком широкой, и грудь почти вывалилась наружу.
- Мы сложили все ключи сюда, - сказала она, не заметив его смущения. - Совершенно добровольно. Все, кроме Эрсана. Тот-то никому не доверяет… на его месте я бы тоже никому не доверяла, с его-то прошлым.
Гуннар Барбаротти судорожно сглотнул и взял ключ. Надо бы спросить, что это за Эрсан, но он решил пока воздержаться.
- Спасибо за кофе, - поблагодарил он. - Больше не стану вас беспокоить. Скажу, когда закончу.
- Неважно, - улыбнулась Линда. - До экзамена тринадцать дней, так что времени у меня полно.
- Помню, помню, - улыбнулся Гуннар и спросил себя, не завидует ли он этой жизни.
Нет, нисколько. Но картинка ее крепкой небольшой груди с розовым соском так и застряла на сетчатке.
Вечером он по очереди встретился с руководителем хора, двоюродной сестрой Лейфа Грундта и заместителем декана юридического факультета.
Хормейстер по имени Кеннет снабдил его полезными сведениями о голосе Хенрика. Очень красивый баритон, сказал Кеннет. В хоре он, конечно, один из многих, но, если бы захотел, вполне мог бы развиться в солиста.
Йенни? Нет, никогда не слышал.
Кузину Лейфа звали Берит. Первые две недели в Упсале Хенрик жил у них, пока не получил комнату на Карлсругатан. Они после этого виделись только один раз, но у нее сложилось впечатление, что Хенрик на редкость приятный и ответственный молодой человек.
Йенни? Нет, со своими девушками Хенрик ее не знакомил.
Заместитель декана Герцен знал Хенрика по фамилии - да, есть такой студент. Больше он ничем помочь не мог: студентов много, трудно составить какое-то впечатление, особенно в первом семестре.
Насчет Йенни Гуннар даже не спрашивал.