Лейф Грундт вздохнул и выключил радио. Что касается его, он перестал хлопотать о развитии личности после двух лет гимназии по торговой линии, но, разумеется, ему было интересно послушать рассказ сына о первом семестре в Упсале. Сам он тоже вырос в Упсале. Правда, на приличном расстоянии от самого университетского городка, в Салабеке, но все равно, город-то университетский. У Хенрика с Эббой была какая-то душевная близость, зародившаяся, скорее всего, еще когда она его вынашивала, - так и осталось на всю жизнь. Особенно теперь - она даже не скрывала гордости: юриспруденция! Студенческое общежитие, пирушки, мужские посиделки, пунш по вечерам, танцевальные вечера, съемные квартиры и все такое.
Что ж, подумал Лейф Грундт, может, из него что-то и получится.
- Все путем, - сказал Хенрик Грундт.
- Путем? - хмыкнула Эбба. - Нет уж, будь любезен развить эту мысль. Значит, у вас экзамены в январе? Что ж это такое - осенний семестр переваливает за Рождество? В мое время так не делали. Так, мелочи какие-то, кто-то досдавал хвосты, но чтобы все двадцать очков? Значит, у тебя впереди три недели зубрежки?
- Все путем, - повторил Хенрик. - У нас группа, четыре человека, мы занимались вместе всю осень. Засядем второго января недели на две.
- Ты, надеюсь, захватил домой книги?
- Пару штук привез, - кивнул Хенрик. - Тебе не стоит беспокоиться. И уж во всяком случае, не из-за занятий.
Лейф Грундт приступил к обгону огромной грязно-желтой фуры с немецкими номерами. На какое-то мгновение разговоры в машине смолкли - Эбба Германссон Грундт никогда не отвлекала мужа во время обгона.
Кристофер покосился на брата. Во всяком случае, не из-за занятий? Показалось ему - или в словах Хенрика был еще какой-то смысл? Дескать, из-за занятий беспокоиться не надо, а вот из-за…
Нет, вряд ли. Супер-Хенрик никогда не доставлял неприятностей своим родителям. Ему удавалось все, за что он ни брался, - в школе, в спорте, в игре на рояле. "Тривиал Персьют" и ловля рыбы на мушку. Все без исключения. И так было всегда. Когда в двенадцать лет Хенрик стал победителем олимпиады "Мы из пятого", отец сказал, что у Хенрика только одна проблема в жизни: выбрать, кем ему стать, - нобелевским лауреатом или премьер-министром. Мама Эбба тут же пояснила, что Хенрик без всяких проблем может успеть и то и другое. Кристофер, которому тогда было пять, ушел в свою комнату и мрачно размышлял, что старшему брату, как всегда, достаются все похвалы. Мало того, он собрался еще и прихватить сразу оба лакомых куска - и нобелевский лауреат, и премьер-министр. Ну погоди, Хенрик, подумал он тогда, погоди, вот я стану королем, и ты будешь жрать сырую морковь всю оставшуюся жизнь, пока не подавишься.
Но все же, если он правильно угадал некоторый диссонанс в ответе брата… во всяком случае… может быть, и в самом деле есть о чем беспокоиться?
Глупо, подумал грешник Кристофер, мрачно наблюдая, как мимо окон медленно скользит назад гигантский забрызганный солью грузовик. Нет, в нашей семье такого случиться не может.
- А эта девушка? - спросила Эбба. Она полировала ногти - занятие, на которое у нее было время разве что в подобные моменты: в машине и не за рулем. Именно поэтому она никогда не упускала такого случая. - Надеюсь, вы бережно относитесь друг к другу?
Пользуетесь ли вы кондомами, перевел Кристофер материнский эвфемизм.
- Да, - улыбнулся Хенрик. - Мы относимся друг к другу очень бережно.
- Ее ведь зовут Йенни?
- Да, Йенни.
- Медичка из Карлскуги?
- Да.
- Она тоже в студенческой общине?
- Да, хотя не в той, что я. В другой. Я, по-моему, уже рассказывал.
Наступило молчание. Черт возьми, подумал Кристофер. О чем они говорят?
- Ты выглядишь усталым, - нарушил молчание отец. - Это все зубрежка и бесконечные гулянки, если я правильно понимаю.
- Лейф! - возмутилась мать.
- Sorry, sorry. - Лейф изготовился к очередному обгону. - Но Хенрик и в самом деле маленько стукнутый, вам не кажется? Не настолько, разумеется, как я или Крилле, но все же…
Кристофер улыбнулся и мысленно поаплодировал отцу. Он обожал отца, заведующего отделом в "Консуме".
- Далеко нам еще? - спросил он вслух.
- С божьей и маминой помощью успеем к вечерней дойке, - сострил Лейф и удостоился пристального взгляда жены.
- Очень хорошо, что мы остановимся в отеле, - сказала Кристина. Они свернули с шоссе и миновали индустриальный район. Промелькнула какая-то церковь. - Иначе я буду чувствовать себя непрошеной гостьей.
Ни за что в жизни я бы не произнесла это вслух, если бы не усталость, подумала она. Усталость… когда она уставала, могла ляпнуть что угодно. И хотя в ее словах была большая доля правды, хотя она и в самом деле не испытывала никакой радости от визита в родительский дом, вовсе ни к чему было лить воду на мельницу Якоба. Очень глупо.
- А я никогда и не понимал эти слюни и сопли по поводу маленьких шведских городков, - тут же поддержал ее Якоб. - Это какое-то выморочное звено между деревней и городом, не так ли?
Он показал на ряд одинаковых коттеджей за окном. Самое популярное вложение денег в семидесятые: семейный дом из теперь уже поврежденного влагой кирпича, с традиционными, выставленными еще на первый адвент семисвечниками в восьми из десяти окон и южнокорейским маленьким универсалом под навесом.
- Бог, должно быть, страдал от похмелья, когда все это разрешил.
- Некоторые считают, что и Стокгольм - вовсе не центр мира, - сказала Кристина и сунула Кельвину в рот соску. Он немедленно ее выплюнул. - Хорошо бы уже добраться до места. Поселимся - и первым делом в душ.
- С удовольствием, если успеем.
- Еще только без четверти шесть. Нас ждут к семи.
- Для меня твое желание - закон, - сказал Якоб, затормозив на красный свет. - Смотри-ка, у них даже светофоры есть.
Заткнись, эстермальмский хлыщ, подумала Кристина. На этот раз, несмотря на свинцовую усталость, в слова она это пожелание не оформила.
- Фуй, - неожиданно произнес Кельвин.
Глава 6
Розмари Вундерлих Германссон разровняла начинку на пироге с креветками и раковыми шейками, сунула его в духовку и осторожно выпрямилась. Шесть вечера. Пока еще никто из детей и внуков не объявился, но через час дом будет полон. Эбба дала о себе знать в начале шестого - мы немного задерживаемся, но до семи успеем, не волнуйся, мамочка. Кристина уже позвонила из отеля - только примем душ и сменим Кельвину памперсы.
Роберт пока не звонил.
Горячие закуски, пиво и рюмка аквавита, рождественский муст для детей. Хенрику, наверное, тоже можно пива: мальчик все-таки уже в университете. Но ничего крепкого - в этом пункте Розмари и Карл-Эрик были единодушны.
Во всем остальном - нет. Не были. Никакого единодушия. Розмари и сейчас это чувствовала, можно сказать, спинным мозгом, хотя за весь день они обменялись, самое большее, десятком слов. После сорока лет замужества все понятно без слов - поговорка старая, но верная. Ей это казалось естественным. Если она и может как-то повлиять на своего мужа, то не словами, а взглядами и красноречивым молчанием. Говорить с Карлом-Эриком бесполезно. Лучше выразительно промолчать. Его словарный запас, конечно, далеко превышает количество молекул во Вселенной, но и он в состоянии различить замысловатые пируэты выразительного молчания, и кто знает, кто одержал за эти сорок лет больше побед - она или он. Впрочем, что за разница? Что в лоб, что по лбу.
Хотя… Вера Рагнебьорк как-то хорошо сказала: бывают дуэли, когда оба гибнут. А может быть, не просто бывают, а чаще всего… Да, чаще всего бывают именно такие дуэли - долгие, тягучие, скучные и настолько обыденные, что даже и не замечаешь, что это дуэль. А гибнут оба. Победителей нет.
После ланча она позволила себе немного поспать, и ей опять приснилось, что кто-то из них должен умереть. Они с мужем на каком-то острове, окруженном изумрудно-зеленым морем, - скорее всего, это проклятый робертов Ко Фук, откуда же еще взяться во сне острову, - и они одни на этом острове, и задача - выжить. Одному из них. Кто-то один должен выжить - Карл-Эрик или Розмари. Все неумолимо клонится к решающему поединку, к дуэли без правил, исход которой предсказать невозможно, но до открытой схватки дело не дошло. Она проснулась задолго до того, как пришло время нанести решающий удар или парировать атаку соперника.
Значит, мысль эта застряла где-то в подсознании. Она колыхалась там, как медуза, диффузная плазма, полупрозрачный слой между чувством и предчувствием.
Что это? Почему мне лезут в голову эти мысли? - подумала она со страхом.
Домашние фрикадельки. Копченый лосось. Скучный салат с покупным французским соусом. Два пирога. "Искушение Янсонсса". Яйца, фаршированные икрой зубатки.
Тоска зеленая, вот что это все, констатировала Розмари. Но кухонный стол, по крайней мере, заполнен, а когда она поставит хлеб и большой кусок чеддера, будет даже красиво. Красиво… но скучно до зубной боли. Таков был замысел Карла-Эрика - он все распланировал и на понедельник, и на вторник. В конце концов, это же ему исполняется шестьдесят пять, а не мне.
В гостиной в понедельник накрывать не будем, сказал он, накроем на кухне - не надо размазывать торжественный момент. Горячие закуски можно прекрасно взять с собой в гостиную - присесть на кресле или на диване. По-семейному, никаких формальностей. Поболтаем о том о сем. Год заканчивается, погода странная. Телевизор не включать, упаси бог. Жизнь прекрасна. Карл-Эрик расскажет смешные истории из своей педагогической практики - теперь уже ушедшей в прошлое. Знаменитое сочинение Эллинор Бенгтссон о свекле… когда это было? В семьдесят четвертом? Пожар в церкви на празднике святой Люсии в 1969 году - у одной из девушек начисто сгорели волосы, она полгода ходила лысой, как Фантомас. Как адьюнкт Нильссон покупал машину… господи, хоть бы он оставил в покое этого несчастного адьюнкта Нильссона! Или как заведующий учебной частью Грундерин опозорился в связи с референдумом по атомной энергетике в 1980-м…
Она безнадежно перевела глаза с тоскливого салата на тяжелую осеннюю мглу за окном и опять вспомнила про Роберта. Заоконная темень показалась еще темней. Вдруг ей захотелось, чтобы вся ее жизнь волшебным образом оказалась старым английским фильмом, так, чтобы можно было подняться наверх, лечь в постель и ни о чем не думать. Как они там выражаются? Sorry, I have to leave. Сослаться на мигрень или еще какую-нибудь подходящую к случаю чушь и оставаться в постели до скончания века.
А можно сбежать к сестре в Аргентину и спрятаться там навсегда. Но они потеряли связь еще лет десять назад. Розмари и Регина эмигрировали в Швецию с родителями, когда им было семь и двенадцать лет, через четыре года после войны. К добру или не к добру, семья покинула разбомбленный Гамбург и поселилась в Швеции. Сначала в Мальмё, потом севернее, в Векшё, потом еще севернее, в Эребру. Регине Швеция по душе не пришлась, она уехала, когда ей не было еще и восемнадцати. Приехала только на похороны матери Бербель в 1980 году, а хоронить отца Генриха, ушедшего через два года, уже не явилась.
Сестра уже много лет жила в Буэнос-Айресе, посылала рождественские открытки. С днем рождения не поздравляла. Только с Рождеством.
Буэнос-Айрес… Есть ли на земле место дальше отсюда, чем Буэнос-Айрес? Есть ли на земле убежище надежнее, чем Буэнос-Айрес?
Ей пришло в голову, что она ступила на тропу, которую Карл-Эрик уже проложил в красной испанской пустыне, и проворчала что-то оскорбительное в свой адрес.
Забавно - она не сразу сообразила, что начала ворчать по-немецки. Это потому, что я вспомнила семью, решила Розмари. Она никогда не проходила специальных курсов преподавания немецкого; собственно, все получилось случайно: Карл-Эрик предложил ей попробовать себя в этом деле, когда в середине восьмидесятых освободилось место и администрации не удалось найти педагога с необходимой формальной подготовкой. Господи, какая формальная подготовка, эта вечная шведская приверженность правилам и параграфам… Это же мой родной язык!
И у нее получилось. Но и эта тропинка оборвалась три дня назад. О чем это она думала только что? Что-то важное или так, ерунда?..
Вошел Карл-Эрик и оглядел кухню хозяйским взглядом.
- Выглядит неплохо, - похвалил он. - А где ты поставишь "Пильзнер"?
- На разделочном столе. Но ведь пиво, я думаю, должно быть холодным? Придет время - поставлю.
- Само собой, само собой. Я просто спросил, где оно будет стоять.
- Спросил, - пробормотала Розмари. - Спросил и спросил.
- Вот именно! - бодро подтвердил муж, крепкий еще мужчина в возрасте шестидесяти четырех лет и трехсот шестидесяти четырех дней. - Вот именно! Спросил и спросил.
Раньше всех объявилась Эбба со своим "торговым" мужем и сыновьями. Розмари вдруг почувствовала неловкость: обычный приветственный ритуал с объятиями и поцелуями показался ей нелепым. Мальчики уже так выросли, Хенрик совсем мужчина… Но, пообнимавшись с Эббой и с Кристофером, который, похоже, смутился еще больше, чем она сама, пришлось потискать и Хенрика, и Лейфа. Хенрик перерос отца. Метр девяносто, не меньше… она их не видела… сколько уже? Полгода. Не меньше. Носом и глазами Хенрик похож на Эббу, а еще больше - на Карла-Эрика. У Розмари даже слегка закружилась голова - настолько Хенрик напомнил ей парня на школьном танцевальном вечере в Карро полвека назад. Ремейк Карла-Эрика Германссона. Мысль испугала ее - только не это. Но, слава Создателю, углубляться в грустные параллели времени не было. Карл-Эрик Первый стоял на пороге гостиной - никаких объятий; крепкие, достойные мужские рукопожатия. Оценивающий, как показалось Розмари, взгляд, тем более неприятный; что для того чтобы рассмотреть того или иного члена семьи Грундт-Германссон, ему приходилось подходить поближе и вглядываться - Карл-Эрик из тщеславия надевал очки только для чтения. Ненатуральная улыбка только усиливала неприятное чувство. Когда дошла очередь до Кристофера, Розмари почти физически ощутила, с каким трудом дед удержался от замечания вроде "не сутулься, мальчик", но, слава богу, все же удержался. Педагог в его душе отвлекся на что-то другое.
- Дело, значит, вот какое, - бодро сказал Лейф. - Подарки и все такое прочее, я думаю, надо отнести на верхнюю палубу. Добрались все-таки. Семьсот километров, скажу я вам, - это семьсот километров, как написано в Коране.
- Дорога скользкая? - спросил Карл-Эрик.
- Да нет…
- Движение большое? - пришла очередь Розмари задать обязательный вопрос.
- По-разному.
- Думаю, в приемном покое хирургам поспать не дадут.
- Главное - правильно делегировать полномочия, - сказала Эбба.
- Лучше не скажешь, - поддержал ее Лейф. - Я, например, за последнюю неделю делегировал четыре тонны свиных задниц.
- Свиных задниц? - переспросила Розмари: она почувствовала, что для продолжения шутки Лейфу нужна эта реплика.
- Рождественской ветчины. - Лейф расплылся в довольной улыбке.
- Прошу извинить, мне надо в туалет, - прошептал Кристофер.
- Еще бы! - Розмари почувствовала облегчение. - Значит, так: все наверх, вы же знаете, где ваша комната. Все как всегда. Надеюсь, Хенрик не вырос из кровати.
- Нет проблем, - приветливо улыбнулся Хенрик. - У меня все гнется - и тут, и там.
По крайней мере один человек рассмеялся этой шутке от всего сердца - Карл-Эрик Германссон.
Кристина и сопровождающие ее лица прибыли десятью минутами позже. Малыш Кельвин немедленно вцепился в мамину ногу и уткнулся в нее носом. На Кристине было новое, очень столичное желтое кашемировое пальто, но выглядела она уставшей. Розмари сделала пометку в памяти: надо бы посоветовать дочери сделать анализ крови, нет ли у нее анемии, хотя знала, что такой разговор вряд ли состоится. Доверительные разговоры с Кристиной прекратились давным-давно, дочери было лет двенадцать, не больше. К тому же… - Розмари попыталась разобраться в своих ощущениях - к тому же, может быть, это вовсе и не усталость. И даже, скорее всего, не усталость. На лице у дочери была написана скука, откровенная, болезненная, с трудом переносимая скука. Связано ли это исключительно с принудительным посещением родительского дома? Или корни лежат еще глубже?..
Якоб Вильниус, как опытный шармёр, приехал в длинной шерстяной накидке до пола - таких в Чимлинге еще не видывали. Он приготовил для новообращенных пенсионеров особый подарок. Несколько раз подчеркнув, что это еще не настоящий подарок, настоящий подарок они вручат завтра, в торжественной обстановке, а это так, otium post negotiunf, ха-ха, односолодовый виски, "Лафрог", собственно говоря…. Разлит в дубовые бочки сразу после Рождества Христова. Каждая капля - на вес золота, при умеренном потреблении на полгода хватит… а нальешь лишний сантиметр - и в полет, ха-ха.
Чтобы показать гостю, как высоко ценит он столичные прихоти, Карл-Эрик тут же откупорил драгоценную бутылку и предложил попробовать всем, кроме внуков, разумеется. Да их в поле зрения и не было - братья Грундт устраивались в своей комнате, а малыш Кельвин забрался под стол и внимательно изучал свой большой палец. Все сделали по небольшому глотку и замерли, восхищаясь характерным запахом высокогорного шотландского торфяного дыма, кроме Розмари, она тут же оправдалась: ничего не смыслю в виски.
- Женщины - вечная загадка, - улыбнулся Якоб Вильниус.
- А Роберт еще не приехал? - поинтересовалась Кристина.
- Нет. - Розмари посмотрела на часы. - Он вчера звонил. Сказал, к семи будет.
- Уже четверть восьмого.
- Знаю, знаю… - На лице у Розмари появилась озабоченность. - Мне надо похлопотать на кухне.
- Тебе помочь? - как всегда, спросила Эбба.
- Справлюсь. - Розмари услышала эхо собственной реплики, и ей показалось, что в ней прозвучало раздражение, хотя она вовсе не имела такого намерения. Неужели я не в состоянии скрыть, насколько мучительны для меня все эти ритуалы? - Знаешь, через четверть часа пусть мальчики спускаются вниз, - сказала она примирительно. - Мы же не можем голодать весь вечер и ждать Роберта.
- Я и не собиралась, - сказала Эбба.
- Итак… итак, вы собрались в Испанию, если я правильно понимаю? - спросил Якоб Вильниус.
- В Андалузию, - уточнил Карл-Эрик и доверительно наклонился к собеседнику. - Не знаю, известно ли тебе, какую богатую историю имеют эти места. Гранада, Кордова, Севилья… Незабываемо! Арабское наследие, еврейское наследие… я даже подумываю, не начать ли мне в свободное время копаться в истории… попробовать инвентаризировать все это богатство…