- Действительно, уж лучше тебе знать… Будто бы не обошлось без тебя… Мол, не хочешь премию делить пополам…
Ростовцев выпучил глаза, качнулся с носков на пятки и нервно рассмеялся. Банипартов сначала смотрел на него с изумлением, затем тоже начал посмеиваться.
- Кто же это так ненавидит меня? - сказал Ростовцев, погрустнев. - После всего, что случилось с Баулиным, вопрос о премии вообще может осложниться!.. Ну откуда у людей такая злость?
- Зависть, Палыч, - страшная штука, - авторитетно заявил Банипартов. - Уж поверь мне, от нее вся мерзость и идет.
- Если бы знали, что́ я готов отдать, лишь бы Баулин выкарабкался! - в сердцах воскликнул Ростовцев. - Столько планов, идей, и нате вам!.. Да и чисто по-человечески жалко Евгения…
- Верно, верно, - сочувственно закивал Банипартов. - Жаль мужика… И все очень не ко времени. Новую рецептуру "Бауроса" осваиваем… Клиника без руководителя осталась… А кого вместо Баулина?
- Да-да, - словно встряхнувшись, произнес Ростовцев. - Надо думать… Рудик слишком строптив, боюсь, не сработаемся… Может, Анатолия Петровича?
- Голощапова? - Банипартов с сомнением покачал головой. - Он всего лишь кандидат. Да и доцентского звания нет.
- Нет - так будет! Я позвоню ректору мединститута, чтобы они форсировали присвоение ему звания доцента, - решительно сказал Ростовцев.
- Но это зависит не только от них. Утверждают, насколько мне известно, в Москве, в ВАКе…
- Ради дела можно постучаться и в ВАК.
- К Григорию Семеновичу?
- Он уже ушел оттуда. Но мы найдем кого-нибудь другого.
Ростовцев сделал пометку в перекидном календаре.
Снаружи донесся шум дождя. Он все усиливался, переходя в яростный гул. По стеклам окон неистово стегали тугие струи.
- А насчет Голощапова не сомневайся, - сказал Аркадий Павлович. - Он, как говорится, папее папы. Предан идеалам Баулина едва ли не сильнее самого профессора. И здорово разбирается. Здесь мы не ошибемся.
- Хозяин - барин, - развел руками коммерческий директор. - Да, Палыч, забыл сказать, Рэм Николаевич звонил. Сетовал, что съемки сорвались… А может, пусть все-таки приедут телевизионщики? Жизнь, она продолжается…
- Нет, нет, - категорически заявил Ростовцев. - Сейчас не до них… Ты поинтересовался у Мелковского, как там переговоры с киностудией?
- В ажуре. В плане на следующий год. Две части. Режиссер - класс! - Банипартов хмыкнул. - Рэм Николаевич свое дело туго знает. Сказал, что уже есть… - Коммерческий директор защелкал пальцами, вспоминая. - Ну, как это… вер… вер…
- Верстка моей монографии?
- Она самая.
- Это хорошо, - одобрительно кивнул Ростовцев.
Речь шла о научно-популярном фильме и очередной книге, в которых должны быть показаны достижения "Интеграла".
- Рэм Николаевич спрашивал, когда ему приехать, - сказал Банипартов.
- Позвони и скажи, пусть прилетает. Он мне нужен. Понял?
- Сегодня же свяжусь, - пообещал Василий Васильевич.
- И еще у меня просьба. - Аркадий Павлович снова потер виски. - Надо будет встретить Регину Эдуардовну…
Это была жена Баулина.
- Когда она будет?
- Не знаю. Послали срочную телеграмму, осторожно подготовили, просили прилететь. - Ростовцев глянул на часы. - Телеграмму она должна уже была получить. Уверен, даст знать о вылете. - Он посмотрел на Банипартова, хмуро вертевшего в длинных пальцах авторучку. - Только не думай, что я спихиваю на тебя не очень-то веселую миссию, а сам…
- Встречу, конечно, о чем разговор! - даже обиделся Василий Васильевич. - Жена Баулина не кто-нибудь. - Он поднялся. - Я тебе больше не нужен? А то у меня встреча с одним деятелем… Полезен нам…
- Иди, иди… А я еще посижу.
- Ждешь московских следователей? - спросил коммерческий директор, берясь за ручку двери.
- Нет, - буркнул Ростовцев. - Надо подписать срочные бумаги.
Он немного кривил душой, надеясь, что следователи все-таки нанесут ему сегодня визит. Хотя бы из вежливости.
Без стука вошла Эмма Капитоновна, везя перед собой столик на колесиках.
- Аркадий Павлович, - произнесла она тоном, не терпящим возражений, - бутерброды и чай.
- А что, - оживился Ростовцев, - Очень кстати.
Он хотел спросить, не звонили ли ему московские следователи, но воздержался.
Дежурный по Березкинскому поселковому отделению милиции повел Чикурова на второй этаж.
- Рогожин в кабинете начальника, - пояснил он. - Товарищ майор в отпуске, вот мы и решили…
- А что, в камере нет мест? - усмехнулся Игорь Андреевич.
- Никак нет, товарищ следователь по особо важным делам, - поспешно произнес дежурный. - В камере только один задержанный… Товарищ Макеев сказал, что гражданин Рогожин депутат, а потому… Вы не беспокойтесь, все меры приняты.
Какие приняты меры, он объяснить не успел, так как подошли к кабинету начальника отделения. Лейтенант открыл дверь ключом, пропустил вперед Чикурова.
В комнате не было света. Дежурный щелкнул выключателем.
- Что же это вы сидите в потемках, Юрий Юрьевич? - спросил Чикуров у мужчины, прикорнувшего на диване.
Кажется, тот дремал. От яркого света Рогожин зажмурился, недоуменно посмотрел вначале на Чикурова, потом на лейтенанта.
- Следователь по особо важным делам при прокуроре РСФСР Игорь Андреевич Чикуров, - представился Чикуров.
Задержанный зачем-то провел по вороту рубашки, оправил ее.
Рогожину было лет сорок пять. Густые, чуть вьющиеся волосы, карие глаза, тонкий с небольшой горбинкой нос.
Игорь Андреевич посмотрел на дежурного, давая понять, что тот свободен. Лейтенант вышел.
- Давайте побеседуем, - сказал Чикуров, устраиваясь за столом начальника отделения. Он обратил внимание, что в комнате не было ни одного телефонного аппарата. - Садитесь, пожалуйста, поближе, - кивнул Игорь Андреевич на один из стульев.
Рогожин пересел и не очень весело произнес:
- Вы хотите сказать, что будет допрос.
- Да, - кивнул Чикуров.
- Впрочем, я понимаю, обстоятельства не в мою пользу. - Задержанный устало потер лоб. - Оказался рядом… - Он усмехнулся. - Зачем только надо было разыгрывать со мной комедию?
- Какую? - не понял следователь.
- Заперли… Убрали телефоны… Галстук попросили, якобы надо было надеть кому-то для опознания… Хорошо, что я не ношу ремень, а то поддерживал бы сейчас брюки руками.
- Вас задержали, - сказал Чикуров, - для выяснения.
- Я сразу догадался… Скажу вам то же, что и товарищу Макееву: никакого отношения к убийству Баулина я не имею.
- Отчего же вы хороните Баулина? Он жив.
- Жив? - не скрывая радости и облегчения, произнес Рогожин. - Слава богу! Но ведь пацаны говорили… Нет, это правда?
- Да, пока жив, - кивнул Чикуров. - Однако положение его критическое.
- Неужели же наши врачи не помогут! - с надеждой воскликнул Юрий Юрьевич.
"Похоже, он искренен", - подумал Игорь Андреевич.
Честно говоря, он ожидал, что задержанный встретит его упреками, жалобами, возможно, даже угрозами. Реакция главного зоотехника на задержание удивила следователя.
Рассудительность? А может, хорошо рассчитанный ход, игра?
Игорь Андреевич с любопытством рассматривал сидящего перед ним человека.
- Расскажите, пожалуйста, как вы очутились утром возле Лавутки? И именно в том месте? - перевел Чикуров разговор в деловое русло. - Если не возражаете, я запишу наш разговор на магнитофон. - Следователь полез в портфель за своим портативным магнитофоном, который верно служил ему вот уже два года.
- А чего возражать. Видимо, так удобнее. - Подождав, пока Чикуров включит магнитофон, Рогожин, откашлявшись, начал свои показания: - Вы спрашиваете, почему я утром был на Лавутке? Коротко мой ответ можно сформулировать так: ездил туда по делу.
- А если подробнее? - улыбнулся Чикуров, желая несколько разрядить создавшуюся напряженность.
- Вряд ли вас интересуют заботы зоотехника…
- Нет, почему же, расскажите, - настаивал Чикуров, который считал, что подробный рассказ свидетеля или обвиняемого помогает следователю не только глубже вникнуть в обстоятельства, но понять, насколько правдивы показания. Во-первых, не так легко придумать детали, как думается иногда, а во-вторых, при многократных допросах противоречие в мелочах, путаность помогают изобличить лжеца.
- Вы знаете, - начал Рогожин, - сколько в нашем хозяйстве сейчас коров? Тысяча голов.
- Да, много, - заметил Игорь Андреевич.
- Много? А сколько коров у населения? Наберется всего десятка два… А лет двадцать пять назад у населения было две тысячи голов, в совхозе - полторы. И все паслись, все были обеспечены кормами на зиму. А сейчас на дядю надеемся, комбикорма и зерно скармливаем. Увлечение комбикормами привело к тому, что во многих хозяйствах забыли замечательную крестьянскую традицию - любовь и уважение к луговым травам. Сейчас многие луга превратились в неудобья. Вот и получается: какой урожай трав даст матушка-природа, на том и спасибо. А когда от земли только берут и берут, она, обиженная, дает все меньше и меньше. Недаром говорят: земля - кормилица, но и она есть просит… Вы знаете, когда я учился в "Тимирязевке", квалификацию повышал, слушал лекцию об опыте животноводов Англии, Голландии, Швейцарии… Там владельцы молочных стад считают - и вполне справедливо, - что выпас дойных коров на траве является самым дешевым методом производства молока. И фермеры не жалеют денег на внесение удобрений, орошение, известкование пастбищ. Концентраты используются экономно, упор делается на зеленую траву, сено… Я считаю, что у нас можно повысить производство молока и мяса минимум в полтора раза, если эффективнее использовать природное кормовое поле…
Чикуров поделился с Рогожиным тем, что видел недавно по телевидению передачу "Сельский час", в которой выступал какой-то ученый и доказывал, что генеральный путь - создание комплексов промышленного типа. Он горячо утверждал, что пастбища утратили свое значение. Летом якобы выгоднее держать скот в стойлах. Трава на лугах не вытаптывается, знай скашивай и вози на ферму. В результате - полная механизация.
- Я тоже смотрел эту передачу, - усмехнулся Рогожин. - И, как говорят, целиком и полностью не согласен… Он не учитывает, что при стойловом содержании животное почти не двигается, а это значит - организм ослабляется, скот часто болеет, снижается отел. Ведь сейчас на сто коров в среднем рождается всего семьдесят пять телят. Такого в старину знать не знали… Я обеими руками за травы… Но это, как говорится, была присказка. Я, кажется, увлекся. Теперь перехожу непосредственно к ответу на ваш вопрос: что я делал возле Лавутки рано утром… Видите ли, мне, как депутату поселкового Совета, товарищ Ганжа дал перед отпуском поручение…
- Сергей Федорович? - уточнил следователь, вспомнив разговор с райпрокурором о заместителе председателя исполкома поссовета, отставном генерале.
- Он, - кивнул Рогожин. - А поручение вот какое… Сами видите, жара стоит несусветная, травы горят. В переносном, разумеется, смысле… Свое поголовье мы еще кормим, в прошлом году построили цех по выработке кормов из отходов лесопилки… А что делать частнику, а?
Он так посмотрел на следователя, словно у того имелось какое-то решение по этому вопросу. Игорь Андреевич невольно пожал плечами, а Юрий Юрьевич продолжал:
- Поразмыслили мы на заседании исполкома. Сергей Федорович предложил использовать малопригодные угодья. На склонах, в оврагах, в лесу. Их тоже - не разживешься. Земля-то запущенная. Но кое-что мы отыскали. Мало! Я вспомнил, что у Лавутки есть полянки, прогалицы. Не ахти, конечно, но тоже выход… Вот я и решил утром наведаться к Лавутке… Еду обратно - что-то застучало под кузовом. Остановился, посмотрел. Так и есть - глушитель болтается. Гайка крепления оборвалась… Вы что, не верите? - вдруг спросил Рогожин подозрительно.
- Почему же не верю, - спокойно ответил Чикуров. - Слушаю.
Юрий Юрьевич помолчал.
- Мне показалось… - сказал он, почему-то смутившись, и продолжил: - Ну, нашел я кусок проволоки в багажнике, полез привязывать глушитель. Провозился минут двадцать, не меньше… Вдруг подбегают ребята, кричат, перебивая друг друга, что-то про Баулина. Якобы я его бросил, а он уже не дышит, все лицо в крови… Никак не могу уразуметь, при чем тут я…
И Рогожин рассказал, как он сначала хотел посмотреть, что с Баулиным, а потом решил все-таки ехать прямо в милицию. Ведь по горячим следам легче найти преступника.
- Короче, порадел за родную милицию, - горько усмехнулся Рогожин. - Меня же и того… Главное, прошу дежурного: мне во как надо было позвонить! - Он чиркнул ладонью по горлу. - Так нет, басни начали сочинять: якобы телефонный аппарат испорчен…
- А куда вам надо было позвонить? - поинтересовался следователь.
- На ферму, вот куда! У нашей Сабины - тяжелейшие роды…
- Сабина - это?..
- Корова, - объяснил Юрий Юрьевич. - Голштино-фризка! Порода такая. Рекордистка! За год около восьми тысяч килограммов молока дает. А по району в среднем - по три с половиной тысячи… Боюсь, как бы не погибла. - Он покачал головой и повторил: - Тяжелые роды, очень! Ветврач вторые сутки от нее не отходит. Не дай бог потеряем. На ее потомство большие надежды.
Рогожин сказал это с такой болью, что не поверить в его искреннее переживание было невозможно.
Игорь Андреевич прикидывал, в каком направлении вести допрос дальше.
- Вы говорите, что возились с глушителем минут двадцать? - задал он вопрос.
- Я не смотрел на часы. Может, меньше, а может, и больше, - хмуро ответил Рогожин.
- Вы не помните, мимо вас не проезжала машина?
Юрий Юрьевич задумался.
- Проезжала. И кажется, не одна.
- Сколько и какие?
- По-моему, две… Одна, если судить по звуку двигателя, "Запорожец", другая - "Жигули".
- Цвет? - спросил Чикуров.
- Вот уж чего не разглядел из-под машины, - развел руками главный зоотехник. - Колеса только промелькнули.
"Вполне может быть", - подумал Игорь Андреевич.
- Скажите, Юрий Юрьевич, а выстрелов вы не слышали?
Рогожин отрицательно покачал головой.
- Постарайтесь припомнить, - настаивал следователь.
- Не знаю, - уже менее уверенно ответил Рогожин. - Да и как бы я разобрался? Гроза надвигалась, грохотало изрядно.
"Ох эта гроза! Правильно сказал прокурор: здорово она спутала карты", - припомнил слова Харитонова Чикуров.
- Скажите, - неожиданно спросил Юрий Юрьевич, - неужели вы подозреваете меня всерьез?
- Поймите правильно, - осторожно начал следователь, - вы оказались неподалеку от места происшествия… Ребята сказали…
- Ну и что? - перебил его Рогожин. - Это совпадение! Честное слово, роковое совпадение! Неужели вы думаете, что я мог бы пойти на убийство из-за матери?
- Почему из-за матери? - спросил следователь.
- Вам уже наверняка рассказали. - Зоотехник недоверчиво посмотрел на Игоря Андреевича. - Ну, за то, что с ней так поступили…
- О вашей матери я слышу впервые, - признался Чикуров. - Поверьте.
Ничего о матери задержанного ни Макеев, ни Латынис ему не сообщили. Не знали или просто не успели.
- Конечно, обошлись с ней не очень красиво, - сказал Юрий Юрьевич. - Но это не повод, чтобы сводить счеты. Тем более стрелять в человека! И в кого? В Баулина! Ему столько людей обязаны здоровьем. Да что там здоровьем - жизнью! - Он решительно тряхнул головой. - Нет, нет и нет! Я совершенно ни при чем…
- А как именно поступили с вашей матерью? Кто конкретно? - спросил Чикуров.
- Не хочется вспоминать, - устало произнес Рогожин, но все же пояснил: - Она ведь травница… Пригласили ее в клинику… Оклад положили… Честное слово, она не набивалась… Работала с душой, помогала освоить лекарственные препараты… Потом вдруг мать уволили. Ничего не объяснили… Разве так поступают с пожилым человеком?
- Кто? Кто так поступил?
Юрий Юрьевич смахнул невидимые соринки с колен, хмуро посмотрел в окно.
- Не знаю, не знаю… Баулин тут виноват или кто другой… Да и давно это было. - Он махнул рукой. - Мать забыла, но я, честно говоря, забыть не могу. Точнее, просто я прервал с Евгением Тимуровичем, как говорится, дипломатические отношения. Не здороваюсь… Но чтобы стрелять!..
Больше ничего конкретного от Рогожина об этой истории следователь не узнал. У задержанного был измученный вид, глаза красные.
- Понимаете, товарищ следователь, - признался он, - всю ночь не спал, был на ферме. Потом здесь вот перенервничал… Голова совершенно не варит…
"Кажется, зря подвергли человека такому испытанию", - пришел к выводу Чикуров.
Он сходил к дежурному, попросил принести и подключить телефон.
- Звоните, пожалуйста, куда вам надо, - сказал Чикуров Рогожину. - А я пока послушаю нашу беседу, а то, чего доброго, техника подведет…
- Вот спасибо! - обрадовался зоотехник и тут же начал накручивать телефонный диск.
Игорь Андреевич принялся слушать запись допроса. Убедившись, что все в порядке, он предложил Рогожину ознакомиться с кратким протоколом допроса, написанным рукой следователя, одновременно пояснив, что сегодня вечером он отпечатает протокол допроса с магнитной ленты, а завтра утром тот сможет прочитать его и подписать.
Игорь Андреевич взглянул на часы. Латынис что-то задерживался.
Домработница профессора Баулина, Валентина Карповна Савчук, лежала в четырехместной палате поселковой больницы.
- Шейку бедра сломала, - со вздохом пожаловалась пожилая женщина. - Железки какие-то вставили… Когда поднимусь - одному богу известно.
Три ее соседки ушли смотреть телевизор: они были ходячие больные. Латынис попросил дежурную медсестру задержать их столько, сколько ему понадобится для беседы с Савчук.
- Так как же с вами получилось такое, Валентина Карповна? - спросил он у женщины.
- Полезла на стремянку, хотела любимую картину Евгения Тимуровича тряпочкой обтереть, вот и свалилась, - ответила домработница. - Да что вы обо мне-то?.. Господи, и что же это на свете делается! - Она всхлипнула, вытерла глаза кончиком платочка, повязанного на голове. - Нашли хоть того ирода, который стрелял в Евгения Тимуровича?