- Фартук. Нормально, не так ли? Ситцевый фартук с кружавчиками по подолу. И знаете, где он хотел меня в нем видеть?
- В постели.
- Совершенно верно. В постели. Он сказал, что это его возбуждает. Френк Сайз опубликует мои слова?
- Вы его надели?
- Надела? Черт, разумеется, нет.
- Тогда Френк Сайз это не напечатает. Такое читателям не интересно. Я знаю конгрессмена, у которого был целый гардероб женской одежды. Он возбуждался, надевая ее. Его жена это поощряла. Как я понимаю, в этой одежде она видела залог семейного счастья.
Миссис Эймс долго разглядывала содержимое стакана.
- Френк Сайз ничего бы не опубликовал, даже если бы я надела его, так?
- Вы правы.
- Но суть не в этом.
- А в чем же?
- На нашей сексуальной жизни был поставлен крест. Во всяком случае, совместной. Он нашел шлюх, которые надевали его фартучки, а я нашла… ну, вы видели, кого я нашла.
- Как его зовут?
- Этого? Его зовут Джонас. Джонас Джонс и он знает все, что только можно знать.
- Миссис Эймс…
- Что?
- Вы слишком много говорите. Я не против того, чтобы слушать, но вы действительно слишком много говорите.
Она пожала плечами.
- Возможно, - ее рука со стаканом описала широкую дугу. - Я и пью слишком много. Но мне есть что сказать. Будете слушать или нет?
- Продолжайте.
- Так вот, у него были проститутки с фартуками, а потом он нашел эту пустышку, которая изображала курицу-наседку, кудахтала над ним, обращалась, как с малым дитем, да еще ложилась в постель в фартуке. Одному Богу известно, в какие они играли игры. В дочки-матери или в больницу.
- Вы говорите о его бывшей секретарше, не так ли? Глории Пиплз.
Она кивнула.
- Вы были на похоронах. Артур Дэйн говорит, что были. И видели маленькую Глорию. Это продолжалось пять лет. Даже больше, и он не подозревал, что я все знаю. Что ж, это лишь подтверждает мою главную мысль.
- Какую же?
- Конни Майзель держит моего мужа не сексом. Дело в том, что в постели я больше похожа на эту Майзель, чем на бедняжку Глорию. Но он предпочел Глорию. А устав от нее, перебрался бы к другой, еще больше похожей… черт, а почему бы и не сказать? Еще больше похожей на его мать.
- Вы думаете, дело в этом?
Миссис Эймс допила виски.
- Я знаю. Артур Дэйн не первый нанятый мною детектив. У меня есть интересные магнитофонные записи. Может, в какой-нибудь дождливый день вы приедете и послушаете их. Как по-вашему, это может… вас возбудить?
- Едва ли.
- Давайте еще выпьем.
- Не откажусь.
На этот раз она не сразу нашла кнопку под ковром. Но нашла. И вновь Джонас Джонс появился с серебряным подносом. Наклонился ко мне, стоя спиной к Луизе Эймс. Едва слышно прошептал:
- Это частный садик, приятель.
- Ваш? - спросил я.
Он подождал, пока я смешаю виски с содовой, выпрямился и заговорил уже в полный голос.
- Совершенно верно, сэр. Премного вам благодарен.
- Он был неплохим сенатором, знаете ли, - сказала Луиза после ухода Джонса. - А мог стать одним из лучших. У него светлая голова. Во всяком случае, была.
- А что, по-вашему, случилось?
- Она. Вот что случилось.
- Я хочу сказать, до нее.
Она поставила стакан на столик, взяла пачку сигарет, вытрясла одну, закурила.
- Хотите? - она протянула пачку мне. А я-то уже забыл, что снова начал курить.
- Нет, благодарю. Я предпочитаю свои.
И закурил "лаки страйк", седьмую за день.
- До того, - повторила она. - До того у нас произошел серьезный разговор. Года четыре тому назад. Он все еще хотел стать президентом, а я по-прежнему видела себя первой леди. Я бы с удовольствием пожила в Белом доме, знаете ли.
- Я вас понимаю.
- Так вот, разговор вышел вежливым, без криков. Мы решили, что развод не повредит его карьере, но ничем ей не посодействует. А потому мне следует купить поместье достаточно далеко от Вашингтона, чтобы он не мог ездить туда каждый день. Тогда он мог приобрести квартиру в Вашингтоне, не вызывая особых кривотолков. В итоге он снял апартаменты в "Шорхэме", а я купила "Французский ручей". После этого каждый из нас шел своим путем. Он - с Глорией, я - с моими собаками, лошадьми и личным жеребцом. Изредка мы принимали гостей здесь, я появлялась на тех приемах, куда он не мог явиться один. Последнее случалось не так уж часто. Политика все еще мужская сфера.
- А что думала о вашей договоренности Каролин?
Луиза Эймс бросила окурок в камин. Она стояла ко мне спиной.
- Каролин симпатизировала отцу. Не думаю, что она любила меня, - тут она повернулась, посмотрела мне в глаза. - Отец обожал ее. Полагаю, мы ревновали ее друг к другу, - она в первый раз улыбнулась. Горестно, печально. - Люди сами себе портят жизнь, не так ли, мистер Лукас?
- Некоторые из нас только этим и занимаются. А потом он произнес ту речь?
Она кивнула.
- Да, ту речь. Речь, за которую он вроде бы взял пятьдесят тысяч долларов. Из них две тысячи обнаружились на его банковском счету, пошли разговоры о сенатском расследовании и он подал в отставку, - Луиза Эймс помолчала. - Она заставила его это сделать. Конни Майзель.
- Почему?
- Это была ее работа.
- Вы хотите сказать, что она выполняла задание "Баггер организейшн"?
- Так называется фирма, где она служила. Но, возможно, у нее был и другой работодатель.
- Кто?
- В Индиане найдется не меньше дюжины людей, желающих стать сенатором Соединенных Штатов.
- И кто-то из них мог подставить его?
Она дернула плечом.
- Могу я иметь свои версии случившегося.
- Вы не берете в расчет другие.
- А мои вам не нравятся?
- Я думаю, они далеки от истины. Вы говорите ваш муж умен… интеллигентен. И, тем не менее, произносит речь, которая губит его карьеру. Ни один политический противник не заманил бы его в такую ловушку, даже если б ума у него было в половину меньше. Поначалу я думал, что причина - секс. А может, и любовь. Я видел Конни Майзель. Она может заставить практически каждого мужчину выйти из дома и никогда туда не возвращаться. Меня бы она заставила, будь у нее такое желание. Но я ей не нужен, потому что я - мелкая сошка. Из вашего рассказа следует, что ваш муж - не из таких. Для него секс - фартук в кружавчиках, женское воркование и пакет воздушной кукурузы перед телевизором. Вы говорите, что связано все это с его матерью, но я в этом не уверен. Может, он искал нечто такое, что не могли ему купить даже восемнадцать миллионов долларов. К примеру, счастливую семейную жизнь. И если для этого ему не хватало фартучка или двух, может, вам следовало надевать его перед тем, как ложиться в постель. Тогда он и теперь оставался бы сенатором и кандидатом в президенты. Но нынче все порушено, его же руками. Вот я и стараюсь докопаться до истинной причины, но пока ничего не нахожу.
- А вы становитесь очень симпатичным, когда так говорите. С такими грозными глазами.
- О, Господи, - я встал.
Она шагнула ко мне. Встала вплотную, гораздо ближе, чем требовали приличия. Левой рукой, в которой не было стакана, разгладила мне лацкан пиджака.
- Эта сучка Майзель, - проворковала Луиза Эймс. - Она его заставила.
- Так говорит Дэйн?
- Артур Дэйн обходится мне недешево. Знаете его ставки?
- Я слышал, пятьсот долларов в день.
- Так что полученная мною информация о ней стоит больших денег.
- И вы не намерены поделиться ею со мной.
- Я могу, - ее пальчики уже играли моими волосами. - Могу, когда мы лучше узнаем друг друга.
Я не такой уж красавчик. Рост у меня шесть футов три дюйма, вес - сто шестьдесят один фунт. Я не могу позволить себе потолстеть, потому что все лишнее собирается у меня в животе. Сара как-то сказала мне, что я похож на недружелюбного спаниеля. Умного, недружелюбного спаниеля, добавила она. Так что женщины не бросаются на меня, не присылают маленькие сувениры от "Камальер и Бакли", не ждут меня в темных барах. Иной раз бывали исключения. Одинокая жена, которая могла знать, а могла и не знать что-либо о манипуляциях ее мужа с государственными фондами, распахивала халатик и не считала нужным застегнуть пуговички. Ее муж особо не возражал, ибо к тому времени обретался где-нибудь в Буэнос-Айресе. Так что намерения Луизы Эймс не составляли для меня тайны и мне предстояло решить, нужна ли мне еще одна чья-то жена с восемнадцатью миллионами долларов за душей. Я даже задумался, а стоит ли мне или нет вызнать все, что ей известно. И пришел к выводу, что не стоит. Я до сих пор не уверен, как бы все повернулось, приди я к противоположному выводу. Возможно, пара людей остались бы в живых. Но, опять же, это всего лишь предположение.
Мне, однако, не пришлось отталкивать ее от себя.
Грязную работу выполнили другие.
- Вам нужно что-нибудь еще, миссис Эймс?
Джонас Джонс стоял у двери, ведущей, как я полагал, в буфетную. Я смотрел на него через ее плечо. Лицо побледнело, но тон оставался вежливым.
Она не отпрыгнула, не вздрогнула. Рука ее медленно скользнула по моей груди. Потом она обернулась.
- Мистер Лукас как раз уходит, Джонас. Пожалуйста, проводите его.
- Хорошо, миссис Эймс.
Он пересек гостиную и остановился у другой двери, что вела в холл.
- Нам надо бы побеседовать вновь, - она уже смотрела на меня. - В самое ближайшее время.
- Конечно, - кивнул я. - Обязательно побеседуем.
- Вам это сбережет массу времени. Да и мне будет интересно.
- Несомненно.
- Я вам позвоню.
- Обязательно позвоните, - с тем я и направился к двери, которую уже открыл Джонас Джонс.
Он последовал за мной, обогнал слева, чтобы открыть старинную резную входную дверь.
Я остановился, повернулся к нему.
- Вам нравится ваша работа?
- Лучше, чем Майами-Бич, приятель, - ответил он. - Нет такой конкуренции.
- Вы хотите сохранить ее?
Он кивнул.
- Конечно.
- Тогда уделяйте больше внимания домашнему заданию.
Глава 16
В Международном аэропорту Лос-Анджелеса я арендовал зеленую "шевроле-импалу" в агентстве Хертца и снял номер в мотеле на Западной авеню, неподалеку от Уилшира. Повесил пиджак на вешалку, плеснул в стакан виски из бутылки, что привез из Вашингтона, добавил воды, снял трубку и позвонил Френку Сайзу.
В Вашингтоне был час дня и Френк Сайз собирался на ленч.
- Я в мотеле "Гэмини", - сообщил я.
Он спросил мой номер, а после того, как я продиктовал его, добавил:
- Я перетряхнул этот город снизу доверху, но ничего особого не нашел. Он бывал там часто, но в этом ничуть не отличался от остальных. В первый раз в двадцать девятом году, еще маленьким. В тот же год он посетил Большой Каньон, Йеллоустоун-Парк, Йосемайт, Сан-Франциско и озеро Флетхэд. Это в Монтане.
- Ничего себе путешествие.
- Они ехали на машине. "Эссекс супер шесть" выпуска одна тысяча двадцать восьмого года, если вас это интересует.
- Всей семьей?
- Да. Отец, мать и сестра, младше его на два года. Она умерла в тридцать пятом от полиомиелита.
- За это не зацепишься, - подтвердил я. - Когда еще он побывал здесь?
- Не меньше двух или трех десятков раз. О Боже, все ездят в Калифорнию. Я практически ничего не узнал о его поездках до того, как его избрали сенатором, а уж потом он летал туда пятнадцать раз. Примерно три раза в год.
- В Лос-Анджелес?
- Не только. Иногда в Лос-Анджелес. Иногда в Сан-Франциско. Пару раз в Сакраменто. Однажды в Сан-Диего. У него приятель в Ла-Джолле. Пару раз он останавливался там.
- Приятель или подруга?
- Сосед по комнате в студенческом общежитии.
- Это уже кое-что. Как его зовут?
- Джон Сведсон, но вам он ничем не поможет. Он умер четыре года тому назад. Эймс летал на похороны.
- Ясно. Вернемся к тому времени, когда он еще не был сенатором.
- Утром Мэйбл связалась с его матерью по телефону. Она живет в Индианаполисе. От нее мы узнали о "эссексе супер шесть". Старушка говорила почти час, и все о той автомобильной поездке. Она не помнит, чтобы он специально ездил в Калифорнию, кроме как во время войны. Его корабль базировался в Сан-Франциско.
- Он был летчиком, так?
- Военно-морским летчиком. Летал много. Вернулся с войны капитаном.
- Когда?
- Согласно данным Пентагона, его демобилизовали четырнадцатого августа сорок пятого года.
- В день капитуляции Японии, не так ли?
- Совершенно верно.
- Где его демобилизовали?
- Его мать говорит, что произошло это в Лос-Анджелесе, и он два дня не мог добраться до дому, потому что самолеты были переполнены. А она уже испекла пирог, который пришлось выкинуть.
- Раз он служил на флоте, его демобилизовали в Кэмп-Пендлтон. Это рядом с Лос-Анджелесом. Нашли что-нибудь еще?
- Мы потратили все утро, чтобы добыть эти сведения.
- Накопали вы немного.
- Больше ничего нет.
- Что ж, надеюсь, остальное я найду здесь.
- Где именно?
- Еще не знаю.
- Этого-то я и боялся, - и Сайз положил трубку.
Конструкторская фирма "Коллинсон и Кирни" занимала второй этаж трехэтажного здания на бульваре Беверли. Я поднялся по лестнице, прошел по коридору и, поскольку звонка не было, просто открыл дверь и переступил порог. За простым металлическим столом, выкрашенным в серый цвет, сидела женщина. Решала кроссворд в "Таймс". Всю обстановку составляли несколько неудобных кресел, какие встречаются в приемных дантиста да вытертый ковер на полу. Стены украшали фотографии различных мостов, которых я раньше никогда не видел.
Женщина, похоже, уже разменяла седьмой десяток.
Оранжевые крашеные волосы топорщились в разные стороны, на бледном лице выделялись оранжевый рот и два оранжевых пятна на щеках. Посмотрела она на меня сквозь очки, форма которых считалась последним писком моды пятнадцать или двадцать лет тому назад.
- Если вы что-то продаете, то лишь потеряете здесь время, - тон, ледяной, как ветер в Арктике. - Мистер Кирни приходит только по вторникам и четвергам.
- А если я хочу построить мост в пятницу? - спросил я. - Шутить изволите?
- Дела идут так себе?
Она вернулась к кроссворду.
- Какие уж тут дела.
- Может, они пошли бы в гору, если бы мистер Коллинсон и мистер Кирни почаще захаживали на работу.
Она отложила шариковую ручку, оранжевый лак на ногтях гармонировал с помадой и румянами. Глаза у нее, я заметил, были синими. С оранжевым их цвет не сочетался.
- Мистер Коллинсон умер пятнадцать лет тому назад. Мистеру Кирни семьдесят семь, и он приходит сюда лишь для того, чтобы удрать от своей жены. Его жена, должна добавить, сука. Что же касается строительства мостов, то мы их не строим. Мы их проектируем. А если точнее, объясняем людям, как их проектировать. Но последние девять лет к нам никто не обращался.
- Процветающим ваш бизнес не назовешь, - покивал я.
- А что вам, собственно, нужно? - она поставила локти на стол, оперлась подбородком на руки. - Можете мне что-нибудь рассказать. Я не против. Делать-то все равно нечего.
- Вы давно здесь работаете?
- Тридцать лет.
- Меня интересуют некоторые сотрудники, вашей фирмы, которые давно уволились.
Она улыбнулась.
- О, значит есть возможность посплетничать. Кто? Я знаю всех.
- Мужчина по фамилии Майзель. И его жена. Майзель вроде бы был инженером.
- Вы из кредитного бюро?
Я покачал головой.
- Коп?
Опять покачал.
- Извините, я в некотором роде репортер.
- Не с телевидения? - в ее голосе слышалось разочарование.
- Нет. Я работаю у Френка Сайза.
Как обычно, зазвучали фанфары, под грохот барабанов опустился подъемный мост. Так случалось практически всегда при упоминании имени Френка Сайза людям, которые только и мечтали, чтобы на них обратили внимание. А таких было более чем достаточно. Они не просто отвечали на ваши вопросы, они стремились выплеснуть на вас все, что знали. Часто я слышал от них то, что они не говорили никому, из-за стыда или страха. Но стыд и страх отставлялись в сторону, когда появлялся шанс увидеть свою фамилию на газетной странице или свое лицо на экране телевизора. Иной раз мне кажется, что я знаю причину их откровенности: они хватались за последнюю возможность обессмертить себя. Но полной уверенности у меня нет.
- Меня зовут Фоуб Мэйс, - представилась женщина с оранжевыми волосами.
- Я Декатар Лукас.
- А почему вы не записали?
- Что?
- Мои имя и фамилию.
Им нравилось, когда что-то черкали в блокноте. Возможно, это время они использовали для того, чтобы придумать новые подробности к своему рассказу.
- Мы уже ничего не записываем. Это устаревший метод.
- Но нельзя же полагаться только на память? - воскликнула она. - Если я что-то не запишу, то обязательно забуду.
- У меня в кармане портативный магнитофон, - ответил я. Отдернул рукав и на мгновение показал ей часы. - Эти часы на самом деле высокочастотный микрофон с направленными датчиками. Вы знаете, такими пользуются астронавты.
Она кивнула.
- Я слышала о них. По телевизору.
Разумеется, слышала, подумал я. Не знаю, с чего я решил солгать ей. Может, потому, что она очень уж скучала. А так я давал ей пищу для разговоров на целую неделю. Если ей было с кем поговорить.
- Так вернемся к Майзелю. Он работал здесь в пятьдесят шестом или пятьдесят седьмом?
- Возможно. А что он натворил?
- Понятия не имею. Может, он уже и умер.
Она фыркнула.
- Наверное, от пьянства.
- Так он работал здесь инженером.
- Инженером! - пренебрежительно воскликнула она. - Он был чертежником, да и то четыре недели. Мистер Коллинсон лично уволил его. Аккурат перед тем, как серьезно заболел.
Я кивнул.
- А жена Майзеля? Она тоже здесь работала?
Вновь она фыркнула.
- Какая жена? Билли Майзель никогда не женился. Каждую ночь он где-то шлялся, а когда утром заявлялся на работу, пахло от него, как от бутылки джина. И рассказывал столь невероятные истории, что слушатели не могли сдержать смеха. Чувствовалось, что такой образ жизни ему по душе.
- Когда он здесь работал?
- С пятнадцатого мая пятьдесят шестого года по пятнадцатое июня того же года.
- Как вы смогли это запомнить?
Правой рукой она поправила оранжевую кудряшку.
- Билли Майзель из тех, кто запоминается на всю жизнь, - и она улыбнулась.
- Вы - мисс Мэйс, не так ли?
- Совершенно верно. Мисс Мэйс. Не миссис Мэйс.
- Говорите, он много пил?
- Тогда все много пили. Но Билли пил больше других. Любил повеселиться.
- Он был хорошим чертежником?
- Во второй половине дня. Тогда он чертил быстро и точно. Утром привлекать его к работе не имело смысла.
- А как вы относитесь к потреблению спиртного?
Ее выщипанные брови взлетели вверх. Темно-каштановые.
- Вообще?
- В частности. Я имею в виду бутылку "Джи и Би", что лежит у меня в кармане.