- Это другое дело. Она знала, что у меня были дубликаты всех его ключей. Он постоянно их терял.
- Вы все еще работали у сенатора, когда он купил квартиру в "Уотергейте"?
Она покачала головой.
- У него я уже не работала. Он перевел меня к Кьюку. Но я все равно держала у себя дубликаты ключей. Когда он купил квартиру в "Уотергейте", я позаботилась о том, что бы изготовили пару лишних ключей. Просто продолжала приглядывать за ним, хотя он ни о чем меня уже и не просил.
- И что вы сделали, послали ключи Луизе Эймс по почте?
Еще раз она покачала головой.
- Нет, Джонас заехал и забрал их.
- А что потом?
Она допила свой стаканчик.
- Думаю, я еще выпью сока.
- Пожалуйста, - я протянул ей свой. - Возьмите, я еще не пил.
Это ее порадовало. Она благодарно улыбнулась. Еще бы, доктор прописывал ей лучшее на свете лекарство. Она одним глотком ополовинила стаканчик.
- Не волнуйтесь. Я не надерусь.
- Я это знаю. Так что случилось после того, как Джонас взял у вас ключи?
Она пожала плечами.
- Наверное, он проник в их квартиру и выяснил то, что она хотела знать. По крайней мере, так она сказала.
- Когда?
Глория Пиплз задумалась.
- Вчера, - она энергично кивнула. - Да, да, вчера. Именно тогда Луиза позвонила и начала отчитывать меня.
- За что?
- За то, что я спала с Бобби. Она сказала, что знала об этом с самого начала, но не возражала, потому что чувствовала, что для него это всего лишь развлечение. А вот Конни Майзель, сказала она, совсем другое дело. Конни Майзель погубила Бобби, а вот теперь она намерена погубить Конни Майзель.
- Как?
- Этот самый вопрос я ей и задала. Как?
- Что она ответила?
- Рассмеялась и сказала, что я смогу прочесть об этом в колонке Френка Сайза.
- И что потом?
- Ничего. Она положила трубку, а я выпила пару бокалов "мартини". Может, даже три. Я очень расстроилась, - Глория заплакала. Слезы горошинами скатывались по ее щекам. Я испугался, что сейчас она разрыдается, а потому подошел и начал поглаживать ее по плечу.
- Ну, ну, - добрый, все понимающий доктор Лукас. - Все будет хорошо. Не надо плакать.
Она посмотрела на меня. Глаза блестели о слез.
- Везунчик.
- Везунчик?
- Мой кот. Я просто уехала и оставила его, а теперь не знаю, что он будет есть. Он никогда не оставался один.
Я нашел носовой платок и вытер часть слез.
- Успокойтесь. Выпейте сока. Не волнуйтесь из-за Везунчика. Я о нем позабочусь.
- Вы… вы позаботитесь? - она вновь уткнулась носом в стакан.
- Я знаю одно место в Силвер-Спринг. Санаторий для кошек. Несколько раз я отвозил туда своего кота. У них есть телевизоры и все такое. Я заберу Везунчика и отвезу его туда.
Слезы прекратились, появилась икота.
- Он… он любит синоптика.
- Синоптика?
- По ти-ви… прогноз погоды. По девятому каналу. Он всегда смотрит эту передачу.
- Я скажу об этом даме, что управляет санаторием.
Она осушила и мой стакан. Я подсчитал, что за пятнадцать или двадцать минут она выпила чуть ли не двести грамм виски.
- Почему бы вам не прилечь? - предложил я.
- Вы заберете то, что осталось?
- Вы про виски?
- Да.
- Если бутылку найдут, ее у вас отнимут.
- Мы ее спрячем. Дайте мне мою сумочку. Все равно мне отдавать вам ключи. Мы спрячем ее в моей сумочке.
- Отличный тайник. В него они никогда не заглянут. Разве что после того, как полюбопытствуют, а что у вас под подушкой.
- Так где же мы ее спрячем?
- Под матрацем.
Она закрыла глаза, нахмурилась.
- Под матрацем, - повторила она. - Под матрацем, - открыв глаза, она широко улыбнулась. - Это я для того, чтобы вспомнить, когда проснусь.
Я протянул ей сумочку и засунул бутылку виски под матрац. Меня распирала гордость. Столько добрых дел за один день. Я обокрал мертвую женщину. Утешил больную спиртным. Еще чуть-чуть, и из лопаток начнут расти крылышки.
- Думаю, я немного посплю, - Глория посмотрела на кровать.
- Отличная мысль.
Она поднялась, не особо шатаясь дошла до кровати, села.
- Под матрацем, - она кивнула, словно давала себе слово не забыть об этом.
- Под матрацем, - эхом отозвался я.
- Этим утром я просмотрела колонку Френка Сайза, но о Бобби в ней не упоминалось. О нем напишут завтра?
- Думаю, что нет.
- А когда? - она вытянулась на кровати.
- Не знаю, Глория, - ответил я. - Возможно, что никогда.
Глава 25
Коту Глории Пиплз не понравилась долгая автомобильная поездка. Он недовольно мяукал всю дорогу от Виргинии до Силвер-Спринг, что в штате Мэриленд, несмотря на то, что Сара всячески пыталась успокоить его. По пути я изложил Саре мою версию цепочки убийств, начавшихся смертью Каролин. Иногда мне приходилось кричать, чтобы перекрыть мяукание Везунчика, которого мой рассказ абсолютно не интересовал.
А потом мы с Сарой сидели во французском ресторанчике в Джорджтауне, который открылся после массовых выступлений весной одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года. После наступления темноты в Джорджтауне улицы пустеют. После десяти или одиннадцати вечера там можно встретить редких пешеходов, да и те куда-то спешат.
Кормили в ресторане неплохо, а вот обслуживание грешило оригинальностью: официанты ездили между столиков на роликовых коньках. К тому времени, как мы выпили по коктейлю и заказали обед, я как раз закончил повествование. Сара смотрела на меня несколько секунд, прежде чем спросить:
- А как же капитан Бонневилль?
- Ему придется подождать.
Она покачала головой.
- Если ты останешься с Френком Сайзом, Бонневиллю придется ждать долго, возможно, ты вообще к нему не вернешься. Когда ты закончишь одно расследование, при условии, что тебя не убьют, Сайз подбросит тебе новое. Возможно, трупов в нем будет поменьше, но тебе все равно придется купаться в грязи, и может настать день, когда ты уже не сможешь от нее отмыться.
- Ты думаешь, мне там нравится? В этой самой грязи?
- Нет, тебе там не нравится. Но тебя занимают люди, которые в ней плавают. Они занимают тебя, потому что ты считаешь их отличным от себя, но это не так.
- Ты хочешь сказать, что я такой же, как они?
Она мягко улыбнулась. Эта улыбка Сары мне особенно нравилась.
- Мы такие же, как они, Дек. Просто им пришлось делать выбор, чего от нас пока никто не требовал. Потому-то в большинстве своем люди остаются честными. Им не предоставляется шанса стать другими.
- Ты присоединилась к циникам, - заметил я.
- Нет, обучаюсь на твоем примере. Наблюдая за тобой. Когда ты работал на государство, тебе предлагали взятки?
Я кивнул.
- Несколько раз. Может, даже больше, чем несколько. Не всегда ясно, предлагают тебе взятку или нет.
- Но ты отверг их поползновения.
- Я ни одной не взял. Насчет отверг… Иногда я притворялся, что не понимаю, о чем, собственно, речь.
- А почему ты не брал взяток?
Я отпил "мартини". Вкус отменный. Не то, что виски с яблочным соком.
- Почему я их не брал? Моральные принципы. Чувство собственного достоинства. Плюс страх. А вдруг поймают?
- Есть и еще одна.
- Одна что?
- Причина.
- Какая же?
- Ты не нуждался в деньгах. А вот представь себе, что у тебя ребенок, и ребенку необходима искусственная почка, стоимость которой равна твоему заработку за год, а ты уже по уши в долгах. И тут кто-то говорит тебе: "Послушай, Лукас, как на счет того, чтобы взять десять тысяч баксов и закрыть кое на что глаза?" Что бы ты ответил? Только помни, что твое "нет" означало бы смертный приговор ребенку.
Я улыбнулся.
- За это, Сара, я тебя и люблю. Ты устанавливаешь собственные правила.
- Не уходи от ответа.
- Ладно, в такой ситуации я мог взять деньги, а мог и не взять. Но одно я знаю наверняка. Если я их не взял, а ребенок умер, моя честность стала бы мне слабым утешением.
- Именно об этом я и говорю. Людям, которым можно дать взятку, всегда нужны деньги. В твоем случае, тебе были бы нужны деньги для спасения ребенка. Кто-то другой хотел купить новую яхту. И кто скажет, кому они нужны больше? Тому парню, что желает купить яхту или тебе?
- И как мы выйдем из этого порочного круга?
- Выйдем, как и вошли, - ответила Сара. - Закроем эту тему. А коснулась я ее потому, что ты начал меняться.
Прикатил официант с салатом. Когда он оставил нас одних, я отдал салату должное. Он понравился мне никак не меньше "мартини".
- Что значит, я меняюсь?
- Становишься активным игроком. Раньше за тобой этого не замечалось. Два месяца тому назад ты не взял бы ключи из руки убитой женщины. Не стал бы поить несчастную Глорию Пиплз в больнице. Я думаю… мне кажется, у тебя навязчивая идея.
- И на ком же я зациклился?
- На этой Конни Майзель.
- Я же практически не знаю ее. Ешь салат. Очень вкусный.
Сара попробовала салат. Кивнула.
- Ты прав, вкусный, - но есть не стала, а продолжила рассуждения по главной теме этого вечера: что не так с Декатаром Лукасом. - С этим я не спорю. Ты видел ее пару раз. Но ты ее знаешь. Ты действительно знаешь ее. Это же видно. Ты знаешь ее не хуже капитана Бонневилля, а с тем ты и вовсе не встречался. Я думаю, ты знаешь Конни Майзель лучше, чем меня.
- Я не знаю, чего она хочет.
Сара рассмеялась. Не так уж и весело.
- Я ни разу не видела этой женщины, но и из того, что ты мне рассказал, мне ясно, чего она хочет.
- Чего же?
- Отмщения.
- Какое забавное слово.
- Отчего же? Оно из той самой грязи, где и обитает вместе с алчностью, ненавистью и всем прочим. Твоими старыми друзьями. Или знакомыми.
- Интересные ты сегодня выдвигаешь гипотезы.
Она поела салата, запила его заказанным мною вином. Посмотрела на меня и мне показалось, что в глазах ее я что-то уловил. Возможно, нежность.
- Ты не остановишься, не так? Постараешься дойти до конца, каким бы горьким и кровавым он ни был.
- Совершенно верно.
- Почему?
- Наверное потому, что хочу этого.
- Ты хочешь или должен?
Я пожал плечами.
- А какая, собственно, разница.
- Эти ключи, что ты украл. Как ты намерен с ними поступить?
- Я намерен использовать их по назначению.
После этого она замолчала. И более не произнесла за вечер ни слова.
Я решил, что половина третьего утра вполне подходящее для грабителя время. Почти все в этот час уже спят. Служба безопасности тоже мышей не ловит, даже в "Уотергейте". Успех моего блестящего замысла зависел от содействия достаточно высокопоставленного сотрудника департамента сельского хозяйства, которому я когда-то оказал небольшую услугу. Не упомянул его фамилию в отчете, хотя и мог. Я не преминул сказать ему об этом, и с тех пор он не позволял себе никаких вольностей с деньгами обращающихся к нему фирм.
Жил он двумя этажами ниже экс-сенатора Эймса и его доброй подруги и постоянной сожительницы Конни Майзель. Я позвонил ему из телефонной будки на Виргиния-авеню, в квартале от "Уотергейта". Прошло пять минут, прежде чем мне ответил заспанный голос.
- Слушаю.
- Привет, Хойт. Это Дек Лукас. Извини, что побеспокоил тебя.
- Кто?
- Дек Лукас.
Какое-то время ушло на то, чтобы он соотнес меня с собственной системой координат.
- Ты знаешь, который теперь час?
- Половина третьего. Ты меня извини, но я в безвыходном положении. Был на вечеринке и потерял бумажник. Я без машины, а мне нужно пять долларов на такси, чтобы добраться домой. Ты меня выручишь?
- Ты хочешь занять у меня пять долларов?
- Именно так.
- Где ты?
- По соседству.
- Поднимайся. Я живу в пятьсот пятнадцатой.
- Спасибо тебе, Хойт.
Охранник в вестибюле зевнул и позвонил Хойту, дабы убедиться, что меня ждут. После того, как Хойт подтвердил, что я не лгу, он мотнул головой в сторону лифтов. В кабине я нажал на кнопку семь. Вышел на седьмом этаже, дождался, пока кабина двинется, нажал на кнопку "вниз", затем побежал к двери, над которой горела красная надпись "Выход". Открыл ее, убрал собачку и залепил ее скотчем, купленном в магазине на углу Семнадцатой улицы и Кей-стрит, работающем круглосуточно. Осторожно прикрыл дверь и бегом вернулся к лифтам, аккурат к прибытию кабины, которую вызвал. Спустился на пятый этаж и после недолгих поисков нашел пятьсот пятнадцатую квартиру. Позвонил. Дверь открылась незамедлительно, и мужчина в халате сунул мне пятерку.
- Я бы пригласил тебя в дом, Дек, но жене нездоровится.
- Премного тебе благодарен, Хойт. Деньги верну завтра.
- Отправь по почте, хорошо?
- Как скажешь.
Дверь закрылась, но я подождал с минуту, чтобы убедиться, что она не откроется вновь. Вернулся в холл, через дверь с надписью "Выход" попал на лестницу, поднялся на два этажа к двинулся к семьсот двенадцатой квартире.
Достал ключи, которые вынул из руки Луизы Эймс, вставил ключи в замочные скважины. Цепочка меня не беспокоила: в левом кармане брюк лежали ножницы для резки металла.
Повернув ключи, я толкнул дверь. Она приоткрылась.
Цепочки, похоже, не было, так что я распахнул ее пошире и вошел в прихожую. На маленьком столике горел ночник. Я бесшумно закрыл дверь.
На мне были туфли с толстой каучуковой подошвой, но я пересек прихожую на цыпочках. На пороге гостиной остановился, прислушался, дыша через рот. Так дышат все профессиональные квартирные воры. Где-то я об этом прочитал. Или услышал по ти-ви. Глядя на телеэкран, можно научиться многим способам нечестного добывания денег.
Я вслушивался в тишину больше минуты, но ничего не услышал. Достал из кармана маленький фонарь, купленный одновременно со скотчем. Ножницы для резки металла я занял у моего соседа, того самого, что знал, как звучит выстрел из обреза. Я здраво рассудил, что у человека, который это знает, должны быть ножницы для резки металла. Логика меня не подвела.
Освещая путь фонариком, дабы не наткнуться на мебель, я добрался до двери в дальнем конце гостиной, около рояля. Открыл ее, обвел лучом комнату. Я не ошибся и с дверью: она привела меня, как я и рассчитывал, в библиотеку или кабинет.
Я переступил порог, оставив дверь в гостиную открытой.
Я знал, что искать. Знал, потому что Конни Майзель была очень искусной лгуньей. И, как все искусные лгуны, она разбавляла ложь изрядной долей правды. В этом случае и заведомо ложная информация казалось абсолютно правдивой. В одном ей не повезло: в моем лице она столкнулась с человеком, обладающим уникальной памятью. Если б она не упомянула Лос-Анджелесского телефона, я бы не побывал в баре Стэйси. Если бы не сказала, что мать прислала Библию, я бы не явился за ней в квартиру сенатора.
А пришел я именно за ней. Библией. Я предполагал, что ее и нашел Джонас Джонс. Но полной уверенности у меня не было. Двигало мною наитие, наитие историка. Я обвел комнату лучом фонаря. Большой письменный стол, большой глобус, кресла, стеллажи с книгами. Где еще прятать Библию, как не на книжных стеллажах? Я попытался поставить себя на место Конни Майзель. Попытался бы я спрятать Библию? С одной стороны да, попытался бы, с другой - нет. Я решил, что не смогу представить себя на ее месте. Да и вряд ли кто смог бы.
Я навел фонарик на стеллажи. Книги стояли, как новенькие, похоже, никто их и не раскрывал. На самой верхней полке, среди двух романов, которые я давно собирался прочесть, стояла нужная мне книга. Библия. В десять или одиннадцать дюймов высотой, в два с половиной или три дюйма шириной. В черном кожаном переплете с выбитой золотыми буквами по торцу надписью: "Святая Библия". Мне пришлось встать на цыпочки, чтобы достать ее. Я все еще не знал, что я найду в Библии. Может, истинную историю семьи Конни Майзель. Я снял Библию с полки и направился к столу.
Положил Библию на стол и, держа фонарик в правой руке, раскрыл. Увидел, что Библия пустая, не Библия, а, по существу, шкатулка в форме Библии, в которой лежали револьвер и газетная вырезка. Я уже начал читать вырезку, когда услышал звук. Звук закрывающейся двери. Я понял, входной двери квартиры. Потом до меня донесся женский голос. Приглушенный, но я его узнал. Так могла говорить только Конни Майзель. Она не только говорила, но и смеялась.
Послышался и мужской голос, скорее, шепот.
- Неужели ты не можешь подождать? - спросила она.
Вновь рассмеялась, едва слышно. Все стихло, затем кто-то вздохнул, опять заговорила она:
- Сюда, дорогой. К дивану.
Ответных слов мужчины я не разобрал. Послышалось шуршание одежды, вздохи и мужчина внятно произнес:
- О, черт побери, как же мне хорошо.
Меня это несколько удивило, потому что принадлежал голос лейтенанту Дэвиду Синкфилду.
Глава 26
Домой я добрался лишь к четырем часам утра. И лишь потому, что до половины четвертого Синкфилд и Конни Майзель "кувыркались" на диване. Я поставил Библию на полку и сидел под столом, слушая музыку их любовных утех. Признаюсь, я немного завидовал Синкфилду. И куда больше удивлялся.
Утром Сара предоставила мне возможность выспаться. Но Мартин Рутефорд Хилл имел на этот счет особое мнение. В половине десятого он стукнул меня по носу одноглазым плюшевым мишкой. Второй глаз он вырвал зубами и проглотил шестью месяцами раньше.
Потом я спустился вниз, и Сара молча налила мне чашку кофе. Я сидел, пил кофе и думал. Допив кофе, я поднялся и вновь наполнил чашку.
- Мы не посадили розовый алтей, не так ли?
- Нет. В последнее время мы много чего не сделали.
- Почему бы тебе сегодня не сходить с ребенком в зоопарк?
Она посмотрела на меня.
- Я не хочу идти в зоопарк. И ребенок не хочет. Он ненавидит зоопарк.
- Сходи с ним куда-нибудь еще.
- Почему?
- Мне надо посовещаться с одним человеком. Будет лучше, если тебя при этом не будет.
- С каким человеком?
- С Артуром Дэйном.
- Частным детективом?
- Вот-вот.
- Этой ночью ты что-то нашел, не так ли?
- Думаю, что да.
- Почему бы тебе и Дэйну прямиком не отправиться в полицию?
Я закрыл глаза, вспоминая музыку любовных утех, что слышал не так уж и давно.
- Сходи куда-нибудь с ребенком, а завтра мы посадим алтей.
- Почему завтра?
- Потому что к тому времени все кончится.
Я позвонил лейтенанту Синкфилду и пригласил его ко мне. Голос у него был какой-то сонный. Я позвонил Артуру Дэйну. Он, похоже, спал всю ночь, как и положено добропорядочному гражданину. Ему я сказал то же, что и лейтенанту.
- Думаю, я нашел ключ к разгадке.
Они оба пообещали приехать, но я позаботился о том, чтобы приехали они в разное время.
Сара загрузила Мартина Рутефорда Хилла в "пинто", села за руль и укатила. Когда я спросил, куда она решила поехать, она ответила: "К цыганам".
- Куда? - переспросил я.
- К цыганам. Еще не знаю, то ли останусь в таборе, то ли продам им ребенка.