- Сознательно - никогда. Ложь он печатает лишь потому, что не успевает проверить факты. В этом случае он встает перед выбором: публиковать то, что есть и быть первым, или все проверить, и оказаться вторым или третьим, а выбор всегда подразумевает риск. Информационный бизнес - дело тонкое. Сайз занимается этим давно, с семнадцати лет. Он шестым чувством отличает правду от лжи. Он говорит, что доверяется своему суждению, но это не так. Скорее, он действует по наитию. Как и многие знаменитые журналисты. И некоторые историки. Возможно, и детективы.
- Вам тоже это свойственно, мистер Лукас? - спросила Конни.
- В определенной степени, но я не настолько знаменит, чтобы полностью полагаться на наитие. Я не могу доверяться ему, как доверяется Сайз. Он вправе это делать, потому что промах случается у него лишь в одном случае из ста.
- В скольких случаях ваша интуиция или наитие дает осечку?
- Я как-то не задумывался над этим. Вроде бы я оказываюсь прав на девяносто семь или девяносто восемь процентов. Это греет душу, но не выдвигает в ряд знаменитостей.
- А вы хотели бы стать знаменитым?
- Более нет. Для этого требуется честолюбие, а честолюбие означает повседневный, тяжелый труд. А вот пахать, как пчелке, мне совсем не хочется.
Если б она продолжала меня слушать, чуть склонив голову, приоткрыв рот, словно пробуя каждое мое слово на вкус и находя их восхитительными, я бы мог говорить еще пару часов, делясь с ней воспоминаниями детства и даже секретами, о которых не рассказывал никому.
Но она потянулась к столику, достала из пачки сигарету.
- Мне жаль, что сенатор задерживается, но он говорит с матерью по телефону. Она совсем старая и смерть Каролин ужасно ее расстроила.
- Сколько же ей лет?
- Семьдесят пять. Она живет в Индианаполисе.
- Там, где он родился?
- Сенатор? Да.
- А вы родились в Лос-Анджелесе, не так ли?
Она улыбнулась.
- В Голливуде. Двадцать первого мая одна тысяча девятьсот сорок шестого года.
- С днем рождения.
На ее лице отразилось удивление.
- Ой, я совсем забыла. Благодарю вас.
- Вы учились в Лос-Анджелесе?
- Вас интересую я или сенатор, мистер Лукас?
Я пожал плечами.
- Вы тоже героиня этой драмы. Может, играете в ней важную роль.
- Хорошо, - она сдвинула колени, сложила на них руки, отбросила голову и заговорила, словно ребенок, декламирующий заученный текст. - Я родилась в Лос-Анджелесе в семье среднего достатка и папа умер, когда мне исполнилось десять лет, так что маме пришлось пойти работать секретарем, а я пошла учиться в Голливуд-Хай, где очень старалась и была вознаграждена за свои усилия стипендией в Миллз. Там я не так корпела над учебниками и уделяла больше времени развлечениям. После окончания колледжа сменила несколько работ, в конце концов оказалась в Вашингтоне и теперь живу в пентхаузе "Уотергейта".
- Другими словами, поднялись на вершину этого мира?
Конни чуть наклонилась вперед.
- Мне здесь нравится, - таким жестким тоном она еще не говорила. - Это история моей жизни, мистер Лукас. Она не изобиловала событиями, но все-таки, я ушла достаточно далеко от Гоуэр-стрит.
- В Голливуде?
- Совершенно верно. В Голливуде.
- А чем занимался ваш отец?
- Он был инженером. Работал в конструкторском бюро. Кажется, они разрабатывали конструкции мостов, которые потом строили по всему миру.
- И он умер, когда вам было десять лет?
- От сердечного приступа. Моя мать до замужества работала секретарем, и после его смерти пошла в ту же фирму. Она многое знала о мостах, потому что, по ее словам, мой отец только о них и говорил.
- Как называлась фирма?
- "Коллинсон и Кирни". На бульваре Беверли. Телефон "Крествью 4–8905". Сейчас он, наверное, изменился. Я звонила по нему каждый день в три сорок пять пополудни, чтобы сказать маме, что я пришла из школы домой и у меня все в порядке.
- Почему вы сказали Глории Пиплз, что посадите ее в тюрьму и напустите на нее лесбиянок?
Конни Майзель рассмеялась. Смех у нее был золотистый, в тон ее волосам.
- Вы говорите о той маленькой серой мышке?
- Я говорю о Глории Пиплз, бывшей до вас секретарем сенатора. Вы так называете ее, маленькой серой мышкой?
- Вы уже побеседовали с ней, не так ли?
- Да, побеседовал.
- Она была трезва?
- Относительно.
- Вам повезло. Она звонит днем и ночью, чтобы поговорить с сенатором. Мы меняем номера, но она как-то их узнает.
- В Вашингтоне это не проблема.
- Я пригрозила нашей миссис Пиплз лишь для того, чтобы она не устроила шумный скандал. Как видите, угроза подействовала.
- Она их боится?
- Получается, что да. В тринадцать лет ее чуть не изнасиловала подруга матери.
- Она рассказывала вам об этом?
Конни Майзель вновь рассмеялась.
- Разумеется, нет. Она рассказала сенатору. Думаю, в постели. А уж он мне.
- Так вы знали об их романе?
- Естественно, - Конни затушила окурок. - От меня у него секретов нет, - она посмотрела на меня. - Ни одного.
- Как вы ладили с его дочерью… с Каролин?
- Подругами мы не стали, но особых трений тоже не возникало. После того, как она осознала, какие чувства связывают нас с сенатором, она даже попыталась заставить себя сблизиться со мной, но, похоже, не смогла пересилить себя. Но она пыталась. Для своего возраста она была очень мудрой.
- И какие же чувства связывают вас с сенатором?
- Послушайте, мистер Лукас, не слишком ли это личный вопрос?
- Возможно, но это, тем не менее, вопрос?
Взгляд ее нацелился в какую-то точку над моим плечом. Она чуть улыбнулась.
- Хорошо. Я вам отвечу. Мы влюблены. Мы по уши влюблены друг в друга.
- Именно так, - вмешался в наш разговор мужской голос. - Влюблены по уши.
Я обернулся. За три дня, прошедшие после похорон, сенатор Эймс постарел на добрых десять лет.
Глава 13
Походка у него стала не такой легкой, ему с трудом удавалось не горбиться. Возможно, причиной тому мое воображение, но мне показалось, что на лице у него прибавилось морщин. А вот мешки под глазами нарисовало не мое воображение. Сами же глаза глубоко запали и горели мрачным огнем.
- Дорогой, это мистер Лукас, - представила меня Конни Майзель.
- Вы работаете у Френка Сайза, не так ли?
- Да.
Он протянул руку, которую я незамедлительно пожал. Не думаю, чтобы он этого хотел. Руку он протянул по привычке. Рукопожатие политика, которое ничего не значило.
- Садись рядом со мной, - Конни похлопала по дивану.
Эймс кивнул и осторожно опустился на диван. Так садятся глубокие старики, опасающиеся, как бы чего не сломалось.
- Мы только что говорили о бедной Глории.
В глазах Эймса появилась искорка. То ли интереса, то ли печали. И быстро пропала.
- У нее все нормально? На похоронах она… э…
- Она опять пьет, - вставила Конни Майзель. - Так говорит мистер Лукас. Он говорил с ней вчера.
Эймс повернулся к Конни.
- Может, мы должны как-то ей помочь? Я не знаю, что мы можем сделать, но…
- Я позабочусь об этом, - она похлопала сенатора по руке.
Он кивнул.
- Хорошо. Постарайся что-нибудь для нее сделать.
- Мистер Лукас хочет задать тебе несколько вопросов. Задавать вопросы он умеет.
- Вы умеете задавать вопросы? - мистер Лукас.
- Это моя работа.
- По-моему, я уже ответил на все мыслимые вопросы. Мне кажется, неотвеченных просто не осталось.
- Сенатор, ваша дочь позвонила мне перед тем, как умерла. Сказала, что у нее есть информация, которая… обелит вас. Вы представляете себе, что это за информация?
- Обелит меня? То есть оправдает? Я в этом не нуждаюсь. Меня ни в чем не обвиняли, не так ли? - он посмотрел на Конни. - Не так ли? - повторил он.
- Разумеется, не обвиняли, дорогой.
- Вы сложили с себя сенаторские полномочия. Ушли в отставку до начала работы следственной комиссии. Ходили слухи, что вы взяли взятку в пятьдесят тысяч долларов. Вы говорите, что не брали. Если это так, Френк Сайз обязательно напишет об этом.
- Оригинально, - сенатор сгорбился еще больше. - Раньше он написал, что я вроде бы взял взятку. Ничего не доказав. И в дальнейшем ему этого не доказать. Да теперь это и неважно. Непонятным вы занимаетесь делом. Нынче, оказывается, читателям будет интересно узнать, что я не брал взятки. Вы не находите, что у вас несколько странная профессия, мистер Лукас?
- Полностью с вами согласен. Вы брали взятку?
- Нет.
- А что вы можете сказать о двух тысячах долларов, которые попали на ваш счет?
- Я занял деньги у полковника Баггера. Поступил весьма опрометчиво.
- Почему вы заняли у него деньги?
- Случайно оставил бумажник и авиабилет дома, в Мэриленде. В тот вечер я должен был выступить в Лос-Анджелесе. По субботам, как вам известно, банки не работают. Вот я и занял две тысячи долларов, чтобы оплатить билет и мелкие расходы.
- Но вы отказались от поездки?
- Да. В самый последний момент. Я намеревался выступить на ежегодном собрании одного профсоюза, но у них началась внутренняя склока, так что кто-то из руководства позвонил мне и посоветовал не приезжать. Он опасался, что в таком настроении делегаты не станут меня слушать.
- А вот ваша бывшая секретарь рассказывает о том дне иначе. Она говорит, что вы не забыли билет дома. Она говорит, что лично отдала вам его в руки. Она также говорит, что обналичила в винном магазине чек на сто долларов. Она говорит, что кредитные карточки были при вас, так что вы не нуждались в двух тысячах долларов.
Эймс посмотрел на Конни Майзель, которая чуть кивнула. Кивок означал то ли поощрение, то ли разрешение. Гадать я не стал.
Сенатор вздохнул.
- Вы были на похоронах, не так ли?
- Да.
- Вы видели, как она себя вела на похоронах. Я думаю, что она больной человек. Мне ее искренне жаль. Но я не думаю, что в ее нынешнем состоянии она может отвечать за себя. Не только за свои поступки, но и за слова.
- То есть вы утверждаете, что она лгала?
- Да.
Я покачал головой.
- Она не лгала, сенатор. Лжете вы. Я связывался в "Юнайтед". По их данным, в ту пятницу вы взяли билет до Лос-Анджелеса по кредитной карточке "Америкэн экспресс". Я попросил Френка Сайза проверить ваш банковский счет. Полагаю, вам это и не понравится, но у Сайза есть такие возможности. Проверка показала, что в ту субботу вы получили сто долларов в винном магазине "Эйпекс" на Пенсильвания-авеню. Это факты. Не вызывает сомнения и тот факт, что вы взяли две тысячи наличными у полковника Уэйда Моури Баггера. И положили их на свой банковский счет. В тот день у Баггера было пятьдесят тысяч долларов. Именно столько он намеревался заплатить вам за речь в сенате. Баггер сам сказал, что вы попросили одолжить две тысячи долларов. Вы сказали, что они вам нужны на поездку в Лос-Анджелес. Но вы могли обойтись без этих денег. Почему вы взяли их и положили в банк? Я не нахожу логического объяснения.
Эймс вновь посмотрел на Конни Майзель. На его лице отражалась полная беспомощность. Она снова похлопала экс-сенатора по руке.
- Дорогой, тебе вовсе не обязательно отвечать, - она повернулась ко мне. - Допустим, это была просто оплошность, мистер Лукас. Неудачное решение. Вас устроит такое объяснение?
- Нет, - я покачал головой. - Я не могу его принять. Эта, как вы говорите, оплошность стоила ему карьеры. Из-за нее ему пришлось уйти из Сената, не отмывшись от обвинений в получении взятки в пятьдесят тысяч долларов. Нет, такого объяснения я не принимаю.
- Но вам не остается ничего другого, - сенатор разглядывал ковер. Говорил он тихо, почти шепотом. - Я допустил ошибку. И думаю, что сполна расплатился за нее, - он поднял глаза на меня. - А вы так не думаете?
- Послушайте, сенатор, я не собираюсь вешать вас дважды. Честное слово, не собираюсь. Но вы произнесли в сенате речь, которую произносить не стоило. Вам предложили за эту речь пятьдесят тысяч долларов, вы их не взяли. Но речь все-таки произнесли, причем получили за это какую-то мелочишку, всего две тысячи баксов. Потому-то я и задаю вопросы. Должен же быть мотив, возможно, очень веский, который все объединит. Если это так, Сайз опубликует ваши объяснения.
Очередной взгляд на Конни. На этот раз она отрицательно качнула головой. Сенатор посмотрел на меня и заговорил своим обычным голосом. Твердо и решительно.
- Я отказываюсь говорить на эту тему.
Я знал этот тон. Мне часто доводилось его слышать. Таким тоном говорили со мной, когда я загонял собеседников в угол и они не знали, как из него вырваться. Поэтому они замолкали.
- Хорошо, вы не обязаны отвечать на мои вопросы. Но мне непонятно, почему вы молчите, когда ваши ответы могут помочь полиции найти убийцу вашей дочери.
Он опять уставился в ковер и голос его упал до шепота.
- Я рассказал полиции все, что мог.
- Ваша дочь сказала, что имеющаяся у нее информация позволит обелить вас. Она собиралась передать ее мне. Но кто-то успел убить ее раньше. И единственный мотив убийства состоит в том, что этот кто-то не хотел обнародования имеющейся у нее информации. Кто это мог быть, сенатор?
- Понятия не имею, - прошептал он ковру.
- Он уже говорил об этом полиции, мистер Лукас, - вмешалась Конни. - Неужели вы не видите, какой болью отзывается у него вопросы о Каролин.
- Хорошо, - согласился я, - давайте поговорим о чем-нибудь не столь болезненном. Например, о Игнатии Олтигби.
Сенатор поднял голову. За последние пять минут он прибавил к своему возрасту пять лет. Я даже подумал, что он перевалит за сотню, если я еще задержусь.
- Игнатий. Он тоже мертв.
- Его застрелили перед моим домом. По той же причине, что повлекла смерть Каролин.
- Перед вашим домом? Они не сказали мне об этом, не так ли? - теперь он смотрел на Конни Майзель.
- Нет, не сказали, - подтвердила она.
- Кто разговаривал с вами, лейтенант Синкфилд?
- Да, Синкфилд. Он позвонил поздней ночью. Где-то в два часа утра. Мы еще не спали. Играли в бридж с Кьюком и его женой. Теперь мы редко кого принимаем, так что вечер доставил нам немалое удовольствие. Лейтенант Синкфилд позвонил сразу после их ухода. Мне очень жаль Игнатия. Я не очень-то одобрял его поведения, но находил забавным человеком. А Каролин просто была от него без ума, не так ли?
- Ты прав, - кивнула Конни.
- Может, Кьюк поиграет с нами в бридж и сегодня?
- Не думаю, дорогой, - она повернулась ко мне. - Кьюк - это Билл Камберс. Бывший помощник сенатора.
- Вы хотите что-то спросить меня об Игнатии, мистер Лукас? - спросил сенатор.
- Нет, - я поднялся. - Похоже, мои вопросы иссякли.
Сенатор не встал. Смотрел он куда-то в сторону. Возможно, на пианино.
- После того, как я покинул сенат, делать мне было особо нечего, а мои прежние друзья как-то разом забыли обо мне. Я их не виню. А вот Игнатий изредка забегал ко мне. Мы пропускали по рюмочке и он рассказывал мне о Биафре. Полагаю, по большей части, выдумки, но слушал я его с удовольствием. Конечно, раньше его иначе как плутом и не назвали бы, но парень он был обаятельный и Каролин очень любила его.
Слеза сбежала по щеке сенатора. Правой. Не думаю, что он это заметил. Он посмотрел на меня.
- У бедолаги не было денег, так что я оплачу его похороны. Я распоряжусь, чтобы его похоронили рядом с Каролин. Это будет справедливо, не так ли, мистер Лукас?
- Справедливо, сенатор, - кивнул я.
Глава 14
В лифте на меня навалилась депрессия. Такое случалось со мной всегда, когда жизнь сталкивала меня с человеком, попусту загубившим свою жизнь. Как экс-сенатор Роберт Эф. Эймс. Он был не первым, кто сверзился с Олимпа. Но редко кто вел себя столь глупо. Я решил, что с таким интеллектом в сенат просто не попасть. А потому сенатора несомненно подтолкнули к краю пропасти.
Такси, естественно, не было. Мое биополе заставляло водителей объезжать этот квартал. Машину взяла Сара, и мысленно я кое-что высказал в ее адрес. Потом подумал, что неплохо пропустить стаканчик. А может, и несколько. Посмотрел на часы. Без чего-то одиннадцать. Бар и ресторан "Уотергейта" еще закрыты. Другого и быть не могло.
- Не подвезти ли вас, мистер Лукас? - раздался за спиной мужской голос.
Я обернулся. Артур Дэйн, знаменитый частный детектив. Конфиденциальная информация. Розыск загулявших мужей. Интимные фотографии. Бесплатные консультации. Добро пожаловать, всегда к вашим услугам. Уж на него-то я мог и рявкнуть.
- Нет, подвозить меня не надо. А вот выпил бы я с удовольствием.
Он улыбнулся, словно отлично понимал мое состояние.
- Я знаю уютное местечко. Не будете возражать, если я составлю вам компанию?
- Это всего лишь совпадение или вы наблюдаете за любовным гнездышком двадцать четыре часа в сутки?
Дэйн вновь улыбнулся.
- Вон моя машина. Это не совпадение. Я искал вас.
- Как вы узнали, где меня искать?
- Мне сказал лейтенант Синкфилд.
- Понятно, - кивнул я. - Давайте выпьем.
Дэйн ездил на "кадиллаке", маленьком, но достаточно солидном, чтобы не расстраивать клиентов, если ему приходилось парковать автомобиль у парадного подъезда. Машину он вел плохо. Чувствовалось, что для него это всего лишь средство передвижения.
Он привез меня в бар на Пенсильвания-авеню, в восьми или девяти кварталах к западу от Белого Дома. Располагался бар в старом здании и посещали его в основном те, кто хотел подобрать пару на вечер и ночь. Назывался он "Права собственника прибрежной полосы". Почему - не знаю. С другой стороны, владелец свободен в выборе названия своего заведения. Мы заняли отдельную кабинку. Тут же подскочил длинноволосый официант. Я заказал "мартини", Дэйн - импортное пиво. Кроме нас в баре не было ни души.
Я ополовинил бокал, даже не пожелав Дэйну доброго здоровья. Вкус мне не понравился, так пришлось отправить вторую половину вслед за первой. Дэйн еще не притронулся к пиву. Он наблюдал за мной. Взмахом руки я подозвал официанта.
- Еще "мартини". Есть у вас "лаки страйк"?
- В автомате.
- Хорошо. Вас не затруднит принести пачку?
Дэйн так и не пригубил пиво.
- Хотелось выпить?
- Еще как.
- Вы, похоже, чем-то расстроены.
- Это заметно?
- Да, - кивнул он. - Заметно.
Официант принес мне второй бокал и сигареты. Я быстро распечатал пачку и закурил. Я не курил уже более двух лет и после первой же затяжки подумал а стоило ли бросать?
- Как я понимаю, вы говорили с сенатором, - добавил Дэйн.
- Да. С сенатором.
- Как он вам показался?
- Плохой. Совсем плохой. Он даже всплакнул, когда я уходил.
- О? По какому поводу?
- Из-за парня, которого прошлой ночью пристрелили у моего дома.
- Олтигби?
- О других мне ничего не известно.
- Олтигби ему нравился.