- Да мы с отцом не вмешиваемся, они молодые, современные. Не знаю я толком, но Вадик часто говорит, что Сашка неправильно живет…
На крыльце протопали быстрые шаги, и в комнату вошел Вадик.
- Мама, быстренько поесть, я убегаю… - увидел меня и замер.
Неуверенной походкой направился ко мне, протянул руку.
- Здравствуй, Вадик… Вот заглянул к вам, посоветоваться хотел…
Степанова вскочила, засуетилась.
- Сейчас, сынок, сейчас тебе яишенку сжарю. Сыр, кофе с молоком будешь? А ты, отец, вставай, иди переключи баллон с газом…
Они вышли из "зало". Я спросил спокойно и доброжелательно:
- Жизнь, как и у всех, в гоньбе и спешке?
- Да, ничего не поделаешь… Мне руководитель предложил очень интересную тему - поля Янга-Миллса… Здесь можно было бы применить алгебраическую геометрию… Очень перспективно! Только времени все не хватает…
- Вадик, я хочу задать тебе вопрос, на вид бессмысленный: куда ты так торопишься?
- Сейчас? Или вообще? - удивленно посмотрел на меня Вадик.
- Вообще. Ну… в жизни.
Он усмехнулся, и в улыбке его был тонкий налет снисходительности. И я понял, о чем они спорили с братом до того, как Сашка попал в тюрьму.
- Я думаю, что творческому человеку отпущено довольно мало времени. И, кто опоздал в молодости, тому нечем заниматься в старости. Между прочим, князю Александру Невскому на Чудском озере было двадцать три года. Великий математик Эварист Галуа вывел свои замечательные "Ряды Галуа", когда ему было восемнадцать. А Лермонтов в двадцать шесть уже умер…
Мы помолчали, я слышал, как Степанова гремит сковородкой и чайником на кухне, тяжело тикали часы в углу "зало". Я спросил неожиданно:
- Ты своего брата любишь?
- Конечно! - поспешно сказал Вадик, и еле уловимая тень смущения промелькнула на его лице. - Он ведь мой брат…
- Да, он твой брат. И хорошо бы тебе почаще вспоминать об этом…
- А я и не забываю! - придушенно сказал Вадик, и лицо его привычно залилось румянцем.
- Я не верю тебе. И не верю, что ты проспал все события на автостоянке.
Глядя в сторону, Вадик пробормотал:
- Но… почему…
- Сейчас решается судьба твоего брата, - сказал я сухо. - Подумай об этом…
- Я вам показал на допросе все… - голос его вдруг окреп, стал жестким. - Все что необходимо и достаточно… Мама, ты дашь мне поесть наконец?!
25 глава
Прямо из дома Степановых я поехал в тюрьму. Не знаю, как, почему, чтосдвигает последний затвор на пути мысли, но вдруг на свет появляется истина, голенькая, слабая, неоформившаяся. Уже живая. Очевидная. И начинаешь дивиться собственной тупости: как же это раньше тебе не пришло в голову? Ведь это было прямо перед глазами, это было так понятно!
Александра Степанова привели в следственный кабинет, и я с трудом, дождался, пока вышел конвойный. Сдерживая изо всех сил внутреннюю дрожь, я сказал:
- Все! Больше убеждать тебя в необходимости правды я не буду…
- Ну и слава богу! Скорее в суд пойду… - он закурил сигарету и спросил как бы равнодушно, но и не без ехидства: - А правда больше не нужна?
- От тебя не нужна. Я и сам наконец понял. Как говорят, лучше поздно…
- И что же вы поняли? - с прорвавшимся волнением сказал он.
- Все. Или почти все. Мне теща объяснила…
- Теща? - поднял брови Степанов.
- Ну да. Когда мой пацан был поменьше, она ему сказку рассказывала. Притчу. Вышла козочка хозяйская на лужок перед домом и съела молодую траву. Хозяйская собака увидела потраву, стало ей это обидно, загрызла глупую козу. Палка хозяина рассердилась, что собака испортила добро, бросилась на собаку и убила ее. Огонь в очаге пришел еще в большую ярость - полыхнул и сжег палку. Вода в лохани решила наказать огонь за горячность, плеснула - загасила очаг. Явился бык и в гневе на воду выпил ее всю… Как, интересная сказочка?
- Пока еще трудно сказать…
- Тогда слушай дальше. Пришел сосед хозяина, возмутился и зарезал быка. Ангел смерти в ярости поразил соседа за самоуправство молнией. И явились они все к богу. А тот всех наказал и объяснил: каждый из вас был прав в своем суде, да только никто вам права судить не давал… Тебе понятно?..
- Не совсем… Я-то кого судил? Винокурова? Карманова?
- Нет, Степанов, ты закон судил. Ты ни мне, ни закону не доверял, ты нас решил под свое разумение подмять. Ты в трудную минуту поверил не в людскую справедливость, не в мудрость закона, не моему сердцу, ты свою особую правду выдумал, вот и пришлось подпевать жуликам, которых сам ненавидишь и презираешь! Поэтому и оказался тот самый счастливый случай, о котором ты говорил, на их стороне… И теперь они потерпевшие, а ты в тюрьме…
- Я не поэтому в тюрьме, - глухо сказал Степанов.
- Да знаю я уже, почему ты здесь… - махнул я на него рукой. - Я ведь тоже кое-что в жизни повидал. Были случаи: сидит бандит-рецидивист, трогательно раскаивается в совершенной им кражонке или мелком грабеже. Так обложит себя доказательствами - иголку не просунешь. А где-то там, глубоко, на самом дне висит на нем убийство или разбой…
- Мое преступление на поверхности было, прятать нечего, - сказал он упрямо.
- Вот именно! - усмехнулся я. - Из-за этого я и не мог сообразить так долго, что к чему. Пока с тобой лучше не познакомился и не задал сам себе вопрос: почему он так в тюрьму рвется? Что для него тюрьмы страшнее?..
- Теперь поняли? - дрогнувшим голосом спросил Степанов.
- Понял! - твердо ответил я. - И разбираться с вами буду круто…
По городу поехал с утра продуктовый фургон-"люкс". Заехал в ворота с надписью "Санаторий "Родник", потом в кафе "Ландыш", оттуда в детский сад МПС и рядом в фирменный магазин "Мясо", затем не спеша покатил в сторону загородного шоссе, проехал самодельные щиты "Шашлычная - 5 км", "Шашлычная-1 км", вкатил на автостоянку с шашлычной, развернулся, подал задом к мангалу, у которогоуже хлопотал Ахмет. Грузовик остановился, из кабины выпрыгнул Плахотин, онипоговорили с Ахметом, потом шофер открыл тяжелые створки кузова, забрался вфургон и начал сбрасывать на руки Ахмету и его подмастерью бараньи тушки.
Выгрузка заняла пару минут, Плахотин выскочил из кузова, помог оттащить шашлычникам мясо, пожал руку Ахмету и направился в кабину своего фургона.
А в кабине уже сидел я и покручивал на пальце оставленные им в замке зажигания ключи. Рассеянность понятная, легкообъяснимая - волновался парень, сильно торопился. Самое опасное - три минуты перегрузки уже украденного мяса.
Он смотрел на меня молча, выпучив глаза, а я ему пояснял:
- Мне кажется, Плахотин, что вы и так сильно намотались с утра. Наверное, будет правильно не утруждать вас больше баранкой, а отвезти в город пассажиром. И притом на легковушке…
Плахотин оглянулся на мангал и сник совсем - там стояло несколько "Жигулей", вся площадка была полна людей, выправкой мало похожих на фланирующих автотуристов. Двое обыскивали Ахмета, Уколов доставал мясо из-под разделочного стола, из картонной коробки вынимали и пересчитывали выручку…
Дежурный сержант закончил "откатывать" на дактилоскопическую карту пальцы Плахотина, дал ему смоченную керосином тряпочку протереть руки и сказал мне:
- Минут через пять высохнет, я заполню формуляр, запросим на него справочную картотеку…
- Тоже мне злодея сыскали, - трусливо-зло сказал Плахотин. - Отпечатки берут, как у Ионисяна, убийцы детей…
И жалобно зашмыгал огромным носом. Глядя на него, я думал, что для Плахотина неповторимо индивидуальным признаком должны быть не папиллярные узоры на пальцах, а этот удивительный нос.
- Нет, вы, Плахотин, конечно не убийца, - успокоил я его. - Но злодей настоящий. Форменный. И доставать я вас буду до самых печенок!
- За что? Чего я вам сделал? А еще гугнят - органы справедливые, они беспристрастные! Мол, перед законом все равные! Болтовня, значит, одна получается?
- Так оно и есть, перед законом все равны. И закон - действительно вещь беспристрастная. Но я-то не закон, я человек, и есть во мне одно ужасное пристрастие: я подлецов ненавижу!
- А что вы оскорбляете? Чем это я подлей кого другого?
- Ну, извините. А подлее тем, что посадили в тюрьму человека, бросившегося спасать вашу, простите за выражение, шкуру! Это вы, именно вы своими показаниями посадили Степанова в тюрьму! И я персонально вам обещаю, сколько сил моих хватит, раскручу на всю катушку!..
- А я не дамся! - закричал фальцетом Плахотин. - Отвод вам! Недоверие заявлю! Везде заявления пошлю!
Я засмеялся и вкрадчиво сказал:
- Этот номер у вас, Плахотин, не пролезет. У нас личных отношений никаких нет. А сто восемнадцать килограммов украденного мяса - вот они, на вас любуются! Да еще в кафе "Ландыш", да еще в магазине - их не посчитали пока… Слышите, как кричат бедные украденные барашки жалобными голосами, требуют возмездия! Пойду неспешно по их следам, соберу, не торопясь, все угнанные вами стада… Далеко Винокуров с Кармановым, в бане небось пируют, а вы уже здесь…
- Да что ж мне делать-то, гражданин следователь? За всех отдуваться? Я же винтик ничтожный, шнурочек на ботинке, что же меня-то уничтожать?
- Плахотин, я хочу вам напомнить, что до сих пор за все отдувался Степанов и всех это устраивало, пока я не разогнал ваш слаженный хор. Честно заявляю, что для вас я так стараться не собираюсь. Не хотите отдуваться за всех, используйте единственный шанс - говорите правду… За что вас били компаньоны?
- Да какой я им компаньон? Я же маленький человек, небогатый, шестерка, можно сказать. Детишкам на одежку подшибить чего-нибудь…
- Не жалобьте меня, я все равно не заплачу от сострадания…
- Да я не жалоблю… Я, как было, говорю: долг я им не отдавал… Деньги за мясо, за тонну вперед, я получил от Валерки Карманова… а тут случай подвернулся… я этот "левачок" шеф-повару ресторана "Елочка" скинул…
- Он больше дал за краденое мясо?
- Ну, вроде бы… Не с руки мне было его тогда Карманову везти… Потом собирался отдать… И все не выходило как-то… Все надеялся рассчитаться при случае. А они меня у шашлычной и подловили…
Какой долг за вами числили?
- Две тыщи…
- И за это они вас стали лупить?
Плахотин вскочил и впервые с искренней горечью закричал:
- Да кабы за деньги, ладно! Только им две тыщи - тьфу!.. Они перед тем, как бить, страхом мучили, приговаривали: "Запомни, шоферюга поганый, кто нас обманет, тот, как ты, без глаз и ушей дальше будет жить…"
- Кто именно бил?
- Егиазаров свалил подсечкой, а Карманов - рыло таранное - стал ногами меня по земле катать… Гад наглый, бандюга проклятая, ребра поломал… я и посейчас вдохнуть не могу…
И вдруг он заплакал. По-настоящему. Горько, вслух - от давнего страха, унижения и боли. Размазывая слезы грязными руками, он быстро бормотал:
- Сажайте меня, теперь все равно… Только их, жуликов гладких, возьмите, достаньте их, как полагается. Пусть в камере поваляются на нарах, моего страха и боли натерпятся… Мне только перед Сашкой Степановым отмолить бы грех: кабы не он, может, и убили бы они меня. Он их как понес - молодой, страха не знает…
- А Винокуров принимал участие в драке?
- Ну да! Станет он об нас мараться! У него на подхвате вся эта шайка. Их как стал Сашка мордовать да орать во всю глотку, что на чистую воду выведет, так Эдуард Николаич сказал: режьте его, паскуду! Ну, этому кровососу, Карманову, только и надо, выхватил свой тесак - и на Сашку. А тот, солдат, ловкий он, отскочил на дорогу, ногой пытается выбить месарь из руки у Карманова, да того тоже за так не возьмешь, боксер все же бывший. Заметил Сашка, что остальные со спины заходят, и побежал по шоссе. От машины, от пацана своего уводить их стал…
- Почему? - настойчиво спросил я.
- Как почему? Он же знал, с кем дело имеет! Вгорячах и мальца полоснут запросто… А оно, вишь, как обернулось…
Впервые я видел Шатохина смущенным. Смущение это имело форму избыточной деловитости и нервозного веселья.
- Нет, ты посмотри только, какая железная закономерность: проступок, совершенный безнаказанно, кажется человеку дозволенным. Ловишь мысль? Следи за направлением идеи: они так обнаглели, что превратились в форменных головорезов…
- Да, довольно противные гнусоиды, - согласился я.
- Нет, что ни говори, дожал ты их до полу… Кстати, померяемся?
Это был уже знак неслыханного интимного доверия и душевного расположения. Мы уперлись локтями в стол, сцепили кисти и стали выжимать друг другу руку, кто кому на стол положит. Это пожалуйста, это не головой вниз стоять. Шатохин покраснел, на шее надулась жила - я не торопился валить его руку, но и ему двинуть себя не давал.
Шатохин хрипло сказал:
- А ведь как нам мешали!.. Никакой возможности работать спокойно!.. - руки, дрожа, стояли вертикально. - Каждый день звонок: "У вас не следователь, а чудовище, тиранозавр какой-то!"
- Санкционируете? - спросил я с натугой, Шатохин кивнул, и я сразу же завалил ему руку на локоть.
Прокурор потряс затекшей кистью, сказал со смехом:
- Эх, ты! Нет в тебе правильного понимания субординации… - взял в руки принесенное мной постановление, прочел еще раз и поднял на меня глаза. - У Верещагина, твоего дружка, будут большие неприятности…
И размашисто вписал в угловой штамп свою подпись.
- Боюсь, что да, будут… - сказал я со вздохом.
Шатохин протянул мне бланк.
- Не было счастья, несчастье помогло - теперь не возьмет тебя Петька к себе. Тут, у меня, трубить будешь… А с этим делом выйдем в суд…
В коридоре я увидел конвойных, которые вели к моему кабинету Степанова.
- Вещи заключенного вы доставили?
- Так точно. Вещи в автозаке, - отрапортовал сержант.
- Хорошо, подождите в коридоре, - я впустил Степанова в кабинет.
- Меня переводят куда-то? - спросил он быстро.
- Да. Садитесь, Степанов. Вот постановление, только что санкционированное прокурором. Распишитесь на нем…
- Пожалуйста, - растерянно и досадливо усмехнулся он. - Я уж столько их подписывал, можно еще разок…
- Такого еще не подписывал…
- А что это?
- Постановление об освобождении из-под стражи…
У него так тряслись руки, что он никак не мог попасть пером в отведенную для подписи строку. Пот заливал ему лицо, он явно не мог прочесть текст постановления.
- А почему вы меня освобождаете? - спросил он хрипло.
- Потому что следствие располагает убедительными свидетельствами реальной угрозы вашей жизни во время драки на автоплощадке. В этих условиях попытка вырваться оттуда на машине, даже с риском для нападавших, была впределах необходимой обороны. В крайнем случае, речь может идти о ее превышении. Но никак не об умышленном убийстве. Ведь вы не хотели убивать Дрозденко и Егиазарова?
- Я никого не хотел убивать, - потерянно сказал Степанов, и вид у него был как у человека, говорящего спросонья.
- Я знаю. Тем более что и сделать вам это было крайне затруднительно. Согласитесь, Степанов, ведь трудно задавить двух людей, если ты не сидишь в это время за рулем? А?
- Вы, наверное, думаете, что сделали для меня доброе дело? - сказал с мукой Степанов.
- Думаю! - уверенно сказал я. - Но вопрос не в этом, Саша… Я тебе уже говорил: нам с тобой никто не давал права судить… И у меня есть только одно право - узнать правду!..
Я встал, подошел к двери, распахнул ее и увидел, что на скамейке в коридоре сидит с Уколовым Вадик Степанов.
- Заходите…
Вадик сделал шаг и замер в дверях. Братья, не отрываясь, смотрели друг на друга. Я легонько похлопал Вадика по плечу и, усадив его на стул, открыл том уголовного дела.
- Степанов Вадим Алексеевич, семнадцати лет, студент университета, беспартийный… Все верно?
- Да, - кивнул он.
- Вадим Алексеевич, я намерен освободить из-под стражи вашего брата… Теперь вы мне расскажете, что произошло в ту злополучную ночь на автостоянке? Вы готовы что-либо добавить к своим прежним показаниям?
Боже мой, какая это была ужасающая пауза! Не знаю, сколько она длилась, пока ее не прервал Александр Степанов.
- Не мучайте его! - крикнул он хрипло. - Ему нечего добавлять…
И эхом откликнулся Вадик:
- Мне нечего добавлять…
- Да, действительно… Чего уж добавлять к тому, что ты, Вадик, пересел за руль "Победы", врезался в толпу дерущихся и… задавил двоих… Вот какая там случилась история…
Помертвелыми, белыми губами Вадик прошептал:
- Я не хотел… не думал… Я просто не сумел…
- Догадываюсь… - кивнул я. - А брату пришлось взять на себя не только твою вину, но и вину этих уголовников в драке… Ничего не поделаешь, это была плата за их молчание, за их согласие подтвердить, что за рулем был он, а не ты…
Александр Степанов сидел у стола, обхватив голову руками. Я сказал ему:
- Вам этот всех устраивающий вариант подсказал до приезда милиции Винокуров? Он умный человек и, попав в переплет, сразу понял, где выход. Он только не успел вам сказать, что это вы затеяли драку и стали бить Плахотина… А вы по простоте душевной и написали в первом объяснении, как было дело…
Степанов вскочил со стула.
- Поверьте, Вадик не хотел… Когда они побежали за мной с ножом… он думал подхватить меня… чтобы мы уехали… Он просто плохо машину водит…
- Знаю, - успокоил я его. - Я уже запрашивал городскую ГАИ. В июле ваш брат сдавал экзамен на права и провалился на вождении. В общем, все ясно. Вы Александр Степанов, свободны. Можете идти…
- А я? - спросил Вадик.
- Вам придется задержаться, - сухо обронил я и повернулся к Александру. - Вы свободны…
Пятясь, заглядывая мне в глаза, он сказал:
- Я в коридоре подожду…
- Это ваше дело.
За ним закрылась дверь, мы помолчали, и Вадик сказал:
- Все, что там произошло, я могу рассказать…
На душе у меня было очень горько, и я ответил:
- Высоко ценю вашу готовность помочь следствию… Правда, я и так уже все знаю…
- Не все! Вы не можете все знать! Саша, когда это случилось и я был почта в обмороке, сказал мне: "Молчи! Ты спал! Ты спал! Ничего не видел, понял? Ни-че-го! За меня не бойся, я отобьюсь, а тебе в тюрьму нельзя…"
- Конечно, нельзя вам в тюрьму, - поддержал я. - Вам же утром в университет…
- Зачем вы так говорите? - у него страдальчески сморщилось лицо.
- Затем, что только мы с вами знаем все. Даже брат и тот не все знает…
- А чего он не знает? - отшатнулся Вадик.
- А он до сих пор уверен, что ты, Вадим, бросился его спасать, когда они погнались за ним с ножом… Поехал спасать его от смерти…
- Но я не хотел никого сбивать, - снова залепетал Вадик.
- Да верю я тебе, конечно, не хотел, - я закурил сигарету, тяжело вздохнул и сказал: - Ты просто плохо водишь. Но поехал ты не спасать Сашку, ты рванул в сторону от страха! Ты просто хотел убежать!
- Неправда!.. Это ваши домыслы!.. - слабо возмутился Вадик.
- Ясное дело, домыслы. Я же не собираюсь доказывать это по делу. В уголовном праве нет таких преступлений - трусость, подлость… Но запомни: большим профессором ты, может, и будешь, а вот стать таким человеком, как твой брат… это много труднее… Сейчас иди, ты свободен, а завтра явишься к одиннадцати тридцати на очную ставку со всей этой компанией… Следствие продолжается…
Под вечер отворилась дверь в мой кабинет ивошел Петя Верещагин.
- Привет, Борис! - сказал он. Лицо у него было черное.
- Здравствуй, Петя, - вышел я ему навстречу, и чувство вины за причиненную, хоть и без умысла, боль захлестнуло меня. Я знал, какие неприятности грозят ему теперь. А Петька всегда был хорошим парнем. - Петя, я не мог по-другому…
- Я знаю, Борис. Я и зашел, чтобы ты… - он не договорил и махнул рукой. Потом закурил и сказал: - Я знаю, что ты не мог по-другому. Один француз написал про тебя…
- Про меня? - удивился я.
- Ну, не про тебя, про таких, как ты. "Отец говорит маленькому мальчику, у которого родился брат: "Вчера ангел принес тебе братика, хочешь посмотреть на братика?" Мальчик отвечает - нет, я хочу посмотреть на ангела…"
Я бессильно развел руками, а Верещагин встал, раздавил в пепельнице сигарету и хмуро сказал:
- Наверное, так и надо…
И, не подавая руки, вышел, громко хлопнув дверью…