- Радушный хозяин дорогого гостя всегда ждет к ободу, - любезно сообщил Винокуров и добавил: - Вы, Борис Васильевич, забываете о моей профессии - яприрожденный, потомственный ресторатор. В ресторане "Зáмок" мой отец был шеф-поваром, дедушка - буфетчиком, а прадед - половым. Мы все, из поколения в поколение, работаем в ресторане. Мы любим профессию и знаем в ней толк. И настоящий ресторатор всегда смотрит на человека, как на своего будущего гостя…
Один из винокуровских добрых молодцев подал нам с хозяином нагретые махровые халаты, я уселся, поджав ноги, на глубокий уютный диван, а Эдуард Николаевич, радушно гостеприимный, видящий во мне, как во всяком прохожем, будущего гостя, танцующей легкой походкой прошел по залу, включил тычком пальца серебристую коробку магнитофонной "гармошки", и темно звенящий голос какой-то тропической певицы вспугнутой птицей полетел над нами.
Винокуров предложил:
- Прошу за стол, выпьем по рюмке аква-винтэ, - он засмеялся и показал экспортную водку на винте.
- Я водку не пью, даже если она "винтэ", - сказал я и огляделся в поисках сигарет; вещи остались в общей раздевалке, я же не рассчитывал стать таким высоким гостем.
- После парной и бассейна рюмка водки - первейшее дело, восстанавливает силы действительно как живая вода, - заверил Винокуров и повел бровью в сторону обслуги.
Из большого картонного короба вынырнул, как по щучьему велению, блок "мальборо", с хрустом лопнула обертка, быстрые пальцы массажиста добыли пачку, соскочил целлофан, содрана фольга, ловкий щелчок пальцем в дно пачки - точно одна сигарета вышла наружу, как патрон из обоймы.
Слева возникла на тумбочке пепельница, справа предупредительно чиркнула зажигалка - и первая, самая сладкая затяжка. А когда напился вдосталь синего тягучего ароматного дыма, твердо сообщил:
- Спасибо, я пока повременю, - за стол садиться я не стал, а удобно прилег на своем кожаном глубоком диване. - Так что насчет большого дела? Вы ведь не ответили мне, чего бы хотели…
- О-о-о! - воздел Винокуров руки, прогуливаясь по залу и совершая в темпе музыки гимнастические упражнения. - Я бы хотел многого. Я бы хотел кормить весь город. У меня такое призвание - кормить людей…
В своем длиннополом халате, с воздетыми руками и тоном, полным убежденности и страсти, он походил на трибуна, обещающего народам благоденствие.
- С моей точки зрения, существует три вечные профессии: лечить людей, учить людей, кормить людей. Все остальное нанесено временем и человеческой суетливостью.
Я с интересом спросил:
- Ну и как вам удается реализовывать эту вечную задачу?
Винокуров сделал несколько глубоких приседаний, и воздетые руки опустились, потому что их пришлось скорбно развести.
- С воплощением мечты пока, к сожалению, есть перебои, хотя у меня большие задумки, планы и я надеюсь, что со временем во всех инстанциях их поймут и меня поддержат…
- А в чем сложности? - спросил я. - В чем вас недопонимают?
- В общей концепции идеи. В частностях никаких возражений нет, но очень трудно разъяснить ее конечный социальный смысл…
Он устало рухнул в кресло и сокрушенно помотал головой, скорбя о косности тех, кто мешает ему реализовать свою социально-кулинарную мечту. Его досада была так чистосердечна, что и я опечалился от разрыва между философской воспаренностью ресторатора Винокурова и бюрократической ограниченностью разрешающих инстанций.
Затушил в пепельнице окурок и задал ему назревший вопрос:
- А в чем социальный смысл вашей концепции?
И Винокуров рванулся в атаку, как десантник на прорыве:
- По моему глубокому убеждению, надо уничтожить вздорный предрассудок, будто общественное питание - это возможность среди работы набить желудок в столовке или в торжественный день напиться, как дураку, в ресторане. Общепит - это система, которая должна проникать во все элементы, обстоятельства и эпизоды жизни каждого человека… Это доставка еды домой, чтобы облегчить жизнь хозяек…
Я представил себе, что азу, биточки и готовые котлеты преследуют меня не только на работе, но и дома, что вместо обедов моей тещи Валентины Степановны мы все ходим в столовую, и меня объял ужас. Я поднялся с дивана и с мольбой попросил:
- А может быть, начнем осуществлять идею, со столовых, кафе и шашлычных?
Винокуров снисходительно махнул рукой.
- Конечно! В первую очередь - недорогое и вкусное рабочее питание. Затем комплекс предприятий типа "бистро", где кормят разнообразно и быстро. Наконец, этовозможность устроить прекрасный товарищеский ужин, банкет или гулянку, которая будет тебе по карману…
Винокуров, расхаживая по залу, говорил-пел, Он же сама аудитория. Ему не нужны слушатели. Прекрасный тип человека, полностью поглощенного красотой своего собственного повествования.
- Для этого мне нужна целая сеть точек общепита, которую быя мог контролировать, обеспечивая себя сырьем и отвечая за качество блюд. Нужен бригадный подряд. Нужна комплексная система - от закупки мною барана до продажи горячего чебурека или пирожка…
Видимо, для наглядности замкнутого цикла, для пущей убедительности Винокуров взял с блюда румяный треугольный пирожок, высоко подкинул и очень ловко поймал его зубами, белоснежными и наверняка острыми.
Я подошел к "гармошке", которая в это время истошно завопила - "Глория Гейнорз сонгс", - нажал кнопочку "стоп". И отвратительно будничным голосом сказал:
- К сожалению, Эдуард Николаевич, высокая миссия вашей замечательной профессии в представлении многих людей снижается регулярным жульничеством отдельных прохвостов. Что же нам делать?
- Никакое большое дело не обходится без потерь и издержек. А такое сытное особенно. Хотя я не сомневаюсь, что это безобразие можно и должно изжить…
Я зааплодировал.
- Ах, если бы всем работникам общепита такое высокое понимание вашей задачи и такую твердую уверенность в успехе моей…
Не обращая внимания на мою ухмылку, Винокуров сказал:
- Да-да-да! Со временем так и будет. Избыток продуктов и вкусно приготовленной еды ликвидирует базу для всех жульничеств и махинаций.
- Ах, как я надеюсь на это, - смирно заметил я. - Помимо гражданского удовлетворения я испытываю корыстный интерес к этому вопросу, поскольку ликвидация хищничества в общепите и торговле сильно облегчит мою производственную жизнь.
Винокуров с огорчением развел руками.
- Ничего не поделаешь, пока об этом говорить не приходится. Как заявил один мудрец: "Все люди рождаются подсудимыми, некоторым к концу жизни удается оправдаться…"
Я обратил внимание на забавное обстоятельство: судя по всему, в общепите с дисциплиной и субординацией обстоит лучше, чем в других учреждениях. Во всяком случае, никто из всей свиты Винокурова, этой боевой гопки очень ловких, разбитных людей, ни разу рта не раскрыл, пока витийствовал их пророк и теоретик. У них, скорее всего, была роль античного хора, который в нужном месте трагедии грянет во всю мощь осанну и благословение нашей возникшей так неожиданно, но крепнущей на глазах дружбе.
Пока Винокуров не давал им места в спектакле, а мне душевно напомнил:
- Да что мы с вами все о делах да о делах! Пора бы и за стол. А то водка греется, из шампанского живая сила уходит…
Он сел во главе стола, указав мне место напротив. Я же снова угнездился на своем уже насиженном уютном диванчике.
- Да мы, по-моему, пока еще о делах-то наших маленьких и не говорили. Все больше о глобальных проблемах общепита…
Винокуров горячо воскликнул:
- Больше и серьезнее дел не существует! Да и вообще как разделить большие государственные дела и свои личные задачи? Я вот сейчас бьюсь на всех уровнях - пробиваю дело общественное. Предлагаю безвозмездно свою голову, руки, энергию, но пока никто не хочет воспользоваться.
Я заинтересовался:
- А в чем, если и с секрет, дело?
- Хочу создать торгово-промышленный комплекс, объединение, ну, под условным названием "Вкусный пирожок". Это будет предприятие, которое само заготавливает продукты, не являющиеся дефицитом: муку, рыбу, овощи. Я хочу печь пирожки десяти видов, со всеми известными фаршами и начинками, и через свои же фирменные точки их продавать, чтобы в любой момент, в любом месте можно было купить десяток самых свежих, хрустящих, золотых пирожков, и цена каждому - пятак, ну, гривенник. Потребители будут счастливы, а мы получим миллионы.
- "Мы" - это кто? - счел я нужным уточнить.
Винокуров улыбчиво покосился на меня.
- Мы - это государство. А государство - это мы. Только вопрос пока не решается.
- А почему не решается?
- К сожалению, не все проявляют заинтересованность в деле. Хорошо и так, без пирожков. Приходится доказывать очевидное.
Достаточно внезапно я перебил поток деловой фантазии Винокурова вопросом:
- Скажите, пожалуйста, Эдуард Николаевич, хорошо ли вы знаете Степанова?
Винокуров удивленно воздел бровь.
- Степанова? Какого? А-а-а, убийцу этого? Ну как вам сказать, да, собственно, видел я его пару раз… Какие у меня могут быть с ним дела? Говорить всерьез ни разу не приходилось, хотя он обслуживал мое предприятие…
Я присел на низкую скамейку у камина, посмотрел на пляшущее, переливающееся пламя.
- Мне интересно ваше мнение, - сказал я ему. - Мнение житейски умудренного человека с определенным общественным горизонтом и пониманием суммы проблем. Как вы считаете, хороший человек Степанов или плохой?
Винокуров снисходительно засмеялся.
- Я вообще не понимаю этой категории - хорошие люди, плохие люди… С моей точки зрения, нет людей плохих и хороших. А есть люди, которые ко мне хорошо относятся, и есть люди, которые относятся плохо. Что касается Степанова, то, судя по тому, что он учинил, он, должно быть, совсем неважный человек.
- Ясно, - удовлетворился я его разъяснением.
А Винокуров между тем жестами, мимикой, незначительными движениями приводил обслугу в непрерывное движение вокруг себя.
- Ну что такое, Борис Васильевич?! - взмолился он жалобным тоном. - Быстрее, быстрее, быстрее за стол! Сейчас мы устроим вам сеанс "каскадного питания".
- Это еще что такое?
- О-о-о, каскадное питание - это гастрономический рай! Это питание на уровне искусства. Начинаем стол с холодных закусок, трав, зелени, рыбы. Затем нам подают фунчозу - баранину с овощами и тончайшей рисовой лапшой. Потом к нам приходит каурдак - рагу из свежайших потрохов. Затем едим манты - двоюродные братики пельменей и хинкали. После этого у нас на блюде закричит жалобным голосом шашлык из ягнятины и возвестит приход короля всех блюд - настоящего плова…
Я обреченно склонил голову.
- Один человек это все должен съесть?
- Еще как! В этом и состоит идея каскадного питания, то есть усиление напора каждым следующим блюдом за счет нарастания вкусовой гаммы.
Я встал и спросил его негромко:
- Идею насчет каскадного питания в бане вам протелефонировал Карманов?
Винокуров посмотрел на меня в упор и сказал:
- Ну что ж, вы догадались, откуда я вас знаю. Да, это наш друг Карманов попросил меня поощрить вас за все хлопоты и усилия. Лучший способ показать нашу продукцию в натуре. Итак, шашки в руки, все к бою…
Я завернулся в простыню и сказал:
- Благодарю покорно, Эдуард Николаевич, но, к сожалению, не могу воспользоваться вашим приглашением. Дело в том, что, будучи новичком в банно-помывочных процедурах, я запомнил рекомендацию из передачи "Здоровье": "Никогда нельзя купаться или париться в бане на полный желудок…" Разрешите сейчас откланяться, и надеюсь встретиться с вами еще раз…
10 глава
Настоящая добротная осенняя непогодь должна быть скроена из серой ваты низких облаков, простегана мелким дождиком и подбита резким ветром, тогда этот унылый наряд природы начинают мерять гектопаскалями. Как-то неубедительно звучали в устах жены Шатохина "гектопаскали", когда она с телевизионного экрана рассказывала нам в чудесные весенне-летние вечера о погоде на завтра. А в эту мокреть и холодрыгу гектопаскали стали естественным элементом жизненной нескладицы, и поскольку ни один мой знакомый не мог пересчитать окаянные гектопаскали на нормальные, понятные мерки, то мы все стали их воспринимать просто как индекс плохой погоды.
И сегодняшнее утречко накачало бы немало гектопаскалей, кабы их внезапно не отменили с недавних пор. Видать, не только мне, но и Шатохину самому было неудобно пересчитывать эти непонятные единицы непогоды - велел их ликвидировать, и теперь его жена, красиво складывая пухлые губы, роняла мне обкатанно-круглые словечки: "…незначительные осадки, северо-восточный умеренный ветер, температура ночью плюс 9 - плюс 11 градусов… днем до 16 градусов…"
Мне достались скудные утренние 9 -11 градусов, потому что я приехал на автобазу ни свет ни заря, чтобы застать шоферов до разъезда по их путаным городским маршрутам. Мой непромокаемый плащ жадно впитывал не такие уж незначительные осадки, а умеренный северо-восточный ветер пихал меня в спину, как коленом, когда я суетливой пробежкой паркинсоника пересекал бесконечный пустырь от автобусной остановки до ворот автобазы.
Неслыханным комфортом и уютом пахнула на меня поэтому контора с проникающим всюду запахом бензина, старой резины, металла. Ощущение машинного масла на руках оставлял разговор с начальником эксплуатации Мандрыкиным - все было скользко-жирно, текуче, несъедобно.
- Степанов? Александр? Из первой колонны? Знаю… - говорил он медленно, задумчиво, не поднимая на меня глаз, перебирая на столе бумажки.
- Он не из первой, а из второй колонны, - заметил я. - Но это неважно. Что вы можете сказать о нем?
- Это так трудно сказать, - доверительно сообщил он. - Взысканий не имеет.
- А поощрений? - спросил я, разглядывая его мясистое лицо с незапоминающимися, расплывчатыми чертами.
- А за что его поощрять? - удивился Мандрыкин.
- Ну, вам, наверное, виднее, есть за что Степанова поощрять или наказывать! - сказал я и подумал, что его рыжевато-бесцветный зачес похож на небрежно склеенную накладку. - Я спрашиваю вас: Степанов - хороший работник?
- Ударником его, конечно, не назовешь! - убежденно сообщил Мандрыкин, переложил в пачке бумаги сверху вниз и добавил: - Но вроде ничего плохого я не замечал за ним…
- Он план выполняет? - я стал потихоньку терять терпение. - В общественной жизни участвует? Может, пьянствует?
- Да, конечно!
- Что конечно? Пьет?
- Нет! Не пьет. То есть, может быть, пьет, но на работе не замечал…
- А что же "конечно"?
- В том смысле, что план выполняет… - он снова достал бумажки, положил сверху стопы и, мазнув по мне прозрачным взглядом блеклых серо-зеленых глаз, сказал: - Но, конечно, при этом не всегда…
У Мандрыкина была недостоверная голова, будто восстановленная антропологом Герасимовым по найденному черепу. И мыслил он очень неуверенно, крайне осторожно.
- В общественной жизни Степанов, можно сказать, не участвует… В том смысле, что если выступит на собрании, то одна демагогия и болтовня… Дешевый авторитет себе создает…
- А в чем это выражается?
- Ну, так-то просто не объяснишь… Это у него всегда: он один в ногу шагает, а вся рота не в ногу, - и осуждающе закачал своей рукотворной головой.
- Можете привести конкретный пример? - я встал и походил по кабинету, чтобы не задремать в этой увлекательной беседе.
- Ну, трудно сказать конкретно… - развел он свои веснушчатые пухлые ладони. - А так вообще-то всегда…
И убежденно заверил:
- Во всем… Вот сейчас придет водитель Плахотин, они лучше друг друга знают, все ж таки свой брат, шофер, может, он чего скажет…
Не выдержав, я спросил:
- Вам никогда не доводилось ловить в бане упавший на пол кусок мыла? Доводилось? Это вроде разговора с вами! Я задаю вам конкретные простые вопросы и не могу получить ни одного ясного ответа!
- А чего? Я готов! - и бумаги на столе стали перемещаться с удвоенной скоростью. Я закурил сигарету, подошел к окну, распахнул форточку, и в кабинет навстречу синему сигаретному дымку рванулся натужный рев прогреваемых на стоянке дизелей.
- Вы мне сообщили, что у Степанова взысканий нет. А в изъятом личном деле Степанова есть строгий выговор с предупреждением об увольнении. Так?
Как дрожжевая опара, пошел начальник эксплуатации вверх.
- Но ведь отменили потом.
- Правильно. Интересуюсь знать: почему выговор объявили, почему через месяц сняли?! - заорал я, чтобы хоть на форсаже чуток раскачать его.
- А как же с ним поступать прикажете? Шофер зарядил "левую" ездку! Без путевого листа, без разрешения укатил на весь день, полторы сотни километров накрутил! Это же документально подтверждено!..
- Понял. За это выговор. А сняли почему?
- Потому что у нас сутяга всегда в выигрыше, он по комиссиям, по райкомам затаскает! А у нас дела! План! Нехватка запчастей! Режим экономии горючесмазочных материалов! Черт с ним! Ходил месяц, жаловался, нам тут покоя нет - всем комиссиям ответ держать. Ну и решили, пусть подавится, отменили выговор. Что мне, больше всех надо? - и обессиленно откинулся на жестком кресле, утирая пологий свод черепа, плавно переходящий из затылка через неширокий лоб в не-приметную бульбочку носа без переносицы.
- А у вас можно выехать с базы без путевого листа? - поинтересовался я на всякий случай.
- Вообще-то, конечно, нельзя. Но за всеми не усмотришь: кто с диспетчерами договаривается, кто вахтерам денежку дает…
Дверь приоткрылась, и в щель проник нос. Нос толстый, длинный, чуть скривившийся к концу на левую сторону, туда, где я стоял. Затем нос втянул за собой в кабинет крепко сбитого, ладно свинченного, ловкого человека. На простодушном, открытом лице жила губастая веселая улыбка, свидетельствующая о постоянной гармонии между носом и всем остальным придаточным анатомическим аппаратом, который был, совершенно очевидно, сотворен для обслуживания возникающих у носа жизненных потреб.
- Здрасьте, меня диспетчерша разыскала, велела прийти…
- Вот следователь из прокуратуры интересуется тобой, Плахотин, - сказал Мандрыкин. - Наворотили вы с твоим дружком Степановым делов, покрутитесь теперь!..
- Я? Я? Я наворотил? - все еще обращаясь к своему начальнику, воскликнул Плахотин, но нос его уже развернулся ко мне. - С моим дружком? Со Степановым? Что ж вы мешаете кислое с пресным?
И разварные ломти его губ пожухли, их углы опали, как на маске античной трагедии.
- С каких пор дружками-то мы стали? Я как-никак с Доски почета не слазю второй год! А дружков вроде Степанова у меня на базе, как китайцев, цельный миллиард!
Мандрыкин встал из-за стола, показал мне на кресло.
- Вы тут располагайтесь, говорите, сколько надо, а я пойду, дела под горлышко подтекают…
И показал своей толстой веснушчатой рукой, как подтекают под его дряблое горлышко неотложные дела. Я видел, что он мечтает поскорее исчезнуть из моего поля зрения - это было скромное и вполне понятное желание!