- Слушайте, Плахотин, поясните мне, как появился на месте происшествия Степанов? - спросил я, следя за движением кончика плахотинского носа, который стал для меня индикатором его внимания.
Он сделал им плавный взмах, как гондольер рулевым веслом, и начал плавно обплывать мой вопрос.
- Как-как? Обыкновенно! На машине! На "коломбине" своей жуткой! Этой тачке сто лет в обед. Они ее со свалки притащили, три года клепали, и вотна тебе!..
Яохотно поплыл ему навстречу.
- Кто это "они"?
- Да брательник у него, пацан. Говорят, очень головастый малец, соображает по науке, как профессор. Он у них, пацан этот, в дому как цацка писаная… Вот они эту "антилопу" восстановили на свою голову… Образование лишнее, ученость эта дурацкая никогда до добра не доводит. Сашка и зашиб двух людей, Степанов, я имею в виду…
- Я понял, что вы, Плахотин, против учености. А у вас у самого какое образование? - решил разузнать я.
- У меня? - нос, довольный своими маневренными способностями, закачался от удовольствия. - У меня образование, как солдатское белье, нижнее, серое!
- Выходит, вы, Плахотин, гордитесь своей необразованностью? - спросил я его лениво, выводя на новый виток праздноболтания, ибо свято верю: в разговоре с краснобаем следователю потребно только терпение, все нужное болтун в свое время расскажет сам - слишком велик зуд не поведанных миру мудростей. - Я считаю, что это очень интересный вид человеческого высокомерия…
- А при чем здесь высокомерие? Не гордюсь я, не гордюсь! А только, кто вокруг себя смотрит, тот видит! Понима-ает, как много поменялось…
- Что же, по-вашему, изменилось? Темнота стала доблестью?
- Нет, дорогой товарищ следователь! Только мы с вами знаем, что при социализме вопрос так стоит: пускай каждый по способностям трудится, а получает по своему труду. Правильно я понимаю?
- Допустим…
- А тут и допускать нечего, именно так. Вот и выходит: вы небось институт кончали, на важном государственном посту сидите, а я, шоферюга, грузовой наездник, водила пикапа, в месяц зарплаточку, извините, больше вас получаю!
- И что?
- То, что держава, народ, общественность, можно сказать, ценят мою работу не меньше вашего, не говоря уж про какого-нибудь инженеришку…
Я искренне засмеялся.
- А почему же общественности ценить ваш труд меньше моего? Дело делаете нужное, и, раз на Доске почетной висите, значит, делаете хорошо. Так что все правильно.
- В том-то и дело, что сейчас многие сообразили: скоро будет столько умников ученых, в белых рубашечках, с портфелями, что руками работать некому станет. Вот нас тогда и оценят, бывших дураков…
- Почему ж дураков? Разве человек у станка или на поле - дурак?
- Да говорится так: дурак неумытый, необразованный. Мне мой батька говорил…
Он собрался подробно изложить соображения Плахотина-батьки, но я сказал:
- Итак, подъехал на своей машине Степанов… Чем вы занимались?
- Мы?
- Вы! Вы! Вы, Плахотин, и ваши приятели!
- Я? - переспросил Плахотин и весь подался мне навстречу, став еще большепохожим на самоходную установку для перемещения в пространстве своего замечательного носа. - Я стоял… Ел шашлык… С ребятами разговаривали, шутили… анекдоты рассказывали…
- Что сказал, подойдя к вам, Степанов? - спросил я, вылез из кресла и встал против Плахотина, стараясь поймать его взгляд, но маленькие простодушные глазки, нацепленные на громадный нос, как пенсне, упорно уклонялись, ерзали, высматривали что-то исключительно интересное в углу.
- Да я не очень помню, чего он там сказал… Вроде бы закурить попросил… Но как-то грубо так… Мол, вы, торгаши, курево гоните!..
- А дальше что произошло?
- Что-что? Я его урезонивать стал, все ж таки знакомый, работаем вместе, перед приличными людями неудобно… А он ни с того, ни с сего как даст мне вдруг по тыкве! Промеж глаз!..
- Тыква - это голова? - уточнил я.
- Ну да, говорят так… У меня прям сознание помутилось…
- Вы упали после удара Степанова?
- Нет, - он настороженно-быстро взглянул на меня. - Плохо помню подробности… Но вроде бы я на ногах устоял, хотя плюху он мне засветил крепкую…
- И что, ваши друзья после этого стали бить Степанова?
- Ну, как вам сказать, не то чтобы так уж бить, а просто стали оттягивать. Ну, дали ему, конечно, ногой пару раз в южную часть спины…
- Припомните, Плахотин, кто именно давал Степанову ногой в южную часть спины, - мне хотелось, чтобы он выложил как можно больше подробностей, сколь бы малозначащими на первый взгляд они ни были.
- Честное слово, товарищ следователь, не помню, - горячо заверил меня Плахотин. - Вы же видели Степанова? Вот представьте, этот бык вам бы засветил плюху промежду глазенапов, тоже бы не обрадовались…
Мы замолчали я мрачно ходил по кабинету, а Плахотин истово дышал, правдиво смотрел на меня простодушными, честными глазами. Подумав, он сказал:
- Утверждать не могу, но, кажется, Степанова ударил Вася Дрозденко, покойник, царство ему небесное… - помолчал и задал сам себе вопрос: - Может, он из-за этого на него наехал?
- Может быть, - сразу согласился я, сел на стул против Плахотина и, положив ему руку на плечо, попросил: - Вы, Плахотин, подумайте над своими ответами, от них, возможно, зависит судьба Степанова.
Лицо Плахотина осветилось простодушной улыбкой ребенка.
- А чего мне думать, товарищ следователь? Я ведь рассказываю, как было! Против Степанова я, ей-богу, ничего не имею и зла ему не желаю. Но, раз он такой дурак, псих такой, пускай теперь хоть головой в навоз кидается…
Натужный рев грузовиков за окном стал отчетливее и громче, я видел, как они выползали из сводчатого эллинга гаража, прокатывались на коротком разгоне к главным воротам, притормаживали с пронзительным скрипом у вахты, из кабины высовывался белый квадратик путевки, затем раздавался рев форсажа, свинцово-серый клуб дыма срывался с выхлопной трубы и тяжелые коробки трейлеров и "люксов" исчезали за поворотом.
Я вернулся к Плахотину и спросил без нажима:
- Значит, Степанов врет?..
- Насчет чего? - насторожился Плахотин.
- Насчет того, что вас друзья били ногами, пока вы лежали на земле?
- Да что вы, товарищ следователь, это же бред! За что им меня бить? Зачем? Мы же друзья…
- Да, я в этом не сомневаюсь, - засмеялся я и попросил его мягко и очень решительно: - Ну-ка, Плахотин, раздевайтесь…
- В каком смысле? - подскочил нос.
- В самом прямом. Снимайте куртку, рубаху…
Плахотинский нос стал стремительно краснеть, и отток крови в сей могучий орган обоняния был так значителен, что лицо в том же темпе начало бледнеть, превращаясь в бесцветный фон для багряного снаряда, похожего сейчас на недозрелый баклажан.
- Зачем? Я не могу… Я… Это не по закону!..
- Почему? - удивился я. - Вы разве стесняетесь меня? Вы же не девушка… Не задерживайте… снимите рубаху…
Трясущимися руками расстегнул Плахотин пуговицы, одна застряла в петле и он с треском сорвал ее, метнув белый пластмассовый кружок, как из рогатки, мне под ноги. Задрал подол рубахи, стыдливо поворачиваясь боком, а я терпеливо уговаривал:
- Нет, нет, Плахотин, со спины, станьте правым боком к свету… Побледневшие оранжево-синие кровоподтеки расплывались огромными кляксами на его ребрах.
- Господи, откуда это у вас? - испуганно спросил я.
- Да сам не знаю… Ударился небось… - торопливо забормотал Плахотин. - Это после того, как мне врезал Степанов…
И замолчал. Я почувствовал, как меня охватывает радостно-злое возбуждение преследователя, сделал вокруг Плахотина волчью петлю и тихо спросил:
- Так он же вас по тыкве ударил? Уточните мне, где растет ваша тыква. На плечах? Или на ребрах?
Плахотин недоуменно пожал плечами, как человек, еще не решивший для себя этот трудный вопрос.
- Вы мне можете членораздельно объяснить, откуда взялись кровоподтеки и ссадины?
- Ударился, - вяло ответил Плахотин. - Я же говорю, что плохо помню, как потом все получилось…
Я сел за стол и быстро выписал Плахотину направление. Он сидел против меня с задумчиво-удрученным видом мудреца, размышляющего о том, куда девается дырка, когда бублик уже съеден.
- Вот вам, Плахотин, направление на судебно-медицинскую экспертизу, - сообщил я, протягивая бланк. - Сегодня отправляйтесь в шестую больницу и получите заключение врачей…
- Да бросьте, товарищ следователь, из-за таких пустяков людей беспокоить! На мне, как на собаке, все зарастет за неделю! Подумаешь тоже, беда большая…
- Я как раз и не хочу, чтоб за неделю все заросло. Убедительно прошу вас, Плахотин, сегодня же пройти экспертизу. Мне дорого ваше здоровье, как память. А если вы к концу дня не привезете в прокуратуру заключение врачей, завтра утром я пришлю к вам участкового, он вас отведет туда за руку. Вы меня хорошо поняли?
- Понял, - уныло мотнул он своим чудом биологической селекции. Я нагнулся, поднял с пола белую пуговицу и протянул ему.
- Вот это не забудьте. Попросите, может, друзья помогут пришить… Вы же друзья?..
11 глава
С ночи сильный горный ветер угнал тучи, открыв неуверенное осеннее солнце, и принес с ледников прозрачную чистую стужу. На милицейском желто-синем "Жигуле" мы ехали с инспектором уголовного розыска к месту былого происшествия - площадке для отдыха автомобилистов, где возник однажды скандал, приведший трех участников в самые печальные места обитания: одного на кладбище, второго - в больницу, третьего - в тюрьму.
Лейтенант Уколов молчал, потому что испытывал тайную обиду. Он тогда своевременно прибыл на место, составил исключительно тщательную и грамотную схему, обеспечил надлежащие фотографии во всех нужных ракурсах и написал подробный, обстоятельный рапорт, подкрепленный письменными объяснениями всех участников разразившейся драмы. А теперь я его вызвал для повторного выезда на место происшествия. И это казалось ему выражением профессионального недоверия.
Я пытался объяснить, что никаких претензий к нему не имею, что мне надосамому на месте событий разобраться во всем с его помощью, но Уколов только кивал и с обиженно-гордой улыбкой повторял:
- Да, да, я вас понимаю…
Когда на обочине мелькнул яркий щит "Шашлычная - 5 км", я спросил его:
- Это та самая?
Уколов утвердительно вздохнул.
Через пару километров, сразу же за стандартным дорожным знаком "Пункт питания" возник новый плакат: толстомордый человек, высунувшись из автомобиля, лопает с шампура мясо. И надпись красными буквами: "Шашлыки - 3 км".
- Смотри, как у них с рекламой поставлено, - обратил я внимание Уколова.
Превозмогая обиду, лейтенант сказал:
- Место бойкое. И люди они бойкие… Щиты за свои бабки повесили. Трижды им предписывали снять рекламу, а все Ахметка выворачивается…
- А чем реклама мешает? - удивился я.
- Не полагается это, - ответил Уколов значительно. - Есть утвержденные, стандартные знаки, нечего водителей этой пачкотней отвлекать…
- Почему же отвлекать? - заступился я за неизвестного мне Ахметку, проходящего по делу как свидетель А. А. Садыков. - О потребителях думают, о людях заботятся…
- Ага, заботятся… - скептически замотал головой Уколов и кивнул на обочину. - Вы, наверное, не заказывали себе щит - "До прокуратуры - 500 метров"?
- Мне клиентов и так хватает, - сказал я совершенно искренне.
За спиной исчезло гастрономическое панно - блюдо коричнево-золотистых мясных грядок, украшенное зеленью и помидорами. Шоссе выписало стремительный вираж, и мы затормозили на площадке - автомобильном караван-сарае, продовольственном оазисе в автодорожной пустыне.
Мы, видимо попали на смену едоков: пока вылезали из "Жигуля", со стоянки тронулось два туристских автобуса, и через их огромные зеркальные окна были видны довольные пассажиры, утиравшие сальные от шашлыков рты. Чуть поодаль расположились тяжелые грузовики-дальнобойщики, шоферы ели жареное мясо, с комфортом рассевшись на подножках. Здесь же приткнулось несколько частных легковушек.
- Видно, у них с клиентурой тоже все в порядке, - заметил я, направляясь к мангалу.
- Да что вы! - усмехнулся Уколов, все равно не утрачивая обиженной величавости. - У них сейчас мертвый сезон, будни, плохая погода. А в хороший день, да еще в праздник, шашлыки у них разлетаются, как перепелки…
Шашлычник Ахмет Садыков хлопотал у мангала. Невооруженным глазом было видно, что этот человек на своем месте. Давно, когда я был еще студентом, меня поразило слово "престидижитатор" - это фокусник, работающий на быстроте рук. Ахмет демонстрировал кулинарно-коммер-ческий фокус, "престидижитацию" мяса, чудо превращения грязноватых на вид, серо-коричневых комьев баранины, неприятно облепленных белыми лохмотьями лука и трав, в благоухающие ровненькие гроздья непереносимо аппетитного шашлыка.
Ахмет, высокий гибкий, как хлыст, парень лет двадцати, с удивительной ловкостью и точной соразмеренностью движений сновал между разделочным столом, глубоким баком с заготовкой шашлыка, маленьким прилавком, на котором в полном бездействии возвышались весы, и горячим цехом своего бойкого производства, мангалом-жаровней - узким, трехметровой длины корытом, заполненным рдеющим древесным углем.
Корыто по всей длине было перекрыто бесконечным рядом жарящихся шашлыков и походило на гигантский мясной ксилофон, из которого виртуоз Ахмет Садыков извлекал не звуки, а волшебные запахи. Иллюзия была полной: звуки вызывают слезы, а запахи - слюну.
- Давайте съедим по паре шашлыков, - предложил я лейтенанту. Мое невинное желание почему-то обидело его еще больше.
- Если хотите, - недовольно ответил он. - Правда, чтобы съесть шашлык, не надо повторно выезжать на место происшествия. В городе тоже есть шашлычные…
- Э-э, не скажите. Здесь из-за особого маринада или из-за свежего воздуха шашлык многим кажется вкуснее.
Уколов наступил на горло собственной обиде и во имя торжества объективности подтвердил:
- Вообще-то говоря, этот мошенник делает замечательные шашлыки. У него и мясо всегда свежее, и маринад замечательный… Не знаю уж, чего он туда кладет. Каждый кусочек, как зефир, мягкий…
Мы встали в конец небольшой очереди, и я с удовольствием и интересом наблюдал, как Ахмет, перешучиваясь с клиентами, одновременно насаживает новые куски мяса из бака на шампуры, переворачивает жарящиеся, брызгает из бутылки с дырчатой пробкой винный уксус на румянящееся мясо и оно на глазах набирает цвет и сочность. Ахмет все время шутил, разговаривал, сыпал прибаутками, смехсъеживал его лицо сетью меленьких морщин, как надувную гуттаперчевую мордочку, и вблизи вдруг становилось ясно, что молодость Ахмета - оптический обман. Никакой он не паренек, ему крепко, хорошо минуло за тридцать, и эти морщины - крап на карте, немало и нелегко поигравшей на своем веку.
Ахмет разговаривал с людьми перед нами, подавал готовые шампуры, рассчитывался, кидая деньги в картонный короб из-под конфет "Белочка", а на нас как бы и внимания не обращал, пока не настал наш черед встать с ним лицом к лицу, и тогда он расплылся в улыбке, узкие глаза сверкнули антрацитом.
- О-о, власть пришла полакомиться Ахметкиными шашлыками! Добро пожаловать! Приятного аппетита! Знал бы раньше, отдельный дастархан накрыл!..
Он схватил с мангала первые попавшиеся шашлыки, два больших ломтя белоснежного хлеба, протянул нам через столик. Видимо, по чистой случайности каждый наш шашлык был раза в два увесистее, чем те, которые уже жевали стоявшие в очереди перед нами.
Уколов мрачно заявил:
- А мы прямо разбежались за твой дастархан!..
- Чем плох мой дастархан, начальник? - светло улыбался Ахмет.
- Всем хорош, если потом на кладбище не попадешь! - отрубил с солдатской простотой лейтенант.
- Ай-яй-яй, обижаешь, начальник! Глупый хулиган, пьяница напал, людям праздник испортил, несчастье принес, а ты меня за гостеприимство стыдишь?
Уколов махнул на него рукой, а я спросил:
- Сколько стоит шашлык?
Такое количество морщинок я видел только на разбитом лобовом стекле автомобиля, ниточно тонких, белых, всезахватывающих.
- О чем разговор? Не могу угостить друга нашего, лейтенанта? Говорить стыдно! Ешьте на здоровье, получите удовольствие - вот моя плата!..
Крутя в руках шампур, истекающий жиром и благовонием, я спросил:
- Вы со всех взымаете такую плату или только с власти?
Ахмет захохотал.
- А для меня что власть, что простой прохожий, все равно, был бы только человек хороший! Я здесь для радости хороших людей стою…
- Счастлив познакомиться с настоящим гуманистом, - заверил я его. - Но мне бы хотелось узнать: сколько вы получаете за шашлык с плохих людей?
- У меня плохие не останавливаются! - мгновенно ответил Ахмет. - А для обычных людей одна палочка этого волшебного мяса - всего семьдесят пять копеек.
- И сколько же волшебного мяса достается покупателю на семьдесят пять копеек? - продолжал я расспрашивать Ахмета, с острым наслаждением мазохиста нюхая свой шашлык.
- Сто граммов по выходу и тонну удовольствия, - сообщил Ахмет и, метнувшись к мангалу, быстро повернул несколько шампуров и побрызгал остальные из бутылки. Скорее всего, я просто плохо разбираюсь в технологии изготовления шашлыков, но мне показалось, что мясо еще не подрумянилось, до пригара ему было далеко. Оторвавшись от меня, Ахмет решил сбить темп разговора.
Ну, что ж, шашлык готовить я не умею, но заполнять паузы - это моя работа. Тут и я гроссмейстер. Заведующий всеми паузами на свете.
Подошел к бездействующим весам и положил на них два своих шампура, стрелка неуверенно качнулась и замерла на двухстах шестидесяти граммах. Нет, не пожалел нам с Уколовым мяска на шашлыки Ахмет - черное жало стрелки весов свидетельствовало о его щедрости.
- Итак, сколько с нас причитается? - спросил я.
Поскучневший Ахмет пожал плечами, и этот малозаметный жест должен был продемонстрировать меру его презрения к моей мелочности.
- Четыре шашлыка - три рубля, хлеб - четыре копейки… - сказал он, явно сожалея о неготовности рода людского к настоящему уровню общения.
- Если я вас правильно понял, отпускная цена шашлыка - семь рублей пятьдесят копеек за кило? - переспросил я.
Ахмет недовольно кивнул и без понуждения достал из ящика накладную, поняв, что я и так ее потребую.
Морщинки уже не сходили с его лица, он не балагурил, а выжидательно молчал. Я отсчитал деньги и задал следующий вопрос:
- Сколько вы продаете за день шашлыков?
- День на день не приходится, - неопределенно и сухо сказал Ахмет.
- Ну, а точнее? Вы же догадываетесь, Садыков, что я подниму документы в бухгалтерии…