* * *
Большую часть субботы я кружил по коттеджу и изучал стрелки часов, которые медленно ползли по циферблату. Очень мне хотелось их поторопить, чтобы приблизить момент, когда я смогу уехать в Фулем, к моей Каролине.
Но день не пропал зря. Утром я позвонил Маргарет Джейкобс в седельную мастерскую. Поначалу особого дружелюбия в ее голосе я не услышал.
- Что тебе нужно? - очень уж резко спросила она.
- Что-то случилось, Маргарет? - в недоумении спросил я.
- Ты отравил меня и Патрика на том обеде. Нам было так плохо. Я думала, что мы умрем.
- Сожалею. Если тебе будет от этого легче, скажу, что меня в ту ночь тоже выворачивало наизнанку. И я никогда никого сознательно не травил.
- Да, пожалуй. - Она чуть оттаяла. - Но в газете написали, что твой ресторан закрыт на обеззараживание. Раз они это сделали, значит, там что-то было не так. А мы только за неделю до этого обедали в "Торбе".
- С рестораном все в порядке, - заверил я ее. - Управление контроля пищевой продукции провело у нас инспекцию и не обнаружило никаких недостатков. Их и не было.
- Наверняка были. Иначе почему мы едва не расстались с жизнью?
Я решил не говорить ей о фасоли и о моей уверенности в том, что кто-то сознательно отравил приготовленный мною обед. Вместо этого сменил тему:
- Маргарет, я знаю, что тебя и Патрика пригласили на ленч, устроенный "Делафилд индастрис" в день скачки "2000 гиней". Отравление и стало причиной, по которой вы туда не пошли?
- Да, - твердо ответила она. - Я так ждала этого дня, но мы не спали всю ночь.
- Полагаю, это и хорошо, что вы не пошли.
- Почему? - спросила она.
- Разве ты не знаешь? - удивился я. - Бомба взорвалась в той самой ложе, где устроили ленч. Погибли сотрудники "Делафилд" и их гости.
На другом конце провода молчали и молчали.
- Маргарет, - позвал я. - Ты еще здесь?
- Я понятия не имела, что взорвали ту самую ложу. - Голос дрожал. - Господи! Мы могли погибнуть.
- Но вы не погибли. - Я попытался подбодрить ее.
- Я так злилась из-за того, что мы не пошли. Собственно, и утром, когда нам чуть-чуть полегчало, я все равно хотела пойти. Именно Патрик настоял на том, чтобы мы остались дома, и мы с ним крепко поссорились. - Она помолчала. - Эти бедные люди…
- Да, - согласился я. - Я там был. Готовил ленч.
- Правда? - В голосе послышалось удивление. - Если б знала, не очень-то и стремилась бы на тот ленч.
- Спасибо, - вырвалось у меня.
- Извини, - ответила она, но не более того.
- Маргарет, ресторан "Торба" абсолютно безопасен для здоровья. Можешь мне поверить.
- М-м-м… - Доверия не чувствовалось.
- Приходи на обед как моя гостья и приводи Патрика.
- Возможно, мы и придем, - ответила она. "А возможно, и нет", - подумал я. Продукция мастерской Патрика и Маргарет шла во все конюшни города, и я не хотел, чтобы они с подозрением отзывались о моем ресторане и приготовленной мною еде. Так просто обрести дурную репутацию, заслуженно или нет, и так трудно потом от нее избавиться.
- Подумайте об этом. Можете привести и пару друзей, если возникнет такое желание.
- Когда? - спросила она. Все-таки я ее зацепил.
- В любой день. Как насчет следующего уикэнда?
- В субботу?
- Нет проблем. Накрываю столик на четверых. В восемь часов?
- Договорились. - Наконец-то из голоса исчезло сомнение. - Спасибо.
Я перетянул Маргарет на свою сторону, но в поиске ответов на интересующие меня вопросы не продвинулся ни на шаг.
* * *
Жизнь без автомобиля становилась все более утомительной. Изобретение двигателя внутреннего сгорания - величайший вклад в личную свободу человека, но мы привыкли воспринимать эту свободу как само собой разумеющееся. Но теперь поставщик этой самой свободы грудой металла лежал около гаража-мастерской фирмы, эвакуирующей с дорог разбитые автомобили, а мне так недоставало возможности быстро и без проблем добраться в нужное место.
Я позвонил диспетчеру "Нью-Такс", этот номер я уже выучил наизусть, и заказал такси, чтобы попасть в Кембридж к пятичасовому поезду в Лондон. Бросил в дорожную сумку необходимые вещи, после этого мне уже ничего не оставалось, как нетерпеливо ждать прибытия такси. Очень уж я напоминал школьника, собравшегося сбежать с уроков.
В последний момент я добавил в сумку паспорт, на всякий случай. Я говорил себе, что веду себя глупо, но что с того? Разве Шекспир не сказал в комедии "Как вам это понравится?", что влюбленность невозможна без глупостей. Я влюбился? Да, скорее всего.
* * *
Кингс-Кросс заполняли разочарованные футбольные болельщики, которые после поражения любимой команды в финале кубка дожидались, когда поезд увезет их обратно на север. Они пребывали в мрачном и несколько агрессивном настроении. Я же, как ни старался, не мог сдержать широкой улыбки: меня ждали две ночи с Каролиной. Вот на меня и обратила внимание группа из полудюжины молодых людей в красных футболках, которые уже успели крепко набраться.
- Чего лыбишься? - пожелал узнать один из них, надвинулся на меня, и его лицо оказалось в каких-то дюймах от моего, дыхнул перегаром.
- Ничего, - миролюбиво ответил я.
- Вот и перестань лыбиться. - Язык у него уже сплетался.
Я буквально чувствовал, как медленно ворочаются его залитые алкоголем мозги. В этой группе он, похоже, был вожаком, и я видел, как остальные пристально следили за каждым его движением. Он перебирал возможные варианты действий. И самый простой, отойти и оставить меня в покое, означал потерю лица в глазах тех, кто избрал его вожаком. Все это могло показаться забавным, если бы не пугало. Глаза парня широко раскрылись, и я понял, к какому он пришел выводу: спасти репутацию могло только насилие.
Но выпитое спиртное настолько замедлило его движения, что я вовремя заметил приближающийся кулак и успел увернуться от него. На лице вожака отразилось удивление, когда он увидел, что его кулак разминулся с моим носом на дюйм, а то и на два, не причинив ему никакого вреда. Зато момент движения, набранный рукой, оказался таким сильным, что вожак потерял равновесие и рухнул на платформу. Я понял, что мне тут делать больше нечего. Повернулся и побежал.
Несколько последующих минут нагнали на меня страху. Я почувствовал себя на месте зайца, убегающего от своры гончих. К счастью, большинство из них не только под завязку налились пивом, но и отличались избыточным весом, так что не могли выдержать мою подкормленную адреналином скорость. Однако двое из них оказались достаточно проворными, и несколько раз я чувствовал, как их пальцы соскальзывали с моей спины. А один раз я отмахнулся дорожной сумкой и услышал, как кто-то охнул, получив, похоже, по физиономии.
Я выбежал из здания станции, перемахнул через барьер, отделявший тротуар от проезжей части Юстон-стрит, и, лавируя между автобусами, легковыми автомобилями и такси, продолжил путь, спасая свою жизнь.
К счастью, сочетание здравого смысла и проезжающего патрульного автомобиля убедило эту парочку, что преследование пора прекратить. Поэтому я, миновав четыре полосы движения, смог перейти на быстрый шаг и, тяжело дыша, пошел на запад.
Еще сбросив скорость, я облегченно рассмеялся. Несколько пешеходов как-то странно на меня посмотрели, но, слава богу, на этот раз в их глазах я заметил только веселые искорки. Я чувствовал себя на седьмом небе и буквально парил над тротуаром, оглядывая приближающиеся автомобили в поисках свободного такси, которое могло отвезти меня в Фулем.
* * *
Каролина жила в полуподвальной квартире. Тэмуорт-стрит, как и многие другие улицы Лондона, появилась на карте в 1920-1930-х годах, когда начало увеличиваться городское население. Изначально дома с широкими террасами предназначались для одной семьи, но с тех пор многие здания разделили на несколько отдельных квартир. И полуподвальные возникли на месте "помещений под лестницей", в которых ранее жили слуги. Так что в квартиру Каролины попадали не через крыльцо, а через вход для слуг. Для этого приходилось войти в железную калитку и спуститься на восемь ступенек в маленький бетонированный дворик, который находился ниже уровня улицы.
Каролина открыла дверь с радостным вскриком и бросилась мне на шею, одарив меня долгим поцелуем в губы. Если у нее еще и оставались сомнения в серьезности наших отношений, внешне она их никак не выказывала.
Ее квартирка тянулась под домом и выводила в садик, достаточно большой, чтобы поставить там стол и пару-тройку стульев.
- Летом его освещает утреннее солнце, - похвасталась она. - Очень милый садик. Именно из-за него я и сняла эту квартиру.
"Неужели, - подумал я, - человек может быть счастлив в этих каменных джунглях только потому, что имеет возможность поставить под открытым небом стол и пару стульев?" Я чувствовал себя гораздо счастливее среди открытых пространств Ньюмаркет-Хит, но знал, что скоро и мне придется переселиться в этот человеческий муравейник, чтобы реализовывать честолюбивые замыслы Марка.
В квартире Каролина выдерживала минималистский стиль: голые деревянные полы, хромированные стулья, белая кухня. У нее были две спальни, но одну она приспособила под репетиционный зал, со стулом и пюпитром по центру и стопками нот у стен.
- Соседи не возражают? - спросил я.
- Нет, - достаточно твердо ответила Каролина. - Я не играю поздно вечером и до девяти утра, так что никто не жаловался. А одна женщина, которая живет наверху, даже говорит, что ей нравится меня слушать.
- Ты сыграешь для меня?
- Сейчас?
- Да.
- Нет, - ответила Каролина. - Я не сыграю для тебя, пока ты не приготовишь для меня обед.
- Это несправедливо. Я бы приготовил для тебя обед, если бы не попал в аварию.
- Отговорки, отговорки, - рассмеялась она.
- А что у тебя в холодильнике? - спросил я. - Я приготовлю что-нибудь прямо сейчас.
- Нет-нет. - Она покачала головой. - Мы идем в паб. Мне пришлось дать взятку бармену, чтобы он придержал нам столик.
Поход в паб с Каролиной в субботний вечер оправдал все мои ожидания. Назывался паб "Атлас", находился на углу Сигрейв-роуд, и народу в нем хватало. И пусть ей каким-то образом удалось забронировать столик, это был бар, а не ресторан вроде "Торбы". Деревянный столик стоял у окна. Каролина села на деревянный стул с прямой спинкой, напомнивший мне школьные стулья, а я пробился сквозь толпу к стойке, чтобы заказать бутылку "Кьянти".
Еда оказалась очень даже неплохой. Каролина выбрала морского окуня с салатом, а я - камберлендские сосиски и картофельное пюре с чесноком. Насчет чеснока у меня возникли сомнения, и у Каролины, похоже, тоже, потому что она подцепила на свою вилку немного картофельного пюре и отправила в рот. На мгновение наши взгляды встретились, мы буквально заглянули друг другу в душу, а потом рассмеялись: оба поняли, зачем она отведала моего пюре.
Каролина очень радовалась тому, что сможет выступить в Чикаго, и мы говорили о ее работе и особенно о ее музыке.
- Играя, я чувствую, что живу. Я существую только в моей голове, и я знаю, это звучит глупо, но мои руки, когда они соприкасаются со смычком и струнами, каким-то образом отделяются от моего тела. У них появляется собственный мозг, и они живут сами по себе.
Я смотрел на нее, слушал, не желая прервать.
- Даже если передо мной новое произведение, которое я никогда не исполняла, мне не нужно сознательно говорить пальцам, что делать. Я просто смотрю на ноты на бумаге, а пальцы все делают сами. Я же могу почувствовать результат. Это прекрасно.
- Ты слышишь, что играешь, со всеми этими инструментами, которые гремят вокруг? - спросил я.
- Да. Но скорее чувствую звук, который создаю. Я чувствую, как он вибрирует в костях. А если я сильнее надавливаю подбородком на альт, то музыка начинает заполнять всю голову. Если на то пошло, я должна следить за тем, чтобы не надавливать очень сильно, а не то перестаю слышать оркестр. Играть в большом оркестре - это замечательно. Чего я не могу сказать об этих чертовых людях.
- Каких людях? - спросил я.
- Других оркестрантах. Они могут быть такими коварными, такими воображалами. Мы должны держаться одной командой, но в оркестре так много соперничества. Каждый пытается доказать, что он лучше других, особенно в своей секции. Все скрипачи хотят стать ведущей скрипкой, а большинство других музыкантов злятся из-за того, что ведущую партию исполняет скрипач. Это прямо-таки чертова школьная площадка для игр. Есть задиры и козлы отпущения. Некоторые оркестранты со стажем терпеть не могут молодых музыкантов, получающих сольные партии. Они думают, что такие партии должны доставаться только им. Ты и представить себе не можешь, сколь яростно ненавидят такого солиста. Однажды я даже видела, как оркестрант, который проработал у нас много лет, пытался повредить инструмент молодого солиста. Я очень надеюсь, что никогда не стану такой.
- Шеф-повара тоже на многое способны, знаешь ли. - Едва эти слова сорвались с моих губ, как я подумал: а вдруг именно зависть к моим успехам привела к тому, что в соус насыпали эту злосчастную раздробленную фасоль?
- Но я готова спорить, что тебе никогда не приходилось одновременно сразу работать с восьмьюдесятью поварами, причем каждый старался показать, что он лучше тех, кто трудится рядом, и при этом все готовили одно блюдо.
- Пожалуй, не приходилось, - кивнул я, - но иной раз такое ощущение возникало.
Каролина улыбнулась.
- Только пойми меня правильно. Мне очень нравится быть частью действительно высокопрофессионального оркестра. Мы можем слиться в единое целое. И эффект получается фантастический. К примеру, в увертюре Чайковского "1812 год" со всеми этими орудийными залпами в королевском "Альберт-Холле", когда семь тысяч людей замирают как завороженные. - Она рассмеялась. - Лучше оргазма.
Я не знал, как на это ответить. "Практика, - подумал я. - Мне нужно больше практики".
- Подожди, и мы поглядим.
- Это обещание?
- Абсолютно. - Я перегнулся через столик и погладил ей руку.
Мы доели все, что оставалось на тарелках, в удовлетворенном молчании, возможно, не хотели разрушать возникшее единение душ. Подошел официант, забрал пустые тарелки. Мы заказали кофе, и я разлил по стаканам остатки "Кьянти". Ни один из нас не показывал вида, что ему не терпится вернуться в ее квартиру и посмотреть, не разойдется ли мое обещание с делом. На самом же деле мыслями я уже перенесся в спальню Каролины.
- А что вы играете в Чикаго? - спросил я, подавляя отчаянное желание выскочить из-за стола.
Она просияла.
- В основном Элгара. Первую симфонию и "Вариации", которые я люблю. В программе также Сибелиус. Если точно, его Четвертая симфония, но мне она не очень нравится. Я нахожу ее тяжеловатой. Очень мрачной.
- А кто выбирает репертуар? - спросил я.
- Думаю, директора и дирижер. Точно не знаю. Наверное, и американцы могут что-то предложить. Полагаю, Элгар воспринимается там как квинтэссенция английской музыки. И, разумеется, скоро годовщина его дня рождения.
Разумеется, подумал я.
- Сибелиус, конечно, не англичанин.
- Нет, думаю, финн, но уверенности у меня нет. Американцам его музыка нравится. Наверное, потому, что связана с тяготами жизни в бревенчатых избах. - Каролина рассмеялась. - Для меня слишком мрачно и тягуче.
- Как патока, - ввернул я.
- Точно, но менее липко. - Она вновь рассмеялась. Весело и беззаботно.
- Но полететь туда стоит только ради Элгара, - продолжила Каролина. - "Нимрода" я играла на прослушивании в Королевском колледже. Обожаю этот этюд и играю всякий раз, когда меня что-то гнетет, а такое, должна тебе сказать, случалось со мной часто. Моя музыка и мой альт всегда поддерживали меня. - Она смотрела куда-то поверх моего плеча, но едва ли что-то там ее интересовало. - Я так сильно люблю свой альт, что, наверное, умерла бы без него.
Я заревновал. Глупо, конечно. Само собой, Каролина любила музыку. Я, в конце концов, любил готовку. Мог прожить без кухни? Нет, не мог. А тогда, сказал я себе, нечего ревновать к альту. Это неодушевленный предмет. Я попытался, но полностью изжить ревность не удалось.
Со временем рука об руку мы вернулись в ее квартиру и сразу же оказались в кровати, где я попытался реализовать свое обещание на практике.
Она не сказала, что мне удалось превзойти увертюру Чайковского "1812 год", но и не сказала, что не удалось. Альт, можешь обзавидоваться.