Я несколько раз порывалась пойти куда-то, но не знала куда, а тут вернулся Олег и встал в дверях, намереваясь лечь костьми, но не выпустить меня из дома. Мне ничего другого не оставалось, кроме как засесть с ним в кухне с остатками недопитого мной вчера коньяка и выслушать еще и от него – какого хрена меня понесло в имение и почему он, полный идиот, решился оставить меня, клиническую дурочку, одну дома.
Ближе к вечеру вернулась домой Тамара и со стуком выставила на стол еще одну бутылку. Олег вопросительно взглянул на жену, та кивнула, он откупорил четырехзвездочный "Закарпатский" и налил ей ровно половину рюмки. Тамара выпила и только после этого даже не сказала – выдохнула, как штангист, взявший рекордный вес и швырнувший штангу на помост:
– Все! С меня хватит, но – все!
– Взяли?
– Нашли, – поправила Тамара. – Дома повесился. Выводы не окончательные, но, похоже, провисел с прошлой ночи. Или с сегодняшнего раннего утра. Яровой сейчас лично приятеля твоего музейного допрашивает.
Мы не перебивали, и Тома, выпив еще немного и заметно расслабившись, рассказала, как после моего звонка весь личный состав уголовного розыска понесся к дому Степана Притулы, музейного сторожа. Директор музея также отправился туда – сторож не вышел на работу, не ночевал он и во флигеле, а домашнего телефона у него не было. Правда, Бондарь позже признался – отсутствие сторожа его встревожило, но не удивило. Он знал, что у Степана время от времени случаются припадки.
То есть он знал, что у него работает человек с больной психикой, но не стал его увольнять. Почему? Об этом директор как раз сейчас и беседует с начальником милиции, прокурором и мэром города. Этот тоже подтянулся, пронюхав, что резонансное дело успешно завершено, осталось только формально закрыть его и отправить в архив.
Сторож Притула жил в частном секторе в небольшом и довольно неопрятном доме. Две комнаты – зал и спальня. Крохотная кухонька, газовое отопление. Там, в этой кухоньке, его и нашли оперативники, ввалившиеся туда с оружием наготове. Хозяин дома болтался на крюке под потолком в проволочной петле, которая не просто задушила его, но и глубоко врезалась в ткани шеи. Эшафотом для Притулы послужил колченогий кухонный стол: забравшись на него, он оттолкнулся и повис, таким образом покончив со своей грешной и нелепой земной жизнью.
Пока его снимали с крюка и освобождали от петли, опера во главе с вездесущим Жихарем осмотрели дом, где ничего подозрительного не обнаружили, и сарайчик во дворе, где нашлось все, что им требовалось.
Окровавленный топор в углу.
Лопата со следами свежей земли.
Яма, вырытая хозяином в земляном полу в углу сарайчика, а в ней – три перемазанные землей и запекшейся кровью человеческие головы.
Прежде чем извлечь их на свет божий и окатить водой из ведра на предмет хотя бы самой поверхностной идентификации, опера сбегали на соседнюю улицу к известной на этом краю города бабе Мухе, купили за восемь гривен литр самогона и перед началом каждого этапа процедуры по очереди прикладывались к пластиковой бутылке. Никто не сказал им ни слова, а понятые даже просили поделиться, хотя по закону должны были находиться в трезвом уме. Поэтому им оставалось одно: героически бороться с тошнотой и отворачиваться.
Оттуда же, из сарайчика, на свет появилась конторская папка, аккуратно перевязанная белыми веревочками. Внутри – аккуратно сложенные газетные вырезки и целые газеты, в которых под тем или иным соусом излагалась легенда о Безголовом. Среди вырезок нашлась и знакомая музейная брошюра. И что любопытно – с дарственной надписью: "Уважаемому Степану Притуле с пожеланием и в дальнейшем так же горячо интересоваться историей родного края. А. Бондарь".
Состав преступления налицо. Душевнобольной убийца окончательно слетел с катушек, затем осознал, что натворил, и свел счеты с жизнью. В Подольске орудовал маньяк, свихнувшийся на почве старинной легенды. Захватывающий сюжет для телевизионных новостей и сенсационных публикаций. Только все это дурь чистой воды.
Главное – Тамара права. Дело фактически закрыто. Писанины будет еще много, но у наших следователей на этот счет рука набита.
Итак, все вроде бы позади.
Когда Комаровы уснули, я тихонько пробралась в комнату, служившую Олегу кабинетом. Там был установлен параллельный телефонный аппарат, и оттуда, плотно прикрыв дверь, я позвонила Бондарю.
– Лариса, сейчас у меня нет ни возможности, ни желания беседовать с вами. Извините, я не слишком вежлив, но после всего, что произошло сегодня…
– Подождите минутку, Анатолий, все-таки выслушайте меня. – Я старалась не повышать голос и одновременно говорить так, чтобы собеседник на другом конце провода понимал – я в ярости и кричу. – У вас нет желания беседовать со мной, зато после всего, что произошло сегодня, у меня появилось острое желание поговорить с вами о том, что случилось и чего не случилось вчера. Думаю, я имею на это право. Вчера ваш сторож едва не зарубил меня топором, и я хотела бы знать, почему вы это допустили!
Молчание в трубке длилось так долго, что мне показалось – что-то случилось с телефоном. Наконец я услышала:
– Ничего такого я не допускал и не мог допустить.
– Вот как? Вы знали о проблемах Притулы. Вы ничего не сообщили милиции после того, как ваш сторож умертвил свою первую жертву и отрубил ей голову. Хотя знали, что следствие активно ищет в городе психически больных, на которых может пасть подозрение. Вы завели разговор о связи между легендой и современностью именно со мной. И не только потому, что милиция не приняла бы во внимание ваши соображения без конкретных доказательств – просто так было безопаснее и комфортнее для вас. Вы косвенно намекнули постороннему лицу, где следует искать корень зла, и на этом сочли свою миссию выполненной, анонимность вашего психа – нераскрытой, а совесть – чистой. Верно?
– Лариса, – вздохнул Бондарь в трубке. – Все это выглядит совершенно иначе. Но поверьте – меня смертельно утомила необходимость в течение нескольких часов пояснять начальнику райотдела, человеку казенному и к тому же не слишком большого ума, а также прокурору, далекому от социальных проблем, и городскому голове, в принципе далекому от всего на свете, почему я помог Степану и скрыл от всех его проблему. Они меня не поняли. Правда, в соучастии не обвиняют – и на том спасибо.
– Попробуйте пояснить и мне. Как-никак я еще одна жертва вашего теплого отношения к патологическим субъектам.
– Если уж речь о вас, то вы сами спровоцировали Степана. Зачем было так бесцеремонно вторгаться в мир его больного воображения? Думаете, это вы его испугались? Ничего подобного – это он вас боялся. И не нападал он, размахивая топором, а защищался! Потому и не довел дело до конца. Он всего на свете боялся, Лариса, и себя – в первую очередь. Ему было всего сорок девять лет, сорок девять – вдумайтесь в эту цифру! И с двадцати одного года – одна психиатрическая клиника за другой. Пока были живы его родители в Хмельницком, все шло хорошо, насколько понятие "хорошо" применимо к его случаю. Родители забирали его из больницы, присматривали за ним дома, а потом снова отправляли на плановое лечение. Между врачами и семейством Притул существовал негласный договор: присматривать за Степаном по очереди. А потом в стране все перевернулось вверх дном. Таких, как Степан, просто перестали держать в стационарах. Родители умерли с интервалом в семь месяцев, и он остался один. Младшая сестра не в счет – она "забыла" о его существовании, вычеркнула больного брата из памяти. Несколько лет подряд он бомжевал, питался неизвестно чем, спал неведомо где. Потом нашлись добрые люди, привезли его сюда, к стареющей тетке. И так уж вышло, что она работала у нас в музее уборщицей. Попросила пристроить племянника, рассказала все как есть. И я взял его сторожем – тогда у него еще не было этих патологических проявлений. Вы слушаете?
– Естественно.
– Тетка Степана умерла полтора года назад. Отписала племяннику дом. Он мало с кем общался, жил отшельником, на него просто не обращали внимания. Конечно, регистрация у него имелась, я помог, при моем положении это довольно просто. А вот на учете у психиатра Степан Притула не стоял. Не хотелось портить человеку и без того изломанную жизнь. Вот и вся история.
– Трогательно, конечно. – Я врала – до вчерашней ночи меня такая история и в самом деле заставила бы расчувствоваться, но я хорошо помнила, как он влепил обушком своего топорика в лобовое стекло моей машины, и всякие чувства у меня пропали. – Он что, увлекался страшными сказками?
– На самом деле – историей. Мне казалось, что это увлечение делает его спокойнее. В периоды просветлений он проявлял некоторые способности, слушал и впитывал услышанное, как губка. Да и память у него была незаурядная.
– И однажды он услышал легенду о Безголовом?
– Да, – признал Бондарь. – Поначалу это было обычное любопытство. Потом я стал замечать за ним кое-какие странности. В частности – болезненную увлеченность этой легендой. А однажды он признался, что по ночам ходит гулять по развалинам имения, надеясь встретить там дух полковника Ржеутского. Теперь вы отчасти понимаете мой гнев, когда я обнаружил прорытый кем-то "левый" вход в подземелье: рано или поздно Степан мог забраться туда и попасть в беду… Но это – все, Лариса, действительно все. Люди – существа суетные, я не исключение. Забегался, заработался: диссертация, гранты, поиски спонсоров… А на самом деле следовало больше внимания уделять этому несчастному, тогда бы ничего не случилось. Примерно это же я сегодня говорил и отцам города. Боюсь только, что меня не поняли…
– Выходит, Притула убивал, потому что считал себя призраком Витольда Ржеуцкого?
– Не исключено. По всем признакам – так и есть, но теперь никто уже не сможет выяснить точно. Что творилось в его голове – понятия не имею.
– Еще один вопрос. Виктор Потурай, этот бизнесмен, знал Степана лично?
– Вряд ли. Разве что в лицо и краем уха имя. Вы, наверное, знаете, что Потурай регулярно переводил небольшие суммы на развитие музея?
– Слышала где-то. Скажите, Притула умел водить машину?
– Какое там! Он и на велосипеде ездить так и не научился… Да и права бы ему ни под каким видом не дали. А почему…
– Просто любопытно. – Я выдержала паузу. – Не знаю, какую роль отвести в этой истории вам, Анатолий, но мне кажется, что вы должны были повести себя иначе уже после первого случая. Может, тогда удалось бы избежать всего остального. У вас теперь, наверное, будут неприятности?
– Это надолго, – снова вздохнул Бондарь. – И дай бог, чтобы никто из журналистов не упомянул мое имя и роль в судьбе этого несчастного. Хотя от этой братии ничего хорошего ожидать не приходится. Во всяком случае в моих действиях никто не сможет усмотреть состав преступления.
– Но ведь вы могли сообщить о стороже, но не сделали этого! – Я продолжала гнуть свою линию.
– Думаю, уже поздно обсуждать эти вопросы. Вы, Лариса, измучены и еще не вполне пришли в себя, я устал как собака. Пусть этот день, а с ним и весь этот кошмар, наконец-то закончится.
– Насчет дня – поддерживаю. Спокойной ночи! А вот за кошмары не отвечаю. Для меня он не закончится никогда.
– Для меня тоже, увы, – печально признал Бондарь и повесил трубку.
Едва я опустила на рычаг свою, как услышала: что-то скребется снаружи в оконное стекло. На мгновение меня охватил леденящий ужас, но, разглядев за окном бритую голову Жихаря, я ругнулась, выключила свет в кабинете Олега и пошла открывать.
Стас ввалился в прихожую с видом шахтера, который только что выдал на-гора несколько дневных норм. Скользнув по мне отстраненным взглядом, он прошел в кухню и молча кивнул на стул, предлагая присесть напротив.
– Там светилось, – произнес он. – Единственное окно. Постучал.
Сегодня он был явно скуп на слова.
– Что случилось?
– Не знаю. Ты как?
– Лучше. Стас, спасибо и…
– Подожди со своим спасибом. – Он сбросил куртку и вытер ладонью вспотевший лоб. Потом зачем-то вытащил из кобуры и положил на стол пистолет – табельный "Макаров". – Давай обмозгуем – будить нам Антоновну или пусть пока поспит.
Не понравился мне его вид. А тон – еще меньше.
– Что такое? Я же вижу…
– Ты еще ничего не видишь. А я кое-что видел, Лара… – Пауза. – Короче, не повесился Степан. Убили его.
Приехали…
19 сентября, среда
Военный совет
Для капитана милиции Стаса Жихаря этот день завершился увольнением из органов.
Его никто не выгонял. Но и остаться не очень-то упрашивали. Разбив лоб о стену, воздвигнутую прокурором, начальником милиции и мэром города между его аргументами и необходимостью по-быстрому закрыть резонансное дело, Стас плюнул. Попросил у Ярового лист бумаги. И прямо на его столе написал рапорт. Полковник спокойно подмахнул бумажку, обронил: "Оружие сдать не забудь". И добавил после паузы: "Может, оно и к лучшему".
С Тамарой получилось еще проще. Прокурор выслушал ее, потом – отдельно – Жихаря, после чего велел следователю Комаровой готовить дело к передаче. Закрывать его будут коллеги из области. Через полтора часа в Подольск прибудет специальная следственная бригада, в которую входит целая куча народу, в том числе кто-то из самого Киева, для особого надзора.
Разбираться, почему так случилось и что вообще вокруг этого проклятого дела творится, у Томы не было ни желания, ни возможностей. Получив указание готовить его к передаче, моя подруга физически ощутила, как с ее плеч свалился непомерный груз. За эти недели она так устала, что, наоборот, испытывала благодарность к тем, кто будет в дальнейшем заниматься всей этой историей.
Однако это ни в коем случае не означало, что она не поверила Стасу и намерена бросить дело в таком состоянии, в каком оно находится сейчас. Если бы так и было, я бы начала разочаровываться в Тамаре, Олеге, а заодно и в Стасе Жихаре.
Поэтому на исходе дня, который для всех, кроме меня, поскольку я ничего не делала, оказался крайне напряженным, мы традиционно собрались в кухне Комаровых. Тамара с Олегом устроились рядом, я – в уголке дивана, кутаясь в кофту, которая стала уже почти родной, а Жихарь то плюхался на табурет, то вскакивал и начинал метаться по кухне, нервно прикуривая одну сигарету от другой.
Нам бы еще топографическую карту местности на стол – и чистой воды военный совет.
– Давайте сначала и по порядку, иначе запутаемся, – открыла обсуждение Тамара. – Что нам было известно до вчерашнего демарша Стаса?
– Ничего нам не было известно, – немедленно вклинился Жихарь. – Одни предположения, и те выглядят неправдоподобно в свете последних событий.
– Сядь! – прикрикнула на него Тома. – Отдохни. Значит, вот какая картинка вырисовывается. В музее работал сторожем шизофреник, вполне себе смирный. Потом наслушался страшилок о безголовом призраке полковника Ржеутского, усугубил все это чтением газетных бредней, и в голове у него что-то щелкнуло – он начал выслеживать людей в окрестностях разрушенного имения, нападать на них и рубить им головы.
Жихарь, словно добросовестный школьник, поднял руку.
– Что ты дергаешься, Стасик?
– Ты пропускаешь очень важные вещи, Антоновна! Напал, сбил с ног, оглушил, задушил и только потом отделил голову от тела? Или не оглушал, а сразу душил?
– Есть необходимость это подчеркнуть?
– Он прав, – включился в спор Олег. – Способ убийства имеет огромное значение, особенно после того, что обнаружил Стас. Факты: в сарайчике Притулы нашли три закопанные головы и топор, который владелец не додумался помыть, поэтому на лезвии сохранились следы крови трех человек. Группы крови и резус-факторы тождественны данным Дорошенко, Сизого и Потурая. Я ничего не перепутал, гражданин следователь? – Тамара ограничилась кивком. – На основании изложенного можно утверждать, что убийца – этот несчастный сумасшедший, Степан Притула. На эту версию работают показания Ларисы, которая его опознала, и маскарадный костюм, найденный на развалинах. Но вовсе не фактом является как то, что Притула действовал в одиночку, так и то, что все жертвы – на его совести.
– Во всяком случае, два трупа из трех – точно, – поправила мужа Тамара. – И в обоих случаях он действовал в точности так, как и должен действовать психопат. Взять хотя бы ту прошлогоднюю историю с придурком, который расчленял тела своих жертв. Фрагменты тел мы собирали по всему району, и ни за что не нашли бы преступника, если бы он на нас не обиделся. Мол, плохо работаем, никак не можем обнаружить результаты его, так сказать, деятельности! Поэтому он и выложил останки очередной жертвы на самом видном месте, не потрудившись даже как следует замести следы. Здесь та же ситуация: поначалу Притула строго придерживается разработанных им самим правил игры, то есть оставляет обезглавленный труп вблизи развалин. Затем понимает, что никто не догадывается, что это не банальное убийство, а, так сказать, продолжение зловещей легенды. Поэтому следующую свою жертву он оставляет на городской площади, на самом видном месте. И я не стала бы утверждать, что эта жертва была случайной. Сизый несколько дней подряд вертелся в музее, активно интересовался легендой о Безголовом, и Бондарь мог случайно обмолвиться об этом в присутствии сторожа. А после этого – что могло помешать легенде ожить и настичь того, кто проявил к ней повышенный интерес? И точно так же ничто не помешало Притуле доставить труп на площадь. Как он выследил Сизого, где подстерег его – мы вряд ли узнаем. Поэтому предлагаю принять в качестве доказанного факта: Дорошенко и Сизого убил свихнувшийся музейный сторож. Но дальше начинается цепочка загадок.
– Машина! – не выдержала я.
– Точно, – перехватил инициативу Жихарь. – Потурай, покровительствовавший музею, должен был знать тамошнего сторожа. Поэтому не исключено, что поздним вечером он мог остановиться по пути домой и подобрать Степана с обочины. Хотя хрен его знает, почему его вынесло на дорогу без карнавального костюма, в котором он разгуливал ради собственного удовольствия и устрашения обывателей. Тут куча вопросов, но главный из них – кто отогнал "шкоду" Потурая, и не в ближайшую посадку, а в лес, расположенный в десятках километров от Подольска? И все же, учитывая, что я вот этими самыми руками, – тут Стас для убедительности выставил свои лапищи на всеобщее обозрение, – выносил из сарайчика Притулы голову Потурая, и закопана она была вместе с двумя другими, можно утверждать, что наш "призрак" был так или иначе причастен и к этому убийству. А может, и в самом деле бизнесмена убил Степан, завладев его головой в качестве очередного экспоната для своей коллекции. Но кто-то все равно был рядом с ним. Тот, кто позаботился, чтобы Потурай оказался в нужное время в нужном месте – под топором "призрака". Тот, кто перегнал машину в соседнюю область, чтобы запутать следы. Наконец, тот, кто потом убил Степана, дав таким образом следствию повод закрыть дело и списать все трупы на него. Даже если бы сторож и не напал на Лару, его судьба все равно уже была решена. И без этого эпизода его нашли бы в петле.
– Выглядит логично, – согласилась Тамара. – А теперь еще раз о том, что пришло тебе в голову.