Они вышли в сад. Бенгт, Уве, Хелена, Ула Гуннарссон, Клас Рильке. Подождали, пока глаза привыкнут к смутным очертаниям. Тихо кругом. Ближе к ночи в Талльбакке всегда тихо. Многие окна уже погасли, день здесь рано начинался и рано кончался. Бенгт попросил остальных подождать, зашел в дом, на кухню, щелкнул пальцами и тотчас почувствовал, как Бакстер лизнул руку, коротко похлопал собаку и вместе с ней вышел в сад. Затем они гуськом прошли по дорожке к сараю, отперли амбарный замок, вынесли ящики, сначала тот, что побольше, с двадцатью винными бутылками по ноль семьдесят пять и двадцатью бутылками из-под минералки, по ноль тридцать три, которые были до половины наполнены бензином и заткнуты тряпками, потом другой, поменьше, с десятком зажигалок. Уве и Клас Рильке вдвоем осторожно вытащили ящик с бутылками, Ула Гуннарссон нес зажигалки, две оставил себе и по две раздал остальным.
Еще несколько метров. Дом соседа, весь освещенный. Несколько минут они постояли затаившись, видели, как он ходит там внутри, из кухни в гостиную, из гостиной в туалет. Когда зажегся свет в туалете, Бенгт сделал Бакстеру знак сидеть, а сам шагнул к столбу впереди и полез наверх. Ловко и проворно взобрался на верхушку, достал из бокового кармана рабочих штанов кусачки, перекусил телефонный провод. Свет в туалете все еще горел, хозяин дома стоял возле раковины. Бенгт быстро соскользнул вниз, ладони как огнем обожгло, он перебежал к следующему столбу, четырехгранным ключом отпер шкафчик, подвешенный в метре-двух от земли. Шкафчик точь-в-точь такой же, как у него, и он знал, где находится главный силовой рубильник.
Дом погрузился во тьму.
Они ждали.
Времени прошло больше, чем они рассчитывали. Сперва зажглись стеариновые свечи, по одной в каждой комнате. Потом фонарик. Луч заплясал по стенам.
Еще несколько секунд.
Фонарик приближался к прихожей, к входной двери.
Бенгт держал Бакстера за ошейник. Собака знала, ее время пришло. Пора бросаться в атаку. Хозяин вот-вот даст команду.
- Бакстер! Фас!
Фонарик осветил дверь. Она открылась.
В тот самый миг, когда Голый Ёран вышел на крыльцо, Бенгт спустил Бакстера с поводка. Собака с громким лаем метнулась по газону к дому, Голый Ёран слишком поздно сообразил, что происходит. Обернулся, снова распахнул дверь, когда собака уже подбежала к крыльцу, и едва успел захлопнуть ее за собой, когда животное прыгнуло.
- Сидеть, Бакстер!
Собака замолчала, села у двери, в полной готовности.
Бенгт старался следить в окна за тенью, сновавшей по дому, несколько раз он замечал ее и, почти не сомневаясь, что Голый Ёран остался на кухне, крикнул в ту сторону:
- Что, испугался, Ёран? Ведь стало темно и холодно! Мы тебе пособим, Ёран. Сейчас снова будет светло и тепло.
Он сделал знак Уве, Уле и Класу, те быстро побежали к открытому сараю, за бочкой с бензином.
Бочка была тяжелая, совместными усилиями они подняли ее, вынесли на газон, опрокинули и подкатили к дому Голого Ёрана. Отверткой Уве сбил крышку, и они снова приподняли бочку, чтоб бензин вытекал, и обнесли вокруг дома, вылив все до последней капли на цветочные клумбы и на дорожку.
Хелена тем временем вынула из ящика стеклянные бутылки, поделила на пять одинаковых кучек. Каждый взял в охапку свою долю, вооружился зажигалкой. Они подожгли тряпичные затычки, в полном молчании держали наготове бензиновые бомбы, которые скоро взорвутся, и по сигналу Бенгта все разом швырнули в темноту пять горящих бутылок.
Бутылки попали в разные части дома. Но взорвались одновременно.
А они бросали снова и снова, целясь в другие места. Каждый по восемь бутылок. Дом уже горел, пламя охватило его со всех сторон.
Из того же кармана, где лежали кусачки, Бенгт достал бумагу. Дом полыхал вовсю, а он громко читал. Судебный приговор Фредрику Стеффанссону. Читал об отце, застрелившем убийцу дочери, не позволившем педофилу надругаться над другими детьми, освобожденном, потому что его деяние служило во благо обществу и расценивалось как самооборона.
Когда он закончил, окно кухни открылось.
Голый Ёран с криком бросился вниз.
Он тяжело упал на землю, лежал и не двигался. Бенгт успел подумать, что Элисабет, наверное, поняла бы, если б увидела, жаль, что ее нет рядом.
Он увидел, как Голый Ёран пошевелился, и отдал команду Бакстеру, который сидел, охраняя входную дверь. Собака сбежала с крыльца, устремилась к пытавшемуся встать человеку, накинулась на него и начала рвать зубами руку, которой он пробовал защититься.
IV
(Однажды летом)
Примерно наши дни
Талльбакка полыхнула в тот же день, когда вынесли приговор.
Тем самым нападение на примерно сорокалетнего мужчину, который двадцатью годами раньше разделся догола на школьном дворе и был приговорен к денежному штрафу, стало в Швеции первым из девяти актов насилия, проистекающих из обвинений в педофилии и случившихся в течение одной недели, под предлогом необходимой самообороны. Трое из тех, кто подвергся нападению местных линчевателей, получили тяжкие телесные повреждения и скончались.
Ведущий допрос (ВД): Начинаем допрос.
Бенгт Сёдерлунд (БС): Валяйте.
ВД: На сей раз допрос касается случившегося после того, как вы бросили бензиновые бомбы.
БС: Ну-ну.
ВД: Мне не нравится ваше отношение к делу.
БС: Чего?
ВД: Ваш сарказм.
БС: Не хотите слушать мои ответы, так я не против и уйти.
ВД: Мы можем сидеть тут сколько угодно. Будете отвечать на мои вопросы - быстрей закончим.
БС: Вы так считаете?
ВД: Что случилось, когда вы бросили последнюю бутылку?
БС: Все загорелось.
ВД: Что делали вы?
БС: Читал.
ВД: Что читали?
БС: Приговор.
ВД: Можно поконкретнее, черт побери?
БС: Я читал приговор.
ВД: Какой еще приговор?!
БС: Помните стренгнесского папашу? Того, который застрелил педофила, убийцу своей дочери? Я читал его приговор.
ВД: Зачем?
БС: Общество ведь одобрило его выстрел. Понимаете? Этих подонков пора убирать.
ВД: Что вы делали потом? Когда дочитали?
БС: Я увидел, как Голый Ёран прыгнул.
ВД: Куда?
БС: Из окна. Из окна кухни.
ВД: Что вы тогда сделали?
БС: Натравил на него собаку.
ВД: Натравили собаку?
БС: Да.
ВД: Зачем?
БС: Он собирался сбежать. Начал подниматься.
ВД: И тогда вы натравили на него свою собаку?
БС: Да.
ВД: Что сделала собака?
БС: Покусала подонка.
ВД: Как покусала?
БС: Руки. Ляжки. Пару раз лицо хватанула.
ВД: Горло?
БС: И горло тоже.
ВД: Как долго она кусала?
БС: Пока я ее не отозвал.
ВД: Как долго?
БС: Минуты две-три.
ВД: Минуты две-три?
БС: Три. Наверняка три.
ВД: А потом?
БС: Мы ушли.
ВД: Ушли?
БС: Домой. Мы вызвали пожарных. Слишком уж сильно горело, и я не хотел, чтоб огонь распространился. Я ведь живу совсем рядом.
Помимо Голого Ёрана из Талльбакки, который скончался от того, что собака перегрызла ему горло, в Умео был убит мужчина, отсидевший два срока за сексуальные преступления: когда он проходил мимо детской площадки на окраине города, четверо подростков железной трубой забили его до смерти.
Ведущий допрос (ВД): Я снова включаю диктофон.
Ильриян Райстрович (ИР): Все в норме.
ВД: Полегчало?
ИР: Мне нужен был перерыв, блин.
ВД: Итак, продолжим.
ИР: Да пожалуйста.
ВД: Ты нанес больше всего ударов?
ИР: Не знаю.
ВД: Так сказали остальные.
ИР: Ну, значит, так и было.
ВД: Зачем ты бил?
ИР: Он же, блин, педик.
ВД: Педик?
ИР: Типа лапал девчонок за сиськи. Подружек своей дочки. Ну, блин, понимаете?
ВД: Как ты бил?
ИР: Просто бил. По нему.
ВД: Сколько раз?
ИР: Да откуда ж я знаю?
ВД: Примерно.
ИР: Ну, раз двадцать. Или тридцать.
ВД: Пока он не умер.
ИР: Типа того.
А два дня спустя в Стокгольме произошло, пожалуй, самое жестокое из убийств: пьяный мужчина, которого средь бела дня окружила группа кричащих молодых людей, вооруженных бейсбольными битами.
Ведущий допрос (ВД): Где ты сидел?
Рогер Карлссон (РК): На другой скамейке.
ВД: Что ты там делал?
РК: Глядел на него. Я знаю, кто он. Он никак не мог перестать.
ВД: Перестать?
РК: К телкам клеиться. К маленьким.
ВД: Что он делал?
РК: Он их обзывал. Трех телок. Кричал, что они шлюхи.
ВД: Он кричал "шлюхи"?
РК: А потом норовил схватить их за задницы, когда они проходили мимо.
ВД: Схватил?
РК: Да он тормоз. Но хотел.
ВД: Что делал ты?
РК: Телки убежали. Он их напугал. Он всегда их пугает.
ВД: Что ты тогда сделал?
РК: Двинул его.
ВД: Как?
РК: Битой. В живот. Со скамейки свалил.
ВД: Только ты один?
РК: Остальные тоже подошли.
ВД: Остальные?
РК: Нас много было. Мы все ждали.
ВД: У всех было оружие?
РК: Ага, биты.
ВД: И что он сделал, когда ты его ударил?
РК: Заорал чего-то. Типа "какого черта?".
ВД: И что ты тогда сделал?
РК: Тоже заорал. Что он мерзкий ублюдок.
ВД: А дальше?
РК: Мы стали его бить. Все сразу. Но недолго.
ВД: Когда он умер?
РК: У меня еще кастет был с собой. Я его тоже применил.
ВД: Когда ты его применил?
РК: После. Чтоб удостовериться.
ВД: В том, что он мертв?
РК: Да. Бешеных собак можно убивать. Это законно.
Установить личность убитого оказалось сложно, двое районных участковых догадались по одежде, что это Гурра Б., местная знаменитость; уже лет тридцать он, пребывая в состоянии вечного алкогольного опьянения, сидел на скамейке в Васапарке и осыпал черной бранью каждого, кто проходил мимо.
•
Они разделись догола, едва закрыли за собой входную дверь. Как давно они не занимались любовью! И теперь прижимались друг к другу, пока от тепла кожа не сделалась гладкой и скользкой, и целые сутки не отпускали друг друга. Словно в любую минуту кто-то мог войти и отнять у них эту близость, словно телесный контакт дарил не просто защищенность, но силу жить и выжить. Никогда раньше Фредрик не испытывал к женщине таких чувств, он нуждался в ней, нуждался в другом человеке. Он вдыхал ее запах, ласкал, входил в нее, но этого как бы не хватало, он не мог насытиться ею, хотел еще большей близости, несколько раз куснул ее, в ягодицы, в бедро, в плечо, она смеялась, а он был серьезен, хотел завладеть ею, поглотить ее целиком.
Всю неделю он не выходил из дому. На улице караулили журналисты; их вопросы, камеры, улыбки - он подождет, когда они уберутся. Микаэла дважды выходила за покупками, так они не отставали ни на шаг, шли за ней от забора по Стургатан до самого ИСА Бенгтссона, ходили за ней по магазину, спрашивали, как он себя чувствует, она молчала, как договорились, кто-то громко выкрикнул ее имя, когда она закрыла за собой входную дверь.
Комнату Мари Фредрик обходил стороной. Ведь она там, да, там, а в то же время и не там, эта комната, от которой ему никогда не отрешиться, высасывала из него все жизненные силы, и он просто-напросто не хотел там бывать, знал, что рано или поздно придется переехать, если жизнь вообще где-то и продолжается, то уж точно не здесь, не среди развалин прошлого.
Он был свободен, но по-прежнему сидел взаперти. Газет не читал, не хватало сил, телевизор не смотрел. Убитая девочка и отец, застреливший убийцу, - ничего больше для него не существовало, он не мог понять, что и несколько недель спустя есть повод для публикаций, что по-прежнему есть общественный интерес. У него была жизнь, теперь ее нет, и эту жизнь, которой у него нет, они отнимали у него, делали общественным достоянием.
На второй день он тоже крепко обнимал Микаэлу Они снова и снова любили друг друга, со всей энергией, и скорбью, и утешением, и виной, и страхом, а последние разы соитие происходило уже чисто механически, они надавливали на те точки, на какие нужно надавить, чтобы как можно скорее достичь оргазма. Им было невмоготу смотреть друг на друга, чувствовать друг друга, оба испытывали только напряжение и беспокойство и в конце концов лишь плакали, склонив голову и следя, как пенис медленно входит во влагалище, сил уже не осталось, еще одного раза им не выдержать, они знали, что удушливый страх по-прежнему внутри и тотчас проснется, едва они оторвутся друг от друга.
Весь третий день Фредрик пил. Именно так ему с давних пор представлялась собственная смерть, когда однажды его время истечет, когда тело так ослабеет, что он поймет: пора. Он был уверен, так будет легче, легче умереть. И теперь сделал попытку - конечно, алкоголь действовал парализующе, на время отталкивал день прочь, но мучительный страх оставался, как и проклятое одиночество.
Потом он большей частью валялся в постели. Целых три дня, но заснуть так и не мог, все время крепко обнимал Микаэлу, но и заняться любовью не мог, принес было бутылку, но не мог ни пить, ни даже есть. Несколько раз Микаэла уговаривала его обратиться к врачу, Фредрику уже предлагали помощь врачей и психологов, но он отказался, и тогда, и теперь.
Пожалуй, именно поэтому он весьма безразлично отнесся к вечернему звонку Кристины Бьёрнссон. Было полдвенадцатого, они переглянулись, решили, что это журналисты, но в конце концов все-таки сняли трубку.
Микаэла - поняв, в чем дело, - начала истерично сыпать вопросами еще во время разговора, а Кристина, похоже, старалась на свой юридический лад утешить его, однако он не мог разделить их чувства, совершенно не мог, ведь ничего не существовало, по крайней мере здесь.
На самом деле известие, что прокурор обжаловал постановление суда и принял решение на следующий день снова потребовать его ареста, он воспринял чуть ли не с облегчением.
Они опять лишат его обыденности.
Превратят часы в процесс, во что-то существующее вовне и оттого как бы нереальное, но все равно заставляющее его участвовать и таким образом не видеть другое, реальное, заключенное в его душе, отныне и навек.
Закончив разговор, он снова лег в постель. Долго целовал Микаэлу, он снова постарается заняться с ней любовью.
•
Черный автомобиль, они всегда черные, с дополнительными зеркалами заднего вида и стеклами, сквозь которые ничего не видно. Приехали за ним рано утром, трое полицейских; двоих - хромого и вежливого - он уже знал, третий, молодой здоровяк, сидел за рулем. Все трое в штатском, встретили его у дверей, говорили мало, позволили ему обнять Микаэлу, подождали, когда он соберется. В полном молчании они проехали через Стренгнес - он сидел на заднем сиденье рядом с хромым, с Гренсом, - и за несколько минут добрались до трассы Е-20, где еще увеличили скорость. Второй черный автомобиль шел сзади, впереди - полицейский мотоцикл.
Гренс попросил сидящих впереди убавить громкость радиосвязи и вставить в сиди-плеер диск, который он держал в руке. Вежливый, Сундквист, спросил, неужели и на обратном пути без этого не обойтись, Гренс раздраженно заворчал, и в конце концов молодой здоровяк сказал "черт с вами, давайте сюда ваш диск" и включил плеер.
Сив Мальмквист. Фредрик был совершенно уверен.
Как сладко о мехах и о машинах
ты мне шепчешь
и думаешь, приду, лишь пальчиком поманишь.
Гренс закрыл глаза, медленно покачиваясь взад-вперед. Фредрика передернуло. Текст невыносимый, как и ее бойкий, озорной голосок конца пятидесятых - начала шестидесятых, времен наивной Швеции, неиспорченной, полной надежд, времен расцветающего мифа, и выглядело все тогда не так, конечно, он был в ту пору ребенком, но помнил отца и побои, помнил мать и ее сигареты "Кэмел", когда она отводила глаза, не было никакой Сив Мальмквист, ни тогда, ни теперь, это чистой воды самообман и бегство, и он едва не спросил зажмурившегося полицейского, от чего он убегал, почему упорно не желал оставить то, что даже тогда, давным-давно, не существовало, в какой норе он с тех пор прятался?
Сив пела всю дорогу. Пятьдесят минут до крунубергского СИЗО. Гренс ни разу не открыл глаза. Двое впереди смотрели перед собой, мысленно находились в другом месте.
Они увидели их сразу, как только свернули на Бергсгатан.
Еще больше, чем в прошлый раз.
Тогдашние две сотни демонстрантов обернулись пятью сотнями.
Люди стояли лицом к зданию СИЗО, кричали хором, грозили плакатами, плевались, насмехались, время от времени швыряли булыжники в сторону подъезда. Несколько секунд - и один из толпы заметил приближающийся мотоцикл и две легковушки. Все побежали навстречу, взялись за руки и быстро окружили машины. Потом цепью легли на землю, мотоцикл и машины не могли двинуться ни вперед, ни назад. Молодой здоровяк обвел взглядом своих пассажиров, как бы ища поддержки, после чего схватил микрофон полицейской радиосвязи:
- Прошу подкрепления! Повторяю, прошу подкрепления!
Почти сразу из динамика послышалось:
- Количество противников?
- Несколько сотен! Демонстранты возле Крунуберга.
- Подкрепление будет с минуты на минуту.
- Есть опасность, что они попытаются освободить арестованного!
- Езжайте дальше. Езжайте дальше!
Фредрик видел людей вокруг машины. Слышал, что они кричат, видел надписи на плакатах, но не понимал. Что они здесь делают? Он их не знает. Зачем они используют его имя? Случившееся не имеет к ним никакого касательства. Это его схватка. Его кошмар. Большинство из них лежали на земле, прямо под ним. Рисковали жизнью. Ради чего? Знают ли они? Он их не просил. Они ничем не отличаются от репортеров, стоявших у его забора. Что те, что другие паразитируют на чужой беде. В данный момент на его собственной. Почему они так делают? Разве они потеряли единственную дочь? Разве застрелили другого человека? Эх, если б у него достало храбрости опустить стекло и спросить их, заставить посмотреть ему в глаза.
Они молча сидели в машине, окруженные, парализованные. Молодой здоровяк явно нервничал, тяжело дышал, размахивал руками, то отпуская ручной тормоз, то дергая рычаг коробки передач. Сундквист и Гренс не шевелились, будто не обращали внимания на происходящее, терпеливо ждали.
Снова голос из динамика:
- Всем постам. Сотруднику возле Крунуберга, на Бергсгатан, нужна помощь. Около пятисот демонстрантов, вооруженных камнями. Приказываю разогнать демонстрацию, но больше ничего не предпринимать. Ваше личное мнение держите при себе.
Гренс посмотрел на него. Хотел увидеть его реакцию. Но не увидел. Фредрик слышал сообщение, удивился его содержанию, но ничего не выказал, ничего не сказал.
Молодой здоровяк включил задний ход. Движок взревел. Машина сдала назад на несколько дециметров, он словно проверял храбрость демонстрантов.
Они по-прежнему лежали.
Кричали.
Он врубил первую передачу, проехал вперед метр-другой, мотор снова взревел. Демонстранты лежали, теперь уже насмехались, распевая песни о легавых свиньях.
Внезапно некоторые встали, направились к машине.