- Я привык опираться на факты, уж простите за банальность. Мы обследовали его посох и ничего не обнаружили, а по идее должны были остаться следы: кровь, волосы, мозговое вещество (как ни замывай, все равно лаборатория нашла бы). Таким образом, против школьного директора говорит тот единственный факт, что он отсутствовал на дискотеке с десяти до половины одиннадцатого. Официальная часть с поздравлениями к тому времени завершилась, дети из особо продвинутых могли саморазвлекаться до одиннадцати и тактичный уход начальства восприняли как должное.
- Где же он был эти полчаса?
- По его словам, переоделся и уехал домой.
- И никого не предупредил?
- Его право. В школе оставался охранник и дежурный преподаватель… Хреновый дежурный, как оказалось.
Настроение у Майи резко упало. Улики против Гоца, до сего момента выглядевшие неопровержимыми, вдруг потускнели и стали рассыпаться на глазах. Однако она упрямо повторила:
- Гриша видел преступника. Видел дважды: первый раз в коридоре на третьем этаже, второй - сквозь витрину магазина. Гоц был в толпе, он наблюдал за нами…
- Что же вы не подошли, не окликнули?
- Не успела, - сердито призналась она. - Но лицо Гриши в тот момент… Он смотрел - и вспоминал, понимаете? А потом медленно, будто про себя, сказал: "Убегает…" Или что-то в этом роде. Ничего себе реакция на собственного школьного директора, да? Тем более что тот никуда и не убегал… Просто стоял на улице. Потом развернулся и ушел.
Колчин задумчиво побарабанил пальцами по столу. Какая-то мысль не давала ему покоя.
- Алиби на момент убийства Гоц не располагает, впрочем, как и остальные. - Он выразительно взглянул на Майю. - Нет также ни улик, ни мотива. Единственный свидетель - девятилетний мальчик, заметивший какую-то фигуру в полутемном коридоре - она мелькнула на секунду-две, не больше.
- И что это значит?
- А не мог ли ваш гном видеть кого-то еще, одетого точно так же? - вдруг спросил он.
Майя нахмурилась.
- Но на дискотеке был только один Дед Мороз.
- Откуда такая уверенность? Вы "дежурили" двумя этажами выше (Майя опустила глаза долу). Впрочем, показания учеников, бывших на дискотеке, совпадают с вашими: Дед Мороз действительно был в единственном числе… Однако существует одно узкое место… Вернее, целых три: небольшая каморка под лестницей, туалет для мальчиков и ответвление коридора на третьем этаже, которое ниоткуда не просматривается (и не освещается) и заканчивается тупиком. Кстати, охранника убили именно там - мы установили это по следам крови.
- То есть…
- Там убийца мог переодеться. Не обязательно было толкаться в вестибюле или в зале в карнавальном наряде - можно было принести его с собой. Но в таком случае преступник должен был знать, как именно директор будет одет на вечере.
- И ему было нужно совершить убийство - неважно какое, - выпалила Майя, пораженная сумасшедшей догадкой. - Спалить музей, сделать еще бог знает что, лишь бы во всем заподозрили Гоца!
Колчин молчал, с интересом наблюдая за собеседницей. Некоторое время она раздумывала над собственными словами, потом осторожно спросила:
- Но вы ведь не думаете, что…
- Что все это устроил ваш приятель Бродников, чтобы свалить конкурента? Между прочим, мысль возникла у вас, а не у меня. Каковы его шансы на выборах?
- Лучше бы вам спросить у него, - буркнула Майя. - Как-то не верится, чтобы тот или другой дошли до убийства ради кресла в Думе.
Следователь хотел ответить избитой фразой ("Убивают иногда и из-за бутылки водки"), но сдержался.
- Ну что ж. Мысль насчет эксперимента - так сказать, насчет реконструкции преступления - я поддерживаю. Надежда, правда, слабовата… Однако надо же с чего-то начинать (пока-то мы с вами продвинулись вперед слабовато). Возьмите на себя остальных участников, хорошо? Я снабжу вас телефонами…
Погруженная в невеселые думы, странным образом уживающиеся с новыми надеждами (коли удастся получить улики против Гоца, Ромушку скоро выпустят из заточения!), она брела вдоль знакомых провинциальных улиц, одетых в легкий снежок и бумажные новогодние украшения, - здесь прошла ее жизнь… Отчего же - прошла? Жизнь только начинается: новая профессия, новые чувства и взаимоотношения. Все устроится, лишь бы…
Да, лишь бы удалось снять с Романа подозрение.
"Вот так же шла я, не разбирая дороги (где же разобрать, если очки - тю-тю?), босая и в порванном свидетельском платье, оставив неудачливого партийного любовника в его евроспальне с водяным матрасом, когда прыщавый юнец Эдик нагнал сзади и набросился с кулаками ("Босс велел кое-что передать…"). За что он так ненавидел меня? Нет, не так: почему он возненавидел меня раньше, в машине, увидев впервые в жизни? Не потому ли…"
У дверей собственной квартиры Майю ждал сюрприз.
Возле стены, привалившись к ней спиной, сидело практически бездыханное тело и мерно посапывало, источая терпкие алкогольные пары. Оно было одето в исключительно грязную дубленку (бывшую бежевую, как догадалась Майя по маленькому незапачканному участку), мокрую вязаную шапочку и мокрые сапожки на меху. Рядом валялась средних размеров пластиковая емкость из-под "Белого медведя". Странно, но тоненькая, как бамбуковая флейта, Келли была не дура вдарить по пиву.
- Ты что тут делаешь? - растерянно спросила Майя.
Анжелика с трудом подняла сонную мордашку и приложилась к бутылке. Поняв, что бутылка пуста, она тяжело вздохнула и попыталась сконцентрировать взгляд на Майе.
- А ты? - задала она встречный вопрос.
- Я здесь живу.
- Да? Никогда бы не подумала.
- Почему же?
- Место тут нехорошее, - доверчиво пояснила Келли. - Чувствуешь, как пол раскачивается?
Она сделала попытку приподняться, но тут же, навалившись на собеседницу, обмякла, как тряпичная кукла. Мать твою, сердито подумала Майя, усиленно отворачиваясь: алкогольный дух так и шибал в нос.
- Не боишься, что родители засекут? - спросила Майя.
- Боюсь, - пробормотала девушка. - Я посижу у тебя, о'кей? Дай мне какую-нибудь жвачку.
- Зачем?
- Зажевать, - терпеливо пояснила она. - А то мамка запах учует.
- Это точно. - Майя обреченно вздохнула, подставляя плечо, точно мужественная санитарка на поле боя.
Так, вдвоем, они ввалились через порог и доплелись до гостиной, перевернув по дороге стул и собрав в гармошку половичок.
- А ваш дворник большой пошляк, - процитировала Майя классиков. - Разве можно так нализаться на рубль?
- На какой рубль? - оскорбленно возразила Лика. - На пятьдесят баксов! У тебя есть выпить?
- По-моему, тебе хватит.
- Ничего подобного, - веско сказала она, легла на диван и уснула.
Моментально, как это умеют делать только дети и профессиональные разведчики.
Бесцельно побродив по квартире и переставив с места на место кофеварку на кухне, Майя вернулась в гостиную. Лика мерно посапывала на диване, укрыв ноги пледом, - лицо ее было сосредоточенное и как-то очень по-детски обиженное, точно ей пообещали купить конфету в ближайшем ларьке, да не купили. Майя вздохнула (тяжек все-таки труд воспитателя, свой ли ребенок, чужой ли, а Келли являлась как бы сразу и тем и другим одновременно), поправила клетчатое одеяло (наследство от мамы), села в кресло и, кажется, задремала перед наряженной елкой.
- Тебе его жалко? - вдруг услышала она.
Лика смотрела на нее с дивана осмысленно и почти
трезво.
- Тебе жалко Эдика?
- Не знаю, - пробормотала Майя. - Разве что в общечеловеческом смысле. Почему ты спросила?
- Потому что я его ненавижу.
Сказано это было совершенно равнодушно, даже сонно, и Майя оторопела.
- За что?
- Ненавижу, - повторила Лика.
- Подожди. - Майя, согнав остатки сна, помассировала лоб и удивилась неожиданно пришедшей мысли. - Он что, приставал к тебе?
- Он трахнул меня. В школьном гардеробе, в переменку.
- В гардеробе? - Она пересела на диван, поближе к собеседнице (дура я, дура, ведь мелькала догадка, да я отмахнулась). - Когда?
- В сентябре. - Келли зевнула. - Сентябрь - жаркий месяц, гардероб закрыт… Никакого риска.
Не может быть, подумала Майя. Нет, меня разыгрывают, это точно: слишком уж равнодушный голос, без всяких интонаций, и - недостающее звено в цепочке. Не может быть…
- Но ты могла закричать, позвать на помощь… Келли, Келли, почему ты этого не сделала? Почему ты призналась только сейчас?
- Не понимаешь? Ты, - Лика приподняла голову с подушки и обвиняюще ткнула пальцем Майе в грудь. - Что ты подумала первым делом? Правильно: никто не сможет изнасиловать девушку, если она сама этого не захочет. Что уж говорить об остальных.
Она помолчала.
- Представь, если бы это выплыло наружу… Гуд бай, Америка, о-о.
- Ну, хоть отцу-то ты рассказала? Или Рите?
- Тебе первой. (Майя хмыкнула про себя: слабое утешение и неслабая ответственность.) Хотя, мне кажется, папка что-то такое подозревает. Недаром прет грудью на амбразуру с таким усердием.
- Что значит "прет на амбразуру"?
- Он меня защищает, - пояснила Келли, сама того не подозревая, продублировав выводы Риты. - От тебя, от следователя, от черта с дьяволом. Он же понимает, что я тут же… как это говорится в детективах… Буду первой в списке подозреваемых.
А ведь девочка права, пришла безжалостная мысль. Безжалостная - как смертный приговор. Или не оставляющий надежды диагноз. Риткин диабет имеет довольно солидный возраст (практически совпадающий с возрастом Келли), а в пору его начала одноразовые шприцы были еще в диковинку… Значит, где-то у Бродниковых вполне могла сохраниться парочка стеклянных… Плюс (Майя отчетливо увидела внутренним взором) - пластырь на Ликиной ладони, плюс мотив - шикарный мотив, мотив - мечта прокурора (и адвоката: "Посмотрите сюда, ваша честь. Кого вы видите перед собой? Хладнокровного, не знающего жалости убийцу? Или хрупкую девочку-школьницу, жертву насилия, самого гнусного из всех преступлений?").
Майя снова прошла на кухню, заварила кофе - пахучий колониальный аромат не прибавил радости жизни, но вернул мыслям некоторую стройность. В одном Лика ошибалась: Сева не подозревает ее в убийстве (слишком уж чудовищное предположение), он просто ограждает ее от возможных жизненных осложнений. Например, разбирательств насчет наркотиков: Келли, правда, с пеной у рта утверждает… Да мало ли что она утверждает!
Хорошо. Оставим на время Лику в покое и вернемся к исходной версии.
Итак, Василий Евгеньевич Гоц в роли Деда Мороза выходит из актового зала и поднимается по лестнице. Эдик сопровождает его равнодушным взглядом поверх "Русского транзита" - директор есть директор, по вверенному учреждению имеет право разгуливать свободно. Но вот через несколько минут следом бежит девочка в костюме Домино (Эдику отлично известно, кто под маской), нервы мгновенно начинают дребезжать: уж не жаловаться ли побежала, мерзавка? Догнать немедленно и вправить мозги! Отсюда и знаменитый блокбастер под ножкой стула…
Свидетельница. Вот оно, ключевое слово.
Остаются два вопроса. Первый: чей шприц разбился возле двери музея. Второй: зачем, черт возьми, убийце нужно было устраивать пожар? Уничтожить улику (трость, с которой ходил Ромушка)? Но к чему такие сложности? И главное, я видела эту трость, прежде чем запереть дверь, - Роман стоял посреди комнаты, возле стеллажей, и растерянно улыбался, а в его правой руке…
- …Я бы сама его убила. Я бы убивала его каждый день вместо завтрака, обеда и ужина. Я мечтала о его смерти с того самого сентября, я даже число запомнила: девятое, мы только-только отучились первую неделю. А на уроках, особенно на математике, я придумывала разные способы, один другого слаще. Самой пристойной идеей была посадить его голой жопой на муравейник с рыжими муравьями - биологичка говорила, будто рыжие муравьи могут загрызть человека до смерти. - Голос, приглушенный и ровный, как патефонная пластинка, возник в гостиной. Келли, должно быть, опять задремала, вернее, впала в некое подобие похмельной нирваны - сладкое ощущение вседозволенности, когда можно блевать на чужой ковер и говорить что на ум взбредет, никто не поругает и не выгонит на улицу. - Ну почему я всегда и везде опаздываю? Я ведь могла убить его тогда, на дискотеке. Если бы мне пришло в голову…
- Келли. - Майя умоляюще опустилась на корточки рядом с диваном и дотронулась до щеки девочки - она была влажная: то ли слезы досады или раскаяния, то ли растаявшая снежинка. - Милая, скажи, ты видела его?
Длинный звонок в дверь.
О, черт! Майя в растерянности похлопала Келли по щеке (никакой реакции), заметалась по квартире, наконец растянула плед и накрыла Лику с головой - вроде неплохо, издалека не разберешь, есть ли тут кто-нибудь. Снова звонок.
Она подскочила к двери, открыла ее и нос к носу столкнулась с Севушкой. Он выглядел угрюмым и невыспавшимся (ну да, вчерашний визит соратников по партии).
- Эта паршивка у тебя? - вместо приветствия осведомился он.
- Рита?
- Не притворяйся. Лика, черт бы ее побрал.
- Эк ты о собственной дочери.
Сева молча отстранил Майю, широким шагом пересек гостиную, оставляя мокрые следы на ковре, подошел к дивану и сдернул с него плед. Никого.
- Ну, признавайся, где ты ее прячешь?
Друг детства, стремительно сатанея, смерчем прошелся по комнате, коридору, кухне и совмещенному санузлу. Потом, секунду поколебавшись, заглянул в шкаф.
- Может, скажешь, что случилось?
Он взглянул на Майю, устало вздохнул и опустился на стул.
- Не понимаю, что с ней творится.
- Переходный возраст, - успокаивающе сказала она.
- Ни черта подобного. Я заметил: с нынешнего сентября она как с цепи сорвалась. До этого была ребенок как ребенок. Я уж и в школу ходил, допрашивал учительницу… Очень хорошая девочка, говорит. Умная, начитанная, эрудированная. Дружит с другими девочками и мальчиками. Награждена пожизненным ношением переходного красного знамени… Хотя я забыл, что красное знамя отменено.
- А почему ты ко мне…
- Соседи насвистели в уши, - пояснил Сева. - Вот, мол, вы приличный человек, депутат, а дочурку-то, лыка не вяжущую, какие-то темные личности волокут в подъезд под белы руки.
Майя, увидев в углу, возле торшера, смятую и грязную Ликину шапочку, осторожно, носочком, отправила ее под диван.
- И часто за ней такое замечалось?
Сева чуточку подумал.
- Да нет, пожалуй. До этого безобразия на вечере она спиртным так сильно не увлекалась.
- Ты заходил к Вере Алексеевне?
- К теще? - Он хихикнул. - Само собой. Изобразил визит вежливости: на самом деле у нас отношения весьма добрые, вопреки массе анекдотов. Но не буду же я спрашивать, не прячет ли она под диваном пьяную внучку. Да и не станет Лика… Короче, я подумал в первую очередь о тебе, уж извини.
Уже на пороге Сева обернулся и неожиданно мягко сказал:
- Если сна появится - сделай одолжение, свистни. Торжественно обещаю, что пальцы ей в дверь совать не буду и горячим утюгом между лопаток водить тоже. Разве что отшлепаю для профилактики. - И ушел, несчастный баловень жизни.
Майя аккуратно прикрыла за ним дверь, прошла в комнату и сказала:
- Вылезай, отбой воздушной тревоги.
Откуда-то снаружи, из снежного месива, вдруг зашуршало, стукнула балконная дверь, и появилась дрожащая Келли, облепленная инеем, словно Снегурочка.
- Бог мой! - испугалась Майя. - Ты жива?
- Н-н-нет, - честно ответила та, лихорадочно пытаясь завернуться в украденное одеяло. - Папк-ка ушшшшелл?
- Ты же слышала.
Лика покачалась из стороны в сторону - маленькое трогательное существо, грустный гном со взъерошенными волосами. Как бы не простудилась, с тревогой подумала Майя.
- Он ни о чем не догадывается, - сказала она. - Он не знает, какой праздник ты сегодня отмечала.
- А если бы знал? - как-то очень по-взрослому отозвалась Келли и хлюпнула покрасневшим носом.
- Вся эта игра… - Артур покачал головой. - Отдает чем-то гнилым, не находишь?
- Зто не игра, - ответила Майя, искоса взглянув на Гришу - "гномик" с независимым видом молча семенил рядом.
Следователь встречал их у дверей школы в компании с новым охранником (тот кивнул Майе как давней знакомой) и милиционером в шинели и шапке-ушанке. Его Майя тоже узнала: всего сутки назад они встречались здесь же, чтобы вместе обнаружить труп в кабинете истории.
Вся честная компания (те, кого Майя сумела обзвонить и кто дал согласие участвовать в "реконструкции") собралась в вестибюле - Лера, Валя Савичева, Лика и Сева Бродников во главе (должно быть, просочился на закрытое мероприятие, воспользовавшись высоким общественным положением).
- Черт меня дернул согласиться, - пробормотал Артур. - Гришка еще ребенок, еще начнет заикаться…
- Он точно будет заикаться и вздрагивать от каждого шороха, если убийца так и останется на свободе, - огрызнулась Майя.
- Ладно, не заводись.
Накануне Майя почти весь вечер провела в обществе телефона, обзванивая и уговаривая участников маскарада - и пришли все, правда, без карнавальных костюмов и с крайне озабоченными лицами, отчего сборище в вестибюле напоминало не новогодний бал, а канувшее в Лету комсомольское собрание.
- Веселый вечерок, - озвучила эту мысль Лера Кузнецова. - Может, хоть музон врубят? Для достоверности.
- Заткнись, - беззлобно пробормотала Келли, мучившаяся головкой после недавнего демарша.
Она заметно нервничала. Собственно, нервничали все, только с разным оттенком: одни боязливо жались к родителям (те стояли отдельной кучкой и сдержанно гудели, точно потревоженный улей), другие, наоборот, демонстрировали полное пренебрежение к готовящемуся действию. (А мне плевать, я ни при чем. Так и запишите в протокол.). Обстановка способствовала: та же темень за окнами, но тогда в ней не было ничего зловещего, наоборот - канун праздника, детское ожидание чуда (рука Романа на талии), Снегурочки, принцы (для каждой Снегурочки - свой), драконы, ведьмы, павлины… И одинокий маленький гном - Майя только сейчас разглядела, что Гриша единственный был одет в новогодний костюм: желтое трико и красный капюшончик меж острых лопаток.
- Не бойся, - тихо сказала она, ласково взлохматив его вихры. - Ну не все же мы преступники.
- Я и не боюсь, - отозвался тот, однако по-прежнему настороженно поглядывая вокруг.
Нового охранника, заменившего на посту убитого Эдика, звали Андреем. Он подмигнул Майе, подошел к Колчину и встал рядом в позе киношного эсэсовца, расставив ноги и затолкав кулаки за ремень.
- Приступим, - произнес Николай Николаевич, выйдя на середину, точно фокусник на арену. - Сейчас мы попытаемся восстановить события вечера двадцать восьмого декабря - приблизительно с того момента, как вы, Василий Евгеньевич (кивок в сторону Гоца), закончили представление и удалились за кулисы. Андрей Стрельцов сыграет роль Эдуарда Безрукова. Вы, ребята, постарайтесь вспомнить и проделать то же самое, что делали на дискотеке.