- Во-вторых, чтобы что-то пытаться доказать, надо быть уверенным самому.
- Опять двадцать пять! Вы все еще сомневаетесь?
- В-третьих, я должна работать. Зарабатывать хлеб насущный. Тем более что вы, кажется, предлагаете мне вас кормить. Денег ведь у вас нет.
- Я отработаю, - буркнул Гоц.
- Каким образом?
- Прибью вешалку в прихожей. Починю бачок в туалете.
- Вы просто кладезь талантов…
- Кстати, а чем вы занимаетесь?
- Даю частные уроки английского. (Завтра после обеда придут ученики, вспомнила она вдруг. Двое абитуриентов, один румяный работяга из вечерней школы и две школьницы старших классов, мечтающие о карьере секретуток в богатом офисе.)
- Даете уроки? Здесь? - озадаченно спросил Гоц.
Майя посмотрела на свою неубранную постель.
- Ну, не конкретно здесь. За столом в гостиной.
Он огорчился.
- Это плохо.
- Вам что-то не нравится? Идите в милицию, вас там примут с распростертыми объятиями, - зло сказала она, неожиданно поняв, что без боя сдала свои позиции. Не ради, конечно, полузнакомого алкоголика в бегах - просто оставалась нераскрытая тайна, которая будоражила воображение (слишком живое) и вызывала зуд в кончиках пальцев… И - смерть мальчика, гномика в желтом трико и капюшоне, не давала покоя. Это было не по правилам: оставлять его смерть неотмщенной.
Завтракали они молча, сидя друг против друга за кухонным столом и тщательно глядя каждый в свою тарелку, точно пожилые супруги после ссоры - уже присмиревшие, но еще не отошедшие от взаимных копеечных обид. Так же молча, без понуканий, Гоц собрал грязную посуду, уволок в раковину и включил воду. Майя несколько минут наблюдала за ним, потом прошла в прихожую и принялась одеваться, удивившись про себя: "Странно, после всего, что произошло за истекшие сутки, я еще способна совершать обычные бытовые действия. Есть рогалики, пить кофе, укрывать у себя преступника (или не преступника, или преступника, но очень хитрого, сумевшего все-таки проделать брешь в моей уверенности), смотреться в зеркало…" Впрочем, нет. К зеркалам она с некоторых пор стала испытывать необъяснимое отвращение. Словно боялась увидеть в них нечто - то, что не должно было там отражаться…
- Куда вы собрались? - спросил Гоц из кухни.
- На похороны, - сухо ответила Майя. - Сегодня хоронят Гришу.
Он подошел, прислонился к дверному косяку, сложив мощные руки на груди. Потом спрятал их за спину, потом сунул в карманы - он явно не знал, куда их девать.
- Если вы так твердо уверены, что я убийца, то почему не сдадите меня органам?
Она задумалась.
- Есть одна маленькая деталь… Вернее, не деталь, а так, странность…
- Какая?
- Вы говорили, будто кто-то рассмеялся в подвале. Там, где вы наткнулись на мертвого мальчика. Даже не рассмеялся, а…
- Хихикнул, - подтвердил Гоц. - Будто пытался подавить истерику.
- Я слышала нечто подобное. В школе, за несколько минут до пожара. Я вошла в пустой класс, чтобы взять вино, и прикрыла дверь за собой - боялась, как бы Эдик не застукал. И услышала в коридоре шаги и смех.
- И вы до сих пор молчали…
- Про шаги я сказала следователю - кажется, он не поверил. А смех мог мне почудиться: дверь-то была закрыта. - Майя помолчала. - Если бы не этот смех - я бы даже доносить на вас не стала. Просто пристрелила бы.
Василий Евгеньевич опасливо покосился на ее сумочку и нерешительно спросил:
- Может, отдадите пистолет? Не будете же вы вечно таскать его с собой - тяжелый, неудобный, того и гляди выпадет. Я ведь не собираюсь вас убивать. И не собирался - только припугнуть…
- Не факт. Хотя, вы правы, лучше я оставлю его в тайнике. На нейтральной территории.
- В каком тайнике?
- Какой найду. Чтобы ни у кого не возникло соблазна.
- Только не под лестницей и не в мусорном бачке, пацаны в момент найдут. - Гоц очень серьезно посмотрел на нее. - Возвращайтесь. Я буду ждать.
- Ладно, - вздохнула она, застегивая пуговицы. - Хлеб в буфете, пельмени в морозилке, так что смерть от голода вам не грозит. Не забудьте: за вами унитаз и вешалка.
С давних времен, когда Майя была похожей на куклу Мальвину с голубыми волосами, а худющая Ритка - на обезьяну Читу, полгода просидевшую на голодном пайке в муниципальном зоопарке, у них существовало тайное место, куда можно было прятать все что угодно: кирпич в стене, на лестничной площадке первого этажа, чуть ниже почтовых ящиков. Кирпич свободно вынимался, образуя нишу, и совершенно скрывал ее от посторонних глаз, вставая на место. Сейчас Майя вспомнила о нем.
Недобрым словом помянув тьму в подъезде, она нашла нужный ориентир, опустила в тайник пистолет, завернутый в тряпочку (так ей казалось безопаснее), и поставила кирпич обратно, для верности проведя рукой по стене: гладко, ни малейшей неровности. Вовек никто не догадается. Какая-то размытая тень - черное пятно в черном мире - пискнула и шарахнулась за угол. Майя вздрогнула. Наверное, кошки занимались любовью, а я их спугнула. Дом, который почтил своим проживанием народный избранник и заступник Сева Бродников, был настоящим раем для бродячих кошек.
Она вышла из автобуса на знакомой остановке, прямо у ворот школы, и прошла по тропинке внутрь квадратного дворика - оттуда намечался вынос.
Она никогда в жизни не видела столько цветов сразу.
Даже городской ботанический сад, куда ее гоняли на практику в студенчестве, выглядел бы по сравнению с сегодняшним зрелищем жалким запущенным огородом. Цветы были всюду: они пестрым холмом покрывали ограду и маленький белый памятник в форме бумажного кораблика, они ковром устилали утоптанный снег в радиусе нескольких метров и даже дорожку от самых ворот кладбища. А цветы все несли и несли - построенные парами встревоженные первоклашки, не совсем понимающие, что происходит вокруг, пяти-шестиклассники, впервые увидевшие и осознавшие смерть, верзилы обоих полов из одиннадцатого, способные отпускать тяжеловесные казарменные шуточки по какому угодно поводу - будь то гигиенические прокладки или ограниченный ядерный конфликт… Но сегодня и они были серьезны, даже суровы.
Из цветочного холма, с большого портрета, перевязанного черной шелковой ленточкой, улыбался Гриша Кузнецов, маленький гном, сбежавший из сказки Андерсена… Собственно, это был не совсем портрет - скорее моментальная фотография, где он сидел на диване в обнимку с любимым плюшевым зверем, средних размеров собакой с желтой спинкой, белым брюшком и немного грустной трогательной мордашкой, на которой поблескивали умные, почти живые глаза-пуговки. Собака пережила своего хозяина. Она так и не покинула его - кто-то принес ее с собой и посадил на могилу, рядом с портретом.
Оркестр отыграл свое и степенно ушел за ворота, к автобусу с черной полосой на боку, рабочие - четверка пугающего вида упырей - исчезла в каптерке, греться и поминать очередного новопреставленного, а школьники не расходились, окружив свежую могилу - молча, кусая губы и не вытирая слез, больно прилипавших к щекам на холодном ветру…
- Майя Аркадьевна, - вдруг окликнули ее сзади.
Она оглянулась и увидела Николая Николаевича Колчина. Тот стоял рядом, сунув руки в карманы дешевого пальто и подняв воротник. Ни дать ни взять разведчик-интеллектуал из "Мертвого сезона" - нежнейшего черно-белого фильма времен Майиной молодости…
- И вы здесь? - Она почувствовала безотчетное раздражение. - Наблюдаете за подозреваемыми, да? Ждете, что у убийцы не выдержат нервы и он начнет кататься по земле?
- Вы насмотрелись триллеров, - мягко ответил Колчин, с великолепным спокойствием проигнорировав Майин выпад. - Хотя в жизни преступники тоже, бывает, приходят на кладбище. Только по земле никто из них не катается и волосы на себе не рвет. Странно, вы не находите? Ведь убил, пролил кровь невинного - впору самому застрелиться… Ан нет, живет. И очень удачно маскируется под окружающих, - он указал взглядом на толпу. - Не отличишь… Кстати, а почему вы так выразились?
- О чем вы?
- Ну, будто я наблюдаю за подозреваемыми. Подозреваемый у нас только один - Гоц, он должен был интересовать вас в первую очередь. А вы о нем даже не упомянули…
- А какой смысл? - сухо возразила она (осторожно, Джейн: иногда, чтобы проговориться, достаточно просто промолчать…). - Вы здесь - значит, Гоц пока не пойман. Я права?
- Правы, - покаянно кивнул Колчин. - И между прочим, вина его до сих пор ничем не подтверждается, кроме факта побега. Ну и того, что в обоих случаях он оказывался в непосредственной близости от места преступления. А материальных-то улик по-прежнему ни одной…
- А тот кусочек картона, что я вам отдала? Который был в руке Гриши…
Колчин флегматично пожал плечами:
- Посторонних отпечатков на нем нет, если вы это имеете в виду. Да и быть не могло. Вот если бы мы нашли у Гоца остальное - то есть упаковку с оторванным краем…
- Да неужели он будет хранить у себя такую улику?
- А это уж зависит от его сверхзадачи, Майя Аркадьевна. Если принять версию о его психической неуравновешенности, то вполне может хранить. Как боевой трофей. Только, мне кажется, эта версия вам не по душе, верно?
- Верно, - согласилась Майя, припомнив глаза школьного директора, когда он сидел на кухне, прислонившись к батарее, глядя прямо перед собой и даже не обращая внимания на наведенный на него пистолет… Тоскливая злость, усталость и безысходность - но никак не безумие. Смех в подвале - тоже не безумие (а если и безумие, то коллективное), как и посох Деда Мороза без малейших следов крови… Да вообще безо всяких посторонних следов.
- Значит, в той коробке был ваш подарок Грише?
- Бэтмен, - сказала она. - Игрушка довольно противная, но популярная. И по сюжету вроде бы борется со злом. Я купила его в киоске по дороге…
- По дороге? Что же вы заранее не озаботились?… Впрочем, извините.
- Да ведь Гриша не хотел, - сбивчиво пояснила Майя. - То есть сначала просил Артура купить (тот пообещал, если будет "пятерка" по русскому). А потом, в магазине, вдруг потерял интерес.
- Вы уже рассказывали…
- В самом деле, - она нахмурилась. - Просто я вдруг подумала: что, если для Гриши эта игрушка имела какой-то скрытый смысл?
Губы следователя чуть дрогнули.
- Летучая мышь - маска - маскарад - убийство на маскараде. Довольно прозрачно, но слишком сложно для девятилетнего мальчика. А вот для убийцы… Однако он в бегах, его не спросишь.
- И что вы намерены делать?
- Нужно попробовать зайти с другого конца. Роман Ахтаров дал приблизительный перечень экспонатов для музея. Список не так уж внушителен, однако работы хватит. - Он сделал паузу и признался: - Притом что версия, которую я сам же и выдвинул, более чем завиральная.
- Вы сказали, приблизительный перечень. Разве не существует подробной описи?
- Конечно, был специальный журнал, но он сгорел в пожаре. Да и экспозиция только готовилась, половина экспонатов была расставлена на столах, а половина сложена в кучу…
- Роман торопился, к ним в школу обещало нагрянуть телевидение…
- Я в курсе. Что поделаешь, таковы условия муниципальной средней школы: все наспех, все на бегу.
- Да уж, - согласилась Майя, с содроганием припомнив собственный прошлый опыт.
- Честно говоря, я рассчитываю на вашу помощь, - неожиданно сказал следователь. - Журнал учета утерян, а необходимо установить хозяев всех экспонатов. Мы работаем над этим… Да, собственно, уже почти закончили. Осталось несколько невыясненных моментов.
- Дневник? - вдруг вырвалось у Майи помимо воли.
Колчин посмотрел с интересом.
- Совершенно верно, дневник Аристарха Гольдберга, главы контрразведки в Боевой организации эсеров. Конкретнее - в "Летучем отряде" Всеволода Лебединцева по кличке Карл. Неординарная, скажу вам, была личность… Ваш приятель Роман Ахтаров рассказывал о нем с большим воодушевлением, даже меня сумел заразить. А почему вы вспомнили о дневнике?
Майя задумалась.
- Я увидела тетрадь, когда Рома показывал мне музей. Взяла в руки, пролистала…
- И что?
- Не знаю… Странное было ощущение: чужие жизни, чужие тайны, предательство, любовь, страсть… Они все - все эти люди - давно умерли, а я будто слышала их голоса. Только не примите меня за сумасшедшую.
- Я и не принимаю. Видите ли, этот дневник - единственный документ из экспозиции (по крайней мере, единственный нам известный), который содержит в себе некую криминальную загадку. И хозяин которого, кстати, так и не объявился.
- "Дорого я дал бы, чтобы узнать, кто скрывается под этим псевдонимом - наверняка ведь кто-то из наших, из особо проверенных. Возможно, тот, с кем я здороваюсь за руку и приветливо улыбаюсь при встрече…" - задумчиво процитировала Майя.
- У вас прекрасная память, - серьезно сказал следователь. - Завидую. Мне-то все приходится записывать, а потом все равно теряешь блокнот… Будьте добры, передайте Артуру Дмитриевичу мои соболезнования.
Майя долго смотрела ему вслед. Потом подошла к Артуру - тот стоял возле самой ограды, с непокрытой головой, не замечая снега, не тающего в волосах, - и сжала его локоть.
- Простудишься, - мягко сказала она.
- На войне люди не простужаются, - проговорил он, почти не двигая губами - будто говорил не он сам, а некое механическое устройство внутри. - И когда хоронят близких. Организм выделяет какую-то гадость, вроде сильного антибиотика. Не дает заболеть. И плакать тоже не дает, сволочь.
Леру Кузнецову она увидела чуть в стороне, в окружении одноклассниц - маленькую, всю в черном, под черным старушечьим платком, поддерживаемую под локоть верной Валей Савичевой (остальных девочек Майя видела раньше, но не знала по именам). Лики среди них не было - видимо, Сева исполнил свою угрозу и посадил родную дочь под замок от греха подальше…
- Как она? - спросила Майя, имея в виду Леру.
- Держится, - выдал механизм внутри Артура. - Пытается еще и меня поддержать… Но ведь она сама ребенок, куда ей.
Он протянул руку, поправил веночек из белых пластмассовых лилий и осторожно, с нежностью, на какую только был способен, коснулся лица Гриши на фотографии. Теперь он будет видеться ему часто - каждый день, в любом встречном малыше, бегущем из школы с ранцем за плечами, и он будет стремительно оборачиваться на детский смех, где бы тот ни раздавался. А потом долго стоять, мучительно приходя в себя…
- Знаешь, иногда я чувствую убийцей себя самого, - тихо сообщил он.
- Артур, не надо…
- Я не должен был соглашаться на этот идиотский эксперимент.
А ведь он считает меня виновной, вдруг поняла она. Меня - наравне с собой: я, по сути, была инициатором эксперимента (следователь лишь поддержал мою мысль), а Артур дал согласие. И все произошло именно там, в вестибюле, солнечным зимним утром, при большом скоплении народа: свидетель и убийца посмотрели друг другу в глаза. И настал момент истины…
Она запрокинула лицо, вглядываясь в небо, будто надеясь увидеть там знак, ощутить чье-то ласковое прикосновение, понять, что ее простили - пусть не здесь, на земле, но хотя бы там…
И заплакать наконец.
Не дождалась. Не заслужила ты еще отпущения грехов, Джейн. Не заслужила - коли убийца, истинный убийца, был на свободе. На аллее, возле самых ворот, их нагнали Лера и Валя, обе согнутые, будто вдруг постаревшие сразу лет на тридцать. Нагнали и пристроились рядышком. Дальше они шли вчетвером, молча, думая о своем и отбрасывая на твердый снег длинные гротескные тени.
- Келли говорила, что он, может быть, экстрасенс, - подала голос Лера. - Я читала, что маньяки все обладают… некой скрытой энергией, как черные маги в древности. Он мог загипнотизировать Гришу и уволочь…
- Лера, - укоризненно прошептала Валентина.
- Возможно, дело в другом, - задумчиво сказала Майя, вспомнив глаза школьного директора - умоляющие, отчаянные. - Мы все, и Гриша в том числе, сосредоточились на Гоце как на главном злодее (он следил за нами через витрину магазина, помнишь?). А убил Гришу совсем другой человек…
- Это Гоц вам сказал? - тихо спросила Валя. - Вы ему верите?
- Он еще и не то скажет, - зло процедила Лера. - Жаль, его нельзя будет повесить, когда поймают. Я бы точно повесила. А то адвокат на суде обязательно отмажет: ах, мой подзащитный не отвечал за свои действия, ах, ему нужен врач, ах, у нас гуманные законы… Ненавижу. Ненавижу, ненавижу!
Ненавижу.
Так думали сейчас они все, весь город, каждая бабулька, лузгающая семечки на скамейке и приглядывающая за шалопаем-внуком (вот не будешь слушаться…), каждый участковый, по десятому разу проверявший вверенные ему подъезды, каждый оперативник и добровольный помощник милиции, торчащий в засаде на возможных точках появления "объекта"… Только Майя стояла в вечной оппозиции к общему мнению, как стойкий оловянный солдатик. Наверное, поэтому обложенный со всех сторон Василий Евгеньевич и пришел к ней, как к последней надежде.
Чтобы разрядить обстановку, она спросила у Вали:
- Скажи, Роман Сергеевич просил тебя принести что-нибудь для своего музея?
- Меня уже спрашивали в милиции, - отозвалась она и с огорчением добавила: - У нас ничего не нашлось. Все старые альбомы потерялись при переезде. Мама говорит, их стащили рабочие, только зачем им?
- Артур, а к вам домой Роман не приходил?
- За экспонатами? - растерянно переспросил он. - Не помню.
- Ну как же, пап, - возразила Лера. - Ты отдал снимок прадеда, тот, что на корабле.
Он чуточку подумал.
- Да, было дело. Дедовская фотография, сорок второго года - он служил на линкоре во время войны.
- Он погиб?
- Умер в девяносто первом, от атеросклероза. А на что тебе?
- Чтобы восстановить экспозицию.
- Ты можешь сейчас об этом думать?
- Я хочу найти убийцу.
Дорога домой пролегала мимо стеклянных дверей универсама, пережившего на Майиной памяти несколько исторических циклов-превращений: из грязного гастронома с унылыми пустыми прилавками - в цыганский базар под крышей, шумный и крикливый, где продавалось все, от сомнительных шуб из кролика до вздувшихся рыбных консервов. Пару лет назад какой-то богатый нувориш купил помещение на корню, сделал капитальный ремонт и превратил во вполне европейский супермаркет со вполне европейскими суперценами (впрочем, раз в квартал можно и раскошелиться).
В высоких витринах сияли новогодние гирлянды и серебрились искусственные елочки, покрытые кусками ваты, имитирующей снег.
- Зайдем? - хмуро спросил Артур.
Он не собирался ничего покупать, к поминкам все было давно готово, но - Майя поняла - именно здесь они были с Гришей в последний раз. И это место стало святыней.
Стеклянный прилавок напротив отдела "Мясо, рыба" был отдан на откуп дешевым китайским сувенирам и игрушкам: заводным автомобилям, плюшевым собачкам (ни одна из них и сравниться не могла с той, что осталась среди океана цветов, на памятнике-кораблике) и пистолетам, стреляющим разноцветными шариками. Юная продавщица, сама похожая на игрушку из секс-шопа, оживилась при их приближении.
- Что вас интересует?
- Автогонки, - сказал Артур. - Вон те, в большой коробке.
Продавщица буквально расцвела.
- Прекрасный выбор. У вас мальчик?
- Мальчик.