Началась целая лекция.
- В то время, когда вы режете, я делаю то-то... Когда я сдаю, то получается так...
- Ага, ага... А если так? - задавал вопросы Путилин.
- Тогда я делаю вот так. То вам ясно, ваше превосходительство?
- Повторите-ка еще раз, Статковский! Впрочем, дайте-ка карты теперь мне в руки. - И Путилин уселся метать.
Я ровно ничего, говоря откровенно, не понимал в этой карточной абракадабре.
Путилин начал игру.
- Так?
- А то ей богу хорошо! Як Бога кохам, ваше превосходительство - удивительный человек! Так быстро усвоить...
- Что поделаешь, любезный пан Статковский, в нашем деле все надо знать.
- Бита?
- Бита!
- Дана?
- Дана!
- Помилуй Бог, если бы я не был начальником сыскной полиции, я мог бы, стало быть, сделаться недурным шулером?
- Без сомнения, ваше превосходительство! - с восторгом и искренним восхищением поглядел на своего ученика знаменитый маэстро.
Путилин расхохотался.
Урок длился еще часа два. С редким терпением и упорством добивался этот необыкновенный человек результата, необходимого для его планов.
- Ну, баста!.. Довольно! Спасибо, Статковский. Имейте в виду, вы можете мне понадобиться. Может быть, нам придется играть очень скоро вместе. Вас ведь забыли? Теперь не знают?
Статковский вспыхнул.
- Простите, голубчик... Я спрашиваю об этом для пользы моего дела.
- Нет, нет, меня никто не знает. Прошлое умерло. Теперешние же "мастера" знать меня не могут.
Когда мы остались одни, я спросил Путилина:
- Кто этот субъект?
- Знаменитый некогда шулер. Он попался мне в руки. Он на коленях клялся и умолял, что исправится, что больше никогда не будет заниматься своим позорным ремеслом. Я спас его. И он сдержал слово. Теперь он служит, у него уже взрослые дети.
- И не играет?
- Никогда. Даже в дурачка.
Мы распрощались.
- Я уведомлю тебя, лишь только случится что новое.
ЛИЧНОСТЬ САМОУБИЙЦЫ ОПОЗНАНА. СИБИРСКИЙ ЗОЛОТОПРОМЫШЛЕННИК И ЕГО СВИТА
На другой день, не утерпев, я заехал к Путилину.
- Ну что, Иван Дмитриевич, нового ничего пока?
- Работаем, - неопределенно ответил он. В то время, как мы болтали, Путилину доложили, что его желает видеть дама, г-жа Грушницкая.
- Попросите.
В кабинет вошла молодая, миловидная дама, отлично одетая. Она была очень взволнована. Лицо заплакано.
- Чем могу служить, сударыня? Садитесь, пожалуйста.
- У меня... у меня исчез муж. Я не обратила бы внимания на то обстоятельство, что он не ночевал ночь, но по городу ходят слухи, что вчера, кажется, у вас был найден труп самоубийцы. Я страшно встревожена, ваше превосходительство… У меня является ужасное предчувствие... Я бросилась к вам... ради Бога, если что-нибудь вы знаете...
Путилин выразительно посмотрел на меня. Облако грусти легло на его прекрасное лицо.
- Вашего мужа звали... его имя начинается с буквы А?
Дама вздрогнула.
- А вы откуда это знаете? Да, его имя Александр. Александр Николаевич Грушницкий... Ради Бога...
Путилина нервно передернуло.
- Успокойтесь, сударыня... Не надо волноваться... Скажите, ваш муж любил играть?
- Да. Вы и это знаете? Стало быть… вы его знаете?
Дама в волнении вскочила с кресла.
- Ах, не мучьте меня, скажите скорее, он жив? Да? Этот самоубийца не он?
- Доктор, будь добр, приготовь, - быстро бросил Путилин.
Я понял, что это значит. Из аптечки, находящейся в кабинете моего друга, я вынул валерьяновые капли и поспешно накапал их в рюмку с водой. О, сколько раз мне приходилось это делать здесь, в этом помещении, видевшем столько слез, обмороков, потрясающих сцен...
- Сударыня, вы так взволнованы... выпейте капель. Это - мой друг, доктор... Он вам приготовил.
Г-жа Грушницкая начала пить, но подавилась. Очевидно, истеричный шар же подступил к горлу бедной женщины.
- Это почерк вашего мужа? - показал ей записку Путилин, закрывая последнюю строчку, где говорилось о намерении самоубийства.
- Да! - вскрикнула она.
И испуганно, жалобно-жалобно посмотрела на нас. Сколько ужаса, мук засветилось в этом взоре!
- Стало быть... стало быть… - пролепетала она и покачнулась.
- Увы, сударыня, будьте тверды, соберитесь с силами - ваш муж застрелился.
Я подхватил бедную молодую вдову.
Минутный обморок сменился жестокой, но и благодетельной истерикой. Я возился около нее, оказывая ей медицинскую помощь, а Путилин, не выносивший женских слез, нервно потирал виски.
- Эдакие сумасброды... этакое легкомыслие... Спустя немного, давясь слезами, Грушницкая поведала нам грустную историю, разразившуюся для нее такой потрясающей катастрофой, как самоубийство мужа.
- Все проклятый картежный азарт... Это он погубил мужа.
- Он сильно и давно играл?
- Как он играл, вы можете судить по тому, что в течение полутора лет он спустил три наших имения. Мы, ведь были очень богатые...
- А теперь?
- Теперь не осталось ничего, буквально ничего, кроме долгов. Мы с пятилетней дочерью - нищие.
- А скажите, госпожа Грушницкая, про какие чужие деньги он упоминает в своей предсмертной записке? Вам известно это или нет?
Несчастная женщина закрыла лицо руками.
- Боюсь думать, но предполагаю, что речь идет о деньгах сиротки Юлии Вышеславцевой, нашей очень отдаленной родственницы, девочки четырнадцать лет, опекуном которой он был назначен. О какой ужас! К довершению всего - еще позор, преступление, запятнанное имя.
Путилин с искренним сочувствием смотрел на вдову.
- Вы не знаете, где играл ваш муж?
- Нет. Он никогда сам ничего не говорил мне об этом, а мне тяжело и противно было расспрашивать.
- Ну-с, последний вопрос: на пальцах вашего мужа были кольца?
- Да, он всегда носил кольца, но особенно не разлучался никогда с двумя: одно - большой кабошон-изумруд, другое - опал, осыпанный бриллиантами.
- Вот и все... Тело вашего супруга должно находиться теперь в анатомическом театре. Торопитесь туда.
Грушницкая опять зарыдала.
- Дайте мне ваш адрес. Может быть, я сумею что-нибудь сделать для вас...
- Чем вы можете теперь мне помочь, господин Путилин, - подняла бедняжка глаза, полные слез, на Путилина.
И вскоре вышла из кабинета.
Не успела еще закрыться за ней дверь, как в кабинет вошел Статковский.
- Ну? - быстро задал ему вопрос Путилин.
Экс-шулер уныло покачал головой.
- Очень мало утешительного, ваше превосходительство.
- А именно?
- Ходят слухи, что в Петербурге действительно находится "варшавский гастролер" Сигизмунд Иосифович Прженецкий. Это король шулеров. Это звезда первой величины. Но где он пребывает, где играет, узнать об этом не удалось.
- Но его сообщники?
- Очевидно, он и от них держится в секрете. Як Бога кохам, он задумал один, без дележки, заработать десятки, сотни тысяч! Прошу верить, я с отвращением вошел в переговоры с несколькими мелкими "мастерами". В одном клубе я сразу заметил "чистую" игру такого господина. Я подошел к столу и сделал условный знак ему. Он побледнел и с испугом поглядел на меня. Кончив талию метки, он вызвал меня в другую комнату и спросил: "Наш?" - "Ваш", - ответил я. "А вот скажите, пан: где вы еще играете?" - "Больше нигде. Дела ничего не стоят". - "А как же говорят, что одного богача обыграли?" - "Не знаю. Може это пан-черт Прженецкий?"
Путилин расхохотался.
- Так и сказал: пан-черт?
- А то есть истина!
Путилин на секунду задумался, прошелся, потом круто остановился перед нами и сказал:
- Ну, господа, прошу покорно в мою гардеробную!
В комнате, находившейся рядом с его служебным кабинетом, хранились знаменитые "путилинские чудеса" по части поразительных, волшебных превращений.
Несколько шкафов были сплошь набиты костюмами, одеяниями всевозможного характера.
Тут рядом с мантией антихриста висел костюм трубочиста; там бок о бок с блестящим мундиром гвардейского полковника красовались отрепья нищего. Какая живая панорама похождений гениального сыщика!
Близ больших шкафов находились небольшие, со стеклами шкапчики, в которых были расположены парики, усы, бороды, накладки.
Два туалетных столика, на них все аксессуары грима: краски, пудра, белила, румяна, карандаши, щеточки...
Это была, по истине, удивительная лаборатория.
- Господа, позвольте мне теперь заняться вами.
- То есть как это? - удивился я.
- Очень просто. Ты и господин Статковский будете свитой сибирского золотопромышленника.
- А ты, Иван Дмитриевич? - вырвалось у меня.
- А я - им самим.
Какая, по истине, началась любопытнейшая работа! Исключительный талант Путилина по части метаморфоз сказался тут во всем блеске.
- Ты, доктор, будешь у меня плешивым во всю голову... Неугодно ли этот парик. Серые бакенбарды... Так, так... И толщинку... И этот вот сюртук... И эти брюки...
Быстро, ловко, поразительно умело он преображал меня.
- Ну-ка, полюбуйся на себя!
Когда я взглянул в зеркало, я не узнал сам себя: на меня глядел толстый, лысый старик.
- На, бриллиантовую булавку... Вот перстни...
Затем он принялся за Статковского.
- Вас, голубчик, помолодить надо... Вас-то особенно. Вы ведь будете моим руководителем. Поняли? Просвещать будете миллионера.
Появился широкий воротник, с отворотами; яркий, цветной галстук бантом; вычурный жилет...
- Черт возьми, чем вы не франт первой руки! - Рассмеялся тихим, довольным смехом гениальный человек. Мы оба с изумлением смотрели друг на друга.
- Да неужто это вы, пан доктор?
- Да неужто это вы, пан Статковский? - ответил я ему в тон.
- Ну, а теперь позвольте мне заняться собой! - весело проговорил Путилин. - Господа, идите в кабинет, я сейчас туда приду.
Прошло минут двадцать.
- Скажете, пожалуйста, господа, могу я видеть его превосходительство, господина Путилина? - раздался чей-то хриплый бас.
Мы обернулись.
На пороге кабинета стоял коренастый господин с черными волосами, густыми длинными бакенбардами "котлеткой" с одутловатым лицом. Видимо, он не дурак был выпить.
Одет был новый посетитель в коричневый фрак, белый жилет, белый галстук. Чудовищно толстая золотая цепь колыхалась на животе его.
- Мне-с по экстренному делу! - продолжал оригинальный гость.
- Войдите, господин Путилин сейчас будет здесь, - ответил я.
- А как же это ты, доктор, в моем кабинете, без моего разрешения посетителей принимаешь? - расхохотался господин в коричневом фраке.
Я только руками развел.
Это был Путилин.
ТАЙНОЕ КАПИЩЕ ВААЛА
К каменному особняку, находящемуся в Гусевом переулке, в то время не столь еще застроенному, как ныне, в довольно поздний ночной час подходили разные фигуры.
Если посмотреть с улицы, то дом казался или необитаемым, или спящим. Ни полоски света! Ни звука, ни шороха, ни проблеска жизни!
Высокая, массивная дубовая дверь хранила тайну странного обиталища неведомых существ.
Фигуры (были мужчины и женщины) подходили большей частью поодиночке к таинственным дверям и, после какого-то условного стука исчезали в недрах распахнувшейся двери, которая затем так же быстро захлопывалась.
Но если дом снаружи не подавал ни малейшего признака жизни, зато внутри он кипел, шумел, волновался. Более разительного контраста трудно представить себе.
Целый ряд комнат, убранных с кричащей роскошью дурного тона, были залиты светом канделябр, люстр и стенных бра.
Комнаты были переполнены гостями, одетыми элегантно и принадлежащими, очевидно, к хорошему кругу общества.
Правда, среди дам резко бросались в глаза разодетые черезчур ярко фигуры дорогих камелий - кокоток, но это трогательное слияние, по-видимому, не особенно шокировало чопорных петербургских матрон.
Да и не до того им было.
Во всех комнатах стояли карточные ломберные столы, на которых шла бешенно азартная игра.
Это было настоящее капище грозного бога Ваала.
Возгласы игроков заглушались шелестом бумажек, таинственно-мелодичным звоном золота.
"Бита!" - "Полторы тысячи?" - "Позвольте сначала получить..." - "Что же, вы мне не верите?" - "Господа, господа, не задерживайте талию... " Вокруг столов толпились зрители. Среди них были такие, которые уже успели все "спустить" и теперь с завистью и холодным отчаянием в воспаленных взорах жадно глядели на чужую игру, на чужое золото. Лица играющих были бледны, возбуждены. Переход от радости выигрыша к ужасу проигрыша, надежда, разочарование, злоба, ненависть, бешенство - все это составляло пеструю, разнообразную гамму.
Весь воздух этого тайного капища, воздух, наполненный запахом духов, табачного дыма, косметики и острого разгоряченного пота, казалось, был пропитан "золотой пылью", патологическим безумием цинично откровенного азарта. И дышать было трудно, почти нечем.
Сердце билось тревожно, руки дрожали, кровь бешенно бросалась в голову, мутя рассудок.
- Золото! золото! - проносился таинственный, насмешливый голос незримого духа.
Кого тут только ни было!
Рядом с блестящими офицерами гвардии терлись субъекты неопределенной профессии, с великолепными манерами, но, может быть, с клеймом каторжников на спине; там, около молодых купеческих сынков, играющих на деньги, захваченные из тятенькиных касс-выручек, вертелись "золотые мухи" Петербурга, золотящие свои крылья в притонах подобного рода; чиновники, проигрывающие свое скудное и жирное жалованье; биржевые артельщики; маклеры, "зайцы", альфонсы и даже служители искусств - актеры и актрисы.
Среди всей этой разношерстной толпы особенное внимание обращал на себя горбатый старый еврей с длинной седой бородой.
Он переходил от стола к столу, внимательно ко всему приглядываясь и прислушиваясь.
Почти с каждым гостем он перекидывался фразой, другой.
- Господин барон, что-то грустен, не играет. Почему?
- Я проигрался, Гилевич.
- Так возьмите у меня немного. Завтра отдадите!
- О, непременно! Спасибо вам! Честное слово!
- Так вот, пожалуйста.
И отводя в сторону барона, незаметно совал ему в руку депозитку.
- А вы что, милая барынька? - обращался старик-еврей к даме с красными пятнами от волнения на лице.
- Увы, ничего не осталось.
- Так отчего же вы не хотите принять услуг этого вот старца? Он ведь безумно влюблен в вас.
- Господин Гилевич, вы забываетесь. Я - честная женщина, я не торгую собою...
- Пхе! Честная женщина... Но разве вы сделаетесь бесчестной от того, что у вас станет больше денег? Смотрите, как набит его бумажник, вот он его раскрывает, сколько там денег...
И взор честной женщины, помимо ее воли, приковывается к бумажнику того, кто давно уж точит свои гнилые зубы на ее молодое тело.
Этот вездесущий и всеведающий старик еврей был хозяином тайного капища Ваала.
ПРИБЫТИЕ ЗОЛОТОПРОМЫШЛЕННИКА. РАДОСТЬ "ПОЛЬСКОГО МАГНАТА"
Было около двенадцати часов ночи. Оживление во всех комнатах нарядного игорного притона было необычайное. Игра шла на всех столах. Почтенный хозяин, Гилевич, довольно потирал руки.
Он стоял у окна и вел тихий разговор с высоким, худощавым господином типично польского облика. Темные, распушенные усы, маленькие бакенбарды на щеках, широкий воротник, большой галстук бантом, светло-клетчатые брюки и масса сверкающих камней на пальцах рук.
Что-то бесконечно хищное вспыхивало, сверкало в его больших глазах.
- Итак, ваше сиятельство, вы сегодня не играете? - спросил старик еврей.
- Не стоит, ваша светлость, - усмехнулся тот.
- А почему, Прженецкий?
- Игра мелкая, Гилевич. Не стоит рук марать.
- Еще бы! Поели такого огромного куша, который ты схватил на днях...
- Кажется, ты получил из него свою долю с лихвой?
Старик еврей прищурился.
- Но эта "лихва" пришлась мне за огромный риск доставить труп застрелившегося Грушницкого в гости. Ха-ха-ха! К самому дьяволу - Путилину. Видный малый! Он, наверное, не предполагал, что после смерти его душа попадет в пекло... сыскного ада, к Веельзевулу!..
На пороге комнаты появилась группа из трех лиц. Впереди стоял коренастый человек в коричневом фраке и белом жилете.
- Кто это? - тихо шепнул Прженецкий, гениальный шулер, Гилевичу, показывая глазами на вновь прибывших.
Гилевич удивленно ответил:
- Я сам не знаю. Эти субъекты в первый раз у нас.
И он с вкрадчивой, ласковой улыбкой на губах направился к необычным гостям.
- Изволите быть в первый раз у нас?
- Вот-те на! Конечно, в первый раз, милый человек! - трубной октавой загремел коричневый фрак. - Как же я мог быть у тебя раньше, когда я только что прибыл с моих золотых приисков, из Сибири?
И он расхохотался так, что играющие неподалеку вздрогнули.
- Золотопромышленник, владелец Атканских золотых промыслов, слыхал может? Рухлов Степан Федулыч. А ты, мил человек, кто будешь?
- Я-с? Я-с, господин Рухлов, Гилевич Абрам Моисеевич. Я владелец этого помещения.
- Этой вертушки? Ну, будем здоровы!
И "коричневый фрак" - это был, как вы уже можете догадаться, Путилин - протянул старику еврею свою руку.
- А... а скажите, пожалуйста, достоуважаемый господин Рухлов, как вам удалось попасть сюда, к нам?
Глаза содержателя игорного притона - "мельницы" пытливо впились в глаза лжезолотопромышленника - гениального сыщика.
- Это ты, стало быть, насчет пароля вашего? - А-ха-ха-ха! - опять громовым голосом расхохотался Путилин. - Скажи, пожалуйста, какая мудреная штука: да нечто мало людей знают, что на вопрос: "Кто идет?" надобно отвечать: "Крылья машут!" Э, миляга, у нас, в Иркутске, тоже немало таких мельниц понастроено. Играть-то мы любим, штуки все эти отлично понимаем. И для того, чтобы, значит, попасть к тебе на игру, вовсе не надо быть Путилиным.
Я увидел, как при этом слове вздрогнули и еврей, содержатель притона, и господин с польской наружностью, стоящий неподалеку от нас.
Признаться, вздрогнул и я. "Путилин!" - он произносит здесь, в этом страшном притоне, где всякие преступления возможны, свое имя! Что за поразительная смелость, что за безумная бравада, что за непоколебимая вера в свой талант, в свой гений!" - молнией пронеслось у меня в голове.
- Хе-хе-хе, - принужденно рассмеялся старый еврей. - И вы про Путилина слышали? Ну, навряд ли он попадет сюда.
- Да и что ему тут делать? Здесь, чай, народ не грабят. А? - добродушно расхохотался Путилин.
- Помилуйте-с, как можно. Здесь игра благородная, обмана не бывает.
- А только я думаю, что игра-то у вас мелкая, игрочишки, поди, вы все больше, а не игроки. Вот у нас, в Иркутске, игроки настоящие, крупные. Я, признаться, мелкой-то игры не обожаю.
- Бывает и у нас игра на сотни тысяч, - усмехнулся содержатель игорного притона.