Был красавец один, офицер молодой,
офицер молодой, офицер удалой.
Полюбил он красавицу всею душой,
всею душой до доски гробовой!
Поженились они... А уж скоро жена
изменила, проклятая, мужу она!..
Прежде чем с милым своим убежала,
Мужа обкрала и здесь зарывала.
После хотела сокровища взять,
Чтоб с полюбовником вволю гулять.
Поет страшный призрак. Нудно, жалостливо... Холодный пот выступил у меня на лбу. Вдруг призрак выпрямился, насторожился. Чего он испугался? Уличный шум еле слышно донесся сюда в эту старую дряхлую башню.
¾ А-а?! Караулят меня? Не хотят, чтобы я достал заповедный клад? О, подлецы, я вас перехитрю! Я покажусь вам, как страшный грозный призрак, стерегущий склепы, башни. Вы побледнеете, вы затрясетесь от ужаса! Ха-ха-ха-ха!.. Я спасу мое сокровище от вашего нашествия!
Высокий призрак "Петр Великий" бросился к стене. Он продолжал петь безумным голосом свою песню:
Но муж обманутый не дал гулять:
В башне, ах, ночью стал поджидать.
Деньги найду я, что скрала жена,
И надо мною будет качаться она.
¾ Наверху, на болту... Повешу, повешу! - и с обезьяньей ловкостью, точно сомнамбула, призрак стал карабкаться по стене.
Минута - и он достиг окна. Вскарабкался - и через окно выскочил на крышу.
¾ Ну, теперь пора! - возбужденно проговорил Путилин, выходя из своей засады.
Я еле переводил дух. В. был в таком же состоянии, что и я.
¾ Видели вашего страшного призрака, коллега? - насмешливо обратился Путилин к В.
¾ Вы бог сыска, дорогой Иван Дмитриевич! - заплетающимся языком пробормотал он.
Путилин пошел к стене.
¾ Ради Бога, Иван Дмитриевич, да неужели ты хочешь лезть за ним? - воскликнул я, страшась за участь моего гениального друга.
¾ Как видишь, - усмехнулся Путилин и вскарабкался на стену.
¾Но ведь это безумный риск, Иван Дмитриевич! - поддержал меня В. - Мало ли что может там случиться, на крыше?
¾ Что бы ни случилось, я не имею права оставлять безумца на такой огромной высоте. Спускайтесь вниз, голубчик. Берите тех людей, которых я оставил в проезде башни, захватывайте лестницу и сейчас же идите все сюда. Лестницу поставьте у окна. На верхней ступеньке пусть стоит кто-нибудь в случае, если понадобится подать мне помощь и взять призрака.
Путилин полез по стене и, подобно страшному духу Сухаревой башни, быстро выскочил из окна.
Ночь была на редкость светлая, лунная.
И вот тут-то случилось то, что повергло людей еще в больший ужас.
Теперь они увидели на башне не одного, а двух призраков!
Тот, первый призрак "Петр Великий" стоял, держась одной рукой о крышу башенки, а другой - подбоченясь. Поза была вызывающе-горделивая. Бледное лицо с безумно горящими глазами кривила страшная усмешка.
¾ Проклятье! Я, я перед вами! - шептал призрак.
Но второй призрак был в диковинку. Он стоял за выступом башенки. Весь в черном, с седыми бакенбардами.
¾ Господи... Господи, сохрани, помилуй! - в ужасе шептали москвичи, случайные зрители страшного видения.
Нога Путилина поскользнулась. Этот легкий шум был услышан "Петром Великим". Он порывисто обернулся и на одно мгновение как бы застыл, замер. Но это было именно только одно мгновение.
В ту уже секунду яростный вопль бешенства вырвался из груди безумного человека.
¾ А-а? Пришел? Нашел? Подкараулил?! Ты, злодей, отнявший у меня жену... клад? Я... я рассчитаюсь с тобой!
И он бросился на Путилина, полный бешенства, ярости. Путилин, сохраняя все свое хладнокровие, вступил в борьбу. Внизу на площади слышался испуганный рев голосов.
¾ Смотрите, смотрите на башню! Что там делается! Что там делается!
А делалось там действительно нечто страшное: два "призрака", крепко сцепившись, боролись не на живот, а на смерть.
"Петр Великий" стремился сбросить с крыши Путилина.
¾ Ко мне! На помощь! - прогремел голос изнемогавшего Путилина, от непосильной борьбы с обезумевшим человеком. По лестнице уже карабкались люди во главе с В. И вовремя: еще секунда, и Путилина не стало бы. Все бросились по скользкой крыше к борющимся и оттащили сумасшедшего, крепко связав его веревками.
¾ Га-а-а! - хрипло вылетали у него бешеные выкрики.
Триумф Путилина был полный.
¾ Как вы дошли до ключа, Иван Дмитриевич? - спрашивали мы все великого сыщика.
¾ По своей "кривой", друзья мои. Когда я услышал о привидении на Сухаревой башне, мне вспомнилась легенда о том, что в башне зарыт клад. Осмотр башни подтвердилмое предположение: в полу и стене были раскопки. Вопрос был только в том, кто его домогается. Из числа исчезнувших я остановился на сумасшедшем Яновском. Здоровый человек не стал бы проделывать такого маскарада. Остальное вы знаете. Больная фантазия помешанного переплела чистую легенду о зарытом кладе с собственной трагедией.
ПЫТКА ИВАНА ГРОЗНОГО (IV)
ЛЮТЫЙ ПОМЕЩИК
Судьба забросила Путилина в имение его дальних родственников, Х., в Н-й губернии.
Я настойчиво советовал моему талантливейшему другу несколько отдохнуть после его непрерывных трудов.
- Друг мой, не будет ли это роскошью? - улыбался Путилин.
- Ты считаешь, Иван Дмитриевич, отдых роскошью?
- Что поделаешь... Я, как тебе известно, не принадлежу самому себе.
- Но ты рискуешь не принадлежать никому, кроме Нирване, если будешь так форсить своим здоровьем. Не лучше ли немного отдохнуть, собраться с силами?
Он внял моим увещаниям и мы очутились в имении Х.
- Веди растительную жизнь. Пей молоко, собирай грибы, а главное - не думай!
Путилин усмехнулся.
- Так-таки ни о чем?
- Ни о чем. Я знаю, дорогой Иван Дмитриевич, твою непоседливость, ты и в мирно шумящих соснах готов видеть следы страшных преступлений.
- А ты, доктор, вполне убежден, что здесь, в этих окрестных поместьях, все благополучно?
- Да ни о каких разбоях не слышно. Вообще, ты можешь, мой знаменитый друг, хоть на короткое время забыть свою знаменитую "кривую".
- "Знаменитый" и "знаменитую"... Гм... гм, - усмехнулся Путилин. - Ты говоришь это так уверенно...
Кормили нас как на убой. Цыплята, молодые двухнедельные барашки, жирные "полотки", всевозможные соления, варения, настойки.
- Скучно, - сказал мне как-то великий сыщик.
- Почему? Посмотри, как дивно хорошо кругом. В огороде чудесный запах овощей: как пахнет укроп; какая завязь огурцов; как алеют и синеют головки мака. Какая красота разлита во всем, повсюду!
- А кто знает, доктор, может быть в этой благодатной природе кто-нибудь плачет, тоскует.
Мысль моя о мозговом переутомлении Путилина получила реальную окраску.
"Ну, разумеется, он - переутомился. Ему во всем чудятся ужасы преступлений, злодейств".
На пятый или шестой день нашего пребывания в имении Зеленые лужки, принадлежащем Х., Путилин обратился ко мне.
- Итак, все спокойно?
- Все.
- И в этом ты твердо уверен?
- Полагаю. Думаю. Убежден.
- Подойди ко мне!
Я с живейшим любопытством подошел к моему великому другу.
- Смотри прямо!
Голос его зазвенел знакомой мне резкостью.
- Куда?
- Все прямо. Видишь ли ты там, вдали, красивую усадьбу, расположенную в лощине?
- Вижу.
- Ты не знаешь, кому она принадлежит?
- Откуда я могу это знать? Я первый раз в этой местности...
Я пристально, сильно заинтересованный, впился взором в эту усадьбу.
Большой, белый каменный дом.
Он выдается из парка, густого, тенистого, которым, словно кольцом, охвачен.
- Это недалеко отсюда. Всего с полверсты. Прекрасно. Дом, как дом. Усадьба, как усадьба. Дальше-то что?
Гениальный сыщик чертил палкой по песку.
- Там, доктор, дьявол живет… - тихо пробормотал он.
- Как дьявол?
- Очень просто. Там живет лютый помещик...
- Почему "лютый", отчего ты называешь его дьяволом?
Я во все глаза глядел на знаменитого сыщика. А утро было на редкость хорошее: в воздухе немолчно звучала песнь птиц, к которой робко, несмело примешивался стук травяных кузнечиков.
- Тюи-тюи... Ку-у-ку! Ку-у-ку!.. Тюи-тюи..
- Ток-ток-ток... Чик-чик-чик. Природа справляла свой великолепный пир. Гимн ее несся к тому бездонному небу, где жаворонки купаются в синеве воздуха и где они так сладостно поют.
Путилин выпрямился.
- Слушай. Сегодня поутру ко мне пришел крестьянин этой проклятой усадьбы. Она принадлежит...
- Кому?
- Не догадываешься?
- Нет.
- Она принадлежит богатейшему дельцу из "потомственных русских дворян", награбившему деньги и решившемуся отдохнуть на "новой земле". Это Ехменьев - барин хоть куда. Он женат... Одна дочь от прежней жены в пруду утопилась.
- Но при чем же здесь ты, Иван Дмитриевич?
- Слухом земля полнится, доктор. Крестьянин - он арендует у барина хуторок один. Как его угораздило узнать, кто я, - не знаю, знаю только, что он мне поведал историю. В лицах, в подлинных диалогах я ее изображу тебе.
- Батюшка, ваше превосходительство, спасите!
- Кого? Что? Почему?
- Лютый помещик живет у нас. Нас всех в кабалу взял. Ты ему и так, и этак работай.
- Кто же он?
- Ехменьев. И-и, зверь, одно слово! Шкуру дерет с человека.
- А чем же?
- А чем попало. Бьет мужика, который ему задолжался, а сам таково гневно кричит: "Будете с... с-ны... понимать теперь, как на волю стремиться?! Мы, божьей милости, отцов ваших на конюшне драли, а вы - о свободе возмечтали?! Бить вас! Всю дурь выбить из ваших хамьих костей".
- Да это еще что... Мы, значит, привыкли, чтобы нас били. А вот как он супружницу свою мучает.
- Ты, доктор, понимаешь, что я насторожился.
- Как же мучает он супругу свою? - спрашиваю его.
Ухмыляется он.
- Вот до чего ревнивый черт - не приведи Господи! Одно слово - зверь лютый! Не только к господам ревнует, к парню каждому. А барыня Евдокия Николаевна - хо-ро-о-шая барыня, не только лицом, а прямо, можно сказать, обхождением всем. Уж она, голубка, никого не обидит, никого без внимания не оставит. А он, постылый, мучениям ее придает.
- Каким же таким мучениям?
- А вот на глазах ее бить, драть, сечь велит Ирод великий тех, значит, кого барыня любит. Держит ее, а сам кричит своим палачам: "Растяни, всыпь до последней кожи! Пусть полюбуется!" Сомлеет, это, барыня, дух в ей от жалости сопрется.
- Подлец ты, самый настоящий подлец! И что ты это делаешь? Ведь кровь их, мужиков, на тебе, проклятом, отольется!
Хохочет только лютый помещик.
- Жалко?
- За тебя стыдно...
Путилин в волнении прошелся по саду.
- Ты понимаешь теперь, что рассказал мне крестьянин?
- Понимаю, Иван Дмитриевич.
- И ты... ты полагаешь, что я могу оставить это дело без расследования? Я, стало быть, должен быть немым свидетелем того, как лютый помещик будет предавать мучениям, издевательствам всех, вплоть до своей горемычной жены?
Что я мог ответить благороднейшему человеку? Борьба во мне происходила: с одной стороны, мне дорого было его здоровье, с другой, - я чувствовал, что он глубоко прав. Разве не было необходимо расследовать и, главное, пресечь, зверства лютого помещика? Это был зверь, по-видимому.
Когда мы заканчивали наш разговор, к нам подошел высокий, рослый господин с толстым лицом, обрамленным густой каштановой бородой.
- Позвольте представиться, соседний помещик Евграф Игнатьевич Ехменьев.
И он протянул мне руку.
Как-то невольно, я отшатнулся. Противно было пожимать руку подлецу.
Путилин выразительно поглядел на меня. Это был особенный, путилинский взгляд.
- Вы-с, господин Ехменьев? - чрезвычайно ласково и любезно спросил гениальный сыщик, находившийся "на отдыхе".
- Я-с.
- Я очень, очень рад познакомиться с вами. Это доктор мой, ипохондрик, нелюдим.
Подходили члены семьи Х.
- Нашли нашего великого, непобедимого? - смеясь, спрашивал сам Х., обращаясь к Ехменьеву.
- Орла видно по полету! - расхохотался лютый помещик деланным смехом.
- А ястреба - по когтям?
И когда Путилин это произнес, Ехменьев вздрогнул.
- Почему вы называете меня ястребом, ваше превосходительство?
- Это я в ответ на ваше птичье сравнение, вы меня - орлом, я вас - ястребом.
- Тюи-тюи-тюи!..
- Чок-чок-чок!..
Прозрачной дымкой окутывается старинный, барский сад. Пахнет левкоями, резедой, настурциями.
Ночь, благодатная летняя ночь, полная особой, нежной прелести, уже спускает свой полог над полуспящем имением.
В кустах прибрежных влюбленно
Перекликались соловьи...
Я близ тебя стоял смущенный
Томимый трепетом любви...
Из окна барского дома, где все полно стародворянскими традициями, доносятся аккорды рояля.
И эту прелестную песнь весне поет милый, нежный, серебристый голос.
Путилин подошел вплотную к Ехменьеву.
- Я влюблен в вашу усадьбу. Как мне хотелось бы осмотреть ее поближе.
Ехменьев - это была еле уловимая секунда - пристально поглядел в глаза знаменитому отдыхающему сыщику и насмешливо ответил:
- Мой дом к вашим услугам, Иван Дмитриевич.
- Спасибо! Ваша роща мне так нравится... И эти огни... И эта чудесная дорога...
"Врешь!.. Не того добиваешься... " - донеслось за меня бормотания соседа-помещика Х.
Я поспешил сообщить это моему благородному другу.
- Смотри, Иван Дмитриевич, ты раскрыл карты.
Путилин, прислушиваясь к пению какой-то ночной птицы, как бы рассеянно ответил мне:
- Мы узнали друг друга.
- Как так? Ведь ты друг и родственник Х., он сам - помещик.
В друге и родственнике Х. он разгадал другого Путилина. Того Путилина, который до сих пор старался по мере сил и возможностей приносить пользу униженным, оскорбленным, истерзанным. Итак -борьба объявлена. Посмотрим, кто кого победит.
"ЛЕСНОЙ ЦАРЬ". "ЭЙ, ЛОВЧЕГО СЮДА!"
Окутанный дымкой лесного тумана, стоит заповедный лес. Спит он своим заколдованным сном. Лишь изредка его сон нарушают резкие звуки... О, не шутите с ними: это особенные звуки, звуки ночи!.. Прокричит птица, раздастся шелест чьих-то огромных крыльев, кто-то как-будто заплачет, кто-то засмеется...
Ой-ты, Лада, Лада,
Заповедный лес!..
Темнее тучи мчится Ехменьев к усадьбе:
"Кто выдал? Кто - проклятый? Этому - я бы кол осиновый в глотку забил! Учуял... разнюхал... Ведь он - не человек, а черт. Кто еще его борол?.." Хлещут ветки всадника Ехменьева, словно Авессолома, по лицу.
"Убью! Шкуру спущу. Только бы добиться, только бы вызнать!"
Гневен, лютен прискакал он к усадьбе.
А его, конечно уже ждут. Уже стоят, выстроившись, те рабы - "худые людишки", которые под ударами плетей готовы целовать его загаженные стремена. И он прошел в свой барский дом (ибо барство свое он почитал только по записи в шестую бархатную дворянскую книгу).
И когда он вошел, то крикнул:
- Эй, ловчего Сергуньку сюда!
Несколько минут прошло.
И вырос перед барином "холоп верный".
- Где жена? - заскрипел зубами Ехменьев.
- В опочивальне своей.
У Ехменьева было принято выражаться по-старинному с соблюдением стиля и колорита чуть ли не Домостроя.
- Скажи ей, туда иду. К ней. Пусть приготовится. Меня жди!
А сам думушку думает.
"Неужели? Да неужели?"
Вот и она, эта красивая, большая спальня.
Навстречу Ехменьеву робко поднялась молодая красивая женщина, жена его.
С ненавистью во взоре встретила она грозного мужа-палача.
- Здороваться вам не угодно? - Говорит, а сам кривится от бешенства.
- Мы виделись уже с вами, - сухо ответила Ехменьева.
- Так-с... А вот спросить мне надо вас кое о чем.
- Пожалуйста, спрашивайте.
- Скажите, это вы изволили нажаловаться на меня знаменитому Путилину?
- Что такое?
- То, что слышите.
- Какому Путилину? Я даже не знаю, кто это такой.
- Будто бы? Так, стало быть, не вы? Вы никого не посылали к нему в имение Х.?
- Вы или пьяны, или с ума сошли! - негодующе гневно вырвалось у нее.
- Хорошо-с... Мы еще побеседуем с вами.
Лютый помещик вышел и прошел на свою половину.
- Сергунька! Меду стоялого, живо!
Любимый ловчий, как верный пес, зарадовался.
Он знает, что если дело начинается с меду, то быть великой потехе-попойке.
И радуется этому лукавый, кровожадный раб, прошедший всю ехменьевскую науку, ох страшна она, эта наука!
- Слушай, Сергунька! Слушай меня внимательно. Надо нам с делом одним покончить.
- С каким-с?.. - рабски склоняется ловчий.
- Не догадываешься?.. А?..
Грозен голос, да и ответ страшен. Знает он, о чем речь ведет Ехменьев... Ну, конечно, о барыни... Не в первый раз заводит об этом разговор он. А только жуть берет, робость, страх.
"Страшное, ведь, дело... И в ответе, случись что, ты первый будешь".
- Слушай же, Сергунька. Жил-был царь Иван Васильевич Грозный, - начал Ехменьев, хлебывая мед стоялый из золотого кубка. - И грозен он, правда, был, но и велик... Так вот, однажды, пришла ему на ум мысль: можно ли убить человека так, чтобы следов насильственности не было? Думал он, думал... Надоели ему обычные казни: и смола, и олово, и печь огненная... И придумал он особенную пытку... Запытаешь человека, умрет он, а следов никаких не видно.
- Какая же такая казнь, пытка эта? - спросил любимец помещика-палача.
- А удумай! Ну-ка?
Отрицательно покачал головой ловчий.
- Где же мне, глупому, задачу такую мудреную решить... Задумался на секунду Ехменьев.
- Девок или баб наших, Сергунька, многих знаешь?
Усмехнулся противной, развращенной улыбкой Сергунька.
- Есть тот грех, благодетель...
- Кто из них чего особенно боится? Не знаешь?
Невдомек ловчему-любимцу, о чем спрашивает барин.
- К-ха, - усмехнулся он. - Мало ли чего они боятся.
- Ну, а...
И склонив свое барское лицо к лицу своего верного холопа, Ехменьев начал ему что-то подробно объяснять.
- Боятся?
- Ох, как еще благодетель!..
- А кто особенно боится?
Хихикает опять ловчий, верный участник барских оргий.
- Да Варвара...
- Девка? Молодуха?
- Молодуха.
- Ну, так вот что, Сергунька: сегодня ночью мы устроим пробу. Понял?
- Как не понять...
- Доставь ее. Скажи, барин требует. Жалко тебе ее?
- Да я... Господи... для вас-то!