- Что случилось? - кинулась к ней Дежкина. - Илья ушел?
Федор тактично испарился в свою комнату.
Лина ткнулась лбом в оконное стекло.
- Ничего не случилось… Ничего не получилось…
- Что не получилось?
- Ничего. Он хороший, мне с ним было бы легко, спокойно… А с Виктором наоборот… Только я не могу. Понимаете, милая вы моя Клавдия Васильевна, не получается…
Клавдия приобняла ее за плечо.
- Я по утрам, пока молоко пью, люблю в окно смотреть, - сказала вдруг Лина. - Как люди на работу идут. Как детишки бегут в школу, как машины отъезжают…
- Ой, Лина, перестань, - попросила Клавдия, - я сейчас разревусь…
"Нет, не нужен нам этот Илья, - подумала Клавдия. - Но и Чубаристов ни к чему…"
21.31–22.56
Так получилось, что в последние дни мысли Клавдии пересекались где-то в ноосфере с чужими, как пересекаются в ночи трассирующие пули из враждующих окопов. О Дежкиной думал Виктор Сергеевич Чубаристов.
Он действительно знал Клавдию давно. Еще с университета. Она рано выскочила замуж, хотя до этого был у них мимолетный роман. Так, ничего серьезного. Пару раз переспали. Для Виктора подобные романы пролетали незамеченно. Любовниц он ухитрялся быстренько перевести в разряд подруг. Они потом писали за него рефераты, конспекты, даже готовили ему и обстирывали, надеясь, видно, вернуть расположение его мужественного сердца. Но Виктор, принимая заботу как должное, никогда не возвращался к прежним отношениям, и женщины постепенно или отходили от него, или действительно на всю жизнь оставались друзьями.
Клавдия никогда даже намеком не дала понять Виктору, не говоря уж об окружающих, что питает к нему что-то большее, чем профессиональное уважение. После их негромкого расставания - как отрубило. Она была с ним ровна, приветлива, уважительна, но не более. Виктора это вполне устраивало.
По карьерной лестнице поднимались вместе. Виктору подъем давался легче, хотя Клавдия не уступала ему ни в профессионализме, ни в дотошности, но - женщина! И с некоторых пор Виктор решил, что да, все правильно - он лучше, мудрее, опытнее, - и стал на Клавдию смотреть чуть свысока. И так было до последних дней.
Первый раз она задела его, когда точно предсказала результат кавалерийского налета на Израиль. Виктор по привычке не внял ее предостережениям, а оказалось - как в воду глядела. Шутками-прибаутками он тогда как-то отвел так и готовое соскочить с Клавдиных уст напоминание: а помнишь, я говорила?
Во второй раз - серьезнее. Этот чертов сибиряк… Нет, Виктор не испугался. Чего ему бояться? Просто Клавдино любопытство становилось чреватым. Конечно, ей не помешать делу, силенок не хватит, но ведь нервов попортит, дура…
Лучшим средством от хандры Виктор считал веселое любовное приключение. Благо недостатка в них не было. Но иногда вдруг просыпались какие-то совсем уж ненасытные потребности.
И тогда он изменял правилам - звонил старым своим подружкам. Многие сразу же вспоминали его, были рады встрече. Но кое-кто уже успел выскочить замуж или обзавестись новыми кавалерами. Это Виктора не смущало. Он легко вычеркивал из своего блокнота ставшие ненужными телефонные номера и тут же набирал новые.
Еще давно, когда он только учился на юрфаке, был у него дружок Валерка Бобков. Парень был красив и богат. И как-то так случилось, что с Чубаристовым они задружились. Собственно, это Валерка разбудил в совсем молодом тогда Витьке Чубаристове азарт ходока.
Он появлялся под вечер в общаге, деловой, симпатичный, и кричал с порога: "Витька, девчонки мерзнут! Пожалей их".
Чубаристов опрометью собирался, они садились в Валеркин белый "москвичок" и отправлялись "на охоту".
О! Это был целый ритуал. Охота на девчонок! Это был пир авантюры, смелости, изобретательности, обаяния и психологии…
Как-то Валерка сказал:
- На кой черт мы учимся? Если за пять лет не придумаем какого-нибудь безотказного выстрела, чтобы уложить девчонку. На хрен нам такая учеба?!
И они напрягли свои молодые веселые мозги и придумали фразу, которая срабатывала в девяносто девяти случаях из ста.
На первый взгляд фраза звучала довольно просто: "Барышня, а что, если я попробую пригласить вас на студенческую вечеринку?"
Примитив, скажет кто-то? Не торопитесь, вслушайтесь, оцените всю тонкую игру.
Во-первых, обращение - "барышня". Этакое старомодное словечко, в котором московская фифочка сразу уловит и оценит юмор. А лимитчица юмор не уловит, зато она зауважает себя и галантных кавалеров, называющих ее так красиво. Первым же словом сделано не так уж мало.
Дальше. "А что, если я попробую пригласить вас?.."
Слышите, я не нахал. Я скромный человек. Я еще немного и раздумываю даже, не очень-то для меня привычно знакомиться на улице. Да я еще с вами и советуюсь! Доверительности ищу.
Опять в десятку.
И дальше - "на студенческую вечеринку".
Студенческая вечеринка… Что это такое? Что-то ужасно романтическое, веселое, молодое, задорное, передовое. А с другой стороны - и переспать можно. Словом, студенческая вечеринка - понятие притягательное и завораживающее.
Все?
Нет, не все. Сама фраза: "Барышня, а что, если я попробую пригласить вас на студенческую вечеринку?" - предполагает "остроумный" ответ барышни: "Попробуйте…"
Вот теперь скажите - правда, отличная фраза?
Даже если вы не согласитесь, это не имеет никакого значения: опыт показал - отличная.
Конечно, одна только фраза сама по себе никакой роли не сыграет. Ее надо подать. Все зависит он первого движения. Проходящую мимо девушку, делающую вид, что до вас ей нет никакого дела, надо остановить не рукой, перегородить ей дорогу не своим телом. Надо зачаровать ее первым же словом: "Барышня…"
Оно должно прозвучать в меру деловито, в меру нежно, в меру властно (да-да, обязательно властно!), в меру обещающе.
Если после первого вашего слова девушка не остановилась - все, плюньте, не пытайтесь снова. Не догоняйте, не повторяйте, не теряйте лица.
Но если она остановилась - не торопитесь. Посмотрите ей прямо в глаза. Красиво посмотрите. Чуть отрешенно, чуть устало… Теперь вам надо закрепиться. Надо привязать к себе ее внимание. Начав говорить, делайте длинные, многозначительные паузы. Самое главное вы скажете ими.
Вы будете видеть, как лицо девушки из недоуменного и даже чуть-чуть раздраженного - чего привязался? - становится поначалу просто внимательным, потом заинтересованным, потом загадочным, снисходительным и, наконец, умиленным.
"Ну, попробуйте", - говорит она.
Говорит! Говорит!
А дальше - дальше уже дело простое. Девушку "добивает" машина, веселые ваши разговоры, симпатичный друг…
Да, здесь тоже важно ничего не испортить. Не переусердствовать. В какой-то момент вдруг забудьте о вашей спутнице и обсудите с другом какие-то важные дела - скажем, поездку в Академгородок или участие в первенстве города по вольной борьбе. А потом снова - не жалейте комплиментов.
Высшим пилотажем считалось у Чубаристова и его друга уложить девчонку в постель без выпивки. На одном обаянии, на одном юморе, на одной любовной игре.
Кстати, надо заметить, что психологически это намного проще. Как только девушка видит на столе батарею бутылок, она настораживается, замыкается, с ней труднее "работать". А в трезвой компании она расслабляется. И все происходит естественно.
Для Виктора с некоторых пор это превратилось в некое подобие наркотика. Он уже вечера не мог прожить без "охоты". Если у Валерки появлялись какие-то дела, Виктор один выходил к метро - самое людное место - и "стрелял".
За пять лет учебы, может быть, набрался бы только месяц, когда Чубаристов ночевал один.
Вы спросите - что, неужели ни одна из девчонок не понравилась ему настолько, чтоб он остановился?
Почему же? Пару-тройку таких Виктор встретил. Он брал у них телефон, он звонил им, они назначали встречу. Но все теряло уже радость легкости и моментальности. Начинались выяснения отношений, любовные муки, ревность, ограничение свободы, а Виктор этого не любил. Тратить себя на эту скуку надоедало.
Проверка девушек на сопротивляемость стала для Чубаристова и его друга своеобразным исследованием, этакими лабораторными опытами. Уж чего они только не придумывали. Просто уложить девушку в постель казалось им уже неинтересным. Надо было искать новые рискованные приключения. Ну, рискованные, понятно, до определенного предела: ни разу они не заманили малолеток, никого не насиловали. Этого и не нужно было. Удивлялись даже - как это насиловать, если можно уговорить.
Но студенческие годы закончились. Работа затянула так, что не продохнешь, на вечерние приключения времени не осталось, да и не солидно это было теперь.
Виктор стал вести более уравновешенную жизнь. Но страсть к "охоте" не пропала. Теперь он искал другие пути и находил их довольно просто.
Как он относился к женщинам?
Нет, нельзя сказать, что он их презирал. Презирать можно кого-либо достойного презрения. Чубаристов женщин держал скорее за предметы. Красивые, изящные, дорогие, изысканные предметы. Он отказывал им в одушевленности. Он относился к ним просто и по-хозяйски, как относятся к любимому креслу. Даже если это кресло вдруг сломалось, ты же не станешь рубить его топором, жечь и пилить. Ты не станешь с ним ругаться и выяснять отношения. Ты его просто выкинешь.
Сегодня Чубаристов отправился к давней своей знакомой. Мужа этой женщины он когда-то подвел под расстрел. Дело было довольно шумное - хищение в особо крупных размерах. Там еще и валюта была, золотишко, бриллианты… Словом, шлепнули хлопца. А покровители у него были - ого-го! Имена Гейдар, Галина, даже Леонид Ильич только и мелькали на каждой странице дела. Виктор Сергеевич понимал, чем ему это все грозит. Но нашелся вдруг какой-то неизвестный покровитель, следователя перестали таскать на разные ковры к разным начальникам, он благополучно завершил дело и только потом понял: под Брежнева в то время копал Андропов. Скорее всего, он Чубаристова и покрывал.
А жена главного подследственного стала любовницей Виктора. Нет, он ее не заставлял. Не шантажировал, не пугал. Она действительно была чиста.
Но странной она была. Очень странной. Пожалуй, это была единственная женщина, которую Чубаристов побаивался, не говоря уж о том, что ее он, конечно, за предмет не держал.
Она Виктора Сергеевича откровенно ненавидела. Называла цепным псом, ментовским ублюдком, заплечных дел мастером, чернью, плебеем, высмеивала и его костюм, и его прическу, и его словечки, и образ его мыслей.
Таким холодным, просто-таки ледяным душем она встречала его каждый раз. И Чубаристов зарекался встречаться с ней снова, но проходило какое-то время, и он набирал ее номер телефона. Редко когда она снисходила до встречи с ним, но все-таки снисходила. Сегодня как раз был такой случай.
- Ну входи, чего стоишь. Да не разувайся, что за деревенские привычки! Да у тебя, наверное, и носки три дня не стираны.
- Нет, почему? Свежие, - оправдывался Чубаристов.
- Есть хочешь?
- Нет. Сыт по горло.
- Ты еще рыгни для убедительности, - подсказала она. - Ну чего пришел?
- Так, повидаться. Давно не виделись…
- Всего два месяца. Думаешь, у меня за это время хвост вырос?
-Тебе бы очень пошел пушистый котячий хвост, - мягко улыбнулся Чубаристов.
- Пошляк, - сказала она. - Во-первых, кошачий, а во-вторых - пошляк.
Чубаристов сел на краешек стула.
Что влекло его к этой женщине? Что заставляло с настойчивостью мазохиста приходить сюда еще и еще? Ведь остальных, куда более красивых и молодых, Чубаристов забывал легко.
И что ее заставляло принимать убийцу собственного мужа?
- Ну, сколько черепов обглодал за это время?
- Ни одного.
- Вегетарианец. А скольких в яму посадил?
- Тоже - ни одного.
- Дай-ка гляну, у тебя крылышки не проросли? Чем же ты свою душеньку тешил все это время?
- Я в Израиль вот ездил, - почему-то виновато сказал Виктор Сергеевич.
- Грехи отмаливал?
- Нет, так, по делу…
- "По делу"… - передразнила она. - Неужто про баб забыл?
- Не забыл, - честно сознался Чубаристов.
- Так-то лучше. Знаешь, хиппи, которых ты ненавидишь всей своей ублюдочной душонкой, как раз и говорят: любите, спаривайтесь, в это время вы хоть никого не убиваете. Ты у нас хиппи становишься?
- Может быть… - улыбнулся Виктор.
- Кофе хочешь?
- Кофейку - с удовольствием!
- Слушай, ты эти свои "кофейки", "водочки", "колбаски" оставь для своих мордатых князьков. Как их там - горпрокуроров, генералов, депутатов… Что это вы все к еде такие ласковые? А к людям - грубые. Пей. Только в блюдце не наливай. А то меня стошнит.
Чубаристов стал отхлебывать из тонкой чашки пахучий напиток.
- А ты как живешь?
- Я живу хорошо. Я здорова, весела, бодра.
- Как на работе?
- Сорок девять.
- Что - сорок девять?
- А что - как? Тебя интересует моя работа? Я клерк. Дебет-кредит, как говорят наши лимитчицы. Тебе рассказать про дебет?
- Нет, я просто так.
- Слушай, Чубаристов, я всегда удивлялась твоей способности разговаривать ни о чем. Как ты там своих бедных уголовников раскручиваешь? Тоже про пустяки спрашиваешь? Ты же небось четкие вопросы им задаешь - когда, кого, сколько раз, за что?
- Но ты не уголовница.
- Правда? Ну, я надеюсь, ты лучше знаешь, Порфирий Петрович.
Кто такой этот Порфирий Петрович, Чубаристов не знал. Достоевского он когда-то проходил в школе, но уже, конечно, все перезабыл.
- Впрочем, тот был тонкий человек, - язвительно заметила она.
Потом наступило молчание. Чубаристов знал, что оно обязательно наступит. Знала и она. Разговор их рано или поздно прекращался. Повисала страшная, мучительная пауза, тишина. Именно в этой тишине что-то происходило в ней непонятное для Виктора, что-то непонятное и пугающее происходило и в нем самом.
Он протягивал к ней руку. Трогал ее грудь. Залезал под юбку. Она словно не чувствовала его настойчивых и даже грубоватых прикосновений. Она застывала.
Чубаристов наливался кровью. Начинал тяжело дышать, лез к ней с поцелуями, но она только отворачивалась.
Обычно он просто задирал ей юбку, срывал трусы, разворачивал спиной к себе и брутально овладевал ею. Это был момент какого-то мгновенного помешательства обоих. Она кричала, она стонала, прижималась к нему сильнее. Потом опускалась на колени и начинала целовать его руки, ноги, всего…
Она доводила Чубаристова до бешеного волчьего оскала, до воя…
Ей как будто доставляло удовольствие собственное унижение.
Иногда это могло произойти прямо в коридорчике у входа, на кухне, в гостиной… Они редко добирались до спальни. Она была податлива и безоглядна.
Но, странное дело, Чубаристов никогда не чувствовал своего превосходства над ней. Более того, каким-то непостижимым образом она именно его унижала. Он вдруг понимал, что становится жалким лакеем, которого перебесившаяся барыня вдруг допустила до себя, а потом отправит на конюшню, где ему всыплют розог. Чувствовал себя прыщавым подростком, с которым сонная кузина побалуется да и расскажет мужу, а тот потащит его в нужник - и головой в дерьмо…
После бурного соития она уходила в ванную, бросив на ходу:
- Дверь захлопнешь.
И Чубаристов, выпотрошенный, измочаленный, помятый и униженный, поспешно собирал свои пожитки и уходил. В этот момент он ненавидел себя, ее, весь мир. Будь у него при себе пистолет, он с удовольствием всадил бы в нее всю обойму.
На улице было прохладно. Чубаристов, пошатываясь, дошел до машины, посидел в ней, приходя в себя, а потом поехал домой.
"Она просто извращенка, - зло думал Виктор о своей любовнице. - И я тоже. Какая-то невозможная грязь есть в этих любовных играх над могилой. И ее это волнует. А меня она просто использует. Наверное, если бы она смогла узнать, кто пустил пулю в затылок ее муженьку, спала бы с ним. Нет, никогда больше я к ней ни ногой! Это все Клавка меня довела…"
22.12 - 8.00
В одиннадцатом часу вернулся Максим.
- А где Лена? - обеспокоенно спросила Дежкина.
- А разве не дома? - вопросом на вопрос ответил Максим.
- Нет…
- Значит, все еще у Сюзанны сидит, треплется. Это называется "заскочить на минутку". - Макс встряхнул свою сумку, и сумка отозвалась мелодичным звоном стеклянных пузырьков. - Я за это время успел полподъезда обработать. Устал, как черт.
Клавдия метнулась к телефону, набрала номер закадычной подружки дочери, но Сюзанна ответила, что Лена давно от нее ушла.
На улице уже была ночь. Охваченные беспокойством, стремительно перераставшим в панику, Клавдия, Федор и Максим прочесывали близлежащие дворы, кидались с расспросами к редким прохожим, но тщетно - никто не встречал стройную девчушку с длинными косичками в джинсовой юбке и светлой блузке.
- Я больше не могу… - Тяжело дыша, Дежкина прислонилась к покосившемуся фонарному столбу. - Все, вызываю милицию. Может, ищейки возьмут след.
- Да погоди ты кипятиться!.. - Федор старался сохранять самообладание, что, впрочем, давалось ему с превеликим трудом. - Никуда она не денется…
- Я всех обзвонила!.. - закричала Клавдия. - Всех подруг и одноклассников на ноги подняла! Феденька, ее украли!
- Вечно ты в крайности бросаешься! Прекрати истерику! Слезами горю не поможешь… - Федор вдруг хлопнул себя ладонью по лбу. - Черт побери… Скорей бежим к бабке!
- Какой бабке?
- Да этой, со второго… Как ее?
Клавдия сжала кулаки. Надо же! Имени всезнающей бабки не знал никто.
К счастью, Федор оказался прав. Бабке со второго этажа позавидовал бы любой дозорный. Она действительно провела весь вечер на балконе, оглядывая окрестности.
- Видела я вашу Ленку. - Старуха почему-то не захотела открывать дверь, и Дежкиным пришлось нетерпеливо переминаться с ноги на ногу на лестничной клетке, вслушиваясь в приглушенный голос, доносившийся из квартиры. - Она с пацанами сидела в песочнице, бренчали на гитаре и пели песни.
- Когда это было? - Клавдия чувствовала, что еще немного, и она упадет в обморок.
- С девятнадцати тридцати двух до двадцати сорока четырех.
- С ума сойти, - пробормотал Федор. - Она что, секундомером засекала?
- А в двадцать сорок шесть они спустились в подвал пятиэтажки, что напротив.
- Лена? В подвал? - Клавдия не могла поверить услышанному. - Вы ничего не путаете? Это точно была именно Лена, а не какая-нибудь другая девочка?
- У меня стопроцентное зрение, - обиженно засопела старушка. - Знаете, как я в молодости стреляла из малокалиберной винтовки? На Всесоюзной спартакиаде первое место заняла!.. У меня значок есть "Ворошиловский стрелок". Где же он? Сейчас покажу…
- Мы верим, верим!!! - панически в один голос закричали Федор и Клавдия…