Ну какой полицейский при его задержании не будет готов выстрелить первым?
Хорошо бы. А то не всегда можно быть абсолютно уверенным в судьбе выбранных мной номеров. Того и гляди, откроется неожиданное алиби. Или в суде присяжных соберутся одни идиоты. Так что при удачном раскладе Делеон-6832 закончит сегодняшний день в мешке для трупов. А почему бы и нет? Разве я не заслужил хоть самую малость везения в качестве компенсации за то, что Господь наделил меня столь чувствительной нервной системой? У меня жизнь тоже, знаете, не сахар.
Пешком через весь Бруклин до дома этого типа топать примерно с полчаса. Однако я наслаждаюсь прогулкой, все еще согреваемый чувством глубокого удовлетворения после моей последней операции, ну с этой Майрой-9834. Плечи оттягивают лямки тяжелого рюкзака. В нем не только улики, которые мне предстоит подбросить, и башмак, что оставил след, изобличающий Делеона-6832, но также кое-что весьма ценное, подобранное мной сегодня на нью-йоркских улицах. У меня в кармане, как ни огорчительно, лишь маленький сувенир на память о Майре-9834 – кусочек ногтя с ее пальца. Я бы предпочел отрезать что-нибудь более весомое, но в Манхэттене каждое убийство привлекает чрезмерное внимание, и нехватка на трупе отдельных частей может вызвать излишние вопросы.
Я слегка ускоряю шаг, с удовольствием ощущая спиной ритмичное троекратное постукивание рюкзака, блаженствуя а весеннем тепле ясного воскресного денька и смакуя воспоминания об операции, провернутой с Майрой-9834.
Я упиваюсь чувством полной свободы и безнаказанности, зная, что являюсь, возможно, самой опасной личностью в целом Нью-Йорке. Но совершенно неуязвим и, по сути, невидим для этого сборища кандидатур, неспособных причинить мне никакого вреда.
Свет заставил его насторожиться.
Он вспыхнул красным за окном на улице.
Вспыхнул и погас.
И тут же снова вспыхнул, теперь уже синим.
Рука Делеона Уильямса с зажатой в ней телефонной трубкой медленно опустилась. Он разговаривал с приятелем, надеясь с его помощью разыскать своего бывшего работодателя. Тог скрылся из города после разорения принадлежавшего ему плотницкого производства, не оставив ничего, кроме долгов. Так, он не выплатил зарплату (больше четырех тысяч долларов) своему самому надежному работнику – Делеону Уильямсу.
– Леон, – голос в телефонной трубке звучат тревожно, – мне самому хотелось бы знать, куда сбежал этот паршивец. Он и меня оставил в подвешенном…
– Я тебе перезвоню!
Трубка со стуком упала на рычаг телефонного аппарата.
Ладони сильных рук Уильямса покрылись испариной, когда он осторожно взглянул в зазор между новенькими занавесками, повешенными им и Дженис только вчера (ему было мучительно стыдно, что они были куплены на ее деньги, – о, как он ненавидел сидеть без работы!). Источниками чередующихся красных и синих вспышек были проблесковые маячки, установленные в салонах двух легковых машин без других внешних признаков принадлежности к полиции. Два детектива в штатском выбрались наружу, расстегивая пиджаки – и не потому, что весенний день выдался теплым. Обе машины разъехались в противоположные стороны, заблокировав подъезды.
Детективы внимательно осмотрелись вокруг, затем, разрушив последнюю надежду Уильямса на какое-то уникальное совпадение, подошли к его бежевому "доджу", проверили номер, заглянули внутрь. Один стал говорить по рации.
Уильямс обреченно закрыл глаза, из груди у него вырвался вздох безысходности.
Она снова принялась за старое.
Она…
В минувшем году Уильямс познакомился с женщиной, обладавшей, как он полагал, помимо сексапильной внешности, такими качествами, как ум и доброта. Впрочем, это первое впечатление оказалось обманчивым. Вскоре после того, как между ними завязались серьезные отношения, она превратилась в лютующую ведьму – вечно недовольную, ревнивую, мстительную. Психически неуравновешенную… Уильямс терпел четыре месяца, и они стали худшим периодом в его жизни. Большую часть времени ему приходилось защищать ее же детей от нее самой.
Но, как известно, ни одно благодеяние не остается безнаказанным, и он вскорости угодил в тюрьму. Случилось так, что как-то вечером Летисия замахнулась кулаком на дочь за то, что та недостаточно хорошо отмыла кастрюлю. Уильямс инстинктивно схватил ее за руку, а плачущая девочка в страхе убежала. Ему удалось утихомирить взбешенную женщину, и на этом, казалось, дело было улажено. Однако несколько часов спустя, когда он сидел на веранде и размышлял, как бы отобрать у Летисии детей и определить их хотя бы к отцу, приехала полиция и арестовала его.
Летисия обвинила Уильямса в рукоприкладстве и в доказательство продемонстрировала синяки на запястье, оставленные его пальцами. Он не на шутку испугался и попытался объяснить, что случилось на самом деле, но полицейские все же были вынуждены забрать его. Дело дошло до суда. Дочь Летисии выразила желание свидетельствовать в защиту Уильямса, но тот ей не позволил. Его признали виновным в мелком хулиганстве и приговорили к нескольким дням общественных работ.
Тем не менее на суде Уильямс рассказал о жестоком обращении Летисии со своими детьми. Обвинитель поверил ему и сообщил в департамент социального попечительства. В дом Летисии наведалась с инспекцией сотрудница департамента, и детей передали под опеку отца.
И вот тогда Летисия просто лишила Уильямса покоя. Долгое время она преследовала его, но несколько месяцев назад вдруг исчезла, и тот уже начал думать, что опасность миновала…
А теперь снова появились копы. Уильямс не сомневался, что это ее происки.
Боже мой, сколько же еще ему терпеть?
Уильямс осторожно выглянул в окно и оторопел – детективы держали оружие на изготовку!
Его захлестнула волна страха. Он не удивится, если окажется, что Летисия серьезно поранила кого-то из детей, а потом свалила все на него. Можно было не сомневаться, она на такое способна.
У него затряслись руки, по широкому, искаженному ужасом лицу покатились большие слезы. Уильямса охватило неконтролируемое паническое чувство, впервые испытанное им на войне в иракской пустыне, когда у него на глазах приятель, постоянно улыбающийся негр из Алабамы, трансформировался в кровавое месиво после прямого попадания вражеской реактивной гранаты. До того мгновения Уильямс более или менее стойко переносил свист и песчаный душ от проносящихся поблизости пуль, равно как и потерю сознания от невероятной жары. Однако вид Джейсона, превращенного в ничто, глубоко потряс его психику. С тех пор Уильямс и начал страдать от синдрома посттравматического стресса. После курсового лечения его состояние улучшилось, он даже прекратил прием медикаментов, но теперь нервное расстройство опять стало проявляться в полной мере.
Безысходный, отупляющий страх.
– Нет, нет, нет, нет! – Задыхаясь, он хватал воздух широко раскрытым ртом.
При виде полицейских, окружающих дом, Делеон Уильямс мог думать лишь об одном: надо бежать, уносить ноги, пока не поздно!
Ему необходимо скрыться, исчезнуть и, самое главное, спасти Дженис и ее сына, двух по-настоящему любимых им людей на всем белом свете. Нельзя показывать, что они имеют к нему отношение. Уильямс накинул цепочку на входную дверь, запер ее на засов, взбежал на второй этаж за сумкой, запихнул в нее первое, что попало под руку, второпях, бездумно, крем для бритья, забыв про лезвия; пару нижнего белья, но ни одной рубашки; запасную обувь без носков.
И еще он достал из стенного шкафа свой боевой "кольт" сорок пятого калибра. Пистолет был не заряжен – Уильямс не собирался ни в кого стрелять, – но мог пригодиться, если понадобится взять на испуг копов или угнать чужую машину.
В его ослепленном недугом сознании вертелась одна-единственная мысль – бросай все, беги!
Уильямс в последний раз взглянул на фото, где он с Дженис и ее сыном сняты во время поездки в парк развлечений "Шесть флагов", смахнул вновь выступившие слезы, накинул на плечо ремень сумки и стал быстро спускаться по лестнице, нервно сдавливая рукоятку тяжелого пистолета.
Глава десятая
– Передовой снайпер на позиции?
Бо Хоманн, бывший строевой сержант, а ныне командир ПЧР – подразделения чрезвычайного реагирования (спецназа нью-йоркской полиции), – жестом указал в сторону здания, с крыши которого открывалась отличная зона обстрела, включающая крошечный задний дворик частного дома, жилища Делеона Уильямса.
– Да, сэр, – подтвердил стоящий рядом пэчеэровец. – А Джонни его подстраховывает.
– Хорошо.
Хоманн – крепкий и жилистый, с коротко стриженными седеющими волосами – по рации передал обеим группам захвата приказ быть в полной готовности. – И не высовывайтесь! – добавил он.
Несколько минут до этого Хоманн находился на заднем дворе своего дома, безуспешно пытаясь разжечь оставшийся с прошлого года уголь для барбекю, когда поступил срочный вызов на операцию по захвату преступника, совершившего изнасилование и убийство. Хоманн возложил на сына миссию добывания огня, спешно облачился в пэчеэровские доспехи и умчался на своей машине, благодаря Бога, что не успел открыть первую банку пива. За руль он бы сел, даже выпив две банки, но огнестрельное оружие брал в руки не раньше чем спустя восемь часов после потребления алкоголя.
А сегодня, в это чудесное воскресенье, существовала высокая вероятность того, что придется поиграть в войну.
В наушниках рации зашуршало, и чей-то голос произнес:
– ПНГ-один вызывает базу, прием. – Поисково-наблюдательная группа вместе со вторым снайпером занимала позицию перед домом на противоположной стороне улицы. – База. Что у вас? Прием.
– Фиксируем тепловое излучение. Возможно, внутри кто-то есть. Акустика молчит.
"Возможно, кто-то есть", – мысленно передразнил Хоманн. Он своими глазами видел платежки на оборудование, входившее в снаряжение пээнгэшников. Да за такие деньги эти приборы должны не только точно определять, находятся ли в доме люди, но даже размер их обуви и пользовались ли они утром ниткой для чистки зубов.
– Еще раз проверьте.
Казалось, прошла вечность, прежде чем снова раздался тот же голос:
– ПНГ-один. О'кей, засекли в доме одного человека. Плюс видели через окно. Это однозначно Делеон Уильямс, судя по размноженному снимку на водительское удостоверение. Прием.
– Хорошо. Конец связи.
Обе оперативные группы теперь почти незаметно выдвигались на передовые позиции, окружая дом по периметру. Хоманн обратился к ним по рации:
– Значит, так, у нас больше не остается времени на инструктаж, а потому слушайте внимательно. Мы имеем дело с насильником и убийцей. Его нужно взять живым, но он слишком опасен, чтобы можно было позволить ему уйти. Так что при любой его попытке оказать сопротивление даю вам "зеленый свет".
– Группа "Би". Вас понял. Докладываю, мы на позиции. Перекрыли проулок, подходы с севера и заднюю дверь дома. На приеме.
– Группа "Эй – база". "Зеленый свет", принято. Мы на позиции, перекрываем входную дверь и улицы с юга и востока.
– Снайперы, – обратился Хоманн в микрофон рации, – как поняли "зеленый свет"?
Каждый снайпер ответил утвердительно и доложил, что он "заперт и заряжен", то есть используя профессиональный штамп, что неизменно вызывало раздражение у старого вояки Хоманна. На допотопной армейской винтовке "М-1", давно снятой с вооружения, приходилось сперва взводить затвор, приводя в готовность спусковой механизм, а сверху вставлять обойму с восемью патронами, затем "запирать" затвор, возвращая его в исходное положение; в современных же образцах огнестрельного оружия заряжание производится проще и безопаснее. Но сейчас не время читать нотации подчиненным.
Хоманн расстегнул ремешок, удерживающий в кобуре его "глок", и стал крадучись продвигаться по проулку за домом. Тут к нему присоединились другие пэчеэровцы, чьи личные планы на это идиллическое весеннее воскресенье так внезапно были нарушены.
В следующий миг у него в наушниках прохрипел голос:
– "ПНГ-два" вызывает базу. Похоже, у нас изменилась обстановка.
Стоя на коленях, Делеон Уильямс осторожно прильнул к щели в двери (которую он все собирался заделать) и убедился, что полицейские куда-то запропастились.
Нет, поправил себя Уильямс, не запропастились, а скрылись из виду, что далеко не одно и то же. Он заметил в кустах отблеск металла или стекла. Может, это одна из тех дурацких декоративных фигурок эльфов и зверюшек, расставляемых соседом со странностями у себя на газоне?
Или ствол полицейского пистолета.
Волоча за собой сумку, Уильямс переполз в противоположную часть дома и, собравшись с духом, рискнул выглянуть через дверное окошко.
Во дворике и дальше в проулке никого не видно.
И снова поправил себя: "не видно" еще не значит, что там никто не прячется.
Его опять затрясло от приступа паники, вызванного синдромом посттравматического стресса, сознание затуманилось от неодолимого желания выскочить через дверь и броситься бежать по проулку, угрожая пистолетом каждому, кто попытается остановить его.
В бездумном порыве он взялся за дверную ручку.
"Нет! Не будь идиотом".
Уильямс сел на пол, прислонился спиной к стене и сделал несколько глубоких вздохов.
Успокоившись, он решил поступить иначе. Между его домом и соседским пролегала полоса земли шириной футов восемь, заросшая чахлой травкой. Выходившее на нее подвальное окошко располагалось напротив точно такого же в подвале соседа. Уильямс знал, что Вонги всем семейством уехали на выходные (перед отъездом они попросили Делеона поливать их газон). И вот теперь ему пришло в голову сначала попытаться проникнуть к ним в подвал, а затем незаметно выскользнуть на улицу через заднюю дверь. Если удача на его стороне, то окажется, что полиция не позаботилась о наблюдении за боковым проходом между домами. Потом по проулку он прокрадется до улицы, а по ней добежит до станции подземки.
План не ахти какой, но все же лучше, чем просто сидеть и ждать. Опять слезы. И паника.
"Перестань распускать слюни. Возьми себя в руки, солдат".
Уильямс встал и на нетвердых ногах начал спускаться по лестнице в подвал.
Надо поторапливаться. Копы могут в любую секунду выбить входную дверь и ворваться в дом.
Уильямс повернул щеколду на окне, открыл створку и выкарабкался наружу. Уже начав ползти в сторону окошка в подвале Вонгов, он посмотрел направо и оцепенел.
"О Господи милостивый!"
В проходе межу домами затаились, присев на корточки, два копа – мужчина и женщина – с пистолетами на изготовку. Оба смотрели в противоположную от него сторону – на проулок и заднюю дверь.
Сердце Уильямса заколотилось в очередном приступе паники. Похоже, ему остается только достать свой "кольт" и взять копов на мушку. Он заставит их отбросить подальше пистолеты и рации, а затем надеть друг на друга наручники. Видит Бог, ему не хотелось бы поступать так – ведь это уже настоящее преступление. Но иного выбора нет. На него явно собираются повесить какую-то чернуху. Да, он заберет их оружие и даст деру. И надо проверить, нет ли у них при себе ключей – может, в проулке стоит полицейская тачка "в штатском".
А вдруг их кто-то подстраховывает из засады – снайпер, например?
Делать нечего, придется рискнуть.
Уильямс выпустил из руки сумку и потянулся за пистолетом.
В то же мгновение женщина-коп обернулась в его сторону. У него оборвалось дыхание. Все кончено, мелькнуло в голове.
"Дженис, я люблю тебя!"
Женщина перевела взгляд на листок бумаги у нее в руке, а затем еще раз внимательно посмотрела на Уильямса.
– Делеон Уильямс?
– Я… – У него сорвался голос, все тело обмякло; он не мог оторвать взгляда от этого красивого лица, рыжих волос, завязанных в хвост на затылке, пристально смотрящих холодных глаз.
Она предъявила ему свой служебный жетон, висевший на шнурке на шее.
– Мы из полиции. Как вам удалось выбраться наружу?
В тот же миг она заметила подвальное окошко и понимающе кивнула.
– Мистер Уильямс, здесь проводится полицейская операция. Не могли бы вы укрыться в доме? Там вы будете в большей безопасности.
– Я… – Голос Уильямса дрожал от терзающей его паники. – Я…
– Немедленно укройтесь в доме, – уже строгим тоном повторила женщина-полицейский. – Вам все объяснят после завершения операции. Ведите себя тихо. И не пытайтесь опять покинуть дом! Пожалуйста.
– Да, конечно, я… Конечно!
Уильямс бросил сумку и начал заползать обратно в подвальное окошко.
Женщина поднесла ко рту рацию.
– Говорит Сакс. Я бы расширила периметр оцепления, Бо. Он будет вести себя очень осторожно.
"Что происходит, черт возьми?" Однако Уильямс не стал попусту тратить время на размышления. Он неловко сполз в подвал, поднялся по лестнице в дом и сразу направился наверх, в ванную комнату спальни. Там он поднял крышку бачка унитаза и опустил в него пистолет. Затем пошел было к окну, намереваясь еще раз выглянуть наружу, но тут же бегом вернулся, едва успев склониться к унитазу в мучительном приступе рвоты.
Может прозвучать странно, но в этот чудесный день и после приятных минут, проведенных с Майрой-9834, я все-таки скучаю по работе.
Во-первых, я по жизни люблю работать, я имею в виду, по-настоящему, ну как я умею это делать. И мне хорошо среди сотрудничающих со мной номеров, в их товарищеском, чуть ли не родственном окружении.
Кроме того, я получаю удовольствие от того, что произвожу впечатление, созидаю образ. Меня захватывает бешеный темп нью-йоркского бизнеса – "гонка на выживание", точная, но часто повторяемая расхожая формулировка, хотя я не терплю всякие словесные штампы. Ни один из великих лидеров – Рузвельт, Трумэн, Цезарь, Гитлер – не видел нужды в том, чтобы разводить вокруг себя туман примитивного краснобайства.
Важнее всего, разумеется, то, что моя работа помогает – нет, позволяет мне заниматься моим хобби. Без нее я просто не сумел бы реализовать в полной мере свои насущные жизненные потребности.
У меня очень комфортное служебное положение. Как правило, я могу уйти с работы, когда захочу. Достаточно слегка перетасовать запланированные на неделю мероприятия, и всегда найдется время для удовлетворения своих столь естественных пристрастий. А учитывая, кем я предстаю на публике – мое, так сказать, общественное лицо, – очень трудно заподозрить, что в душе у меня рождаются совершенно иные, говоря, конечно, высоким стилем, порывы.
Люблю работать по выходным и часто провожу их у себя в офисе – если, понятно, не занят очередной операцией с хорошенькой девицей вроде Майры-9834, либо изыманием редкой картины, книжки комиксов, коллекции монет или антикварного фарфора. Даже присутствие отдельных номеров, решивших выйти на работу в праздник, субботу или воскресенье, не нарушает наполняющего коридоры мягкого "белого шума" колесиков, медленно движущих общество вперед, в новый – вызывающе новый – мир.