– Своя ноша не тянет, – нараспев сказал он и посадил меня в старую, грязноватую ванну, включил теплую воду, бросил в нее какую-то нехитрую пену и присел на краешек ванны. Я была ни жива ни мертва, понимая, что попала в крайне идиотское положение.
– Ольга, ты всегда в платье моешься? – спросил Саша.
Я опустила глаза и усмехнулась. Хорошенькое дело, сижу в воде в платье и совершенно не ощущаю неприятную мокрую ткань. Вспомнив, что придется раздеться, я почувствовала, как бешено заколотилось мое сердце. Стараясь сдержать нервную дрожь, я пожала плечами.
– Точно, платье… А я и не заметила.
– Ну так снимай. Ему место на помойке.
– Тогда отвернись.
– Что?
– Отвернись, говорю.
– Зачем?
– Затем, что я хочу снять мокрое платье.
– Ну так снимай. – Сашка был совершенно невозмутим и сидел с таким видом, точно я раздевалась перед ним каждый день. – Снимай, снимай, что сидишь, как ненормальная?
– Ненормальный ты, а не я. Рассчитываешь на меня голую посмотреть?
– Больно надо! Но отворачиваться я принципиально не буду.
– Это почему?
– Потому, что я твой будущий муж! Какого бы хрена я отворачивался!
– В том-то и дело, что будущий. Будущий – это не настоящий. Улавливаешь разницу?
Видимо, Сашка решил прекратить наш спор и, не дав мне опомниться, быстро сдернул с меня заношенное платье. Так как я не имела привычки носить лифчики, то осталась в одних трусиках, которые не отличались особой красотой и изяществом, так как предназначались для беременных. Закрыв обнаженные груди руками, я не могла воспротивиться действиям Сашки – через секунду я осталась без трусиков, они полетели следом за платьем.
– Ты что себе позволяешь?! – только и смогла выпалить я, раскрасневшись так, что от меня было впору прикуривать.
– Я выполняю функции супруга, – заявил он и весело мне подмигнул.
– Не вижу ничего смешного, – произнесла я обиженным тоном и стала сгонять пену так, чтобы у меня было поменьше открытых мест.
– А ты что раскраснелась, словно девочка? Вроде уже сама девку родила, а краснеешь, как школьница. Ты сейчас знаешь на кого похожа?
– На кого?
– На свеклу.
– Сам ты свекла. Я не каждый день перед мужчинами раздеваюсь.
– А я не мужчина.
– А кто же ты?
– Я твой муж.
– Надо же. По-твоему, муж – это не мужчина?
– Мужчина, только особенный.
– Что значит особенный?
– Особенный – это тот, перед которым следует раздеваться. Ты давай, постарайся отмыть голову. У тебя волосы, словно парик. Если ты их не разлепишь, мне придется постричь тебя наголо.
– Ага, держи карман шире!
– А что? Между прочим, сейчас это модно.
– Не знаю. Может быть, модно, но только у молодежи. Ты же сам говорил про кризис среднего возраста. Моя лысая голова будет вызовом обществу.
– Тогда не жалей шампуня.
Я и в самом деле не пожалела шампуня, вылила на голову целый флакон. Когда Сашка приготовил большое махровое полотенце, я встала и почувствовала на себе его пристальный взгляд.
– У тебя очень красивое тело.
– А ты не смотри…
– У тебя даже растяжек не осталось.
– Да?
– А твой еще пока бесформенный висячий животик смотрится очень даже сексуально.
– Да пошел ты!
Я скользнула в полотенце и ощутила приятное тепло сухой ткани.
– Нет у меня никакого животика!
– Есть. Вернее, это не животик, а приятная складочка, словно мешочек у енота или сумочка у кенгуру.
– Сам ты мешочек или сумочка!
Как только Саша стал помогать мне вытираться, я почувствовала головокружение и подумала, что еще немного и взорвусь от предвкушения, как самая настоящая бомба. Неожиданно Сашка застыл, и я заглянула ему в глаза. По их блеску было нетрудно понять, что он хочет того же, что и я.
Осторожно подхватив сильными руками, он поднял меня из ванны и понес в комнату. В длинном узком коридоре нам встретилась древняя старушка, та самая, которая так любезно провела меня в Сашину комнату и разрешила его подождать. Старушка испуганно посмотрела нам вслед и что-то пробормотала себе под нос.
– Все нормально, баба Глаша, не переживайте! Я ее не уроню! – крикнул довольный Сашка и понес меня дальше.
– А я и не переживаю. Просто еще не видела, чтобы ты так девок носил…
– Это не девка, баба Глаша, это моя жена!
– Жена?
Сашка остановился, легонько меня подкинул, подмигнул старушке и на пороге комнаты спросил:
– Баба Глаша, ответь: у меня жена красавица?
– Это та же самая, что я к тебе в комнату пустила? – подозрительно спросила бабулька.
– Та же самая. Непохожа?
– Да бог их разберет. Эта почище. Та была грязная.
– Просто я ее отмыл.
– А… Смотри, как сразу преобразилась. Я ее и не признала даже. Ты ей скажи, чтобы она теперь чаще мылась. Разве можно в таком молодом возрасте так себя запускать?
– У нее, баба Глаша, дорога была дальняя. Она теперь всегда ухоженная будет.
– Правильно, жену нужно к порядку приучать. На то она и жена.
Как только Сашка внес меня в комнату, я прошептала:
– Я так плохо выглядела?
– Честно сказать, неважно.
В дверь постучали, и показалась голова бабы Глаши:
– Сашенька, я вот что спросить хотела…
– Что?
– А ты давно женат?
– Всю жизнь, баба Глаша, всю жизнь.
– Всю жизнь? А я и не знала. – Она тихонько прикрыла дверь.
Саша повернул ключ в замке и еле слышно сказал:
– Это на всякий случай, а то моя соседка придумает еще какой-нибудь вопрос.
Глава 20
А дальше было такое…
Сплетение губ, сплетение душ и сплетение тел…
Это был настоящий, смелый, откровенный секс, который только может быть между женщиной и мужчиной. Я даже не сомневалась в том, что этот мужчина подарен мне господом богом за все мои страдания, не хотелось даже думать, что раньше он был с кем-то, кроме меня.
Спустя какое-то время, отдышавшись, Сашка задал совсем неожиданный вопрос:
– У тебя паспорт с собой?
– Какой, заграничный?
– Российский.
– Российского нет, только заграничный?
– Не пойдет. В загс нужно российский. Дадим взятку, нас зарегистрируют побыстрее. А где российский?
– У матери.
– А мать где?
– Часа четыре от Москвы ехать.
– Завтра поедем.
Я приподнялась и внимательно посмотрела на Сашку.
– Ты это серьезно?
Нежно поцеловав меня в щеку, он засмеялся и слегка потрепал меня за ухо:
– Ну не дождались мы с тобой официальной брачной ночи, что теперь поделаешь… Дело молодое, горячее…
– Хватит издеваться над бедной девушкой.
– Так уж и бедной?
– Бедной, как церковная крыса. У меня нет ничего. Кроме тысячи долларов.
– О! Так, оказывается, ты у нас еще и богатая, ненаглядная ты моя тысяча!
Мы лежали, уставившись в потолок, и наслаждались тем, что находимся рядом друг с другом.
– Ольга, а ты когда планируешь Динку из Штатов привезти? – спросил Сашка.
– Что?
– Ни что, а кого! Я спрашиваю, ты когда Динку из Штатов привезешь? Когда разговор заходит о дочери, ты начинаешь как-то странно себя вести. Ты за нее очень переживаешь?
– Очень!
– Я вижу. И какого черта ты ее у родственников оставила? Нужно было брать ее с собой и всё. Может, мы переговоры закажем?
– С кем? – опешила я.
– Ну, с твоими родственниками…
– Зачем?
– Спросим, как там Динка, все ли у нее нормально.
Быстро поднявшись, я села и замотала головой.
– Нет. Нет, нет…
– Что нет-то?
– Не надо никуда звонить. Ради бога, не надо. Зачем лишний раз людей беспокоить…
– Как это беспокоить? Это твой ребенок, а ты стесняешься родственников беспокоить. Да мы их звонками забомбим, а как только все утрясется, поедем и заберем свою дочь.
От этих слов мне стало совсем дурно. Хотелось кричать о своей беде, поведать Сашке, что произошло и что творится у меня на душе, но я знала, что этим я только оттолкну его от себя, не вызову ничего, кроме гадливости и отвращения. Если бы он знал, что собрался жениться на женщине, пытавшейся продать собственного ребенка, он бы выкинул меня из своей кровати и послал так далеко, что я вряд ли смогла бы вернуться.
Я взяла Сашу за руку и забормотала, словно во сне:
– Потом позвоним, Сашенька, не сейчас, потом.
– Как скажешь…
Он зевнул и сказал уже совсем сонно:
– Ты, главное, не переживай. Все уладится. Жалко, конечно, что ты нашу дочку не сфотографировала, так бы хоть фотка была. На стол бы поставили.
– Говорят, раньше трех месяцев фотографировать нельзя.
– Это почему?
– Сглазить можно. Вот после трех месяцев, пожалуйста.
– Ну нельзя, так нельзя. Я думаю, что, когда нашей дочке будет три месяца, она уже будет рядом с нами.
– Конечно, будет.
Он мгновенно заснул и громко захрапел. А я так и сидела, поджав ноги, напуганная и подавленная. Странный все-таки этот Сашка. Переживает за приемную дочь так, как не каждый отец переживает за свою собственную. Собрался жениться потому, что ценит и держит мужское слово. Настоящий мужик! Умеет подарить женщине сказку. И эта сказка могла бы быть с хорошим концом. Могла бы, если бы моя доченька была рядом…
За этот крохотный комочек я была готова биться головой о стену, захлебнуться собственной кровью.
Встав с кровати, я закуталась в махровый халат и стала нервно ходить по комнате. Говорят, что в жизни бывают черная и белая полосы. Мол, сначала идет черная, а ее сменяет белая. Сначала мы сталкиваемся с превратностями судьбы, сносим все невзгоды, а затем в жизни наступает приятное и такое долгожданное спокойствие.
Только у меня все происходит не по-человечески, словно полосы слились воедино и черная поглотила белую. Я не хотела, я просто могла потерять Сашку. Значит, я никогда не смогу рассказать ему правду. Может быть, это трусость, страх перед тем, что из-за этой чудовищной правды мы расстанемся навсегда. Но как я смогу выйти за него замуж и жить в постоянном вранье, обманывая и его, и себя? Как я могу нести груз потери любимой дочери совсем одна? Как?!
Я вышла из комнаты в длинный темный коридор. На кухне сидела старушка соседка и чистила картошку. Увидев меня, она спросила:
– А муж где?
– Спит.
– А тебе что не спится?
– Сна нет.
– Что ж сразу не сказала, что ты Сашкина жена?
– Я и сама об этом узнала только сегодня, – задумчиво произнесла я и устало спросила: – А что бы от этого изменилось?
– Ничего. Просто я пустила тебя как гостью, а так бы как хозяйку.
– Да какая разница! – Я немного помолчала. – Баба Глаша, а у тебя есть что-нибудь выпить?
– Выпить?
– Ну да. Плохо мне, баба Глаша. Ты даже не представляешь, как мне плохо.
– Ну если только самогонка… Я ее сама делала. Иногда приторговываю.
– Давай самогонку.
Старушка полезла в шкаф и извлекла литровый пузырь самогона.
– Сколько тебе налить? Стакан, полстакана?
– Ставь бутылку, – еле слышно сказала я и поймала на себе удивленный взгляд бабы Глаши.
– Что так много-то? Так можно и на тот свет отправиться!
– А я и хочу отправиться на тот свет. Сколько стоит?
– Что?
– Самогонка.
– Да иди ты подальше со своими деньгами. Ты же Сашкина жена, а Саша мой любимый сосед. Он мне всегда по дому помогает. Попросишь гвоздь забить, без проблем… Дверь смазать, тоже без проблем. Только ты много не пей. Уж больно она ядреная. Ты ж совсем молодая. У тебя вся жизнь впереди.
– У меня вся жизнь позади, – глухо бросила я и, прихватив бутыль, направилась к себе в комнату.
В коридоре мое внимание привлекла медицинская аптечка, висевшая над холодильником. Открыв аптечку, я обнаружила начатую пачку реланиума. Взяв ее, я вошла в комнату и села на пол. Пачка реланиума и литр самогона… Хватит ли? Конечно, хватит!
Я высыпала на ладонь все таблетки и одним махом проглотила. Наверное, моей дочери уже нет в живых и ее крохотным органам нашли применение… Будет лучше, если я отправлюсь следом за ней. Сердце учащенно забилось, стало трудно дышать. Открыв бутыль, я сделала глоток и почувствовала невыносимое жжение – внутренности буквально разрывало. Я вытерпела эту боль, потому что та, которая терзала мою душу, была намного острее и намного глубже.
Неожиданно приоткрылась скрипучая дверь, и показалась голова бабы Глаши. Она испуганно смотрела на меня и моргала.
– Ты что хотела, баба Глаша? – раздраженно спросила я.
– А ты чего сидишь на полу, одна, с бутылкой в руках?
– А с кем я, по-твоему, должна сидеть?
– Может, мужа разбудить?
– Нечего его будить. Пусть спит. Мужики вообще не любят, когда их будят.
– А ты что задумала?
– Ничего.
– Может, пойдем на кухню? Я картошку сварила. Нельзя пить без закуски, желудок сожжешь.
– Не нужна мне твоя закуска.
– Тогда хоть водички возьми. Нужно запивать.
– Сама пей свою водичку.
– Может, тебе выговориться надо? Пошли на кухню, я тебя выслушаю. А хочешь, завтра сходим в церковь? Исповедуешься, причастишься.
– Я не крещеная.
– Ты только не сиди одна, пошли на кухню.
Я почувствовала, что меня окончательно повело, перед глазами забегали чертики.
– Баба Глаша, если тебе не трудно, смойся, пожалуйста. – Я облегченно вздохнула, когда голова старухи скрылась за дверью.
Глотнув еще самогона, я уже не чувствовала жжения, только невесомость, легкость во всем теле. Я включила допотопный приемник на полную катушку и, обняв полупустую бутылку, принялась пританцовывать. Халат распахнулся, волосы разлетались в разные стороны.
Сашка поднял голову и сонно посмотрел на меня. Я послала ему воздушный поцелуй и заорала, стараясь перекричать громкую музыку:
– Привет, муженек! Ты что так долго спишь?! Может, немного потанцуешь?! А еще лучше, подойди к окну. Выпрями спину! Я хочу посмотреть на твое тело!
Сашка вскочил с кровати и выключил приемник.
– Ты что врубила-то? Уже поздно, люди спят…
– А мне плевать на людей!
– Не плюй, тебе придется среди них жить. – Увидев, что я вновь пью из бутылки, Сашка изменился в лице и выхватил ее из моих рук. – Самогон.
– Самогон! – весело крикнула я и вновь почувствовала страшное головокружение.
– Ты где его взяла?
– На бороде.
– Все понятно, баба Глаша удружила. Старая калоша!
Он заметил на полу пустую пачку из-под реланиума, поднял ее и побледнел как мел, на его лбу выступили капельки пота.
– А это ты где раздобыла?
– В аптечке.
– В какой еще аптечке?
– В коридоре.
– Это соседкина аптечка.
– Вот я у нее и одолжила.
– Она видела?
– Нет.
– Старая сука! Я же ей говорил, чтобы она хранила свои лекарства у себя в комнате! Говорил! И ты выпила всю пачку?
– Выпила.
– Ты совсем рехнулась?!
– Может быть!
У меня начал заплетаться язык, я, раздвинув ноги, громко захохотала.
– Давай, муженек, угощайся! – выкрикнула я, чувствуя, что силы оставляют меня.
Сашка ударил кулаком о пол и яростно прошипел:
– Зачем? Зачем ты это сделала?! Ты же понимаешь, что можешь умереть?!
– Муженек! Не нужно кричать. Сначала соседям мешала громкая музыка, а теперь им мешает твой громкий голос! Ты же сам сказал, что на них не нужно плевать, потому что нам придется с ними жить. Ну, что сидишь как не родной? Муж ты мне или кто? Говорят, что жена должна быть недотрогой на людях, а в постели распутной женщиной. Представь, что я профессионалка. Хочешь, я сделаю тебе такое, что закачаешься?!
Сашка не обратил внимания на мои слова и, подняв с пола, закинул на плечо, словно мешок.
– Эй! Эй! Куда ты меня понес, сукин ты сын?!
– Не ори, – прорычал Сашка, неся меня в ванную.
Он включил ледяную воду и засунул меня под душ. Я попыталась заорать и выскочить обратно, но он держал меня так крепко, что просто не было сил вырваться.
– Я заболею и умру от воспаления легких! – орала я.
– От воспаления легких не умрешь, а вот от самогонки с реланиумом можешь скопытиться.
– У меня будет переохлаждение!
– Ни хрена. Переохлаждение – не отравление!
В дверях показалась перепуганная баба Глаша.
– Саша, может, я смогу помочь? – проскрипела она, словно несмазанная дверь.
– Помочь?
– Ну да. Помочь.
– Спасибо, баба Глаша, чем могла, ты уже помогла.
– Да я хотела как лучше…
– Лучше не бывает! Чуть было девку не угробила!
– Да кто ж ее гробил? Она сама себя гробила.
– Ладно, баба Глаша, я с тобой после поговорю. Я тебе за такие дела точно по барабану настучу. Сколько раз говорил, чтобы даже запаха твоей вонючей самогонки в доме не было? И чтобы ты свои психотропные таблетки по всей квартире не разбрасывала?
– Да они у меня в аптечке лежали…
– Хреново, значит, лежали, если ими девушка отравилась.
– Так нечего было туда лезть.
– Ладно, баба Глаша, иди спать. Я с тобой утром поговорю. По-настоящему, по-мужски! А сейчас уйди, пока я тебе хорошенький щелбан не дал!
Сашка вытащил меня из-под душа и поставил на колени перед унитазом. Я принялась грязно ругаться, но это не произвело должного впечатления.
Он взял литровую банку с теплой водой и бросил щепотку мараганцовки.
– Пей!
– Что?
– Что слышала. Пей, я сказал!
– Зачем?
– Пей, а то сдохнешь!
– Я хочу сдохнуть…
– Я тебе сейчас так сдохну, что мало не покажется! Пей, дура бестолковая!
Я стала пить.
– Сдохнуть она решила, – приговаривал Сашка. – Ты должна ради ребенка жить! У тебя дочь, двинутая ты баба!
Я попыталась поставить банку на пол, но Сашка не позволил мне этого сделать.
– Пей до конца!
– Я не смогу.
– Сможешь.
Выпив целую банку марганцовки, я почувствовала мощный приступ тошноты и жалобно посмотрела на Сашку.
– Тебе нужно прочистить желудок, – сказал он.
– Как?
– Засунь два пальца в рот.
– Я не смогу.
Сашка не выдержал, схватил за спутанные волосы и откинул мою голову.
– Ты сама сунешь пальцы в рот или мне это сделать?
– Оставь меня…
Тошнота отступила, я хотела только одного – лечь рядом с унитазом и уснуть. Может, это и есть медленная смерть, когда ты ничего не хочешь, ничего, кроме того, чтобы лечь и заснуть?
– Какой, к черту, сон? Он будет вечным!
– Ну и пусть…
– Ты что, совсем дура? Если сейчас уснешь, то уже никогда не проснешься!
– Это так здорово… – Мой язык заплетался, каждое слово давалось с огромным трудом.
– Что здорово?
– Уснуть и никогда не проснуться. Это легкая смерть. Легкая и такая приятная.
– Не смей думать о смерти!