Ксения только плечами пожала. Господи, как тяжело быть красавицей! Самой же Ксении надо было успеть еще очень многое за сегодняшний день. Но дама, увидев ее в дверях, жалобно вскрикнула:
- Как, милочка, вы уже уходите?
- Но я…
- Тогда поменяйте мне компресс, будьте любезны. Я вся разбита!
От запаха ландышей Ксению уже тошнило. А Элеонора Станиславовна вдруг вспомнила о своем траурном платье. На то, чтобы окончательно решить, что надеть, у нее ушла вся вторая половина дня. Платьев было два и оба великолепны. Создавать такие траурные наряды - настоящее искусство, а носить их - искусство ничуть не меньшее. Скорбь красавиц должна трогать самые черствые сердца. Чтобы все окружающие думали: "Боже, как она несчастна! Но как же ей это к лицу!"
Сама Ксения оделась на следующий день скромно. А на голову повязала черный платок. Пусть все смотрят только на Элеонору Станиславовну, чья высокая прическа украшена маленькой шляпкой с пучком траурных черных перьев. Людей, поехавших на кладбище, было немного. Ксения держалась возле Германа, а тот не сводил с красавицы глаз.
- Черри, я никак не могу поверить, что ей уже пятьдесят!
- Откуда знаешь? Женя сказала?
- Это было первым, о чем она мне сообщила по приезде за границу: "Когда увидишь мою мать, вспомни, сколько ей лет". Мило, да?
- Подойдешь к ней?
- Непременно!
Ксения с усмешкой наблюдала, как Герман целовал в щечку скорбящую мать. Та даже глаз не подняла. Несколько слов, сказанных дамой так, чтобы слышали окружающие, поставило в их отношения жирную точку. Ксения подумала, что хрупкая Элеонора Станиславовна сделана из железа хорошего качества. Отливка на совесть, без пустот. Чувствам просто некуда просочиться. Синьора Ламанчини не позволяла себе никаких эмоций, ни положительных, ни отрицательных. Герман тщетно смотрел на женщину зелеными глазами и тонкой улыбкой напрасно выражал восхищение ее совершенной красотой.
Та вздрогнула, только когда на кладбище появился Анатолий Воробьев. Очень скромно, стараясь не привлекать к себе внимания. Но Элеонора Станиславовна по-настоящему побледнела. Как раз вовремя, потому что пришло время опускать гроб в землю. Анатолий же смотрел только на нее, и ничего хорошего в этом взгляде не было.
К синьоре Ламанчини он подошел вскоре после того, как церемония была окончена. С кладбища они ушли вместе.
"Неужели же это он больше всех любил бедную Женю? И никто из них больше не пришел! Но откуда же они могли знать, когда ее будут хоронить?"
Оказалось, что кто хотел, тот узнал. Потому что на кладбище кроме Германа и Анатолия Воробьева был еще и третий. Его Ксения увидела мельком и подумала, что ей это неприятно.
Когда они с Германом вышли за ворота, Ксения заметила Элеонору Станиславовну и Анатолия. Тот, видимо, ее уговаривал что-то сделать, а синьора Ламанчини подносила к прекрасным глазам кружевной платочек и отрицательно покачивала головой.
- Ах, я не могу, не могу! Я страшно устала! - поняла Ксения по движению ее губ. За предыдущий день она выучила это наизусть. Даже без всякого озвучивания.
Герман смотрел на обоих с хищной улыбкой. Ксения не удержалась:
- Что, твои шансы равны нулю? А бедный заика тебя обскакал! Разговаривая с тобой, она вообще не проявляла никаких эмоций, а тут гляди как разволновалась! Герман! Ты что?
Он обернулся и сказал с откровенной злостью:
- Только не думай, что она мне нравится! Сучка! У меня свои счеты с такими дамочками!
- Да что ты так кричишь! Тебе плохо, да?
- Слушай, Черри, поедем куда-нибудь… Ну, хоть ко мне.
- К тебе?!
- Ну да, я снял квартиру.
- А деньги?
- Мужчинам не задают таких вопросов. Запомни: женщин неприлично спрашивать о возрасте, а мужчин о деньгах. И у первых, и у вторых это самое уязвимое место.
- Почему ты жил с Женей, Герман?
- Хотел сделать ей немножко больно. Так что? Мы едем?
Ксения заметила, что Элеонора Станиславовна обернулась несколько раз подряд. Анатолий, кажется, решил оставить ее на время в покое. Понял, что ничего не добьется. А синьора Ламанчини стала глазами искать Ксению, чтобы вместе с ней уехать с кладбища. Ксения тут же представила себе стоны, холодные компрессы, тошнотворный запах ландышей и подумала, что не мешало бы хоть немного отдохнуть. Дама улетает поздно вечером. Часа два она вполне может побыть наедине с собой.
- Пойдем! - решительно повернулась Ксения к Герману. - Поминальный обед по русским традициям программой не предусмотрен, Элеонора Станиславовна давно уже заделалась католичкой. А есть здорово хочется!
- И выпить тоже, - добавил Герман.
- Только улизнем тихо, чтобы она опять в меня не вцепилась.
Уже сидя с Германом в такси, Ксения подумала с торжеством, что хоть как-то, но протест против такого обращения с собой она выразила.
Первый сет-бол
40: 30
Но уже за обедом Ксению замучила совесть. Она не могла долго на кого-нибудь злиться. Здесь, в теплом, уютном кафе, Элеонора Станиславовна начала вдруг казаться Ксении удивительно несчастной, одинокой и всеми покинутой. Да и вопрос о наследстве тяготил, словно камень, который повесили на шею. Пока висит, можно запросто утонуть, ненароком бултыхнувшись в воду. Да и желающие помочь найдутся.
Герман молчал, что-то обдумывая. На них с Ксенией все смотрели. Очень заметная пара: красивый темноволосый мужчина и очень хорошенькая девушка с черными от испуга глазами.
- Герман, а что Валентина?
- Кто? - переспросил он, аккуратно разрезая ножиком мясо. - Должно быть, уехала в Париж.
- Но почему она тебя не устраивает?
- А почему она меня должна устраивать? Почему вы, женщины, все думаете обо мне одинаково? Всю жизнь на мне какое-то клеймо. Это что, где-то в глазах или на лбу? И почему вам так нравится делать из меня злодея?
- Ну, Герман!
- Ах да. Я забыл, что ты здесь ни при чем. Ты другая. Между прочим, ты очень любишь этого своего?.. - Ксения покраснела. - Ну, ты знаешь кого.
- А тебе какая разница? - Ксения нагнула хорошенькую головку, улыбнулась.
- Это простое кокетство, или ты не хочешь, чтобы я догадался, как ты относишься к бывшему мужу? Вот кого мне хотелось бы задушить!
- Что, Женька разболтала?
- Она не любила упоминать своих бывших - за здравие. Только за упокой. И чересчур болтливой не была. Я знаю только то, что ты сама сказала… Ладно, хватит о ерунде. - Ксении показалось, что он на что-то решился. - Тогда пойдем? Хочешь посмотреть, как я устроился?
- Меня эта ведьма ждет.
- Кто? Элеонора? Да черт с ней!
- Так нельзя.
- Из-за денег, да?
- Нет. Даже с плохими людьми так нельзя.
- Думаешь, если быть с ними добренькими, так у них совесть проснется? Ха-ха-ха! Да они только обрадуются. И станут поступать еще хуже. Закон человеческих джунглей. У добреньких такие сладкие косточки! - Он потянулся, подмигнул: - Делай как все, Черри.
- Не буду. Я потом к тебе зайду.
- Как хочешь, - пожал он плечами. - Я могу прихватить с собой и ту девушку. - Герман кивнул на соседний столик, где пила уже третью чашку кофе крашеная блондинка. - И ту. И ту…
На его слова, сказанные подчеркнуто громко, стали оборачиваться женщины. Некоторые хихикали, некоторые негодовали, но, независимо от реакции, во всех глазах Ксения заметила откровенный интерес. Парень привлекал к себе внимание. Особенно сейчас, когда был словно заряжен какой-то дикой энергией. Черный, блестящий, похожий на магнит, притягивающий к себе все дурное. Ксения не умела вот так открыто становиться центром всеобщего внимания, хотеть его и не бояться. Насколько же надо быть уверенным в себе, чтобы знать, что тебе простят любой, даже самый резкий поступок? А он спокойно взял со столика у крашеной блондинки бумажную салфетку и написал на ней номер своего телефона. Блондинка надменно вскинула брови, но Ксения была уверена, что вечером она Герману позвонит.
- Ты делаешь это мне назло? - спросила она уже на улице.
- Я хочу тебя изменить.
- И зачем тебе это надо?
- Защищайся, Черри! Я хочу, чтобы ты защищалась, черт возьми!
Ксения подумала, что слишком уж часто на нее сегодня оглядываются. Ну почему он так громко говорит? И зеленые глаза блестят странно. Черное, нефтяное пятно зрачка все больше разливается по зеленой воде радужной оболочки. Он словно нарочно выталкивает ее в круг людского внимания. Но там же страшно, в этом кругу! И она пошла прочь, в спасительную тень.
- Эй, Черри! - окликнул ее Герман. - О Валентине. Ты ее не очень-то слушай. Она вечно засунет куда-нибудь безделушку, а потом начинает ее везде искать. Если вдруг будет тебе звонить…
- То что?
- Скажи, что ничего про меня не знаешь.
Ксения была слишком расстроена чтобы придать значение его словам. Какая безделушка? Какая Валентина? Надо ехать успокаивать Элеонору Станиславовну, если там и так уже "скорые" со всей Москвы в ряд не стоят.
…Никаких машин с красными крестами у подъезда не было. Ксения вздохнула с облегчением, но обрадовалась она рано. Элеонора Станиславовна встретила ее в дверях гостиной. Даже с постели не поленилась встать.
- Милочка, что вы себе позволяете?
- А что такое? - удивилась Ксения.
- Вы бросаете меня там, на кладбище, в компании этого ужасного человека!
- Да что в нем такого ужасного? По-моему, Толя - нормальный парень.
- Ах, так вы знакомы?
- Да, знакомы - с вызовом сказала Ксения. Элеонора Станиславовна уже не казалась ей такой несчастной.
- Может, это вы его ко мне подослали? Да он вас обманывает, милочка! Да, да, да! - энергично затрясла головой синьора Ламанчини. - Но если выбирать между ним и вами, милочка…
- Обязательно надо выбирать?
- Я хочу поскорее отсюда уехать. Я обещала, что обязательно с ним поговорю. Но мое сердце этого не выдержит.
"А оно у тебя есть?" - чуть было не ляпнула Ксения. И тут же услышала:
- Ах, я больна! Я чувствую, что он наговорит мне каких-то гадостей! А я ничего, ну просто ничего не желаю знать! Я хочу в Италию!
- Ну, хорошо, хорошо. - Ксения кинулась успокаивать Элеонору Станиславовну. Лицо той было нездорово бледным. И губы слегка посинели. Может, и правда, сердце? Заморила себя диетами, иссушила солевыми ваннами. Если в пятьдесят лет так вот выглядеть, даром это не проходит. Ксения одернула свитер на полной груди и подумала, что ни за что не будет себя так мучить. - Я помогу вам собрать чемоданы, Элеонора Станиславовна. И вызову такси.
- Ах, милочка, я всегда радовалась тому, как моя дочь умеет подбирать прислугу! Я тоже упомянула в завещании своего дворецкого… Что с вами, милочка?
- Ничего, - с трудом выдавила из себя Ксения. Вот, значит, кто она такая для этой дамы! Может, это правда? Но она, Ксения, ни к кому не нанималась!
- Милочка, вы оглохли? Я хотела сказать, что не собираюсь оспаривать завещания моей дочери. Если только синьор Ламанчини…
- Но он же так богат! - удивилась Ксения.
- Именно поэтому. Мой покойный муж оставил дочери целое состояние. Я, конечно, сумела устроить свою жизнь так, чтобы ни в чем не нуждаться. И мне хотелось бы, чтобы Николай в гробу перевернулся, узнав, кому достанутся его деньги, - прислуге.
Последняя фраза была не из репертуара светской дамы, но Элеонора Станиславовна сказала ее со вкусом. К покойному господину Князеву она испытывала легкое презрение. Тот составил на дочь дарственную, ничего не сказав об этом жене. Завещал ей единолично и недвижимость, и деньги на счетах. Хотел поставить мать в полную зависимость от дочери. А та, не долго думая, вновь вышла замуж. Да еще как удачно! Поэтому Элеоноре Станиславовне было чуть-чуть смешно. Она и улыбнулась тонко испуганной девушке:
- Хорошему юристу не составит проблемы оспорить всю эту чепуху. Я имею в виду завещание Евгении. А вы, милочка, слишком слабы, чтобы с нами судиться. Но я поговорю с синьором Ламанчини. А насчет этого молодого человека…
Ксения так и не успела понять, кого имела в виду дама: Германа? Анатолия Воробьева? Того третьего, который все-таки пришел на кладбище? Или совсем не их? Зазвонил телефон, а Элеонора Станиславовна, естественно, не собиралась снимать трубку.
РОВНО
Ксения вздохнула с облегчением, потому что это был всего-навсего Генка. Но почему у него такой мертвый голос?
- Черри.
- Генка, что случилось? Да говори же наконец!
- Лидуша разбила машину.
- Она жива?!
- Да.
- А… Ребенок?
- Откуда ты знаешь? Про то, что Лидуша беременна?
Ксения вздохнула с облегчением. Если говорит в настоящем времени, значит, с ребенком все в порядке. Женщины должны донашивать своих детей. Теперь Ксения это знала.
- Генка, слава богу, что с ними все хорошо! А машина… Новую купите.
- Да черт с ней, с этой "девяткой"! Лидуша разбила не только свою машину, ты понимаешь?!! Если бы она разбила свою!!
- Генка, она в кого-то въехала? - сообразила наконец Ксения.
- В кого-то! Это мягко сказано! Новая "тойота", прямо из салона. Последняя модель. Крутой мужик купил своей бабенке. А та обрадовалась и поехала кататься. Две бабы друг друга не поняли, и…
- Ты же говорил, что она отлично водит машину, Генка? Значит, это не она виновата?
- Какая разница? Уже сделали так, что она. Если "девятка" въезжает в крутую "тойоту", а из той выходит размалеванная девица и по мобильнику вызывает своего крутого дружка…
Ксения услышала в его голосе дрожь. И не удержалась:
- А ты?
- Я узнал об этом только через два часа. Протокол уже составили. Лидуша виновата.
- И сильно она помяла чужую машину?
- "Японки" - они мягкие. Да и наши "Жигули" тоже. Как только обе девушки отделались синяками, остается удивляться. Но зад и перед у "тойоты" сильно помяты. Наша машина восстановлению вообще не подлежит, весь перед всмятку, да и черт с ней! Никогда она больше за руль не сядет! Никогда!
- Не кричи так, у меня перепонка в ухе лопнет! Я слышу. Так ее надо починить?
- Если бы! Та баба требует, чтобы ей пригнали новую машину, тоже из салона. Мол, у битой вид уже не тот.
- Да сейчас так умеют делать…
- Ты мне это говоришь?!
- И что теперь, Генка?
- Надо выкупить у нее разбитую машину по цене новой. Из салона.
- Боже мой! Сколько же она стоит?!
- Побольше, чем наша с Лидушей малогабаритная однокомнатная квартира. Даже если мы ее продадим, денег все равно не хватит.
- А если не платить?
- Ты соображаешь, что говоришь? Даже если меня убьют за долги, Лидуше это не поможет. И мы где-то должны жить, если продадим все-таки свою квартиру.
- Нет-нет! С ума сошел? Можно занять денег.
- А отдавать чем? - спросил Генка, и по его голосу Ксения все поняла. Он позвонил ей, потому что больше некому. Как тогда, несколько лет назад, когда она сама позвонила лучшей подруге Жене Князевой. - Чем отдавать? Я только что купил эту самую квартиру на то, что успел скопить за три года. Три года!
- Генка, ты хочешь у меня занять денег? Но у меня их нет.
- У Женьки нет денег?
- Но это же не мое! И мне никто не даст такую сумму с ее банковского счета. Что я говорю! Вообще никакой не дадут! А сколько надо? - спохватилась она.
- Тридцать… штук баксов. Сколько денег на ее счету?
- Генка, я не знаю, честное слово!
- А нас сколько?
- Ну, я, ты… И еще четверо.
- Почему не пять?
- Он говорит, что ничего не надо.
Генка даже не стал уточнять, кто именно говорит. Ксения поняла, что он потрясен случившимся. Еще два дня назад все было просто отлично. А теперь ему не позавидуешь. И Генка мужчина, не то что ее бывший. Генка считает, что это его проблема: найти деньги. И он их найдет. Ксения услышала напряженное:
- Все понятно. Но я могу рассчитывать на эти деньги?
- Ты хочешь, чтобы я…
- Слушай, Черри, я найду, у кого занять. Под проценты. Мне дадут, потому что мое слово еще чего-то стоит в этом мире. Я учу играть в теннис богатых людей. И они знают, что если Геннадий Рюмин сказал, то… Но после Женьки я никому и никогда не хотел быть обязанным, понимаешь? Я не хочу больше ни в какое рабство. Поэтому мне нужны эти деньги.
- Хорошо, я попробую. Ты только успокой ее.
- Смотри, Черри. За Лидушу я могу и убить. Она вздрогнула, но в трубке уже были короткие гудки. Зачем все-таки он приходил в тот день на стадион?
Второй сет-бол
БОЛЬШЕ
"Что за день!" - подумала Ксения. И вспомнила, что вчерашний был еще хуже. Сегодня, по крайней мере, Элеонора Станиславовна отбывает в солнечную Италию.
- Милочка? Кто звонил?
"Ах, она еще здесь?" - обреченно подумала Ксения.
- Это мой знакомый. - "И ваш", - хотела добавить она, ибо Элеонора Станиславовна не могла не встречаться с Генкой.
"Так, может, у нее денег попросить?" - усмехнулась Ксения. И представила себе эту сцену: синьора Ламанчини просит у синьора Ламанчини одолжить тридцать тысяч долларов бывшему любовнику своей убитой дочери. Непонятно кем убитой, между прочим. Да синьор Ламанчини сам ей сделает пластическую операцию одним ударом кулака! Все морщины разгладит мигом, вместе с носом и прочими выступающими частями лица. Останется один плоский блин. А приятно было бы посмотреть, честное слово!
- Милочка! Вы где?
- Я заказываю такси.
Ксения взяла тайм-аут, спряталась в своей комнате. Сражаться с Элеонорой Станиславовной было слишком утомительно. Она играла вязко, больше действуя на нервы противнику, чем затрудняя себя саму резкими движениями. И даже не выползала из спальни. Но Ксении казалось, что после пережитого сегодня ее тело и душа - это одна сплошная травма. Хотелось взвыть во весь голос: "Ах, как я устала!"
Но фраза уже набила оскомину и к тому же была из чужого репертуара. Ксения понимала, что выиграет партию только тогда, когда запихнет синьору Ламанчини в самолет.
- Милочка, я решила оставить вам в подарок свое траурное платье.
- Спасибо, - удивилась Ксения. - А зачем?
- Мне оно больше ни к чему.
- Разве синьор Ламанчини бессмертен?
- Ах, милочка, - поморщилась Элеонора Станиславовна и кисло добавила: - Он очень следит за своим здоровьем. И потом, я всегда могу заказать себе новое. Мода ведь так переменчива!
- Особенно на траурные платья, - усмехнулась Ксения.
В аэропорту у нее даже головная боль сразу прошла. Да и синьора Ламанчини повеселела. Трещала без умолку, забыв свою надменность:
- Как я не люблю этот ужасный климат! Полгода зима, а потом наступает лето, от которого в памяти может остаться только бесконечный дождь. Дождь, дождь… Ах, как я не люблю дождь! Слишком много воды.
- Сейчас почти уже зима, - напомнила Ксения.
- Ах да, зима! Что может быть хуже? В Италии, милочка, шубки носят с туфлями. Да, да! Если на улице нулевая температура, то это уже зверский холод. Как я люблю свою виллу! И солнце. Много солнца. Если вы, милочка, вдруг захотите много солнца, то я буду рада предоставить вам жилье.
Ксения не успела удивиться щедрости дамы, как та добавила: