– Вот поговори мне так с прокурором, запру в изоляторе за фамильярное отношение к должностному лицу. Будет тебе тогда Гришанчик.
– Ой да ладно, а то вот передам в газету наши курсовые фотки, будешь потом перед Милкой оправдываться. Чего ты там на снимке с Нюськой в обнимку.
– Ну что за население, без угроз и шантажа ни дня прожить не может. Ладно, сдаюсь, пусть будет Гришанчик. Только в прессу не отдавай!
– Договорились, товарищ зампрок. Слышь, Григорий, вот уже и власть другая и собственность не та, а все равно "товарищ". Как-то медленно возвращается "Ваше превосходительство"!
– Ох, и мысли, ох, идеи. Ладно, давай уже на ходу сообщай про свою беду, а то неровен час Павел Игнатович призовет, будет мне тогда и "Ваше превосходительство", и пресса.
– Гришанчик, помоги девочке-дурочке бестолковой. Ну совсем никто на помощь не приходит. У всех вмененка, расчлененка, обезглавка и прочая мокруха. А мне всего лишь человечка найти надо.
– Ясно, ты, значит, безручка и одиночка?
– Ну типа того, у меня же нет помощников.
– Говори, кого тебе, девица, надобно?
– Икифорова!
– Что за гусь?
– Похоже, мошенник. Такого наплел, что жуть. С приличного Чижевского сто тысяч евро взять хотят по наговору и ничтожным договорам.
– Чижевский – это писатель? Краевед?
– Он самый, видишь, Гришанчик, какой же ты продвинутый человек в погонах. Почитываешь, однако!
– А по-вашему, мы только постановления и сводки читаем. Ну и откуда у краеведа-писателя такие деньжищи?
– То-то и оно, мошенники чистой воды.
– Ох, Селинка. Ну вот скажи мне, товарищ майор в отставке, пристало ли мне, высокому начальнику. искать твоего балбеса, мелкого дельца?!
– Гришанчик, а Гришанчик. Ну дай мне возможность три раза в год к тебе обращаться? В отставку пойдешь, я буду тебе и Нюське книжки читать про родной город. А Чижевский проведет вас по памятным местам.
– Три раза многовато будет, всех мошенников переловим тогда. Разочек, только разочек. У меня еще Нюска есть. Та каждый день с просьбами лезет. А с экскурсией отличная перспектива. Ладно, как там твоего шантажиста зовут, Книгофоров?
– Икифоров, товарищ полковник.
– Давай так. Ты к поварам на раздачу, возьми мне пару салатиков и компот из сухофруктов – обязательно. А я пока кой-кому позвоню.
Очередь двигалась медленно. И когда Селина с подносом предстала перед заместителем областного прокурора, не увидеть перемены в его лице она не могла.
– Гришанчик, – тихо-тихо прошептала Селина. – Тебя что, уволили, пока я твой компот несла?
– Нет, ну что ты за человек такой! Вот, там где ты, там всякий раз что-то происходит.
– Гришанчик, я не виновата. Я, как и ты, на страже нашего социалистического, господи, прости, капиталистического отечества. Что произошло, не томи.
– А то и произошло, что твой Икифоров, между прочим, в суде трудится! Служит, так сказать, праведно!
– Господи, спаси и помилуй. Гришанчик, он что, судья?
– Нет, Селинчик, он, слава богу, не судья. Он водитель председателя суда.
– Ануфари?
– Его самого.
– Вот это да, какой поворот. Под самым носом, считай, у всей лесовской правоохранительной системы обделывает такие делишки.
– Ты, поосторожней, поосторожней. Делишки – это всего лишь уменьшительно-ласкательная форма дел больших. Выражайтесь, майор, точнее.
– Слушаюсь, товарищ полковник.
– Ну вот, раз слушаешься, то поезжай прямиком к Ануфари. Там на месте с Икифоровым и поговоришь.
– Гришанчик, так неудобно как-то, не по чину самого председателя тревожить, а?
– Да, а заместителя прокурора области, значит, удобно! Да ко мне по записи не каждый начальник или большой олигарх попадает.
– Гришанчик, прости, я не заметила, что ты статуй. Все вспоминаю наше студенчество. В ту пору ты без чинов не хуже смотрелся.
– Тише ты, болтаешь много. Вокруг подчиненные. Они и так стресс пережили. Я сюда обедать раз в сто лет хожу. Нюська мой желудок язвенный бережет.
– А сейчас зачем притащил меня?
– Хотел продемонстрировать своей однокашнице демократизм в действии! – и Гришанчик расхохотался так громко и хорошо, что вся прокурорская столовка решила, быть полковнику генералом.
…Ануфари встретил Селину любезно
– Здравствуйте, Селина Ивановна. Проходите, мне заместитель областного прокурора звонил. Дела, однако. Поверить не могу, что мой Икифоров во что-то вляпался.
– Простите за беспокойство, так вот сложилось, без вашей помощи не обойтись.
– Понимаю, что он сотворил, что сам Зинкевич вас под опеку взял?
– Мошейник, так сказать. Ну, точнее, мошейник чуть-чуть. Может быть, начинающий. А может, по глупости вляпался. Он хоть машину хорошо водит?
– С этим все отлично. Она у него послушная в руках, ничего не скажешь. Они даже "разговаривают" порой друг с другом.
Селина рассказала вкратце все, что случилось за эти дни.
– Давайте я его поспрашиваю при вас. Пусть это будет частная беседа, без протокола, а потом сами решите, что с ним делать.
– Хорошо, раз уж Зинкевич попросил. Только без давления, без этих ваших современных технологий.
– Да что вы, Павел Кирсанович, я давно из ведомства ушла. Даже и не знаю, о чем вы.
Ануфари по громкой связи попросил помощника позвать к нему Икифорова.
Селине стоило больших усилий удержаться и не "вцепиться" в Икифорова с первых же минут разговора.
– Ну что, коллекционер-любитель, будем знакомиться. Давненько ищем вас. Уже думали Интерпол вызывать.
И без того небольшого росточка, Икифоров сразу все понял, сник и, кажется, стал еще ниже.
– Ты, вот что, Икифоров, давай без финтифлюшек, – Ануфари сердито поглядел на своего водителя. – Мы люди занятые, так что сразу говори. По порядку рассказывай.
– Да что рассказывать-то, Петр Кирсанович! Мы же с Майковым родня, считай. Я на сестре его женат. Ну и по-родственному, как отказать. Делов то, подписал какую-то бумажку.
– Договор, Икифоров, договор. А это уже не бумажка.
– Не было у меня никаких договоров. Письмо для немца сочинял Майков от моего имени. Я и махнул рукой на бумажке. Майков убедил, что дело частное, не измена Родине, как родственнику отказать?!
– Значит, договора вы в глаза не видели?
– Так точно, уважаемая.
– Глядите, Икифоров, если обманули правосудие, ждет вас кара тяжелая, – процедила Селина, прямо-таки нависнув над Икифоровым. – Кто же тогда договор со Спицыным подписывал?
Икифоров пожал плечами.
– Не знаю, то мне неведомо, мадам.
Ануфари захохотал.
– Ладно, Икифоров. Давай иди работай. Смотри, в дурную историю влипнуть легко. С работы уволят сразу.
– За что, Петр Кирсанович. Вот ей-ей, все по-домашнему.
Икифоров ушел, и Селине стало как-то даже жаль, что все так быстро разрешилось. Похоже, он и в самом деле толком не знал, что делал. По-родственному, видишь ли, решили слупить с Чижевского сто тысяч евро. Недотепа! Знала бы, не искала. Да нет, конечно же, искала. Еще как искала. Важный свидетель. Главное, что теперь известно: Икифоров человек реальный, где его искать, тоже известно, так что от статуса свидетеля он теперь никуда не денется.
…Икифоров уже звонил Майкову и четко, слово за словом, передал весь разговор в кабинете начальника.
– Что делать, Майков, выгонят ведь, как пить дать!
– Выгонят и посадят, коли про похищение Адели узнают. Так что не трясись. Поздно назад сдавать. В этот раз ты все правильно сделал, под дурачка сыграл. Ну, подписал, не подумал. Правда, деньги ты у меня взял, не забыл? И когда брал, вопросов не задавал!
– Так ведь по-родственному все, я же не думал, что такая подстава выйдет. Майков, выгонят меня, что Майке скажу?
– Не суетись, Икифоров. Раньше надо было причитать. И потом пока ничего страшного не происходит. Будем думать, что с тобой делать. И больше мне пока не звони. Понадобишься, я сам тебя найду.
Икифоров понял: Майков подставил его по-родственному, а в случае чего сдаст без жалости. Икифоров бегом вернулся в приемную Ануфари.
– Не выходили еще? – спросил он у помощника.
Тот молча кивнул головой.
Икифоров, перекрестясь, открыл дверь и вошел в кабинет.
Селина как раз собиралась уходить и прощалась с Ануфари.
Увидев Икифорова, удивились оба и от неожиданности замолкли.
– Петр Кирсанович, хочу сделать заявление!
Селина начала понимать, что к чему.
– Устно или письменно? – посуровел Ануфари.
– Все по закону, Петр Кирсанович, – вмешалась Селина. – Если не возражаете, часика на два отпустите его до УВД и обратно. Возьмем письменные объяснения, так сказать, по вновь открывшимся обстоятельствам.
– Ну что за денек сегодня. С утра все кувырком. Отдаю на два часа.
В УВД пришлось побегать, чтобы найти оперуполномоченного, и наконец, у Селины появился серьезный документ – объяснение Икифорова.
…Селина влетела к Чижевскому. Плюхнулась по привычке в кресло и элегантным движением руки открыла папку, достала белый лист и положила его перед Вигдором.
– Читай, "писхатель". Вот какие короткие, но захватывающие рассказы следует писать. Вот тебе завязка и развязка из реальной жизни.
"ОБЪЯСНЕНИЕ
Мной, оперуполномоченным отдела по выявлению и документированию экономических преступлений по Лесовскому району ОР5 по линии БЭП УВД по г. Лесовску ст. лейтенантом полиции Шагиулиным Г. Р., в порядке ст.144 УПК РФ отобрано объяснение у гражданина Икифорова, работающего водителем в Лесовском областном суде, удостоверение 009ЕУ 451221 от 6.10.2005 г.
По существу задаваемых мне вопросов и известных обстоятельств могу пояснить следующее:
Майков является моим родственником, т. е. моя жена сестра Майкова. Ко мне в Акатск приехал не знакомый мне раньше мужчина в возрасте около 60 лет и сообщил, что он от Майкова и мне необходимо подписать договор на продажу прав по тиражированию, распространению и иному использованию 15 произведений живописи. С данным договором я не знакомился. После того как я подписал договор, он уехал, и больше я его не видел.
Уточняю, что никаких картин, о которых идет речь в договоре, я никогда не видел. Майков по данному поводу мне ничего больше не говорил.
Спустя какое-то время Майков вновь обратился ко мне по данному поводу, я подписывал для него какие-то расписки, один раз вместе с ним ездил к нотариусу А. Н. Никулиной, где я подписывал доверенность на имя Майкова.
Сегодня мне был представлен авторский договор о передаче прав на использование произведений между мной и художником Спицыным, согласно которого Спицын продал мне за 100 000 евро 15 произведений живописи. Данный договор подписан якобы мной. Данные подписи не принадлежат мне, а подделаны неизвестным мне лицом. Также мне были представлены 9 расписок, по которым я якобы получил от Спицына данные средства в общем размере 100 000 евро. Данные расписки также поддельные, ни на одном из представленных мне сегодня документов нет моей настоящей подписи. Ситуация по поводу моего участия в купле-продаже данных картин полностью вымышленная. Уточняю, что со Спицыным я не знаком лично, никогда не общался, тем более не заключал никаких договоров.
С моих слов записано верно, мною прочитано
Икифоров Максим Прокопьевич".
Вигдор прочитал бумагу несколько раз.
– Слава тебе, о могущественная и всезнающая Селина ибн Ивановна. Так что, похоже, мы победили?
– Не-а. Ничего пока не похоже. Во-первых, Икифоров в последний момент может отказаться от объяснения. Во-вторых, Майков может заявить, что договор подписан Икифоровым, а то, что он в данный момент отказывается от него, чистейшей воды выдумка, следствие стресса, давления защиты. А еще он произнесет вслух, что ему известно, что Икифорову угрожали. В общем, этот бред Майкова, если так сложится, а сложится точно, придется опровергать.
– Господи, и что нам теперь до конца дней своих заниматься этим?
– Ага, и мир потеряет подающего надежды "писхателя". И тебе не удастся жениться, Чижевский. Ведь ты все свое свободное время будешь ходить в суд. Нет, после пяти вечера время у тебя все-таки появится, чтобы думать, где взять денег на оплату адвокатов.
– Чего?
– А чего чего? Ты думаешь, я вместе с тобой свою запоздалую молодость загублю. Нееее. Я с мильенерами высокое искусство постигать начну. Ой, как нам здорово будет, Чижевский?
– Селина, что делать?
– Нету выхода, Чижевский. Не-ту-уу.
Воцарилась пауза и молчание.
– Разумеется, совсем уж безвыходных ситуаций не бывает. Ну, если ты, "писхатель", повторишь за мной слово в слово то, что я буду сейчас говорить… возможно, я смогу переломить свое эго и закончить дело побыстрее.
– Давай, буду говорить, петь, читать стихи и показывать фокусы!
– Господи, Чижевский, какой-то ты мультимедийный прямо. Да погоди ты. Я что, уже отмашку дала? Поехали!
– Поехали.
– Дорогая Селина Ивановна!
– Дорогая Селина Ивановна!
– Мы так давно не отдыхали.
– Мы так давно не отдыхали.
– Мы так давно не отдыхали, что…
– Что что?
– Что что! Ничего. Не сбивайся, Чижевский, а еще писатель. Повторить элементарной фразы не можешь. Еще раз.
– Мы так давно не отдыхали, что…
– Мы так давно не отдыхали, что…
– Что сразу после судебного дела.
– Сразу после судебного дела.
– Селина, Вигдор, Савелий и другие дорогие нам лица отправятся к мильенерам отбирать экспонаты для обменной выставки.
– Я сейчас растерзаю тебя, Селина.
– Ах, терзайте меня, терзайте… да, да, да! То есть меня не надо, и шутки в сторону. У меня еще один документ любопытный имеется. Его я вчера в лесовский суд самолично отнесла и задекларировала.
– Я весь во внимании.
– Мы подали заявление о подложности доказательств по иску Спицына к "Светлым просторам".
– На основании каких доказательств?
– У меня в запасе был и еще один документик.
– Знаменитые сыщики отдыхают.
– О, это сладкое слово отдых. Так вот, несколько дней назад я оформила ходатайство о назначении почерковедческой экспертизы. Все по тому же иску Спицына. А сегодня я получила заключение по документам, которые Майков передал в суд как доказательство вашей вины.
– И что?
– А то, что все подписи на договорах, в расписках, сделаны одной и той же рукой, а следовательно, одним и тем же человеком.
– Значит, тут у нас полное фиаско. Все подлинное!
– Конечно, подлинное, все подписал один человек, но не Икифоров!
– Ничего себе! Получается, что везде, где фигурирует Икифоров как главное лицо, по части подписи туфта?
– Полная. Я не стала добивать Икифорова на дознании, когда он давал пояснения оперу. Думаю, он в глаза не видел документы. А ведь Икифоров, бестия, первоначально заявлял, что у него болела рука, когда он подписывал договора и расписки. И потому все подписи не похожи на его обычные росчерки. Но потом понял, что это уже не игра. Отказался от первых показаний и стал излагать все иначе.
– Вот на что они надеются, Майков со Спицыным?
– Они надеются, что у таких "писхателей‒художников", как вы, нет таких адвокатов, как я.
Вигдор развел руками.
– Мы будем помнить тебя в веках.
– Чижевский, в веках ты помни свою будущую тещу. А мне лучше помогите материально.
– Запрос принят, будем думать.
– Я всегда подозревала, что у "писхателей" это профессиональная черта. Только думай недолго. Спрос на Селину Ивановну растет каждый день.
Глава двадцать девятая. Всех тревожит тишина
За 6 дней до судебного процесса
Савелий и Адель встретились в мастерской.
– Савелий, можно я больше не буду тебе позировать?
– Господи, даже если ты начнешь настаивать, я не соглашусь сам.
– Это еще почему, неужели теперь я так плохо выгляжу?
– Выглядишь ты прекрасно. Просто за это время что-то произошло в моей творческой биографии. Хочешь посмотреть новые картины?
– Конечно, показывай, кого ты тут в мое отсутствие рисовал.
– Закрой глаза. Нет, закрой и не открывай, пока я не разрешу. Пусть то, что ты увидишь, станет сюрпризом.
Савелий подтолкнул Адель к мольберту, где стоял ее портрет.
– Теперь можно, смотри!
Девушка увидела свой портрет и… заплакала. Так плачут, когда не могут объяснить, отчего слезы текут сами по себе. Адель же плакала так искренне, что трудно было понять, чего больше в ее настроении: переживаний от недавних событий, эмоций от увиденной работы художника, от счастливого возвращения из плена.
Она отвернулась и продолжала плакать.
– Адель, дорогая, я же ничем не обидел тебя. Адель? Нет, ну, правда, что за слезы, что я сделал не так?
– Как же так, – Адель обняла Савелия, продолжая всхлипывать. – Вот разве нельзя было давно сказать, что ты влюбился в меня? А?
– Нельзя, – Савелий нежно поцеловал Адель. – Это так сложно, так трудно.
– И ты хочешь на мне жениться?
– Если позволишь.
– Позволю, конечно. Только ты сделай все красиво-прекрасиво: упади на колено, подари букет и скажи торжественно: "Я прошу Вашей руки, Адель!"
– Я столько слов не запомню. Напиши мне шпаргалочку, я выучу и буду неотразим.
– Издеватель, вот ты кто, Савелий Кокорев. А мне было так грустно, так одиноко. Потом навалились ужасы с Майковым. Он думал, я ничего про отца не знаю. Пришлось играть с ним до конца, делать вид, что растерялась, потрясена.
Я думала сделать все сама. Случайно встретиться со Спицыным, случайно заговорить. Попытаться понять, что он за человек и почему отказался от меня. А вышло все слишком быстро. Ну а когда они меня украли, то и вовсе все смешалось. Я теперь все время то плачу, а то смеюсь.
– Тогда смотри дальше, – и Кокорев стал выставлять картины, которые писал у реки, в скверах солнечным утром и в городе, отходящем ко сну.
Адель подолгу рассматривала каждую.
– Савелий, я хочу туда, мы будем гулять вместе среди этих пейзажей…
– Хорошо, завтра и отправимся, потому что послезавтра мы пойдем с тобой оформлять заграничные паспорта. Через два месяца мы улетаем в Америку, где пройдет большая выставка подающего надежды лесовского художника Савелия Кокорева!
– Урра! А учеба? Савелий, меня же отчислят за прогулы.
– Тут мы положимся на нашего краеведа Чижевского. Думаю, он и с ректором хорошо знаком, и с деканом. Поди договорится. И потом, ты же не бездельничать летишь, а в составе российской делегации представлять интересы лесовского творческого союза. Я беру тебя на работу своим помощником, продюсером. Согласна?
– Это мы еще пообсуждаем. Посмотрим, какое жалованье будет положено помощнику.
– Ах ты, маленькая торгашка, а бескорыстно, из любви к искусству?
– Посмотрим, посмотрим. Главное, не продешевить. Интеллект сейчас в моде. Так что сойдемся на 25 процентах от проданных произведений.
– Вся в папку, – буркнул Савелий. Он хотел что-то сказать еще по этому поводу, но Адель снова заплакала, громко, что называется, навзрыд.
– Аделюшка, ну прости меня, дурака. Ну, сморозил че попало, Аделюшка, не плачь. А то я сам заплачу, голубушка.