- Дивный, дивный! - с усиленной горячностью воскликнула Прощенко, понимая, что попала в тиски допроса, и пыталась выпутаться из неприятного разговора, не повредив своей репутации. - Очень восприимчивый, эмоциональный и… такой несчастный. Он ведь такой одинокий. Бедный, бедный мальчик!
Алена покачала головой. В основном от удивления, скрыть которое была не в силах. Чего это Прощенко взялась защищать Ляхина, словно на него уже кто-то нападает? Странно все это.
Она хотела задать актрисе еще парочку вопросов, но та просто-таки рванула от нее к дороге, наскоро попрощавшись, и, тут же поймав машину, поспешно нырнула в нее, даже не предоставив Алене шанс отказаться от предложения поехать вместе. Испугалась, что та ее раскрутит на откровения? Не может совладать с собой, когда речь заходит о ее ученике? Похоже на то…
Неужели у них роман? И еще… неужели Ляхина действительно нужно выгораживать? Но что он такое натворил?
* * *
Адрес Василия тоже не казался подозрительным - улица какого-то адмирала Раскувакова, действительно, рядом с театром. Презрев холодный ветер, Алена решила пройтись и подумать. Сначала мысли ее кружились вокруг ареста Ганина и возможных действий настоящего убийцы. Что он может предпринять? Напасть на еще одного актера или в знак протеста перерезать горло какому-нибудь случайному человеку, как это было в прошлый раз? За актеров Алена не волновалась. Скорее всего бандитов не слишком убедили действия милиции, и они очень сомневаются в том, что Илья на самом деле задушил их товарища. И вообще… убийство охранника - довольно загадочно само по себе. Во-первых, что он увидел? Ведь убили его только потому, что, потащившись за Линой Лисицыной, он мог заметить такое, что убийца хотел скрыть. Но что? И вообще, как он оказался под сценой? Что он там делал? В конце концов, что делала там Лина, если исходить из того, что охранник волочился именно за ней? Да и каким образом нормальный человек смог задушить такого верзилу? Из всех, кого она знала в театре, только Федоров, благодаря своей внушительной комплекции, имел шанс выиграть в схватке с охранником. А ведь схватка должна была состояться. Неужели охранник добровольно согласился бы расстаться с жизнью?
Да и за Линой ли он пошел под сцену? А за кем тогда, или за чем? Может быть… Осветители и рабочие сцены пируют сами по себе, их редко приглашают на актерский банкет. В тот вечер точно не приглашали. И если спиртное для интеллигентной публики обычно хранится в костюмерной у тетки Таи, то водка для рабочих складируется где? Конечно же, в той самой маленькой комнатке под сценой, в которой они с Вадимом и нашли труп охранника. Теперь она вспомнила, что в разгар веселья выяснилось - бутылок с "горячительным" не осталось, и Вениамин Федоров собрался было бежать в ларек. Но к тому времени стрелки часов подбирались уже к четырем утра, и Ганин уговаривал его не ходить, тем более что идти он был неспособен, стоял, прислонившись к стене, и бубнил, что "ежели в его руках немедленно не окажется бутылка, он всем назло выползет на улицу и попрется в ларек, как последний бомж". Тогда Ганин попросил кого-нибудь спуститься под сцену и одолжить у осветителей водки для Федорова или сбегать ради него в магазин. Наверное, этот бедолага охранник и откликнулся на его просьбу. Лина тогда еще была с ними. Точно! Она и крикнула: мол, "кто-нибудь, спасите короля!". Верзила захотел быть рыцарем в ее глазах и пошел. Вот тогда он и увидел то, чего не должен был видеть! А потом Алена танцевала польку с Ильей и целовалась с Терещенко. И Вадим решил ее увести, потому что вела она себя совершенно некрасиво. А охранника все не было. Федоров совсем разбушевался, даже, держась за стену, направился к выходу со сцены. Тогда Вадим пообещал, что добудет ему бутылку сам. Вот почему она помнит качающиеся над головой балки - потому что они тоже спустились под сцену в поисках осветителей. И вот почему она ругалась с ними - они говорили, что водка у них тоже кончилась, никто никуда не побежит, так как все ослабли и лежат на полу. А она кричала, что нет среди них настоящих мужиков. Что они ей отвечали, Алена предпочла не вспоминать. Жуткая, подвальная ситуация! Так что же увидел охранник в той кладовке? Может быть, заметил, как кто-то подмешивал в водку димедрол, чтобы напоить ею неугомонного Федорова?
Интересно, что скажет по этому поводу Вадим? Скорее всего попытается доказать, что именно Ганин сыпал димедрол в водку, когда его застукал за этим делом охранник. Ведь Терещенко все еще надеется, что именно Илья и есть убийца. Почему он так упорствует? Потому что он не знал Ганина раньше и ему не представилось случая убедиться в том, какой тот замечательный парень? Или Вадим вообще плохо разбирается в людях? Кроме него, ни у кого не возникает мысли, что Илья мог хоть каким-то боком быть причастен к убийствам. Похоже, что даже Горыныч и тот не согласен с Вадимом. Так почему же следователь держится за свои подозрения с уверенностью маньяка? Потому что ревнует ее? Нет, это, пожалуй, слишком смелая догадка. Да и вообще, ну его, со всеми его версиями! Думать о Вадиме ей совершенно не хотелось. Слишком уж странной казалась ей их связь. Романом это уже не назовешь. Какой там роман! Пару раз целовались в состоянии алкогольного опьянения, а теперь он и близко к ней боится подойти. Даже когда она изредка проводит рукой по его щеке, вздрагивает, словно его касаются не пальцами, а оголенными проводами. Вообще, все это странно. Сам признался в любви, сам делает вид, что она ему нравится, но никаких дальнейших шагов - однажды пригласил на свидание - и какая проза! - в Пушкинский музей. В "Сатирикон" - это уже она его затащила. О том, чтобы, как прежде, зайти к ней в гости на чашечку чая, так и речи быть не может. Он что, интересно, опасается, что она его затащит в постель?! Ну а если и так? Чего в этом страшного для мужика? "Тоже мне, романтик хренов! - выругалась про себя Алена. - Нужно его успокоить при случае, что не имею на него никаких сексуальных видов!" И вообще, отношения с Вадимом все больше напоминали ей деловое соглашение. Словно они заключили некий пакт о сотрудничестве - не слишком долгосрочный, всецело удовлетворяющий интересы обеих сторон. "Интересно, как Ганин понимал, что с Линой Лисицыной у них ненадолго? Вот я не могу разобраться, надолго ли у меня с Терещенко. Так же, как не могла догадаться, насколько серьезно у меня с Буниным…" Бунин. Гад последний! Крутит свои многочисленные романы, а ей даже ни разу не позвонил! Все мужики - сволочи, и черт с ними! Тем более что она уже пришла по указанному адресу. Дом был самый обычный - девятиэтажный, кирпичный, с большим количеством застекленных балконов. Она поднялась на четвертый этаж. Дверь квартиры Василия Ляхина тоже не вызывала особенных подозрений - самая заурядная дверь, обитая дерматином. Алена вдавила кнопку звонка. Где-то внутри раздались мелодичные переливы. Но и только. Хозяина дома не было. Это сразу стало понятно по гнетущей тишине, которая ответила на звонок. Она позвонила еще пару раз для приличия - тот же результат - и, повернувшись, вознамерилась пойти вниз. В этот момент из противоположной двери вышла соседка Ляхина - дама внушительной наружности, не то чтобы она была толстой, вовсе нет, скорее всего без одежды она выглядела поджарой. Внушительной ее делали высокий рост, прямая осанка и строгое выражение лица. На носу дамы покоились большие очки в тонкой золотой оправе. На секунду дама напомнила Алене ее собственную тетку Таю, она даже улыбнулась ей, но потом, решив, что радушие в этой ситуации вряд ли уместно, просто кивнула головой. Даму же, видимо, до глубины души тронула радостная улыбка незнакомой девушки, она тоже слегка расцвела, моментально перестав быть внушительной.
- Вы к Васе? - поинтересовалась она.
- Да, только его нет дома. Я из театра. Пришла сказать, что в нем опять нуждаются, - Алена быстро восстановила на лице приветливость.
- Какая беда! - всплеснула руками соседка. - Он ведь уже неделю крутится как белка в колесе. Родственник у него умер, так ему нужно срочно оформлять наследство. Там шикарная квартира на Ленинском проспекте может уплыть. Знаете ведь, какие в наше время аферисты - чуть отвлечешься, и оттяпают за милую душу.
- Родственник? - "Странно, что она задала этот вопрос. Вообще странно, что ее так интересует квартирный вопрос какого-то Васи Ляхина!"
- Да, - погрустнела соседка, - бедный мальчик. У него, кроме бабушки и этого дяди, никого больше не было. Родители два года назад погибли в автомобильной катастрофе. Да так глупо погибли. Что-то с машиной у них произошло. Вася тогда как раз школу закончил, поступал в институт. Ну и провалился. Какой там институт! Его все у нас жалели, кто-то предлагал даже отмазать от армии, а он: "Нет, - говорит, - пойду служить. Так легче". Вот теперь вернулся, устроился работать в театр. Такой замечательный паренек. Его ровесники и пьют, и колются, и гуляют на все стороны, а он тихий, скромный. Теперь еще одна трагедия. Просто рок какой-то.
- А что случилось с его дядей? - Алене было неудобно обрывать столь душевный разговор, тем более что соседка совершенно расчувствовалась.
- Я спрашивала, а он только и сказал: сердце. Теперь одна бабушка у него осталась. Ну той лет восемьдесят уже, долго не проживет. Бедная старушка - сначала дочь похоронила, теперь вот сына… А после смерти Васиного дяди стали к его бабушке какие-то люди ходить, насчет квартиры выяснять. Вот мальчику и пришлось забросить все, туда перебраться. Да он и телефон мне оставил на всякий случай. Вот, - дама покопалась в кармане пальто и вручила ей маленькую бумажку. Алена добросовестно переписала телефон Васиной бабушки и, поблагодарив добрую женщину, кинулась вниз по лестнице.
"Вот дуреха! - обругала она себя уже на улице. - Приперлась к незнакомому человеку, не зная зачем. А получается, что парень он замечательный, все его любят. Ну тебе-то что он сделал?! У него и так проблем выше крыши. Алены Соколовой только не хватает!"
20
Как и ожидалось, представители криминальных структур не слишком-то впечатлились арестом Ильи Ганина и, видимо, посоветовавшись со своим начальством, к великому неудовольствию Вениамина Федорова, апеллировавшего к не очень внушительной поддержке рабочих сцены, прибыли в театр аккурат к началу утренней репетиции, то есть к 9.00. Все остальные восприняли их появление как-то лояльно, без энтузиазма, но и без особого раздражения. Правда, Мария Клязьмина, войдя в зал, тут же переметнулась на сторону Федорова, заявив, что посторонние в зале мешают ей работать. Главный решил тактично замять конфликт, ответив ей:
- Машенька, это наш потенциальный зритель.
- Очень в этом сомневаюсь, - Машенька окинула Борика, сидящего на первом ряду партера, презрительным взглядом.
- В таком случае, думай, что он тебя защитит, если что, - предложил ей Людомиров.
- В этом я сомневаюсь еще больше, - фыркнула Клязьмина, но ей пришлось смириться с присутствием Борика, так как уходить он не собирался, а выгнать его представлялось всем акцией совершенно фантастической.
- Значит, так, в отсутствие Ганина проходим пятую сцену, - намеренно деловито проговорил главный и, бросив взгляд назад, громко осведомился: - Как там с фонограммой?
Ответом ему была тишина.
- Ну, будем надеяться, - буркнул режиссер и снова обратился к сцене: - Поехали.
- А мне кажется, что стоит пойти с плакатами к Петровке, - неожиданно громко предложил Людомиров. - Нужно спросить, с какой стати милиция позволяет себе такой произвол! Ганин - актер нашего театра, наш коллега, мы просто обязаны его защитить!
- Вообще, все это происки третьей власти, - гробовым голосом изрек уже нетрезвый Федоров. - Масоны, - он многозначительно взглянул на Клязьмину.
- Что ты хочешь сказать?! - взвизгнула та.
- Что все эти убийства не случайны! - просветил ее Вениамин и уверенно кивнул головой. - И Ганина арестовали не с бухты-барахты. За всем этим кто-то стоит.
- Ну да. Раввин из Марьиной Рощи, - усмехнулся Людомиров, - тоже мне, антисемит доморощенный.
- Нет, - Федоров погрозил пальцем в сторону правой кулисы, - нужно действительно пойти и во всем разобраться.
Фраза далась ему с трудом.
- Ну да, сейчас и пойдем, - истерично усмехнулась Клязьмина, - только выпьем на дорожку!
- А ты меня водкой не попрекай, девчонка! - взревел Вениамин.
- Простите, - деликатно вклинился в разговор главный, - я вот все хочу узнать: мы будем репетировать, - он вдруг перешел на рык, - или будем лясы точить?! Ганин играет превосходно, он мастер, и репетиции ему практически не нужны, чего не скажешь об остальных. Ты, Федоров, даже свою роль до конца выучить не можешь, стыдился бы! Маша, у тебя все номера проседают. И вообще, валите все со сцены к дьяволу! Маша с Леней будут репетировать номер из первого акта - Лаэрт и Офелия. Прошу!
Клязьмина скорчила презрительную физиономию, дабы показать, что главный насчет нее страшно ошибается, но вступать в открытый спор не стала, заняла позицию и приготовилась. Леня тоже встал на свое место. Остальные быстро очистили сцену.
- Звонила Васе Ляхину, - успела шепнуть Настя Алене, - обещал примчаться. Спасибо, что ты вчера выручила.
- А что произошло с его дядей?
Ответ Насти потонул в звуках фонограммы. Зал наполнился вступительными аккордами легкой песенки.
"Рост жизни не в одном развитье мышц", - запел Леня, вернее, не запел, а начал открывать рот, песня уже была давно записана на пленку вместе с музыкой.
"Рост жизни не в одном развитье мышц", - мелодично вторила ему Клязьмина.
В сущности, песенка была неплохой. Алена даже принялась подпевать.
- Я же говорила, что здесь много хитов! - гордо заявила Настя, когда музыка стихла. - Два уже крутят по "Европе-плюс". А что там слышно о Ганине? - шепот ее принял трагический оттенок.
- Если не докажет, что не убивал, не знаю… - загадочно изрекла Алена, ощущая себя в этот момент жутко циничной. Все переживают за судьбу Ильи, а она еще подливает в огонь масло. Но делать нечего!
- Да какой он убийца! - возмутилась подруга.
Алена развернулась к ней:
- Насть, честное слово, тошно уже! Все твердят одно и то же! Но ведь факты против него. Не верь своим глазам, поверь моей совести - так, что ли?! Зачем Илья приперся в театр в тот день, когда убили Журавлева, ведь не было у него никаких дел?! Почему он один не стал пить отравленную водку, а всех спаивал? И все равно ничего подозрительного не видел? Где он был, когда бедняга-охранник пошел за водкой под сцену? И, наконец, каким немыслимым образом он оказался в театре, в том самом, где наш Гамлет укокошил свою очередную жертву?!
- Ну это же…
- Я-то как раз, как никто, понимаю, что это череда самых фантастических, необъяснимых и несуразных совпадений. Поэтому и стараюсь доказать, что Ганин ни при чем. А вы только кричите и протестуете, что в этой ситуации, согласись, малоэффективно. Если бы каждый из вас сел и напряг мозги, то непременно бы вспомнил нечто такое, что отвело бы от Ильи подозрения! - жарко закончила Алена.
- Ну что же мы можем вспомнить? - попыталась оправдаться Настя.
- Вот я и говорю, нужно сесть и подумать.
- А я тебе говорю, ты не права!
Бас главного прервал их дискуссию. Разумеется, он заорал на Клязьмину, не на Алену.
Маша театрально воздела руки к потолку:
- Господи Всемогущий, где же твоя справедливость?!
- Сейчас появится в образе гуру, - съехидничал Людомиров.
- Нет, я ничего не понимаю. То Офелия невинна и притворяется распутницей, то она шлюха в маске девственницы. Либо объясните мне глобальную задачу роли, либо разрабатывайте со мной каждую мизансцену. Кто мне растолкует, какая Офелия? Что она за человек? И какая у меня сверхзадача в спектакле?! - гневно выпалила Клязьмина и демонстративно плюхнулась на ступеньки сцены.
- Твоя основная задача - выжить в этом аду, - хохотнул Людомиров. - Как и у всех нас. А то возмущенный Гамлет снова примется убивать, чтобы доказать невиновность Ганина.
- Ну надо же, какая догадливость! - шепотом восхитилась Алена. Впрочем, восхитилась наигранно - все-таки ей было несколько обидно, что не одна она такая умная, ожидая от преступника определенной реакции на арест Ильи.
- Нет, ну что он меня пугает? - взвыла Клязьмина. - В самом деле, все, что я хочу знать, так это как играть Офелию. Я теряюсь. Я блуждаю от одной мизансцены к другой в каких-то потемках.
- Маша, - проникновенно обратился к ней главный, - еще в первую нашу встречу я тебе объяснил, кто такая Офелия. И ты в основном правильно держишь ее на сцене, но иногда перегибаешь палку. С Гамлетом она одна, со своим братом она искренна. Она боится ошибиться, она ему верит, она прислушивается к его мнению. В этой сцене она просто младшая сестра, вот и вся загадка. А поэтому не стоит обнимать Лаэрта с таким сексуальным подтекстом. Проще нужно быть!
- Может быть, я идиотка?! - запальчиво вопросила Клязьмина.
- У-у-у… - протянул Людомиров и отвернулся к стене.
- Я по-прежнему не понимаю, куда деть жесты, которые свойственны Офелии. Почему она сбрасывает маску шлюхи и становится наивной дурой. Если она на самом деле дура, то не получится у нее разыгрывать перед Гамлетом прожженную бабищу. Это противоестественно. Определитесь наконец, кто такая Офелия, а потом требуйте чего-либо от меня!
- Не понимаю, с чем ты не согласна.
- Хорошо! - Маша повернулась к Борику: - Пусть ваш потенциальный зритель скажет, понятно ему поведение Офелии или нет?!
- Ладно, - пожал плечами главный и тоже обратил свой взор на охранника: - Вы можете что-нибудь сказать, молодой человек?
Борик слился с креслом и затравленно моргнул.
- Ну?! - победоносно заключила Маша, указав на него обеими руками. - Что я говорила?!
- Подожди, - повысил голос главный, - нужно же зрителю прийти в себя. Так вы нам скажете?
Тот поиграл плечами, сжал и разжал кулаки и наконец открыл рот:
- Чисто по совести, конечно, скажу так: любая баба прикинется ветошью, лишь бы мужику угодить. На это они способны.
- То есть вы считаете, что Офелия вполне способна притвориться, чтобы заинтересовать своего возлюбленного Гамлета? - перевел главный.
- Угу, - кивнул Борик.
- А вы не пробовали стать театральным критиком? - поинтересовался у него Людомиров.
- Я ведь низкий и глупый, пока сижу. А когда встану, то большой и умный, - невозмутимо заверил его Борик, смерив таким взглядом, от которого актер поперхнулся и надолго замолчал.
- Никто меня не любит! - взвыла Клязьмина.
- Машенька, я тебя очень люблю, - спокойно возразил ей режиссер.
- Да?! - всхлипнула она. - Что я, не понимаю? Все только и сравнивали, как я выгляжу на фоне Лисицыной! Теперь же так: кто была она и кто я на ее месте! Я ведь не дура!
- У-у-у, - обреченно протянул Людомиров, - предчувствую затяжные истерические пассажи.
- Вот вам, пожалуйста, - кивнула на него Маша, - разве он позволял себе такие номера с Лисицыной?!
- Успокойся, дорогая, - нежно попросил главный. - Он такие номера позволяет себе со всеми, - и тут же кинул многозначительный взгляд в сторону Людомирова. - Не знаю, как я его еще терплю. Да что там я, он и гуру вашего в грош не ставит!
- Гуру не троньте, - запротестовал Людомиров, - он святой человек. Пьет так, что ангелы плачут.