- Ты не смеешь так про отца Гиви! - взвизгнула Клязьмина.
- Ты что, заменяешь Федорова? - нагло удивился Людомиров. - Это же его реплика!
- Ну хватит вам! - попытался примирить их главный.
Однако было поздно, Маша, закусив губу, уже успела пустить обильную слезу. Нос ее мгновенно распух, превратившись в сопливую картофелину, отливающую в лучах бокового прожектора.
- Может, пойдем? - тихо спросила Настя. - Это надолго.
- Почем ты знаешь? - из вредности запротестовала Алена. Репетиция, как таковая, ее не интересовала.
- Обычное дело, - уверенно объяснила подруга, - у Клязьминой вопрос самолюбия меньше, чем за два часа, не решается.
- Значит, так! - главный с Настей явно не согласился, а поэтому взревел не своим голосом, сорвавшись с баса на фальцет: - У нас тут театр или уличный балаган?! Попробуем пятую сцену, - он слегка успокоился и закончил уже довольно понуро: - Если что-нибудь из этого вообще получится.
- Что, в тех же декорациях? - усомнился Людомиров.
- В тех же, - отчаянно махнул главный. - Дайте фонограмму!
Пошла нервозная музыка, послышался рев взлетающего самолета, еще какие-то шумы и крики.
Маша под это сопровождение удалилась за кулисы, утирая на ходу слезы. Ее место заняли Наталья Прощенко, играющая в спектакле королеву, и Людомиров - Горацио.
Между ними начался положенный диалог, в который Алена не вслушивалась. "Странно, что Терещенко не позвонил ни вчера вечером, ни сегодня с утра, - подумала она. - Что он не интересуется ею совсем? Да если даже и не думает о ней вовсе, должен же он беспокоиться об обстановке в театре. Неужели ему неинтересно, что тут происходит? Хотя, пока еще ничего и не случилось, но с минуты на минуту…"
Она вздрогнула от неожиданных раскатов грома, прокатившихся по залу, и посмотрела на сцену. Под шум дождя и зловещие всхлипы скрипок Горацио выволок в декорации Офелию.
Все смолкло.
- Где крыса Дании, или королева? - слабо поинтересовалась Клязьмина, симулируя помешательство своей героини.
- Что вам, Офелия? - надменно проговорила Прощенко.
Мария изготовилась петь, но пауза явно затянулась. Прошло минуты три. Первым встрепенулся Борик, который требовательно посмотрел назад, где за стеклянной стеной, отгораживающей комнату звукорежиссера, должны были находиться операторы, включающие фонограмму.
- Ну? - главный обратил свой взор туда же.
Клязьмина опустила руки и приняла позу "вольно".
Алена с Настей тоже обернулись. Впрочем, совершенно напрасно - сквозь темное стекло звукорежиссерская комната и не должна была просматриваться.
- Эй, - помахала в окно Настена, - дайте звук!
Ее просьбу наконец выполнили. Но, к великому неудовольствию главного, фонограмма пошла не та. Раздались какие-то духовые всхлипы, потом раскатистый удар в барабан, и к возмущенным крикам режиссера прибавились недоуменные возгласы всех остальных: "Что они там, спятили?!" - потому что из колонок понеслась разбитная песенка могильщиков. Алене эта песенка нравилась больше всех, но момент для нее выбран был крайне неудачно. Актеры, исполнявшие в спектакле роли "гробокопателей", переглянулись и пожали плечами, мол: неужели пора выходить?
Рита Тушина, сидевшая недалеко от Алены, закинула голову и устало закрыла глаза. В свете прожектора обрисовался ее изящный, слегка курносый профиль. Она по-настоящему переживала неудачную репетицию, хотя играла в спектакле совсем небольшую роль - актрису бродячего театра, который так любил Гамлет. "Наверное, устала, - вскользь подумала о ней Алена. - А теперь ее сцена откладывается надолго. Есть от чего окончательно расстроиться!"
- О, боже! - крик Клязьминой мгновенно прервал размышления о судьбе Риты.
Все, кто был в зале, уставились на Машу. Та пятилась в глубь декораций, держа в руке листок бумаги. Держала она его так, словно в этом подрагивающем листке трепетала ее собственная жизнь.
Музыка стихла.
- Что это?! - глаза Клязьминой приобрели круглую форму.
- Ну-кася… - Людомиров с трудом сохранял спокойный вид. Он подошел к ней и, взяв листок, громко прочел:
- "А правильно ли хоронить ее по-христиански, ежели она самовольно добивалась вечного блаженства?
ГАМЛЕТ".
Он вернул ей послание и объявил:
- Почерк тот же.
Реакция охранника была молниеносной - он вскочил, быстро окинул зал цепким взглядом и мешком плюхнулся на сиденье. Видимо, ничего подозрительного не увидел.
Остальные застыли в тех позах, в которых встретили прочтение письма. Только Клязьмина безмолвно водила тупым взглядом от одной фигуры к другой. Первым опомнился главный.
- Как оно к тебе попало? - тихо спросил он.
Мария растерянно посмотрела наверх и трясущейся рукой указала на потолочные перекрытия.
- Это не я! - быстро заверил всех Людомиров.
- А-а-а-ййй! - крик, вырвавшийся из уст Маши, Алена идентифицировать не смогла: что-то среднее между звуками заточки ножа и спиливанием кедра-долгожителя пилой "Дружба".
Клязьмина кричала, все еще глядя наверх.
- Что там?! - Людомиров обнял ее за плечи и тоже задрал голову.
Маша с неожиданной силой вырвалась из его объятий и отскочила на добрый метр.
- Не трогайте меня! - кроме ожесточения, в ее голосе слышались нотки нездорового страха.
- Да ладно тебе, - шагнул к ней Людомиров, но она снова отскочила, уже трясясь всем телом.
- Машенька, это опять дурацкие шутки. Всем же понятно, что трюк с посланиями уже устарел. Подумаешь, кто-то у нас плоскоголовый, только и всего, - ласково, но неуверенно предположил главный. Он встал из-за стола и медленно, почти крадучись на полусогнутых, пошел к сцене.
- Действительно, - вторил ему Людомиров, рисуя на физиономии редкостное добродушие, - может, еще с нашего раза завалялась.
- Ага, - радостно кивнул охранник, - кто-то зад подтер и забыл выкинуть!
- Тсс! - приказал ему режиссер. - Дуйте лучше к пульту, узнайте, кто там у нас такой веселый.
- Ага, - также радостно кивнул охранник, - мой друган уже сходил для вас за водкой. Теперь по райским кущам гуляет.
- В последнем - позвольте усомниться, - усмехнулся ему Людомиров и снова обратился к Маше: - Ну, давай успокоимся.
- Конечно, успокоимся, - главный осторожно поднимался по ступенькам, - все хорошо. Шутка, да?
- Шутка?! - взвизгнула Клязьмина, на которую попытки коллег ее успокоить подействовали так, как на правоверного мусульманина подействовал бы вид проникшего в мечеть иноверца. - Все хорошо? Зад подтер?!
Она вдруг перестала трястись, выпрямилась и, откинув от себя листок с посланием, гордо взглянула на приближающегося главного:
- А идите вы к черту! Вместе со своим дурацким спектаклем и со всеми этими дурацкими убийствами. Слышать об этом не хочу! Плевать мне и на Офелию, и на Гамлета, и на самого Уильяма Шекспира! Все! Кончено! Я ухожу! Ноги моей больше на этой сцене не будет!
- Как?! - в один голос выдохнули почти все находившиеся в зале.
- Радуйся, Гамлет, сукин ты сын! - обратилась она к окну звукорежиссерского пульта и развела руками.
- Клязьмина! - главный тоже выпрямился. - Не срывай мне премьеру!
- И на премьеру мне глубоко плевать! - зло хохотнула актриса. - У меня муж, маленький сын и два любовника. Все они очень расстроятся, если я не вернусь домой.
Она быстро пошла к лестнице.
- А кто же будет играть? - растерянно взревел главный.
- Вон, пусть Борик играет. Он замечательно определил сверхзадачу роли, а это уже три четверти успеха на сцене. Удачи! - она слегка поклонилась ошалевшему охраннику и быстро пошла по проходу к дверям.
На ходу она встряхнула плечами, негромко проговорив: "Фу! Словно груз долой! Легко-то как стало!"
* * *
- Ну? - главный потерянно оглядел актеров, когда дверь за Клязьминой захлопнулась.
- До премьеры две недели, - озвучила с заднего ряда общие опасения Наталья Прощенко. - Уже добрая половина приглашений разослана. А у нас… полный бардак.
- По-моему, ее здесь не было. Только что вошла и села, - шепнула Алена Насте.
Та пожала плечами, буркнув:
- Я не видела.
- Но мы же оборачивались, кресла были пустые, - настаивала Алена, чувствуя, как ее начинает пробивать нервная дрожь.
- Да, может, пересела, - отмахнулась подруга.
- Первый раз у меня такое, - лысина режиссера снова стала красной. - За весь творческий путь.
- Сейчас перебесится и вернется, - предположил Людомиров, бросив опасливый взгляд на послание, валяющееся у него под ногами.
- He-а, не вернется, - шепнула Алена Насте.
Та кивнула, соглашаясь.
- А пока, что делать будем? Дьявол! - главный сцепил руки на затылке и с чувством потянулся. - У меня появилось желание и в самом деле послать в преисподнюю Офелию и Гамлета вместе с Шекспиром.
- Нельзя, - веско заметил охранник.
- Сам знаю, - недовольно буркнул режиссер. - А что делать?
- Клязьмина вернется, - настойчиво повторил Людомиров.
- Не-а, - так же настойчиво повторила Алена, только шепотом.
- А пока ее нет, пусть ее заменит кто-нибудь…
- Да кто?! - с отчаянием в голосе воскликнул главный. - Кто?!
- Не все ли равно, кто, - неожиданно обозначился из зала Вениамин Федоров, который доселе молчал, как памятник. - Она же только мизансцены поддержит, реплики подаст, - подумаешь, проблема. Через день-два эта дура Машка опомнится, прискачет на полусогнутых. Отца Гиви к ней зашлем, он уговорит.
- День-два? - недоверчиво переспросил главный.
- Ну… три-четыре…
- То-то и оно. Да и кто отважится выползти на сцену, когда именно на Офелию уже дважды покушались? - он безнадежно махнул рукой. - Нашему разборчивому убийце, видимо, не нравятся исполнительницы, которых я предлагаю. Так пусть напишет прямо, кого он желает видеть в этой роли. Я уже на все согласен.
- Да вон пусть хоть Ритка Тушина пока побудет Офелией, - Людомиров махнул рукой в темный зал. - Она на всех репетициях была.
Алена посмотрела на сжавшуюся в комочек хрупкую фигурку Риты.
- Кандидатура, которую предложила Маша, мне нравится больше, - признался главный и досадливо взглянул на охранника.
- Я вам не кабуки! - сконфуженно промямлил тот.
- Темнота, - раскатисто фыркнул Федоров, - женские роли в японском театре Кабуки считаются самыми почетными.
- Я вам не японец, - упрямо заявил Борик.
В этом он был прав, уж на кого-кого, а на японца он точно не походил - ни рязанской ряхой, ни сибирским сложением.
- Рита, - позвал главный, решив прервать взрывоопасный спор о национальной принадлежности Борика, - иди на сцену.
Та робко встала, наверное, трясясь от страха. Шутка ли, бросить вызов серийному убийце.
- Давай, давай! Не бойся! - подбодрил ее жестокий Людомиров.
Она пожала плечами и, неуверенно ступая, вышла в проход между рядами.
- Ну-ка стой там! - с неожиданным интересом главный всмотрелся в эту хрупкую фигурку, обтянутую тонкой кофточкой и заканчивающуюся внизу длинным подолом шерстяной юбки-балахона.
- А ведь она Офелия! - зачарованно шепнула Алена онемевшей Насте. - И как это главный раньше не увидел?
21
"Как же так получилось у этого Гамлета? - Алена тупо пялилась в темный экран телевизора. - Как ему удалось и музыку включить, и письмо скинуть сверху аккурат в руки Клязьминой? И вот же, зараза, подбирает такой момент, что никто его не видит. Как вышло, что в разгар репетиции оператор покинул звуковой пульт? Как получилось? Да очень просто получилось: оператора позвали к телефону. И позвала тетка Тая - человек, который вне подозрений. Позвонили ей в костюмерную: "Позовите, - говорят, - срочно Андрея Туманова". Сурово так попросили. Ну она и побежала во всю прыть к пульту. Андрюха, когда трубку взял, ему в ухо: "Я санитар Института скорой помощи имени Склифосовского. Вы Андрей Туманов?" Тот, разумеется, перепугался. "Я", - отвечает. А ему: "Ваша жена Катерина Туманова поступила к нам два часа назад с тяжелой черепно-мозговой травмой. Хотите знать подробности? С вами должен поговорить врач, но, пока я вас искал, он отошел. Не кладите трубку, я сейчас его приведу". Пока Андрей сообразил, что три месяца, как разведен, причем разведен с жутким скандалом, и он - последний из многочисленных родственников и знакомых бывшей супруги, которому будут звонить, если с ней что приключится, прошло минут десять. Но в таких обстоятельствах даже бывший муж с десятилетним стажем не решится покинуть телефон - мало ли что? Вот он сидел в костюмерной, тихо свирепел, а санитар, как назло, куда-то запропастился. Потом прибежал красный Лелик, они еще минут пять подождали. Словом, поняли, что их нагло накололи, только когда Алена добралась до тетки и рассказала, что произошло в зале. Разумеется, Андрюха позвонил своей бывшей и выслушал от нее кучу гадостей, окончательно убедившись, что "этой стерве черепно-мозговая травма не страшна. Ее вообще ничего не берет. И ежели даже на нее наедет грузовик, то ему же и не поздоровится!"
Получается, что сначала убийца, именующий себя "Гамлетом", позвонил тетке Тае и освободил звуковой пульт, приковав Туманова к телефону. Затем он спокойно поставил нужную ему фонограмму и за время, пока звучал первый куплет песенки могильщиков, умудрился обежать пол зрительного зала по окружному техническому коридору, подняться по лестнице и сбросить послание. Причем, как выяснилось позже, на балках, расположенных над сценой, листок был прикреплен "высотным цепом" (проще говоря, прищепкой на длинной палке). Лже-Гамлет дернул за веревочку, и листок полетел на голову Маши Клязьминой. Вот такая хитрая штука! Но какой расчет! Ведь он точно знал, какая сцена будет репетироваться и где будет находиться актриса в нужный момент. И еще он знал, что у Андрея Туманова есть жена. То есть как ни крути, а выходит, что Гамлет из своих - из театральных. Маньяк с улицы такой информацией не владеет, каким бы сумасшедшим, жестоким и коварным он ни был. Но кто же может быть Гамлетом? Кого не было в зале во время репетиции? Натальи Прощенко? Но зачем ей выдворять Клязьмину из спектакля? Равно как и незачем было убивать остальных. Что ей от смерти Журавлева или Лисицыной? Ровным счетом - ничего. Если, конечно, нет иных причин - сложных интриг и тому подобного. Но такое было бы известно всем в театре. И все-таки никто ничего про Прощенко не смог сказать, кроме туманных предположений, что якобы у них с Ляхиным нечто такое… словом, далекое от искусства. Из всех подозреваемых - только гуру! Лелик, который последние дни ходил за ним по пятам, во время репетиции преспокойно торчал в дежурке у служебного входа, где его и нашел ошалевший от злости Борик. Гуру в дежурке не было! А где он был? В этом-то и загадка. Гуру появился уже после того, как все немного успокоились. Главный увел Риту Тушину к себе в кабинет, решив объяснить ей сверхзадачу роли. Он странным образом проникся симпатией к ее кандидатуре. Именно в этот момент гуру молчаливо вплыл в зал и предстал пред алкогольными очами Вениамина Федорова. И никто его не спросил, где он шлялся все это время. Хотя Алена слабо себе представляла отца Гиви, несущегося по коридору, чтобы успеть сбросить послание, пока не закончилась фонограмма песни. Но, с другой стороны, кто его знает?
Звонок в дверь прервал ее размышления. "Как всегда, на самом интересном!" - проворчала она, выходя в прихожую.
Первое, что она увидела, раскупорив все свои три замка, это руку, сжимающую маленький букетик цветов, до того чахлых, что у нее защемило сердце.
- Решил немного разукрасить наши сугубо деловые отношения! - весело прокомментировал Вадим с лестничной площадки. В проем тут же просунулась его взлохмаченная голова. Он действительно сиял.
- Привет! - она осторожно взяла холодные цветы.
- Ты мне рада? - еще шире улыбнулся Терещенко.
- Конечно, я хотела тебе сказать… - "Что с ним?"
- А так?! - он распахнул дверь и вручил ей огромный букет разноцветных гвоздик.
- Ох! - вырвалось у нее от неожиданности. - С какой это радости?
- Раскрыли крупное дело, - следователь шагнул за порог и перешел на грузинский акцент: - Тры прэступных элэмэнта дэржали в страхе вэсь Рыжский рынок, понимаешь?! Грабыли торговцев срэдь бэла дня! Вот цветы от благодарных почитателей моего сыскного таланта.
От него пахнуло благородным вином.
- Фу! - только для приличия скривилась Алена.
- Нэ мог отказать, - пояснил Вадим, - очэнь радушные эти граждане кавказской национальности!
- Пожалуй, я сварю кофе, - она пошла на кухню. Терещенко поплелся за ней.
- Так тебя поэтому не было в театре? - она поставила турку на плиту.
- Бандитов в Москве много, а следователей мало. Кроме Гамлета, у меня на руках еще пять нераскрытых преступлений висит - парочка квартирных краж одного почерка, убийство наркодилера - но это так, для разминки, - он начал загибать пальцы, - потом взрыв в Мясниковском переулке и еще смерть при загадочных обстоятельствах помощника депутата Думы, впрочем, как раз это дело - бесперспективное. Так что не могу я сидеть день и ночь в театре, - пояснил он и сел за стол.
- А у нас, между тем, произошло ЧП.
- Что на этот раз? - мгновенно погрустнел Вадим.
Алене стало его жалко. Она подошла к нему и обняла за шею:
- Да ничего страшного. Всего лишь новые угрозы.
- Хорошенькое дело, - вяло улыбнулся следователь, - давай уж выкладывай.