18
Райбольница состояла из двух длинных хат, стоящих друг к другу под прямым углом.
Маленький двор, огороженный железной оградой, был чисто выметен и полит. Под редкой тенью прозрачных, тонких верб стояло несколько деревянных скамеек - крашеные доски на врытых в землю столбиках. Распахнутые настежь окна глядели в вербный садик бельмами затянутых марлей проемов. Несколько стариков грелись на солнышке, одетые в одинаковые, вылинявшие от стирки пижамы.
В приемном покое сказали, что свидания - с трех до семи. Было два часа. Но если мне спешно, разрешение дает главврач.
Главврач спросил, по личному или по делу. Я, поколебавшись, ответил:
- По личному.
Он пристально посмотрел на меня. Как-то странно хмыкнул:
- Что так не терпится?
- Служба…
- Разве что служба… - Он вздохнул и еще раз просверлил меня взглядом. - Значит, нет времени?
- К сожалению… - ответил я, смутившись.
- Ну-ну. - Он крикнул санитарке, чтобы та попросила Аверьянову выйти во двор.
Я поблагодарил и направился к двери. Главврач сказал:
- Пожалуйста, поприветливее с больной…
- Конечно, - поспешил я ответить. И, не удержавшись, спросил: - А что?
Он пожал плечами - какой, мол, недогадливый: больных надо беречь от волнений…
Лариса встретила меня тревожными глазами.
- Здравствуй, - сказал я как можно приветливей.
- Здравствуй, Дима. Садись. - А глаза ее спрашивали: "Ты с хорошими вестями или с плохими?".
- Я тут по делам разным, и время как раз свободное… Решил проведать. Что у тебя?
- Так, нервы, говорят. - Она последний раз взглянула мне в глаза: "Больше ничего?"
- На днях заходил в библиотеку. Взял кое-что почитать. Раиса Семеновна отлично справляется. Ты, значит, не волнуйся. Выздоравливай.
- Спасибо, постараюсь… - ответила она.
- Геннадий-то Петрович каков?
- Что? Что Геннадий Петрович? - переспросила она. И я понял, что для нее не существует сейчас Геннадий Петрович и вообще этот мир далек от нее, потому что главное - нечто другое. Но что это другое? Может быть, Чава?..
- Комнату так и не отдал. Для музея.
- Ничего не поделаешь… У тебя как?
- Нормально. Славка Крайнов отмочил: к Ледешко в сад залезли, яблоню обчистили.
- Да?
- Она, понимаешь, сохраняла для снохи… Больная у нее сноха… Скороспелка… Это я о яблоне.
- Нехорошо получилось. Ты что, в Крученом недавно был? - И снова вопрошающий взгляд.
- Нет… Теперь, конечно, надо съездить. Намылить пацану холку…
Вдруг Лариса спросила, решив, наверное, разрубить мучающую ее неизвестность:
- Маркиза не нашли?
- Нет.
Не нашли Маркиза, значит, и его, Чаву… Глаза у нее, как мне показалось, потухли. Я не знал, о чем разговаривать.
Не сидеть же просто так и хлопать глазами. И чтобы не молчать, сказал:
- Бабка Настя твоя - молодец. И ее, значит, коснулся научно-технический прогресс…
Лариса покачала головой:
- С чего ты взял?
- Читает много. По атеизму…
- Кто? - удивилась Лариса.
- Да твоя хозяйка, Самсонова. Девушка рассмеялась:
- Она малограмотная. Ты бы посмотрел, как она заявление пишет. О смысле только догадаться можно.
- Как же так? В ее абонементной карточке даже такая мудреная книга записана: "Эволюция современного католицизма"…
Лариса вздохнула:
- Это Раиса Семеновна меня оберегает. Заботится. Вот и записывает всем в карточки липу. Говорит: учили, мол, вас, да не тому. Главное в нашем деле - отчетность. Показателей - не счесть. У нас как: выполнишь план по оборачиваемости книгофонда, требуют провести работу по научно-технической литературе. Проведем. Опять что-нибудь новое - по экономике и управлению. Не успеем разделаться, - по сельскому хозяйству. Недавно из райотдела культуры приезжали. Ругали меня. Раиса Семеновна, значит, решила "подтянуть" показатели. Чтобы в районе успокоились.
- Но неужели там идиоты?
- Зачем? В районе знают. Но ведь им тоже надо составлять отчет для области… На что не пойдешь ради галочки…
- Ох уж это "для галочки"! - вздохнул я.
Меня самого недавно пропесочили в РОВДе. Кто-то подсчитал, что с тех пор, как в Бахмачеевской инспектором стал я, число нарушений возросло. Выходит, Сычов просто-напросто многое скрывал. Во всяком случае, поговаривали, что самогонщикам в станице жилось до меня вольготней. Дружина бездействовала. Да и как ему было следить за порядком, когда у него самого рыльце в пушку!.. Выходит, писать обо всем добросовестно не следует? Ведь на основании моих справок начальство составляет отчеты для области, а область - для республики. И если все эти отчеты писать по системе Раисы Семеновны или Сычова, то можно себе представить, сколько липы тогда течет наверх!
Но кому это надо? Кто заинтересован в этой глупости? Самое смешное - никто! Никому такое надувательство пользы не приносит. Скорее всего - вред. И если подсчитать хорошенько, вред немалый…
И я, почему-то вспомнив по ассоциации, рассказал Ларисе о случае, приключившемся с прокурором нашего района. Касательно этой самой липы. И если бы сам не услышал об этом из уст райпрокурора на совещании, просто не поверил бы.
Прокурор у нас, как я уже говорил, женщина. Ее пригласили от общества "Знание" прочитать лекцию в техникуме. Лекцию предполагалось оплатить. Райпрокурор взяла путевку в правлении общества и поехала в условленный день к студентам. Но по какой-то причине аудитория не собралась. Райпрокурор оставила путевку в дирекции техникума, договорившись, что приедет в другой раз, когда студенты будут более свободны.
Опять назначили день, но в этот раз был занят лектор. Тут подошли летние каникулы, студенты разъехались по домам. Через некоторое время в прокуратуру звонит председатель районного отделения общества "Знание" и просит нашего прокурора прийти за гонораром. Та удивилась и сказала, что вышло недоразумение: лекцию она не прочла. Председатель подивился еще больше и процитировал отзыв дирекции техникума, где говорилось, что "лекция была прочитана на высоком идейно-профессиональном уровне и неоднократно прерывалась аплодисментами".
- И что прокурор? - спросила Лариса.
- Просто рассказала, как было дело.
- И все?
- Все.
- Я бы на ее месте привлекла руководство техникума к ответственности.
- Тогда и тебя надо привлечь. Да и меня, наверное… И вообще ввести в Уголовный кодекс статью "За липу"…
- И правильно, - улыбнулась Лариса. - Поуменьшилось бы всяких отчетов. Боялись бы попасть под эту статью.
За разговором она оживилась, и, когда пошла провожать меня до выхода, я чувствовал: ей хотелось бы еще поболтать.
- Скучно здесь? - спросил я.
- Не театр, конечно. Особенно по вечерам. Понаслушаешься всякого. Здесь говорят только о болезнях. Люди все одинаковые. Как в бане. Ни рангов, ни постов. Все откровеннее. И такое встретишь, прямо не верится.
Прощаясь, она задержала мою руку:
- Спасибо, Дима. Поговорили с тобой - прямо легче на душе стало.
Я не знаю, что и ответил. Радостно колотилось сердце. И только за воротами вспомнил - так с ней о деле и не поговорил. Язык не повернулся. Да, товарищ младший лейтенант, когда ты научишься сдерживать свои чувства? Но как это сделать?
…Помня разговор с Ларисой о Раисе Семеновне, я еще раз забежал в библиотеку. Взял свою абонементную карточку. И не мог сдержать улыбки. В нее было записано: "Советское бюджетное право", "Правовая кибернетика", "Мировое государство: иллюзия или реальность?"…
Эти книги я и в руках не держал. Но Раисе Семеновне ничего не сказал. Зачем обижать старушку? Намерения у нее были благие…
19
Я обогнул Крученый, оставил в кустах "Урал" и теперь уже пешком отправился искать стадо.
Жарило вовсю. Я расстегнул ворот рубашки, сдвинул козырек на самый лоб, чтобы он хоть немного прикрыл глаза от слепящего солнца.
Коровы были на водопое. Стоя по колено в воде, они сгрудились вдоль берега реки, припав к воде застывшими, полусонными мордами.
Славка, сидя по-турецки в жидкой тени прибрежных кустов, хлопотал над маленьким костерком из сухих прутьев ракитника. Над прозрачным пламенем, совершенно не дававшем дыма, кипела вода в помятой алюминиевой кастрюльке с дужкой.
- Здрасьте, Дмитрий Александрович. Как раз к чаю подоспели, - приветствовал меня подпасок. В его голосе я уловил едва проскальзывавшую тревогу.
- Пекло такое, а ты - чай… - сказал я, устраиваясь на мягкой песчаной земле подальше от огня.
- Наоборот. Сырой водой в такую жару не напьешься. А крепкий чай - за милую душу. - Он порылся в сумке от противогаза, достал фунтик из газетной бумаги и высыпал в кипяток заварку. Вода вспенилась, окрасилась в коричневый цвет. Славка подцепил дужку кнутовищем и снял чай с огня. - Сергей приучил.
Он вынул из котомки несколько крупных картофелин, сваренных в мундире, два больших, с кулак, помидора, яйца, хлеб, соль и разложил на чистой белой тряпице. В дешевом металлическом портсигаре он держал леденцы, слипшиеся от теплоты.
Парнишка налил чай в единственную кружку и протянул мне:
- Пейте. Кушайте. Это бабка Вера меня снаряжает. От еды я отказался. Прихлебывая терпкий горьковатый напиток, я смотрел, как Славка не спеша, с аппетитом разделывается со своим завтраком. Кожа на его лице, шее и руках загорела, нос облупился.
Он был совсем еще пацан, и в нем, наверное, бродили всяческие мысли и желания, в которых он вряд ли отдавал, себе отчет. Что я мог ему сказать, как образумить, объяснить цену человеческих поступков, их истинную значимость? Разве он поймет, что в детской своей непосредственности, пристрастии к обыкновенным мальчишеским подвигам, как, например, набеги на чужой сад, можно действительно нанести кому-то урон и обиду, какую нанесли они Ледешко?
Я в его годы был таким же. И с ватагой сорванцов-одногодков отмачивал еще штуки похлеще.
Мне вспомнилась в Калинине пожарная команда. На заднем дворе пожарники развели и любовно ухаживали за грушевым садом. Кто-то из них, наверное, был садоводом-любителем, потому что груши были отменно хороши на вкус. Может быть, они казались такими, потому что запретный плод сладок.
И что мы, ребята, делали? Как только созревал урожай, звонили вечером из телефона-автомата по 01, называя одну из самых отдаленных окраин города, и, подождав, пока ярко-красные машины, дико вопя сиреной, не вылетали одна за другой из гаража, бандой дикарей набрасывались на увешанные грушами деревья.
Позже, когда я ходил в дружинниках, эту историю рассказал подполковник милиции, тот самый, что сосватал меня в училище. Мальчишеская уловка, оказывается, поставила руководство пожарной охраны в неловкое положение. Они решили проанализировать, как и почему на сентябрь падает самое большое количество ложных вызовов. Из Москвы приехал научный сотрудник, составлял разные социологические, метеорологические, демографические и всякие другие графики…
Секрет раскрылся через несколько лет, когда другая, сменившая нас группа "налетчиков" была снята с деревьев пожарниками.
К тому времени научный-сотрудник уже успел на основе своих исследований написать и защитить кандидатскую диссертацию…
Обо всем этом я, естественно, Славке не рассказал. Уж очень мало поучительного было в этой истории.
Я подождал, пока подпасок поел, завернул остатки еды в тряпицу и положил в сумку.
- Теперь тебе, наверное, поспать не мешает? - спросил я.
- Перемогу. Да и плохо на такой жаре. Голова будет дурная.
По его глазам было видно, что вздремнул бы он с удовольствием.
- Стадо не разбежится?
- Не-е. Выстрел при нем - бояться нечего.
- Так его слушаются? - удивился я.
- Еще бы! Чуть корова отстанет или потянется в сторону, он рога в бок - и все. Первое время думал, хана пришла буренке. Злющий бугай! Бьет куда попало, не смотря. Но пока обходилось. Раз, правда, долго одна корова хромала. Вон та, Ромашка. - Подпасок указал на темно-бурую корову с белой звездой на лбу. - Боялся, сляжет. Отошла. Зато теперь помнит хорошо, как ее проучили. Смирная стала. А как-то Выстрела увезли к ветеринару. Вот тогда я намучился - страсть! Я их кнутом, палкой, а им хоть бы хны! Что им кнут, после рогов и зубов Выстрела? Разбежались по степи, ищи-свищи. Дотемна искал. Кое-как пригнал домой. Троих нету. Что делать? Беда! Взял фонарик и опять в степь, Где искать? Куда податься? Пошукал, полазил, следы как будто ведут к старице, к той, где пацаны кувшинки рвут и раков ловят. Пошел по следам… Кругом темнота, ни души. Только лягушки орут вовсю.
- Дрейфил?
- Было маленько. Перепугался я уже потом. Страху натерпелся на всю жизнь. Подхожу к старице, освещаю фонариком - какие-то подозрительные бугры. Не успел я разглядеть, как они на меня бросились. Орут, топочут. Как сообразил, не знаю, кинулся к воде. И с размаху мордой в ил. Фонарик погас. Встал я, вытряхнул воду. Хорошо, загорелся. Не шибко намок. Направил свет на берег. Точно - мои телушки. Набычились, головы к земле пригнули, глазами сверкают. Я их по именам называю, ласково, нежно, языком цокаю, а они словно сбесились. Бьют передними ногами, чисто лошади. Стою я в воде, от злости и досады плакать хочется, а они как хищники какие-то, не признают меня.
Я улыбнулся. Славка тоже.
- Это теперь смешно. Тогда я их, наверное, час уговаривал. Ноги окоченели. Думаю, еще какой водяной схватит…
- Неужели веришь в эту чушь? Славка почесал затылок:
- Да не верю. А ночью все-таки боязно. Наслушаешься всякого. Говорят, щуки бывают огромные. Людей утягивают.
- Водятся?
- Есть. Но небольшие. Я их не люблю. Костей много. Бабе Вере нравятся.
- А чем кончилось с коровами?
- Утихомирились. Смотрю, хвосты опустили, подошли к воде, на меня смотрят. Я потихонечку вышел. Протянул руку. Они - мордами в ладонь. Признали. Повел я их в Крученый. Они все вздрагивали, к каждому шороху прислушивались…
Коровы полегли в кустах. Дремали, равномерно поводя челюстями и лениво отмахиваясь хвостами от слепней. Трудно было представить этих мирных животных в роли разъяренных хищников…
- И еще какая манера, - продолжал подпасок, выливая в кружку остатки чая и протягивая мне. - Как увидят какую зверушку - хомяка или суслика, - прямо с ума сходят. Хвост трубой - и бегут за ней сломя голову. Зверек нырнет в нору - и был таков. А за лисой несутся по степи всем стадом… Попадешься на пути - растопчут. Зачем она, лиса эта, сдалась им, не знаю…
- Дикий инстинкт, наверное, просыпается, - предположил я.
- Так ведь они ж травку едят, сено!
- Стадный инстинкт защиты от врага. Когда они еще бизонами или там зубрами были, не знаю…
- Чудно, - покачал головой Славка. - Они вон какие громадные, а тут лиса, суслик…
- Загадка природы.
- Верно. Их не спросишь. Не разгадаешь.
- Ну да. Узнают же, например, о звездах, которые находятся за миллионы и миллионы километров? Познают и это.
- Познают, наверное…
- Тебе-то хочется узнать? Славка задумался.
- А можно ли?
- Если учиться, наблюдать, читать. Ты читаешь много?
- Читаю, - ответил он неопределенно.
Я растянулся под кустиком ракиты и, прищурившись, смотрел на небо сквозь красноватые гибкие прутья.
- Конечно, мало читаю, - вздохнул паренек. - Книжки все пошли неинтересные. Баба Вера привезла из района целую охапку. Читаешь, а там глупость какая-то. Такой-то парень пошел к такому-то. В городе, конечно. Больше про Москву пишут. Пошли они в кино. Встретили третьего пацана. После кино пошли домой… Тоска смертная. Вот одну книжку стоящую я читал. Когда в городе жил. Вот не знаю только, чем кончилось. В ней описывается, как один дяденька отправился на Север, к волкам. Это не у нас было, в Канаде. И как он сдружился с волками, и они его не трогали. Здорово написано! Я после этого к волкам по-другому отношусь. Выходит, они полезные, волки. Питались только больными оленями, чтобы те других оленей не заразили и не рожали слабых, больных детей. Жалко, книга оборвана была, может, до половины. Хочется дочитать… А вы не читали?
- Нет, не читал.
Я прикрыл глаза, чтобы отдохнули от солнечного света. Тихий шелест кустов, плеск реки убаюкивали.
- Я бы сам хотел поехать на Север, к волкам, - продолжал подпасок. - Проверить…
- Здесь ведь тоже есть волки.
- Не то, - цокнул языком Славка. - Волки, которые водятся в степи, злые. Они скотину изводят без разбора. Корова ведь не дикий олень. Жирная, не убежит.
Я подивился здравым рассуждениям паренька.
- Так это ты, значит, на Север бегал? - спросил я. - К волкам?
- На Севере вообще диких зверей много… - Он нашел камешек и запустил в реку.
- Школу надо заканчивать. Поехал бы в сельскохозяйственный институт. Или в техникум. - Я поднялся. Даже сквозь закрытые веки пробивалась слепящая белизна небосвода. Перед глазами стояла красная, раскаленная пелена…
- Пошел бы… - буркнул Славка. - С моим батей пойдешь…
- А что?
- Говорил, сделает из меня человека. - Он усмехнулся. - Как вспомню - противно. Тошно на душе.
- Не понимаю.
- Он слесарем работает в ЖЭКе. Краны там всякие, батареи, унитазы… - Парнишка сплюнул. - Все меня таскал с собой. В деревне как? Помогают друг другу. Баба Вера сказывала, что весной заболела и огород ей соседи вскопали. Просто так. А в городе - за все гони монету…
Я видел, что Славка действительно задумывался о человеческих взаимоотношениях. Его больше тянуло к деревенской простоте и отзывчивости. И городскую меркантильность он не понимал. Меня самого воротило, когда люди меряли все на деньги: дружбу, работу, любовь.
Вспомнился рассказ одного отцовского приятеля, который по долгу службы бывает за границей. Там он непосредственно встречается с владельцами крупных предприятий: что ни на есть с классическими капиталистами. И вот что он наблюдал. У одного такого денежного туза попросили закурить. Он, конечно, спокойно предлагает сигарету. Попросивший закурить тут же отдает мелкую монету - стоимость сигареты. И этот человек, который может запросто купить что угодно - огромный самолет, целый остров, даже маленькую страну, - как ни в чем не бывало кладет в карман монетку.
- Отец подвернет гайку - целковый, - продолжал Славка. - Ерунду какую переставит - пятерка. А потом хвастает: олухи, мол, крану цена рубь с полтиной, а хозяева трешку переплатят и еще рады, благодарят… Не могу я так. Вон и Сергей такой.
- Какой? - насторожился я.
- Не нравится ему ходить по людям, рубли сшибать. Он ведь до того, как пастухом стал, в фотоателье работал. Ходил по хуторам. Брал заказы на увеличение фотокарточек. Сам фотографировал. Вернее, только щелкал. Пленку ему заряжали в ателье. Халтурщики. Лишь бы нахапать побольше… Он рассказывал, а я вспоминал, как отец водил меня по квартирам. У отца дело, правда, побойчей. Подоходней. Но ведь тоже противно…
- Конечно, веселого мало, - согласился я. - Значит, Слава, одна у тебя дорога - учиться.
- Верно, - вздохнул парнишка. - А меня возьмут?