Вечером того же дня я зашел к председателю. Мне повезло. Вся семья сидела у телевизора. Сам хозяин потягивал пиво. Редкий случай, что его никуда не вызвали - ни в поле, ни в район. Пиво в станице считалось роскошью. Завозили его сюда раз в месяц, а то и реже. Но председатель, бывая в районе, всегда заезжал на вокзал, где доставал свой любимый напиток в вагонах-ресторанах проходящих поездов. Пиво он пил смачно, с наслаждением, закусывая твердой, как дерево, вяленой таранкой.
Женька прятал от меня глаза: стыдился происшествия в клубе. А может быть, опасался, что расскажу отцу о его ночных визитах в магазин к Клаве, за вином…
Геннадий Петрович дома был помягче в обращении. Поначалу он подумал, что мой визит вызван каким-нибудь ЧП. Но, узнав, что я хочу просмотреть номера "Недели" за этот год, обрадовался: свободный вечер, значит, ему не испортили.
Чтобы долго не объяснять, пришлось сочинить, что меня интересует шахматный отдел. А в библиотеке часть утеряна.
- Знал, к кому идешь, - гордо сказал председатель, доставая подшитые номера газеты. - А за другие года не надо? У меня все, до одной. С самого основания "Недели". Внуки спасибо скажут. - Он показал на внушительную стопку переплетенных подшивок, сложенных на нижней полке стеллажа.
- Мне за этот год.
- Можешь взять домой, - предложил Нассонов. - Только, чур, с возвратом. Хочется, чтобы, так сказать, было полное собрание сочинений… Иногда перелистываю. Интересно. Как меняются времена, люди. А представляешь, каково будет читать моему внуку? Или правнуку, а?
До читающего внука ему еще было далеко. До правнука - тем более. Женьке, старшему ребенку в семье, шел шестнадцатый год. Но меня чем-то умилила забота Геннадия Петровича о своих потомках. Я вспомнил, с каким интересом рассматривал у своего школьного товарища (это было в шестом классе) подшивку "Нивы" за 1908 год. Больше всего поражали автомобили и самолеты тех времен. А что скажут о нашем времени через шестьдесят лет? Тоже, наверное, будут удивляться. Нашей примитивности. Нашим спутникам, луноходу "ТУ-144". А ведь сейчас они кажутся верхом возможного…
В те далекие годы будущего уже никто не будет смотреть на лошадь как на средство передвижения. Лошади останутся в цирке, на поле ипподрома. Или в зоопарке. Если останутся вообще. Ведь уже почти исчезли в этих краях верблюды. А говорят, еще после войны их было много. На них косили, возили грузы. Устраивались даже верблюжьи бега…
И какое оно будет, будущее? Неужели и тогда сохранится преступность, а значит, милиция, исправительные лагеря?
Нет. Я не мог себе представить этого. Люди будущего были для меня непостижимыми в своей учености, мудрости и чистоте.
Но, с другой стороны, сто лет назад человечество, наверное, думало о нас, что мы будем совершенны…
Так я рассуждал, шагая от Нассонова по утихающей станице с подшивкой "Недели".
Перелистав газеты, я нашел там двадцать первый номер. Целехонький и невредимый. И зародившееся было ранее предположение - вдруг Женька или его дружки, тут же рассыпалось в прах.
На всякий случай постучался на половину Ксении Филипповны. Она еще не ложилась и предложила мне самому порыться в кипе журналов и газет, наваленных в тумбочке под стареньким телевизором, который я и не упомню, когда включался.
Двадцать первый номер "Недели" был также на месте. Все листы до одного целы.
Значит, на самокрутку пошел экземпляр, взятый из библиотеки. Но ведь мог быть и такой случай - кто-нибудь купил газету в городе.
17
Я узнал, что Лариса Аверьянова уехала в район. И еще: вернулся Арефа Денисов, так и не выяснив, где сын.
Арефу я сам не видел. Ксения Филипповна сказала, что старый цыган встревожен.
А Лариса как будто бы взяла направление из нашей амбулатории в районную больницу.
Болезнь библиотекарши меня огорчила совершенно искренне. Надо бы узнать, что с девушкой. К сожалению, еще не был знаком с Ольгой Лопатиной, землячкой моей. Опять преграда - матушка попадья. Надо бы зайти к Юрловым. Да, зайдешь к ним, и Сычов первый пустит слух, что я дружу с поповской семьей. Все же я решил заглянуть к Юрловым. Нельзя же, на всех оглядываться! Вот отец Леонтий, он не опасался меня, не боялся, что скажут верующие. С другой стороны, все жители станицы - на моем участке. И поп тоже. И если побываю у него дома, ничего страшного. Поболтаем с моей землячкой о Калинине. Может быть, отыщутся общие знакомые…
Но я узнал, что матушка тоже укатила в райцентр, в больницу. Сказал это сам отец Леонтий, которого я снова застал в спортзале. Он бодрился, а я чувствовал, что его гнетет какая-то печаль, которой он хотел бы с кем-нибудь поделиться, однако не смел. То ли ему было стыдно, то ли печаль такая горькая, что боялся он, как бы излияния не перешли край. По его всегда спокойным, чуть-чуть насмешливым глазам было видно: худо пришлось отцу Леонтию, так худо, что скрывать нет сил.
Он все-таки сдержался. Не открылся.
Мои ребята осваивали борьбу на удивление хорошо. Этому помогло, вероятно, что по телевизору показывали передачу "А ну-ка, парни!". Там в программу состязаний входило самбо. Поговаривали, что у нас в районе тоже будет проводиться такой же конкурс. Я уже давал упражнения на выполнение трудных подсечек, бросков, рычагов, захватов и зацепов.
Раза два на занятия приходил парторг Павел Кузьмич. Он молча сидел на скамеечке, говорил свое: "Вот такая штука!" - и уходил, кажется, довольный.
И еще один человек стал присутствовать на занятиях. Тяжело вздыхая, бросая на меня умоляющие, жалостливые взгляды. Люба Коробова. Крепкая, коренастая девушка с конопатым, обветренным лицом.
Но не мог же я организовать женскую группу… из одного человека. Да и не было у нас женщины-тренера.
Но Люба продолжала приходить в спортзал и наблюдала за тренировками ребят.
О ней я вспомнил тогда, когда меня в свой кабинет вызвал Нассонов.
О Маркизе председатель ничего не спросил, потому что знал обо всем не хуже меня. Смотрел он на это дело мрачно и всем видом показывал, что я ни на что не гожусь.
- Не хочется сор из избы выносить, - сказал председатель, - но что поделаешь… Надо одного-другого припугнуть, чтобы остальным неповадно было. Совсем замучил меня завптицефермой. Вишь как обнаглели, яйца тянут, будто из своего курятника. Мне не с руки. Председатель… Ты задержи кого-нибудь с поличным, взгрей… В общем, учить тебя нечего, сам знаешь. Только не очень-то круто. Припугни только. Смекаешь? Я усмехнулся:
- Смекаю… Красиво ли будет засаду устраивать? Может, еще с пистолетом?
Нассонов крякнул:
- А дружина твоя на что?
- Дружина не моя, общественная, колхозная.
- Давай не будем считаться. Спусти ребятам директиву, направь, так сказать.
В общем, такая перспектива мне не нравилась, - быть пугалом. Если серьезно какие нарушения - лучше действовать строго, по закону. Но злить председателя не хотелось. И так наши отношения были не сахар.
Не откладывая в долгий ящик, я поговорил с Любой Коробовой. Она была польщена доверием. Назвала двух ребят из дружины, с которыми хотела бы провести операцию на ферме.
Я не возражал. Только попросил все выдержать в строжайшей тайне. Хотя и понимал, что в деревне это почти невозможно.
Ко всем этим не очень приятным делам прибавилось еще одно - опять пришла с жалобой Ледешиха. Хуторские - ребятишки залезли к ней в сад и обобрали яблоню-скороспелку.
- Не пришла бы, товарищ начальник, было бы это через месяц. Яблок тогда - завались. А это скороспелка. Не трогала ни яблочка. Все берегла для снохи. Сын пишет, хворая она шибко. На Севере живут. У них витаминов каких-то не хватает. Аккурат собиралась не сегодня-завтра посылочку отправить. Это все Славка Крайнев пацанов настроил, анархист. Сам верховодил. В отместку мне за Бабочку. - Ледешиха принялась платочком вытирать глаза.
Мне стало жалко ее. Одно дело - неурядицы между взрослыми, другое - когда встревают ребята. И браться за них по-настоящему тоже как-то неловко. Не составлять же протокол из-за яблок…
Глядя на вконец расстроенную пожилую женщину, я понял, что, в сущности, она очень одинокий человек. Вся ее ершистость, хваткость идет оттого, что трудно ей, уже совсем немолодой, в одиночку, со своей старостью и болезнями, добывать хлеб насущный.
Я пообещал ей, что приеду в Крученый и наведу порядок.
Где-то глубоко в душе затаилась обида на Славку Крайнева. Цацкаешься с ним как с писаной торбой. А он фортели выкидывает. А шишки на меня.
Но больше всего занимал мой ум Маркиз. Если его украли и я не распутаю этот клубок, грош мне цена.
Прежде всего злило то, что здесь, в станице, я не смог по-настоящему провести следствие. Первым делом надо было бы пустить по следу служебно-розыскную собаку. Лошадь не птица, по земле ходит. Ищейка могла бы сразу вывести на правильный путь. Я этого не сделал. И время теперь упущено безвозвратно.
Ехать объясняться с Арефой и его женой - прямо нож в сердце. Любое мое действие оценивалось и обсуждалось на всех завалинках. Обидеть Денисовых ничего не стоило. Я ждал: может быть, Арефа придет сам. Но он не появлялся.
И я отправился в Краснопартизанск посоветоваться с замначальника. Он выслушал меня внимательно.
- Раз письменного заявления нет, дела пока не заводи. Но проверь. С одной стороны, хорошо, что ты стараешься, - сказал он. - Если все-таки действительно кража, дай знать. Возбудим дело. Следователя подключим.
- В деревне надо осмотрительней. Все друг у друга на виду. Это не город.
- Правильно. Но ведь и на селе встречаются нарушения. И какие!
- А все-таки тише. Зам усмехнулся.
- Ты говоришь, тише… Не помнишь, в "Известиях" писали о банде подростков в Саратовской области? В районном центре. Пацаны пятнадцати-шестнадцати лет совершили семь убийств! Эта "городская романтика", в кавычках, конечно, и в деревню проникает. Вот так. А если ты, как черт ладана, будешь бояться кого-нибудь ненароком обидеть, - туго придется. Такая у нас специальность: мало в ней привлекательного. Насчет служебной собаки ты сплоховал. Надо было позвонить нам. Прислали бы. Теперь поздно, конечно. Но ты не отчаивайся. Первым делом - ищи Сергея Денисова. Надо будет - объявим розыск. И девушку расспроси поподробней.
Я вышел от замначальника райотдела раздосадованный на самого себя. Как ему объяснишь, что труднее всего мне разговаривать с Ларисой?
В маленьком узком коридорчике я столкнулся с… Борькой Михайловым. Даже сначала не узнал его. Он был в штатском.
- Борис!
Михайлов протянул мне руку:
- Здорово, Димка! - И посмотрел: забыл я про злополучные огурцы или нет.
Я все-таки рад был его видеть.
- Где ты, что? - торопился я узнать о его делах. Борька потрепал меня по плечу:
- Подожди, Кича, мне тут с твоим начальством встретиться надо. Время есть?
- Есть.
- Поговорим после.
Мы зашли в приемную к Мягкенькому. Борька бесцеремонно прошел к начальнику. Я отметил про себя, что у него появилась начальственная осанка.
Через минуту из своего кабинета выскочил майор.
- Здравствуй, Кичатов. Ты ко мне?
- Нет.
- Погляди на улице замполита. Пусть срочно зайдет.
И тут же скрылся у себя.
Я диву давался: неужели это Борька заставил так суетиться майора?
Замполита искал и дежурный.
Я зашел к начальнику сообщить, что замполит только что уехал по делу. Меня распирало любопытство: как себя ведет мой дружок?
- Ладно, - сказал Мягкенький. - Можете идти. Борька сидел за столом майора и накручивал телефон.
- Значит, у вас служит? - кивнул он в мою сторону. Я немного задержался.
- Участковый. - Майор на всякий случай улыбнулся. - Знакомые?
- Еще бы. Однокашники, - солидно ответил Михайлов. Это он мне как бы протекцию делал. - Что-то я его на Доске почета не обнаружил… Как, а?.. - подмигнул он.
Ну и ну! Разговаривает, словно генерал.
- До почета, положим, не дослужился, - почесал мочку уха начальник РОВДа, - а вот выговор чуть не схлопотал. В духовом тире устроил пальбу из боевого оружия.
Борька засмеялся:
- В училище за ним такого не замечалось. Одни благодарности…
Я вышел на улицу. Завел свой "Урал". Но ехать раздумал. Хотелось потрепаться с Михайловым. Как-никак однокашники.
Во дворе милиции стояла запыленная серенькая "Волга" из УВД области. За рулем - пожилой водитель. Тоже в штатском. Наверное, дожидался Борьку.
Что же, подожду и я. Времени у меня сколько угодно. Я намеревался зайти в больницу к Ларисе. Никуда она не убежит.
Михайлов появился довольно скоро.
- Где тут у вас можно пожрать? Понимаешь, трястись три часа до города на пустой желудок - не фонтан. Кстати, поболтаем. Поехали со мной. - Он открыл дверцу машины.
- Тут два шага, - сказал я, слезая с мотоцикла.
- Пешком так пешком. - Борька нагнулся в окошко: - Захарыч, столоваться пойдешь?
- Дотерплю, - ответил водитель. - Моя язва не переносит общепит.
Мы зашли в "Маныч".
- Ну рассказывай, - попросил Михайлов, изучая меню.
- Зря ты про какие-то благодарности приплел, - покачал я головой.
Борька удивленно уставился на меня.
- Я ж тебе цену набивал, Кича! Главное, показать, что мы на короткой ноге, что ты мой кореш. Усекаешь?
- А ты кто такой? - спросил я прямо.
- А ты не знаешь? Старший инспектор областного уголовного розыска. Как, звучит? - И посмотрел, какой эффект произвели его слова.
- Ну и что? - пожал я плечами.
Борька присвистнул:
- Ну если для тебя ничего…
- Прикажешь теперь перед тобой вытягиваться? - усмехнулся я.
Борька замялся.
- Ладно, кончай. Что лопать будем?
- Котлеты и борщ. Самое испытанное, - буркнул я. Может быть, зря я на него накинулся? Михайлов - хват-парень. Знает, как давить на начальство.
Нам принесли темно-бураковый борщ с кусками жирного, разваренного мяса.
- Везет тебе, - примирительно сказал я. - В рубашке родился, что ли?
- Как и ты, голенький, - ответил Борька. - Только я не открываю двери лбом. Что это ты за перестрелку устроил?
- Так, проучил одного шмаровоза. Строчит на меня анонимки.
Он покачал головой:
- Ну и что, проучил?
- Проучил.
- Ты себя проучил.
- И себя тоже, - согласился я. - Теперь ученый.
Борька махнул рукой:
- Такая наука могла плохо кончиться. Вот что, Кича, хочешь, похлопочу за тебя? Много не обещаю, но чем черт не шутит. Может быть, переведут в город. В городе легче. Затеряешься среди людей, и никто на тебя пальцем тыкать не будет.
- Это ты хочешь огурцы замолить? - улыбнулся я. Боб смутился:
- При чем здесь они? Просто по дружбе.
- Спасибо на том. Но в городе тоже сволочей навалом.
- Если их искать на свою голову, то конечно. Так похлопотать?
- Нет. Посмотрю, куда судьба вывезет. Он покрутил пальцем около виска:
- Ты всегда, Кича, витал в облаках… Какая судьба, где судьба? Как сам повернешь, так и повернется. Кстати, жениться не думаешь?
- Нет.
- Не зарекайся.
- Ты что, уже?
Борька замялся:
- Вроде бы. Почти.
- Не понимаю. Да или нет?
- Все равно когда-нибудь надо…
- Не темни. Расписался?
Он вздохнул, словно признавался в каком-то проступке:
- На днях распишемся. Папаша торопит.
- Ее папаша?
- Ее. Как раз загсами ведает. Зампред.
- Горисполкома? Михайлов виновато поправил:
- Облисполкома.
- Теперь все понятно… - протянул я, наслаждаясь Борькиным смущением.
- Ты не думай… В областное управление я устроился до всего этого. Сам…
- Я и не думаю. Только теперь тебе прямая дорога в министерство. Ну и зазнаешься ты, брат, не подойдешь - не подъедешь.
- Кича, не издевайся.
- Ладно, ладно. Не буду. Почему в штатском? - спросил я. - Звание скрываешь, не устраивают три звездочки, хочешь одну побольше?
- Работа такая.
- Понятно. Если не секрет, зачем приехал?
- Для тебя не секрет. Ты должен знать. Понимаешь, ищем одного особо опасного преступника. По делу об убийстве инкассатора. - Михайлов достал из кармана карточку. - Фоторобот. - На меня глядело тяжелое, угрюмое лицо, заросшее бородой до самых глаз. Было что-то мертвое в этом изображении.
- Мы уже проверяли у себя, - сказал я, воз-вращая снимок. - А как это все было?
- Не знаешь?
- Откуда? Это ведь давно, кажется, случилось. Еще Сычов занимался проверкой в станице.
- Месяца четыре назад. Ехала машина с инкассатором из аэропорта. Крупную сумму везли. Около четырехсот тысяч. А там есть узкое место на дороге. И когда машина с инкассатором подъехала к этому месту, прямо посреди шоссе стоит микроавтобус "УАЗик". Ни проехать, ни обогнуть. Шофер с "УАЗика" возится с колесом. Водитель, что инкассатора вез, вылез, подошел к нему. Тот говорит: "Помоги". И только шофер с инкассаторской машины нагнулся, чтобы посмотреть, в чем дело, водитель автобуса его ключом по голове и в кювет. Решил, наверное, что насмерть. Что там дальше произошло, судить трудно. Но наши ребята оказались на высоте. Как сам понимаешь, погоня, стрельба. Шофер микроавтобуса в перестрелке был убит. Открыли автобус, а в нем, помимо водителя, - мертвый инкассатор. А деньги как в воду канули. Но вот в чем дело. Инкассатор был убит двумя выстрелами в грудь. Из другого пистолета, не того, что нашли у водителя автобуса. И еще. Шофер, везший инкассатора, остался жив. Он вспомнил, что, когда вышел из своей машины посмотреть, что с "УАЗиком", к инкассатору подошел какой-то мужчина с бородой. По этим показаниям и составили фоторобот. Предполагается, что он убил инкассатора, перетащил его вместе с напарником в автобус. Но где он вылез из "УАЗика", как исчез с деньгами, не известно. Следствие считает, что преступник скрывается где-то здесь, в Краснопартизанском районе. Четыре месяца бьемся. Проверили, перепроверили. До сих пор впустую. Так что ты, пожалуйста, у себя в Баха…
- В Бахмачеевской, - подсказал я.
- Получше посмотри.
- Проверю.
Когда мы подходили к воротам милиции, он сказал:
- Не забывай друзей. Будешь в городе - заглядывай. Если что надо, звони. В управление. Или домой.
И дал мне свои телефоны. Служебный и домашний. Телефон квартиры будущего тестя.
Уже усевшись рядом с шофером, он подозвал меня к машине:
- Ваш майор, кажется, ничего. Я изредка буду позванивать. Так, между прочим. Как, мол, мой кореш…
- Зачем? Возьмет и выкинет что-нибудь назло. Борька задумался. Потом мотнул головой:
- Не выкинет. Какая ему от этого польза?
- Брось. Пусть будет все как есть…
- Дело твое. Я хотел как лучше…
Что бы там ни было, а эта встреча меня встряхнула. Давно меня не называли Кичей.