- Садись за руль! - рявкнул Нассонов Феде. Тот, озираясь на нас, полез в кабину, завел мотор. Нет, сдаваться нельзя. Я подошел к шоферу.
- Дай права. (Он повиновался.) А теперь делай что хочешь.
И, положив документы в карман, пошел прочь. Сзади меня заглох мотор, хлопнула дверца, и послышался едва не плачущий голос шофера:
- Геннадий Петрович!.. Нассонов выругался.
Я продолжал идти.
- Младший лейтенант…
Я остановился. Председатель махнул рукой: подойди, мол. Я вернулся.
- Пошли.
Мы зашли в мастерские. Геннадий Петрович снял трубку телефона.
- Начальника райотдела внутренних дел. Да, срочно…
Он стоял ко мне спиной, Было видно, как у него застыли желваки:
- Приветствую вас. Нассонов… Он самый.
Он говорил с моим начальством несколько минут. И я понял: председатель чувствовал, что бой проигран. Это его злило еще больше, потому что всему причиной был я, розовощекий мальчишка.
Нассонов сунул мне трубку.
- Кичатов, можно выпустить машину в рейс?
- Никак нет, товарищ майор. Совсем тормоза не работают. Лично проверял.
- А чего же Нассонов бушует?
- Не знаю.
- Ничего, пошумит, пошумит и перестанет. А вообще ты молодец, младший лейтенант. Не сдавайся.
- Слушаюсь.
- Вот так… Завтра в час - на оперативное совещание.
- Так точно. Буду, товарищ майор. В трубке запели короткие гудки.
Ребята, молча курившие на скамейке, вопросительно смотрели на нас. Так же смотрела Лариса.
Председатель, не сказав ни слова, вышел и сел в свой "газик". Машина круто развернулась, зло прошелестела шинами и помчалась по дороге…
- Что? - поднялся шофер.
- За правами придешь ко мне, после того как починишь машину. Я проверю…
Это была победа. Но в душу, на самое дно, опустилась горькая тяжесть оттого, что уставшие парни будут сейчас стаскивать двигатель с кузова. Потом снова втаскивать на другую машину. А где-то люди ждут и чертыхаются…
Я даже переживал за Нассонова. Получить оплеуху от молокососа…
Катаев побежал искать другую машину. Мы с Ларисой молча пошли назад по дороге.
- Неужели у вас все так строго? - спросила она.
- Надо было кричать не на меня, а на этого болвана Федю.
- Некрасиво вышло…
И окончательно померкло то чудо, возникшее там, среди золотых подсолнухов…
…А ночью, когда я уже засыпал, убаюканный шепотом листвы у моих окон, тихо скрипнула калитка, и в светлом квадрате окна появилась голова.
- Товарищ лейтенант!
Незнакомый, почти мальчишеский голос.
- Кто это?
- Я, Женя…
- Какой?
- Нассонов…
Я встал с постели, подошел к окну. От парнишки попахивало вином.
- Ну и что же тебе надо, Женя Нассонов?
На его рубашке шевелился узор - тень от листьев.
- У меня там друзья, из города. В техникуме вместе учимся. Ну, немного не хватило… А Клава говорит: если вы разрешите, она отпустит. Нам всего бутылочку… вина…
- А что отец скажет?
- Он в районе.
Парень, выходит, отца боится.
- Женя, сколько тебе лет?
- Шестнадцать. А что?
- Рано тебе, наверное, пить, а?
- Да ведь друзья…
- Отцу твоему я ничего не скажу, но только больше по ночам не тревожь людей, договорились?
Его фигура, плоская в свете месяца, тихо исчезла за забором.
И что это Клаве Лоховой вздумалось парня посылать ко мне?
Я вспомнил, что хотел зайти поговорить с ее мужем.
Надо это сделать в ближайшее время.
5
На следующий день я решил поближе ознакомиться с работой нашей конефермы, потому что после стычки с Нассоновым не хотелось торчать на центральной усадьбе и встречаться с ним.
Когда-то в этих краях основное богатство многих колхозов составляли лошади. Теперь лишь в двух-трех хозяйствах остались конефермы, которые обеспечивали колхозы живым тяглом.
Нассонов, приехавший в станицу в числе тридцатитысячников, почему-то решил возродить в колхозе конеферму. Купил несколько породистых кобыл и производителей, занялся скрещиванием. Сам он до того, как стал председателем, руководил заводиком безалкогольных напитков. И поэтому, по мнению Ксении Филипповны, "намешал в лошадях так, как только мог". Геннадий Петрович, видимо, лелеял тайную мечту вывести свою, нассоновскую, верховую породу, которая соперничала бы с буденовской, терской, ахалтекинской… Производя эксперименты, он никого не слушался, и часто у него возникали стычки с главным зоотехником. Зоотехник, видя, что председателя ничем не остановишь, только хватался за голову и вздыхал.
Все это рассказала Ксения Филипповна. Она была клад для меня. Колхоз знала как свои пять пальцев. Здесь родилась, здесь прожила всю жизнь. В войну и еще пять лет после председательствовала. А потом пошли председателями мужчины.
Ракитина считала конеферму нестоящей затеей, потому что "тягаться с прославленными конезаводами мы не могли, кишка тонка", говорила она. Единственным трофеем, добытым за время существования нассоновского предприятия, была грамота областного комитета ДОСААФ за шестое место в скачках.
Я въехал на конеферму и от досады чуть не лопнул. Возле конюшен стоял председательский "газик".
Но поворачивать было поздно. Меня заметили.
Геннадий Петрович стоял, облокотившись на капот машины. Здесь же был Арефа Денисов. Вот уж кого я не ожидал увидеть!
Я подошел к ним как ни в чем не бывало. Нассонов натянуто кивнул головой. Арефа поздоровался приветливо.
Председатель жевал травинку и смотрел на небольшое выкошенное поле, на котором, как мне показалось, в беспорядке были расставлены различные препятствия: бревна, установленные крест-накрест, жерди, выкрашенные под шлагбаум и напоминающие параллельные брусья, сложенная пирамидой кирпичная стенка, невысокие ворота, рвы с водой.
По полю кружил одинокий всадник. Вот он подъехал к пирамиде, составленной из полосатых жердей, упирающихся в деревянные треугольники, и лошадь, на какую-то долю секунды задержав свой бег, легко взяла препятствие. Я видел, что оба наблюдателя остались довольны.
А всадник уже приблизился к бревенчатому заборчику. Я заметил, как Арефа напрягся, словно сам сидел в седле.
Конь плавно взлетел, вытянувшись в стремительную линию, и опустился по другую сторону ограды, задев задними ногами верхнюю жердь.
У меня у самого похолодело в груди. Нассонов досадливо крякнул.
- Ничего, бывает, - сказал Арефа. - Не научился еще Маркиз понимать шенкеля. На это время требуется. А в общем неплохо, председатель, а?
- Вот чертова девка! - ругнулся тот, довольный. - Я уже хотел его выбраковать…
- Красивый жеребец! Люблю красивых коней, - прищурил глаза Арефа.
Нассонов ткнул его в бок:
- Цыган ты все-таки, Денисов.
- Не отказываюсь.
Меня они совершенно не замечали.
- Чем черт не шутит: выпустим Маркиза на районные состязания, а? Как говорится, с паршивой овцы хоть шерсти клок…
- Побольше бы тебе, председатель, таких паршивых овец иметь… Поверь мне, редкий жеребец Маркиз.
- Злой, ох злой, шельма!
Между тем всадник приблизился к нам. Я обомлел: это была Лариса.
- Еще разочек попробуй забор, оксер и банкет! - крикнул Нассонов и покрутил в воздухе рукой.
- Шенкелей ему, шенкелей! - добавил Арефа. Лариса кивнула.
Под ней был жеребец, отливающий на солнце неправдоподобным золотисто-розовым цветом.
Я не понимаю в лошадях. Но этот жеребец мне понравился. Его небольшая голова с маленькими подвижными ушами сидела на длинной шее, изгиб которой напоминал лебединый. Ноздри нервно раздувались. Брюхо поджарое, как у оленя. А гладкая, нежная кожа с короткой блестящей шерстью была словно из шелка.
- Всем статен, только круп немного провисает, - покачал головой Нассонов.
- Не помеха. - Арефа поглаживал бороду, довольный.
Я не выдержал:
- Что за цвет?
- У лошадей не цвет, а масть. Маркиз - соловый жеребец. Ахалтекинец, - сказал Денисов. Ему, наверное, стало неловко, что председатель меня не замечает. - Злой очень. Ни один местный жокей справиться не мог. Сергей мой пробовал - не вышло. Председателя за плечо зубами цапнул. А вот библиотекарша нашла ключик к нему… Нужны были, значит, женские руки да ласка. Конь тоже подхода требует. Не всякому поддается…
Нассонов продолжал меня игнорировать. Ну и пусть!
Мы молча смотрели на Ларису, взлетающую на Маркизе над препятствиями. На этот раз у нее, кажется, все получалось гладко.
Пахло скошенной травой и конским навозом. Нассонов достал папиросы, предложил Денисову. Потом, немного помедлив, мне.
- Спасибо, не курю.
- Здоровье бережешь? - усмехнулся он.
- Почему? Просто не привык. Да и не нравится. Они закурили.
Закончив скачку и еще некоторое время поездив шагом, Лариса приблизилась к нам. Разгоряченная, она сдувала со щеки налипшие волосы, смотрела на председателя с надеждой и ожиданием.
- Пойдет, - сказал Нассонов. - Быть по-твоему.
- Спасибо, Геннадий Петрович! - Глаза ее засияли счастливо и весело.
- Не меня благодари, его. - Нассонов ткнул пальцем в Арефу, сел в машину и, круто развернувшись, поехал с фермы.
Девушка легко соскочила с коня и подошла к нам. Денисов бережно принял у нее поводья.
- Здравствуйте, Дима, - только сейчас поздоровалась Лариса. Она была в обтягивающих ноги брюках, сапогах и мужской рубашке. - Я вас сразу заметила.
Арефа нежно проводил ладонью по блестящему, вздрагивающему крупу коня и ласково приговаривал:
- Хорошо, Маркиз, хорошо… Славный ты жеребец. Маркиз косил на него светлым глазом, перебирая белыми зубами удила. Денисов разнуздал коня.
- А как с соревнованиями, Арефа Иванович? - спросила Лариса.
- Очень хочется? - лукаво подмигнул Денисов, поднося к морде коня несколько кусочков рафинада.
Жеребец осторожно, губами, взял их с ладони человека и громко разгрыз.
- Значит, буду?
- Будешь, будешь…
Девушка закружилась на месте, хлопая в ладоши.
- Вот здорово!
Скакун прядал ушами и нервно перебирал ногами.
- Бери своего красавца. - Денисов отдал ей поводья. - Чувствительный он у тебя…
Лариса повела Маркиза в конюшню.
- С виду - не тронь, рассыплется, - кивнул на нее Арефа. - Но упорная… - Он помолчал и добавил: - У нас женщина ни за что не сядет на лошадь.
У нас - это, значит, у цыган.
- Почему?
- Обычай… Мужчинам - кони, а женщинам… - Он засмеялся. - "Выходит, любезный, тебе длинная дорога, на сердце тебе падает дама…" - Денисов продолжал улыбаться. - Вы, наверное, обиделись, что Зара не захотела вам гадать?
- Нет, что ж обижаться! - сказал я. - Просто было любопытно…
- Никто не может знать, что ждет человека. Даже цыгане. В нас никакого особого секрета нет, - продолжал Арефа. - Какой я теперь цыган? Говорю больше по-русски, живу по-русски. Ем, сплю - по-вашему. - Он спохватился. - Заговорил я вас. Дела, наверное?
- Да нет. Здесь я случайно. Так заехал…
Странно устроен мир. Арефа Денисов был мне симпатичен. А вот его сын… Не было сейчас на земле человека, которого я воспринимал болезненнее…
И как мне ни хотелось побыть с Ларисой, отвезти ее на мотоцикле в станицу, я поехал один. Чтобы Денисов ни о чем не догадался.
6
…Когда он вошел, я удивился: откуда здесь, в станице, такая модная прическа, длинные волосы, бородка коротенькая, тщательно подстриженная. На вид ему - лет тридцать, не больше. Он сразу показался мне каким-то особенным. Деликатные манеры, спокойные глаза. Вот только нос его не шел к лицу, перебитый посередине, слегка приплюснутый…
Этого человека я еще не знал. В станице проживало более трех тысяч человек. Вообще-то участковый должен знать всех, на то он и участковый.
- Отец Леонтий, - представился вошедший, и я сначала не понял: чей отец? - Вы человек, я вижу, новый, удивитесь моему приходу. Но это в порядке вещей. Я всегда обращался к Сычову по поводу наших праздников.
И тут только вспыхнуло: поп! Самый настоящий. Так близко я видел священника впервые.
- Мое начальство уже снеслось с вашим. Кажется, договорились. А я вот - к вам, на нашем уровне, так сказать.
- Я… я вас слушаю. - Как с ним разговаривать, не знаю. Товарищ отец?..
- Простите, ваше имя, отчество?
- Дмитрий Александрович.
- У меня к вам такая просьба, Дмитрий Александрович. Как вы знаете, завтра у верующих праздник, день святой троицы. Большой праздник. К нам сюда приедет много народу из других хуторов, станиц. Сами знаете, народ не всегда ведет себя организованно. Соберутся большие толпы возле храма. А рядом шоссе. Не дай бог, драка или кто под машину попадет, все на нашу голову… В прошлом году на пасху женщину сбил автобус - меня ругали почем зря. Хотя случилось сие далеко от церкви. Так что выручайте. В смысле порядка.
Я перевернул страницу настольного календаря и крупно записал: "Св. троица. Обеспечить порядок возле церкви".
Отец Леонтий едва заметно улыбнулся.
- Что ж, постараюсь, - сказал я.
- Договорились. - Он вынул пачку сигарет. - Вы не возражаете?
- Курите, курите.
- А вы? - Он протянул мне пачку.
Я засмеялся: в течение часа мне предлагают второй раз.
- Нет, спасибо. Я не курю. Не научился.
- Откуда сами?
- Из Калинина.
- Почти земляки. Хотя я там никогда не бывал. - Он аппетитно затянулся дымом. - Матушка, то есть супруга, оттуда.
- Как фамилия?
- Лопатина Ольга.
- Не знаю…
- Она старше вас. На Набережной улице жила.
- Я совсем в другом районе…
- Познакомитесь еще. А может быть, уже познакомились. Она здесь в участковой больнице фельдшер.
- Не обращался пока.
- И слава богу. Ну что ж, Дмитрий Александрович, рад был познакомиться. Не смею больше мешать.
Он поднялся, я тоже. Попрощались мы за руку. Крепкая у него хватка, прямо железная. Пожимая мне руку, он спросил:
- Простите, Дмитрий Александрович, вы что больше уважаете, коньячок или…
- Я не пью, - резко ответил я.
- Это похвально, - смутился почему-то батюшка. - Сычов, он больше чистенькую любил.
И только когда отец Леонтий вышел, я понял, что он хотел меня отблагодарить. И конечно же, такой обычай завел Сычов.
Я заглянул к Ксении Филипповне. Уж больно заинтересовал меня поп. Главное - молодой.
- Как отец Леонтий к нам приехал - а это было два года назад, - все девки на него таращились. А ты не красней. Ваше дело молодое. Хуже, когда этого нет… Так вот, бабки наши шушукаться стали: нехорошо, мол, молодой поп, а попадьи нет, никак, крутит со станичными молодками? Потом Оля Лопатина приехала. Из себя невидная, тише воды, ниже травы. А святого отца в месяц к рукам прибрала… На завалинках опять гутарят: "Не мог, говорят, нашу взять. Приезжую кралю выбрал!" Не угодил, стало быть, и тут… Но живут ничего.
Меня так и тянуло спросить: а что обо мне думают? Ведь перемывают косточки, уж это точно. Но я промолчал. Придет время, она сама скажет. А Ксения Филипповна продолжала:
- Послушай, что он в прошлом году сотворил. Пришла компания. Говорят, с недалекого хутора. Будто бы дитя крестить. Завалились они гурьбой в церковь, куклу в тряпки завернули. Вышел к ним отец Леонтий обряд справлять. Бабы загалдели, а мужики норовят, значит, за царские ворота прорваться, ну есть такие в церкви… Прослышали, наверное, про дорогие оклады на иконах… И что ты думаешь? Отец Леонтий так их отходил, что еле ноги унесли. Боксер, говорят, он. Правда это или нет, но мужикам досталось крепко…
Я вспомнил его перебитый нос, железное пожатие руки и круглые бицепсы под идеально чистой и выглаженной рубашкой…
Потом пришла Ледешко. Когда она уселась на стул, так же уверенно и основательно, как при первом посещении, я молча подал ей справку Крайневой о том, что та сдала свою бедовую Бабочку на заготпункт. Истица засопела.
- Ну и что? - спросила она, сощурив глаза.
- Как видите, корова, нанесшая вам урон, понесла тяжкое наказание, - усмехнулся я.
Но старуха была настроена сурово.
- Нехай понесла. Но я-то все равно в накладе…
- Товарищ Ледешко, вы ввели меня в заблуждение. - Я медленно раскрыл ящик стола, невзначай достал чистый лист бумаги. Старуха тревожно заерзала на стуле. - Пастух Денисов показал, что и увечья-то не было. Так, пустяковая царапина.
Бумажка действовала на Ледешко магически. Прием не очень честный, но что мне оставалось делать? Поразмыслив, она сердито бросила:
- Давай назад заявление. И уже в дверях сказала:
- Это Крайниха назло мне сдала свою телку…
Я был рад, когда она ушла. Что-то неприятное осталось в душе.
Нас учили: в любом случае сохранять спокойствие и быть справедливым. И еще - беспредельно объективным. Кто мне эти две женщины? Никто. Но почему-то приятно было вспомнить бабу Веру. Ее мягкий, южный говор, спокойную рассудительность. Не то что Ледешко, какая-то скрипучая, въедливая.
Я поймал себя на мысли: случись разбирать между ними дело посерьезней, смог ли я быть объективным? Наверное, нет.
Когда я уже садился на мотоцикл, чтобы ехать в Краснопартизанск, подошел Коля Катаев. И словно смахнул с сердца что-то тоскливое, оставленное Ледешко.
Комсорг ласково провел по боку "Урала" рукой. У него были сильные, темные от въевшегося в кожу машинного масла руки, руки человека, имеющего дело с техникой.
- Отличная у тебя механика. Сила! Хорошо бегает. Он сказал это будто о живом существе.
- Неплохо, - подтвердил я.
- Як тебе вот зачем - в двух словах, не задержу. Говорят, ты гитарой балуешься?
Нет, в деревне не укроешься нипочем. Я действительно привез с собой гитару. И когда по вечерам иной раз становится особенно одиноко, легонько напеваю, подыгрывая себе на ней…
- Надеюсь, никто не жалуется?
- Жалуются.
- Кто?
- Девчата… - Он подмигнул.
- Учту. - Я щелкнул зажиганием.
- Ты уж уважь их.
- Сказал, учту.
- Вот и ладно. Значит, договорились. Сегодня вечерком - в клуб. - Он поглядел на меня. - При другом наряде, конечно.
- С гитарой, что ли?
- Шибко ты догадливый…
- А девчата как же? Жалуются ведь…
- Жалуются, что тихо поешь. - Коля рассмеялся. - Давай выходи на народ. Выручай! Понимаешь, Чава у нас солист, Но, говорят, заболел…
- Ты смеешься, что ли? - искренне обиделся я. Ничего себе, скажут, участковый: от быков бегает, песенки под гитару распевает…
- А что тут смешного?
- Как-никак власть.
- Я тоже власть. Комсомольская. И гопака и русскую отплясываю за милую душу. Что я! Нассонов по большим праздникам в хоре поет. Раньше никак не могли хор собрать. А после председателя потянулись бригадиры, а за ними и другие колхозники. Так что, видишь, тебе есть с кого пример брать… Ты же не Сычов.
- И не уговаривай. - Я завел мотор.
Николай пожал плечами: смотри, мол, сам. И пошел от меня, не оглядываясь. А спина такая ссутуленная. Обиделся.