Я вошел за ним во двор. Дети играли возле палатки. Приглядевшись к ней, я подумал, что это, наверное, шатер. Он был сшит из видавшего виды брезента. Значит, много еще цыганского осталось в быту Денисовых…
Сергей вручил поводья молодой женщине и провел меня в хату.
- Мой отец и мать, - представил Чава пожилого цыгана и цыганку средних лет.
- Мы уже познакомились с товарищем участковым, - сказал Денисов-старший. - Присаживайтесь.
Я сел на предложенный стул и огляделся.
Честно говоря, я представлял себе убранство комнат совсем иным. Ожидал увидеть беспорядок, солому на полу, как читал в одной книжке про цыган. А здесь все было чисто, уютно: печь с полатями; стол, покрытый цветной скатертью; буфет с фарфоровыми безделушками; железные кровати с кружевными подзорами и фотографии по стенам. Фотографий было много: небольшие любительские, от заезжих моменталистов, увеличенные портреты и заретушированные так, что родная мать не узнает, овальные, на выпуклых глянцевитых листах, подкрашенные в неправдоподобные цвета.
Что меня поразило, так это подушки. Огромные, в половину кровати, пышные, в ярких наволочках…
- У цыган богатство по подушкам определяется, - сказала мать Сергея, перехватив мой взгляд. - Чем больше подушки, тем больше денег…
- Хватит болтать, Зара! - остановил ее хозяин. - Жя шу самовари.
Цыганка покорно удалилась, и остались одни мужчины.
- А вы здорово ездите на мотоцикле, - похвалил Сергей. - Я, честно говоря, испугался.
- Мог покалечить машину, - ответил я. Надо же было как-то выкручиваться…
- Мог, - подтвердил Чава. - Весной Выстрел одного волка убил. Долбал, долбал - не поймешь, где кости, где мясо. Всю шкуру испортил, сдавать было нечего. Сильный бугай…
- Ничего, - перебил я, - обошлось. Мотоцикл цел - это самое главное…
В то время о мотоцикле я думал столько же, сколько о прошлогоднем снеге…
- Вы по поводу Ледешихи и бабы Веры? - нетерпеливо спросил Сергей.
Вообще цыгане, несмотря на гостеприимство, вели себя настороженно, кроме хозяина - он располагал к себе уверенностью и спокойствием. Осанка у него была гордая, благородная. Есть такие пожилые люди, которых щадит старческое увядание.
- Крайнева сказала, что завтра повезет свою корову на заготпункт. Так что, думаю, вопрос уладится, - сказал я солидно.
- Вообще эта Ледешиха - дурная женщина…
- Читробуй кадэ тэпэнэс пэмануш, - перебил сына Денисов. - У каждого свои заботы. Худо это или добро - судить не нам. Я часто видел таких, которые много красивых слов говорили, а сами думали только о своем кармане… Ты тоже хорош! Зачем грубишь Ледешихе? Она тебе в бабки годится.
Говорил он так, словно сидел сейчас перед ним не участковый инспектор, который приехал расследовать неприятное для его сына дело, а добрый приятель.
- Нужна она мне! - Чава сделал резкий жест рукой.
Денисов-старший повернулся ко мне: - У меня Ледешко тоже была. Я ведь в нашем хуторе как бы штатный советчик и мировой судья - депутат сельского Совета. (Я взглянул на него с удивлением и любопытством, которых не мог скрыть.) Да-да, - засмеялся цыган, - сам не ведал, что на старости лет сделаюсь властью… - Он погладил бороду, усмехнулся чему-то своему и продолжал: - Ну, я сказал ей, что не стоит затевать ссору с соседями из-за чепухи. Не послушалась… А Выстрел - действительно редкий бугай. Товарищ Нассонов, председатель наш, уговаривал Ледешко продать Выстрела колхозу. Хорошие деньги предлагал. Но она уперлась. "Мне, говорит, не резон от своей выгоды отказываться…"
- А как же у вас получается - в колхозном стаде частная скотина? - спросил я.
- Вот баба Вера сдаст свою Бабочку, как вы говорите, - ответил Чава.
- Ну, а ваша корова?
Сергей смутился. Но Денисов-старший весело подмигнул:
- По блату. Как-никак своя рука в стаде. - И серьезно добавил: - А если без шуток, сами подумайте: одну частную корову куда девать?
Я кивнул головой. И подосадовал на себя за то, что поспешил выказать свою осведомленность.
- А что, эта Бабочка сильно поранила бугая? - перешел я на другое.
- Ерунда! - сказал Чава. - Похромал один день.
- Ясно, - кивнул я. - Насчет увечья быка вы можете подтвердить?
- Конечно, - ответил Сергей. - Хоть на бумаге.
- Ну этого пока не требуется, - сказал я.
- А вообще Выстрел все стадо держит вот так. - Сергей показал сжатый кулак. - Можно спать, гулять, отдыхать - все будет в порядке. Волка, а то и двух одолеет.
- Водятся?
- Были. Но давно что-то не появлялись. Теперь охотников больше, чем зверья. - Чава поднялся. - Я вам еще нужен?
- Нет. Спасибо. - Я тоже встал.
- Э, - остановил меня хозяин, - чайку попьем. Небось не завтракали?
Батюшки, еще нет и восьми. А мне казалось, что уже середина дня.
Я покорно сел. Как-никак Денисов был человеком в известном смысле своим. Сельсоветский. Помня наставления преподавателей, что надо сколачивать актив, без которого участковый да еще в деревне ни туда ни сюда, я подумал: хорошо бы привлечь себе в помощь старшего Денисова, он подошел бы.
Сергей лихо взлетел в седло и взял с места в карьер. Сегодня он казался не таким ярким и необычным, как вчера. Что в нем нашла Лариса? Необразованный парень. Пастух. И даже не в этом дело. Как он говорил: "Долбал, долбал…" Да может быть, и сама Лариса тоже не такая, какой мне кажется… Надо приглядеться получше.
…Стол быстро оброс простенькими блюдечками, тарелочками, гранеными стаканами. Зара внесла пузатый самовар, начищенный до блеска, с резными, витиевато сделанными ручками и краником. За такими вещами охотятся в городе любители старины.
Сладковато пахло дымом, горячим хлебом и свежесбитым сливочным маслом.
Хозяйка разрезала неправдоподобной вышины каравай с взрывающейся под ножом корочкой.
Хозяину и мне чай налили в тонкие стаканы, болтающиеся в старинных подстаканниках, массивных, из серебра. Но Денисов наливал в блюдечко и пил из него.
Я обратил внимание, что чайные ложки, потертые и деформированные, тоже были из серебра, старинные.
Мне пододвигали то тарелочку с кусками белого со слезкой сливочного масла, то вазочку с вареньем.
- Я смотрю, у вас любят фотографироваться, - обратился я к хозяину, прихлебывая чай.
- Это Сережка, - ответил Денисов. - Сам фотографирует?
- Нет, - усмехнулся цыган. - Раньше, сразу после армии, он работал в райпромкомбинате, в фотоателье. Ходил по хуторам, заказы принимал. Вот и нам настряпал. По-свойски.
Я считал своим долгом продолжить беседу. Гость, которого угощают, должен отрабатывать харч. От этой мысли мне стало весело. Что ж, будем отрабатывать.
- Все хочу спросить: обезьяна у вас откуда? Хозяин снова усмехнулся:
- Зара ее нашла, пусть и расскажет. Его жена только этого и ждала:
- Весной, когда война заканчивалась, мы где были, Арефа?
- Не знаю, где была ты, а я был в Польше. В войсках Второго Белорусского фронта.
- А, забыла! - Она засмеялась. - Где-то там. - Цыганка неопределенно махнула рукой. - Стали мы табором возле одной деревни. Пошли, это самое, в общем, посмотреть… Кушать же надо было. - Она бросила на меня извинительный взгляд. - Мама у меня хорошо гадала… - Зара спохватилась: все-таки представитель закона:
- Рассказывай, рассказывай. - Денисов спокойно сложил руки на коленях. Слушай, мол, младший лейтенант, у нас все открыто.
Мне все больше нравился этот человек с непривычным именем Арефа.
- Пришли в деревню, старушка навстречу бежит. "Вы, говорит, цыгане, вам все нипочем и черт не страшен". А мы ведь тоже крещеные, в церковь ходим…
- Ты про всех не говори, - сказал ей муж.
- Я про своих родителей говорю. Значит, сует нам старушка яйца, кус мяса, деньги. "Выгоните, говорит, из избы черта". Ой-ей, смех, да и только! Такого страху понарассказала. Хорошо, с нами братишка был. Вот он. - Зара показала на один из портретов, на котором был изображен человек с большими усами. - Заглянули мы в хату, а из печи выглядывает что-то черное, лохматое, глаза сверкают… Моя мать и я подхватили свои юбки и тикать… Старуха кричит: "Отдайте яйца…" А братишка не испугался, зашел в хату. И вытащил Ганса… Старый он уж теперь, все к теплу тянется. Зимой с печи не слезает, летом - с утра на солнце… Любит в степь ходить. А раньше задиристый был, ни одной собаки не пропустит…
- А почему - Ганс? - Я посмотрел через окно на обезьянку, дремавшую во дворе на своей подстилке.
- Потом мы узнали, что его держал немецкий офицер. Фрица пристукнули, а обезьянка осталась… Так и пошло - Ганс да Ганс. Мы с ним везде ходили. Интересно людям, Он вино пил.
- Неужели?
- Да. Конечно, немного, вот столечко. Хлоп - и нет рюмочки. И такой веселый делается. Сразу нам всего надают - и денег, и яиц, и колбасы. Кушать же надо было…
Я невинно спросил:
- А вы гадали?
- Как все… - смутилась цыганка. - Кушать же надо было…
- А вы сами верили в то, что говорили? Зара засмеялась:
- Да как сказать…
- А мне скажите что-нибудь.
- Нет, неудобно… - Она снова посмотрела на мужа.
- Это ты брось! - сказал он строго.
- Отчего же, мне очень интересно, - обернулся я к нему. - Одни говорят - гадалки обманывают, другие - все правда.
- Ерунда это, - махнул рукой Денисов. Меня распирало любопытство:
- Я прошу, пожалуйста.
Зара снова засмеялась и, чтобы как-то обойти мою настойчивую просьбу, сказала:
- Вы молодой, симпатичный. Все ваши желания исполнятся…
…Когда я возвращался в станицу, когда проезжал по ее полудремотным улочкам, размышляя об отношениях Чавы и Ларисы, ко мне все время возвращался открытый, красивый смех Зары, ее слова: "Все ваши желания исполнятся…" Оказались бы они пророческими. Потому что мои мечты все больше и больше были заняты беленькой стройной девушкой с синими глазами…
4
Случаются в жизни светлые дни. Такой задастся прямо с утра: одаряет приятностями, легкими встречами, делами, которые тебе по душе. Радостный мотив звучит у тебя в голове, и ты бубнишь его до самого вечера.
(Но бывает, что ломается весь день, одна дрянь налезает на другую, и так тошно на душе - хоть беги куда глаза глядят.
Все началось с того, что я, идя утром на работу, услышал, как две старухи, завидев меня, захихикали и стали шептаться.
Я разобрал лишь одно слово - "таредор".
И только подходя к сельсовету, понял, что прохаживались они на мой счет. Значит, тореадор… Докатилось-таки в станицу мое бегство от этого проклятого бугая. В деревне ничего не скроешь. Факт сам по себе пустячный, мелочь жизни, как говорится, но я страшно огорчился.
На заседании исполкома сельсовета я впервые так близко столкнулся с Ларисой. Мы сидели за столом друг против друга. Я смотрел на ее чуть улыбающееся лицо и думал: знает она или нет? "Наверное, знает", - промелькнуло в голове. Зачем ей тогда было бы улыбаться? И румянец на моих щеках то затухал, то разгорался с новой силой…
Заседание задерживалось. Ждали Нассонова, председателя колхоза. Для меня это было пыткой.
Председатель пришел суровый. Сел рядом с Ксенией Филипповной и стал молча вертеть в руках карандаш. Крепкий, с мощной загорелой шеей и покатыми плечами, с синевой на тяжелом подбородке…
Когда я выступал с планом мероприятий по профилактике преступности, организации дружины, работе с несовершеннолетними, ведению бесед и установлению постоянного стенда "Не проходите мимо", он только раз с любопытством посмотрел на меня. А в конце спросил:
- И много надо грошей на твои витрины?
- Стенды, - поправил я.
- Сколько? - повторил Нассонов.
- Мы прикинули, - вмешалась Ксения Филипповна, подсовывая ему листок. - Тут все указано. Не обедняешь, Геннадий Петрович.
- А ты в чужой карман не заглядывай, - добродушно огрызнулся тот, читая бумажку. - За свой держись крепче… - И, поставив в углу листка крупную подпись, сказал мне: - Зайди в бухгалтерию. Наряд отнеси Катаеву в мастерские. Заодно поговори с ним. Наш комсомольский атаман. Вы, молодые, легче договоритесь. Мне и без ваших дел - хлебать не расхлебать. Завтра из области приезжают.
- А план согласован чи не? - спросил вдруг с места парторг колхоза Павел Кузьмич.
- Я показывал председателю исполкома сельсовета товарищу Ракитиной, - ответил я.
- Э, казак, так дело не пойдет! - улыбнулся парторг. - Вот ты хочешь народную дружину организовать. Это хорошо. Да ведь у нас уже организовывали, и не раз. А ничего не вышло. Не тех хлопцев подобрали, вот такая заковыка. Так что, значит, надо с партийной организацией посоветоваться, с комсомольским активом. И с другими тоже. Подскажем. Одна голова хорошо, а две лучше. Потом, в сельсовете есть постоянная комиссия по социалистической законности. Ты с ними говорил?
Я растерянно оглянулся. Присутствующие засмеялись.
- Очень резвый, - сказал кто-то. - Думает сам навести порядок.
- Товарищи, - вступилась за меня Ксения Филипповна, - товарищ Кичатов - у нас работник молодой. Здесь я промашку дала. Но в целом у него интересные предложения. Мы потом в рабочем порядке посоветуемся с кем надо и все вопросы утрясем…
Я боялся встретиться взглядом с Ларисой.
С предложением Ракитиной согласились, и заседание продолжалось. Перешли к другим вопросам. Дали слово Ларисе.
Говорила она тихо, поминутно оглядывая всех. Ее голос, высокий и мелодичный, журчал, как ручей. А в руках мелко-мелко подрагивал блокнотик с карандашом.
Слушали ее внимательно, потому что она всех заражала своим волнением.
Говорила она о том, что пропадают, исчезают всякие там старинные сабли, уздечки, макитры, кружки, сделанные народными мастерами, о том, что их следует отыскивать по хуторам, собрать и сделать в клубе нечто вроде музея.
И вдруг я подумал о том, что каждый день, утром и вечером, пью молоко из макитры, на которой нарисован огненно-красный петух. И когда сажусь писать письмо Алешке, перед моими глазами ярким пятном будто светится задиристая, вытянувшая в крике шею птица, словно вот-вот вырвется громкое "ку-ка-реку".
Ларису поддержали. Кто-то вспомнил, что у него дома есть старинные шаровары с лампасами, у того - расписная кружка, у этого - носогрейка, оставшаяся еще от прадеда, боевые регалии с первой империалистической войны, икона с красивым окладом…
- Иконы не надо, - сказал Павел Кузьмич, - музей не церковь.
- Почему бы не собирать и редкие иконы, настоящие произведения искусства? - возразила Лариса. - Вон в Москве, в Третьяковской галерее, сколько икон работы великих русских художников…
Парторг, подумав, согласился:
- Ну если действительно великих мастеров, то можно. Только где у нас такие?
- Ясно, - подытожил Нассонов. - Не возражаем. Действуй. Собери ребят, девчат… Шукайте. Авось на Эрмитаж нашукаете.
- А шкафы, стекло? Когда нашу комнату освободите?
- И тебе нужны стенды? - отмахнулся Нассонов. - Своими силами.
- Петрович… - усовестила его Ксения Филипповна.
- Ладно, сделаю, сделаю что-нибудь…
И заговорил о том, что в воскресенье - троицын день. Надо организовать всякие мероприятия, чтобы отвлечь людей от попов и пьянства.
…И так получилось, что через час мы с Ларисой шли к колхозным мастерским, напрямик, полем с подсолнухами. Смешно было ехать к Катаеву на мотоцикле какой-то километр. Над тропкой нависали тяжелые черные лепехи подсолнечника. Их желтые лепестки устилали крепко прибитую землю.
Я отставал на полшага, чтобы видеть ее тоненькую фигурку, перетянутую по талии пояском-цепочкой.
Она обернулась:
- Значит, сопровождаете, Дмитрий Александрович?
- Тогда-уж лучше "товарищ Кичатов".
- Хорошо, буду звать вас Димой. Согласны?
- Не возражаю.
Еще бы я возражал! Идем, молчим. А что дальше?
- Нужное мероприятие вы задумали, полезное… - Что за чушь я несу?
- Вот и помогите нам. У вас мотоцикл. Бываете на хуторах.
- С удовольствием! - Я был только в Крученом. Интересно, что она имеет в виду? - Пожалуйста, можем поехать вместе.
- Можем, - просто согласилась она. Я забыл о "таредоре". День цвел вокруг золотыми кокошниками подсолнухов, синел светлым небом…
Я уже не помню, что мы говорили друг другу. Но и ее, как мне показалось, очаровало поле.
Возле мастерских трое оголенных по пояс ребят, перемазанных в масле, с блестевшими от пота спинами, втаскивали по стальным трубам дизельный движок в кузов грузовика.
Грузовик был мне знаком. Вчера недалеко от центральной усадьбы шофер чуть не наехал на ребенка. Я проверил тормоза. Они барахлили. Водитель Федор Колпаков дал мне слово, что на неисправной машине из гаража не выедет…
Что ж, проверим.
Мы поздоровались. Катаев был среди ребят. Он кивнул нам: подождите, мол, закончим, тогда поговорим.
Установив движок, ребята спрыгнули с кузова, убрали трубы, закрыли борт.
Из мастерских вышел шофер Федя. Он старался не смотреть на меня. По его лицу было видно, что машина в том же состоянии, что и вчера.
- Довезешь? - спросил его комсорг.
Тот что-то буркнул. Я попросил у шофера ключи.
Федя кивнул на кабину:
- Там. - И отошел в сторону, вытирая руки ветошью, всем своим видом стараясь показать, что он здесь ни при чем.
Я тронул машину, проехал немного и затормозил. Так и есть! Педаль легко дошла до упора, а грузовик продолжал двигаться. Я остановился на ручном тормозе. Подал назад. Спрыгнул на землю.
- Не довезет. Федя молчал.
А один из парней развел руками:
- Не волнуйся, начальник. Здесь и десяти километров не будет… по степи…
- Не повезет, - отрезал я.
- Товарищ начальник… - просил парень. Катаев оборвал его:
- А ты не суйся, Егор. - И, бросив тряпку в кузов, ругнул Федю: - Дурень! Полтора часа втаскивали, пуп надрывали.
Он хотел выругаться похлеще, но, оглянувшись на Ларису, промолчал.
- Что же делать? - спросил шофер.
- Везите на другой машине, - сказал я, отряхивая ладонь о ладонь.
- Нету другой, в разъездах, - мрачно сказал Федя. - А не отвезем, председатель взгреет по первое число. - Он усмехнулся. - И вам кое-что перепадет.
- Плевать я на него хотел! - Это было, конечно, слишком, но я разозлился. Прибавьте к этому - рядом сидела Лариса и все слышала.
Федя Колпаков зашел в мастерские и вскоре вернулся насвистывая. Катаев сказал нам с Ларисой:
- Подождите. Умоюсь, поговорим. Но разговор не состоялся.
Председательский "газик", как разъяренный зверь, резко затормозил возле нас, принеся с собой клубы пыли.
Нассонов вылез из-за руля и коротко приказал шоферу:
- Езжай. Под мою ответственность. И спокойно посмотрел на меня.
- Если хочет на год лишиться прав… - так же спокойно сказал я.
Председатель побагровел:
- У меня конвейер на пятом участке стоит, подсолнух пошел на силос… Это тебе не… - он задохнулся, - …не с бугаями наперегонки бегать.
Представляю, какое стало у меня лицо…