Наталия рассмеялась: Люся оставалась верна своим принципам. "Бесплатный сыр бывает только в мышеловке", – любила повторять она, сколько Наталия ее помнила.
– Ладно… Мы с тобой куда-то, кажется, собирались?
Из ванной вернулся Валентин:
– Хороший дом, все сработано с умом, добротно… Приятно находиться там, где все сделано с любовью… Мне даже стыдно стало за то, что я, уже в таком возрасте, а ничего такого, фундаментального что ли, не сделал…
– Ты сделал дочь, а этого вполне достаточно… Люся, если бы ты слышала, как поет его Валентина… Кстати о музыке, я видела в дальней комнате пианино…
Говоря об этом, Наталия почувствовала некоторое волнение, связанное с тем, что в последнее время ее видения стали все реже, и она стала опасаться того, что постепенно лишается своего дара. Находясь в этом доме, в полной тишине и гармонии с собой, она надеялась на чудо…
– Ну что, мы идем на похороны или нет? – спросила она, после некоторого раздумия.
– Идите, а я отдохну, может, подружусь с собакой… Кстати, а кто же его кормил, пока тебя не было? – обратился он к Люсе.
– Соседка Лида. У нее вы будете брать молоко и грибы, если захотите… У нее всегда есть и то и другое на продажу…
– А как зовут собаку?
– Джек.
Глава 4
Деревенские похороны
Народ столпился возле калитки, ведущей к дому директора птицефабрики Ванеева. Люди стояли и у крыльца, и на ступенях… Женщины плакали и тихонько перешептывались. Увидев приближающихся Люсю с Наталией, стихли, переключив свое внимание на них:
– Людмила Михайловна… несчастье-то какое… Лариса умерла.
– А что с ней? – Люся уверенно поднялась на крыльцо и внимательно посмотрела на окружавших ее женщин. – Почему вы все молчите?
Наконец одна из женщин, что постарше, в красном шерстяном платке и белом длинном, с мужского плеча, полушубке, сказала:
– А никто ничего не знает… Вроде сердце… Ее уже мертвую нашли на ферме… Она совсем немного до дома не дошла, а откуда шла, никто не знает… Надька ее нашла первая, говорит, что Лариса была очень странно одета, почти раздета, вернее… Ступни все истерты до кровавых мозолей, ладони отбиты, волосы растрепаны… Ну и снасильничали над ней…
Наталия молча прислушивалась к говорящей. Истертые ступни удивили ее больше всего.
– Ты пойдешь со мной? – спросила, обернувшись и взглянув с каким-то животным страхом в глазах, Люся. – Пойдешь посмотреть Ларису?
– Пойду.
– А ты не боишься?
Наталия усмехнулась. После посещений морга деревенские похороны могли ей показаться детским спектаклем. И все же, во всей этой атмосфере с одетыми в черное женщинами, белым снегом и той тайной, которая окружала теперь дом Ванеевых, ощущалось нечто страшное, источавшее смертельную опасность. Ведь всех мучал один и тот же вопрос: "КТО ЭТО СДЕЛАЛ?" За что убили молодую Ларису Ванееву? Кто изнасиловал жену директора птицефабрики? Виновата ли она в этом сама, либо насилие не было ею спровоцировано?..
Они вошли в дом, миновали просторные сени, кухню, забитую молчаливыми людьми со скорбными лицами и их впустили в большую комнату, в которой, кроме вдовца (достаточно молодого еще мужчины, лет сорока – сорока пяти, во всем черном и красными, воспаленными веками от выплаканных слез и бессонных ночей) никого не было, и стоял только гроб, обитый белым атласом, в котором лежала молодая женщина в пене кружев и букетом белых слегка подвядщих роз в ногах… Лицо ее было бледным с большими сиреневыми кругами под глазами. Коричневые губы, прямой, сливочного цвета нос и рыжеватые, уложенные волнами вокруг маленькой головы, волосы.
Ванеев, увидев Люду, словно очнулся. Встал и подошел к ней:
– Как хорошо, что вы приехали… Я думал, что вы не проститесь с ней… Она вас очень любила и мечтала поскорее выучиться играть…
Наталия перехватила Люсин взгляд: она была более, чем удивлена словами Ванеева.
– Сергей николаевич, примите мои самы еглубокие соболезнования… – сказала Люся и позволила себя обнять.
На глазах ее появились слезы.
А Ванеев, обнявшись, вдруг направился к выходу. Увлекая за собой люсю, он сазал кому-то из присутствующих: "Ну все, пора…"
А Наталия, видя, как люди все разом, как-то слаженно и тихо двинулись тоже на выход, задержалась и даже прикрыла дверь… Когда же щелкнул замок, она даже успокоилась: у нее было минут пять, не больше, чтобы побыть наедине с покойницей и посмотреть, что же такое с ее ступнями.
Быстро откинув кружевное белоснежное покрывало, она подняла подол светло-серого шерстяного платья, в которое была одета Ванеева, и сняв с одной ноги тесные черные лаковые туфли-лодочки, ногтями разорвала чулок на пятке и взглянула на нее, белую и холодную на ощупь. Странные синие пятна, в нескольких местах стертая, до сукровицы, кожа на пятках… Приведя в порядок ноги и тщательно их обследовав, она успела осмотреть только бедра (тоже в некоторых местах с почерневшими синяками, какие остаются от грубых прикосновений пальцев) и шею с черно-желтыми пятнами, почти скрытых кружевом покрывала. Сунув руку ей под платье и нащупав тонкое белье, она определила, что вскрытия не проводилось.
В это время в дверь постучали. Она стояла возле гроба и ждала, что кто-нибудь откроет дверь, словно не понимала, что открыть-то можно и изнутри.
Наконец, дверь открылась, вбежал Ванеев:
– Извините, дверь, наверно, захлопнулась от сквозняка… Вы перепугались?
– Да, – сказала Наталия. – Немного…
Она вышла на улицу и к ней подбежала встревоженная Люся.
– Господи, натала, ты же белая как снег… Говорт, дверь захлопнулась?
– Да ничего страшного… Ты поедешь на кладбище?
– Конечно.
– А что это Ванеев так себя повел… Ты мне не
рассказывала, что у тебя с его семьей были какие-то отношения…
– Да я и сама ничего не поняла… Просто я пару месяцев учила Ларису играть на пианино, а потом у нее дело не пошло и она отказалась… Вот он, наверно, и вспомнил… В такие минуты что только не вспомнишь… Но это ужасно… Ты не пойдешь с нами?
– Пойду… Хочу посмотреть все до конца.
Но уже через два часа, когда процессия остановилась возле могилы и стали произносить речи, Наталия поняла, что она переоценила себя: ей стало холодно. Она согласилась пойти на кладбище лишь для того, чтоьбы посмотреть на жителей
Вязовки, которых собрало здесь, на этом месте, горе, чтобы понять, где и с кем жила здесь Люся. Кроме того, она надеялась увидеть кого-то, кто мог бы иметь хотя бы косвенное отношение к убийству Ванеевой. А то, что ее убили, она уже нисколько не сомневалась. "Да, возможно, у нее и разорвалось сердце, но ведь кто-то постарался, чтобы это случилось…"
На всю деревню всего несколько интеллигентных лиц (Люся назвала всех по именам): три учительницы, один учитель, местный врач с женой, приезжий зубной техник, заместитель Ванеева, да директор молочной фермы. Они и одеты были прилично, и трезвы, не в пример остальным.
– Скажи, а почему ей не сделали вскрытие? У вас что, это не принято?
Люся только пожала плечами:
– Да вроде бы у нас все умирали естественной смертью…
– Это как же? Ты сама рассказывала про медсестру, которую нашли в лесу, зарытой в земле… И еще двоих выловили в пруду. Это, по-твоему, естественная смерть?
– А ты запомнила?
– Уж не знаю почему, но такие вещи впитываются в память, как в губку… Ну что, _юдмила, пошли отсюда… Слишком уж здесь все заунывно и театрально… Люди же сюда из чистого любопытства пришли. Если и плачет кто-то, так это только старухи, потому что самим помирать скоро, а не хочется… Пойдем. Жизнь продолжается. Но если ты хочешь остаться и дождаться поминок, которые, насколько мне известно, нередко переходят в танцы до упаду и веселую попойку, то флаг тебе в руки…
Люся усмехнулась: Наталия была права. Только откуда она все так хорошо знает?
И все-таки ей было приятно, что здесь, на окраине земли, называемой Вязовкой, появилась светлая личность, такая как Наталия. От нее исходила добрая и светлая энергия.
– Если хочешь, я покажу тебе свою квартиру, – предложила Люся, стряхивая с себя оцепенение, вызванное похоронным настроением всей деревни. – Хотя, если честно, мне туда не хочется… Там, кроме кровати, шкафа, колченогих стульев да телевизора ничего нет. Только тоска, которая въелась в стены…
– Не хочешь, и не надо. Пойдем к Валентину. Он наверняка ждет нас. Согрел воды и ждет – не дождется, когда мы вернемся.
– А он кто, тоже прокурор?
– Нет, он жестянщик. Машины ремонтирует. Я его и зову: Жестянщик. Хотя в прошлом он физик и очень талантливый… Но об этом я тебе как-нибудь в другой раз расскажу…
***
После ужина и, чуть позже, горячей ванны, пользуясь тем, что Люся увлеченно слушала Валентина, который рассказывал ей что-то из истории русских и татарских захронений (о том, что Валентин прекрасный рассказчик, Наталия и не подозревала), она уединилась в дальней комнате и, испытывая легкую и приятную дрожь во всем теле, как перед объятиями с любимым мужчиной, села за старенькое пианино. Открыла крышку и погладила пальцами тусклые желтоватые клавиши. Затем пробежала по ним, добравшись до самого верхнего регистра и застыла, мягко выбивая звонкую трель… Левая рука, уловив гармонию, слегка приземлила улетающую ввысь мелодию, появился какой-то необыкновеный ритм, от чего мелодия несколько исказилась, наполнилась нервными интонациями, которые очень скоро вылились в какой-то совершенно необузданный, искрометный танец…
Сначала ей показалось, что она видит лепестки огромного красного цветка, похожего на мак. Но потом, когда видение стало четче, она поняла, что это никакой не цветок, а оборки красной, тонкого шелка, юбки, которая то развевалась веером, обнажая стройные загорелые ноги танцовщицы, то собиралась в бутон, делая цвет юбки насыщеннее и темнее, как оттенок венозной крови… Девушка танцевала самозабвенно, но только Наталии никак не удавалось увидеть ее лица… Зато она почувствовала аромат, его нельзя было спутать ни с чем: апельсин. Пахло апельсинами, апельсиновым маслом, чем-то еще душистым, теплым, как, должно быть, пахнет в душный зной апельсиновая роща где-нибудь в Италии…
От этого танцца, от музыки, которая звучала в ушах и мешала сосредоточиться для того, чтобы понять, совпадает ли она с той музыкой, которую она играет на пианино, у Наталии закружилась голова. Ей стало необыкновенно весело, словно она выпила не меньше половины бутылки шампанского…
Когда она бросила играть, сразу стало нестерпимо тихо. До ломоты в ушах. И только приглушенный голос Валентина доносился из-за стены.
Пальцы горели… А в комнате пахло апельсином.
Когда она вышла из комнаты и спросила, слышали ли они то, что она играла, ни Валентин, ни Люся ничего толком не могли ей ответить. Она сделала из этого вывод: либо они были настолько увлечены беседой, что ничего не слышали (но как такое возможно?! ведь у нее пальцы горят от того, что она с силой ударяла по клавишам!) либо ЕЕ СЛЫШАЛИ ТАМ, по ту сторону апельсиновой рощи.
Единственно, что заметила Люся, поворачиваясь в сторону вошедшей Наталии, что от нее "пахнет лимоном или апельсином". Не заметила эта парочка и того блеска в глазах, который появился у Наталии при мысли о том, что к ней как будто бы возвращается ее дар. Но только как теперь найти что-то общее между теми мыслями, которые волновали ее сознание, с той девушкой, лихо отплясывающей – кажется – тарантеллу?
Когда Валентин вышел, чтобы покормить Джека, Наталия спросила Люсю напрямик:
– У тебя действительно нет никакого парня, который мог бы тебе поставить засосы?
Люся от неожиданности покраснела.
– Пойми, я спрашиваю тебя не из праздного любопытства (а хоть бы и так?) … Просто у меня из головы не идут твои кровоподтеки и все то, что происходит в вашей Вязовке… Ну не вампиры же здесь, четсное слово, завелись… Да и Ванеева убита при очень странных обстоятельствах… У кого я, кстати, могу навести справки о том, что с ней произошло? У участкового милиционера-коррупционера?
– Его почти невозможно застать… Он постоянно в разъездах: то поросенка у кого-нибудь украдут, то муж изобьет жену до полусмерти, то дети сарай подожгут…
– А как ты думаешь, Ванеев заинтересован в том, чтобы нашли убийцу его жены?
– Но почему ты решила, что ее убили? Потому что наших
женщин наслушалась? Да здесь сплетни из воздуха рождаются… Им нельзя верить.
– Тогда надо поговорить с Ванеевым…
– Да это еще зачем? Наташа, я тебя не понимаю. Неужели ты хочешь САМА поговорить с Ваеневым? А как ты объяснишь ему, зачем тебе это все нужно?
– А вот как, – Наташа достала из сумки свое удостоверение
общественного помощника следователя и показала Люсе.
– Ты это серьезно? Ты – общественный помощник следователя?
– Как видишь. Я помогаю Логинову… – ей не хотелось рассказывать впечатлительной Люсе о своем даре, хотя поначалу она едва сдерживала себя, чтобы не рассказать ей о картинах Лотара, о Рафе, о Ядове и Хрусталевой… Она бы все равно не поверила. "Реалистка."
– Смотри сама, конечно… А что касается твоего первого вопроса, то отвечаю: никакого парня, который мог бы поставить мне засосы, у меня нет. Это честно. Хотя я бы не прочь…
– А тебе понравился Валентин?
– О, да… Здесь я тебе ничего не могу сказать. Не мужчина – сказка. Как тебе удается удержать при себе таких… даже язык не поворачивается сказать "мужиков". Нет, это в том-то и дело, что не мужики6 а настоящие мужчины. Только откровенность за откровенность: они знают о существовании друг друга?
– ЗНАЛИ. В прошедшем времени. Логинов даже застал меня в Москве с Валентином. И после того раза я рассталась с ними обоими на целых полгода. Никого не хотела видеть. А потом все постепенно вернулось на свои места. Валентин-то, разумеется, знает о том, что я живу с Игорем, но вот знает ли Игорь о том, что я продолжаю встречаться с Валентином, это для меня остается загадкой. Мне кажется, что он даже боится об этом думать.
– А что будет, если он приедет сюда и увидит вас вместе?
– Я скажу, что Валентин – теперь твой любовник… – рассмеялась Наталия. – Шутка…
– Ты опасная женщина, Наташа… Но мне пора… Вы проводите меня?
– Валя тебя проводит… До завтра, хорошо? Утром пойдем к тебе и начнем складывать твои вещи… До обеда, а потом развлечения… И мне кажется, что я знаю, какие… Ты когда-нибудь ела суп из голубей?
Глава 5
Босиком по снегу
Они занимались любовью прямо на полу, на толстом шерстяном домотканном ковре.
За окнами плавилась черно-фиолетовая ночь, трещали поленья в камине, который Валентин затопил, стоило только уйти Люсе.
Закрыв глаза и полностью отдаваясь своему Жестянщику, Наталия снова и снова представляла себе веселую танцовщицу в красной развевающейся юбке, и от этой живой картинки, наслаивающейся на реальные, физические ощущения и то блаженство, которое они приносили, ей становилось нестерпимо хорошо.
Когда он отпустил ее, она услышала: "Первый раз слышу, как ты поешь в такие минуты…"
Но она его не поняла. Повернув к нему свое лицо, она, откинув со лба влажную прядь волос, посмотрела на него как сквозь туман, и что-то проговорила, простонала и улыбнулась. Но потом словно очнулась: "разве я пела?" "Пела." "Значит, мне было хорошо."
Она уснула у него на плече, но потом проснулась, села на постели и поняла, что сон пропал. Она была бодра как никогда, в то время, как Валентин крепко спал. Она встала, оделась, взглянула на часы: без пяти минут три; и вышла во двор. Джек никак не отреагировал на ее присутствие, было слышно лишь, как звякнула цепь где-то внутри будки.
Наталия, еще не привыкшая к такой первозданной тишине, некоторое время постояла на крыльце, прислушиваясь к шорохам и звукам, которых почти не было. А потом ей показалось, что она сходит с ума: где-то далеко-далеко звучала едва различимая музыка, очень похожая на ту, которая преследовала ее весь вечер, начиная с того момента, как она села играть на пианино.
Скрипнув калиткой, Наталия вышла на улицу. Ни одного фонаря. Одна ночь, одна темнота. И почему-то никакого страха.
И она пошла на звук. По дороге не увидела ни одного светящегося окна. Единственым источником света в ту ночь
была луна.
Музыка стихла, и Наталия сразу же потеряла ориентир. Зато ее сменили другие звуки: кто-то бежал по скрипучему снегу… Она заметила приближающуюся к ней фигурку и, чтобы раньше времени не встречаться ни с кем и не вызвать подозрений, а заодно проследить за человеком, которому, как и ей, не спится в эту лунную ночь, Наталия забежала за круглое, как снежный шар, дерево и замерла.
Это была девушка. Но в отличие от Наталии она была в одной юбке и расстегнутой светлой блузке… Но самое удивительное, что она бежала босиком по снегу, держа в руках сапожки… Девушка с развевающимися волосами и широко раскрытыми глазами (она на мгновение оказалась настолько близко к Наталии, что можно было даже пересчитать пуговицы на ее блузке) бежала неестественно быстро, но чувствовалось, что она знала, куда бежать. В таком виде бежать босой по снегу можно было только либо в состоянии сильнейшего алкогольного опьянения, либо находясь в лунатическом трансе.
Для того, чтобы выяснить, кого же именно она встретила, Наталия решила проследить весь ее путь. Она вышла из-за дерева и, к счастью, успела заметить, в какой именно дом забежала эта несчастная. "Надо будет завтра спросить у Люси…"
Но потом ей в голову пришла еще одна, не менее, на ее взгляд, своевременная мысль: пойти по следам девушки, чтобы узнать, ОТКУДА она бежала в таком состоянии. А может, она по дороге как раз и растеряла свои теплые вещи?..
И она пошла по следу. Но на перекрестке двух дорог ее следы смешались с таким количестком следов, словно здесь совсем недавно собралась целая толпа людей, которые и вытоптали снег в радиусе примерно пяти метров, а дальше цепочка самых разных следов расходилась по всем четырем направлениям, включая и то, откуда пришла Наталия. И была невозможно определить, где следы этой девушки, а где остальные. Все смешалось и запуталось. Музыка, как решила Наталия, ей, наверно, показалась. Кругом было тихо и темно.
Она вернулась в дом, согрела чайник и долгое время сидела на кухне, размышляя, пока ноги сами не привели ее в дальнюю комнату, где стояло пианино.