"Ничего ты не знаешь, старая тупая сучка… Ты давно выжила из ума".
- Ну что ж, тогда скажите, как зовут вашего внука. Скажите, как зовут вашего сына?
Вопрос Нэнси оказался выше умственных возможностей старухи.
- Ты такая же, как она… Но у меня есть права… Хотя ты, наверное, так не считаешь, видя, как тут со мной обращаются. Никому нет никакого дела до бедной старой Веры, кроме ее любимого мальчика! "Скоро ты будешь держать голову высоко, мама, - говорит он. - Я уж позабочусь". - Вера злобно указала на Нэнси. - Но посмотрите-ка, что сделала наша драгоценная Лиззи. Она была шлюхой и воровкой… И ей все прощено и забыто только потому, что она из Локайер-Фоксов. А как же Верин ребеночек? Его простили? Нет! - Она сжала кулаки и с непонятным ожесточением ударила их один о другой. - А как же Вера? Ее простили? О нет! Даже Боб считает Веру воровкой. Это, по-вашему, правильно?
Нэнси поняла, что согласием с доводами старухи она ничего не добьется. Гораздо лучше попытаться вывести Веру из себя, поддразнивая, чем выражать хоть каплю сочувствия к ее проблемам, в чем бы они ни заключались. По крайней мере, разговаривая, старуха стояла на месте и не приближалась к Нэнси.
- А вы ведь на самом деле выжили из ума, - презрительно произнесла Нэнси. - С какой стати нужно прощать вора? Вас следовало бы давно отправить в тюрьму вместе с вашим убийцей-сыном - если Лис действительно ваш сын, в чем я очень сомневаюсь, так как вы даже не смогли назвать мне его имя.
- Он ее не убивал, - прошипела старуха, - он не прикасался к ней. Ему и не нужно было ее убивать, она сама навлекла на себя смерть своим злобным языком… Обвинила меня в том, что я погубила ее дочь. Скорее наоборот, ее дочь погубила моего сына… Это будет ближе к правде… Завлекла к себе в постель, сделав вид, что он ей нравится. Лиззи ж была шлюхой… Оно всем известно… Но вот почему-то все на Веру смотрели, как на шлюху.
Нэнси облизала внезапно пересохший губы.
"Я сложный продукт обстоятельств… А вовсе не предсказуемый, абсолютно точно математически просчитываемый результат случайного спаривания, имевшего место быть двадцать восемь лет назад".
Боже! Каким абсурдным и самонадеянным казалось ей теперь это заявление.
- Не понимаю, о чем вы! - решительно произнесла она и сползла еще немного ниже в кресле.
- Нет, врешь! Все ты прекрасно понимаешь! - В тусклых старческих глазах Веры блеснула злоба. - Но боишься признаться! И госпожа боялась. Одно дело искать маленького ублюдка Лиззи… И совсем другое дело - найти ублюдка Лиса. Такое никого не устроит. Она хотела оттеснить меня и рассказать обо всем полковнику… Но мой мальчик не позволил. "Иди-ка в дом, мама, - сказал он. - я сам с ней разберусь". - Она похлопала по карману, в котором зазвенели ключи. - Вот что остановило ее сердце. Я видела по ее лицу. Она и не предполагала, что Вера может запереть ее на террасе. О нет! После того как она сделала для Веры так много добра…
*
Беллу удручил беспорядок в доме полковника.
- Вижу, убирать тут некому, - сказала она Марку, который отвел ее в буфетную, чтобы показать, где находится большой морозильник. Она с отвращением разглядывала грязь в раковине и паутину на окнах. - Господи! Вы только посмотрите! Ну просто чудо, что бедняга не угодил в больницу со столбняком или отравлением. На его месте я такую прислугу давным-давно выгнала бы.
- Я бы тоже, - согласился Марк, - только сделать это не так просто. К сожалению, ее некем заменить. Ведь в Шенстеде практически никто не живет, он давно превратился в поселок-призрак, а большая часть недвижимости сдается под дачи.
- Да, Лис нам говорил. - Она подняла крышку морозильника и неодобрительно взглянула на разложенные там продукты. - Когда его в последний раз открывали?
- Ну, я заглядывал сюда перед Рождеством, а до того, наверное, не открывали со дня смерти жены полковника в марте. Вера к нему не приближается. Она была ленива еще при жизни Алисы, а последнее время вообще перестала что-либо делать… Просто забирает свое жалованье и убегает.
Белла скорчила гримасу отвращения.
- Вы хотите сказать, ей платят за то, что она содержит дом в столь непотребном виде? - воскликнула она таким тоном, как будто ей сообщили нечто совершенно невероятное. - Ну и дерьмо! Я бы с ней разобралась, будь моя воля.
- А кроме того, она еще получила от полковника жилье, за которое ничего не платит.
Белла была просто потрясена.
- Нет, вы, наверное, шутите. Да я бы правую руку отдала за такую работу… И делала бы все честно, как полагается.
Марк улыбнулся, видя, как Беллу переполняют эмоции.
- По правде говоря, ей давно пора бы бросить любую работу. Она ведь практически выжила из ума, бедная старуха. Но в одном вы, несомненно, правы: Вера, конечно, пользуется своим положением. Проблема в том, что Джеймс последние несколько недель был очень… - мгновение он подыскивал слово, - подавлен и потому не мог по-настоящему следить за ней и за ее работой… Да, собственно, ему было не до нее. - Внезапно зазвонил мобильник. - Извините, - сказал Марк. Вытащив телефон из кармана, он нахмурился, когда увидел номер на дисплее и поднес телефон к уху. - Что вам нужно, Лео? - сухо спросил он.
*
Все сомнения, которые Нэнси когда-либо испытывала относительно необходимости выяснять свое происхождение, теперь под аккомпанемент полубезумного бормотания Веры пробудились снова. Но она ни при каких обстоятельствах не доставила бы мерзкой старухе удовольствия, поделившись с ней. Будь Нэнси с ней наедине, она решительно отвергла бы любую связь с Лисом и его матерью, но сейчас девушка хорошо понимала, что Вулфи внимательно вслушивается в каждое слово, которое здесь произносится. Нэнси не знала, какую часть из услышанного он сумел осмыслить, но сознавала, что сейчас несет ответственность за душевное спокойствие мальчика.
- Почему вы это сделали? - спросила она старуху. - Из-за денег? Вы шантажировали Алису?
Вера расхохоталась.
- А почему бы и нет? Хозяйка могла бы себе позволить кое-чем и поделиться. Ведь совсем немного было нужно, чтобы никто ничего не узнал про твоего папочку. А она, дура, заявила, что лучше умрет. - Казалось, старая маразматичка на мгновение забылась, запутавшись в своих мыслях. - Все умрут. Боб умрет. Мой мальчик очень сердится, когда кто-то начинает его раздражать. Но Вера его никогда не раздражает. Вера всегда делает то, что ей говорят… "Сделай то, сделай это…" Разве так правильно?
Нэнси ничего не ответила, потому что не знала, что ответить. Посочувствовать старухе? Или просто попытаться окончательно запутать ее угасающий разум? Нэнси хотелось верить, что Вера до такой степени впала в маразм, что несет полную чушь, но не могла избавиться от жуткого страха, что та часть старушечьего бреда, которая имела отношение к ней, - правда. Не страх ли чего-то подобного сопровождал ее всю жизнь? Возможно, потому она и не хотела ничего знать о своем происхождении? Как же верна пословица: "О чем ум не ведает, о том сердце не плачет"!
- Хозяйка называла моего мальчика паразитом, - продолжала старуха, злобно причмокивая, - поэтому он и показал ей, что происходит с настоящими паразитами. Ей это не понравилось… чтобы одна из ее дорогих лис валялась на земле с выбитыми мозгами… Говорила о жестокости…
Нэнси зажмурилась от боли, продвигаясь все дальше вперед.
"Нужно заставить ее говорить, как можно больше говорить".
- Но разве не жестоко убивать животных? - спросила она резко. - Еще более жестоко было убивать Генри. Что бедный старый пес сделал вашему подлому сыну?
- Мой мальчик его не убивал. Его убил другой.
Нэнси сделала глубокий вдох, все ее нервные окончания, казалось, протестовали против любого малейшего движения.
- Кто такой другой?
- Не твое дело. Гадкий, невоспитанный, лез всем под юбки. Вера все видела. Вера всегда все видит. "Уходи из дому, мама, - сказал мне мой мальчик, - я сам разберусь". Но я его видела и ветреную малышку, которую он тащил за собой. Она всегда была сложной… Гуляла и крутила со всеми подряд, жизнь родителей превратила в сущий ад.
"Элизабет?.."
- Прекратите обвинять других людей, - резко произнесла Нэнси. - Вините во всем себя и своего сына.
- Он хороший парень.
- Дерьмо он! - выругалась Нэнси. - Он убийца.
Вновь яростное причмокивание.
- Он никого не хотел убивать, - проскулила Вера. - Хозяйка сама виновата. Разве не жестоко отдавать деньги на то, чтобы спасать лис, и отказываться помочь ему? И ей было недостаточно просто выгнать его из дому, она хотела отправить его в тюрьму. - Она снова сжала кулаки и ударила ими друг о друга. - Сама виновата.
- Нет, не она, - с возмущением в голосе возразила Нэнси, - а вы виноваты.
Вера съежилась и прижалась к стене.
- Не я, не я, а холод. - Ее речь превратилась зловещее завывание. - Вера видела ее… Она была вся белая, замерзшая, на ней почти ничего не было, и роту нее был открыт. Если бы она могла себя видеть, ей было бы очень стыдно. Она была такая гордячка. Никогда никому не сказала о Лиззи и моем сыне… даже полковнику ни разу не сказала. О, как бы он разозлился. У него дурной характер, у нашего полковника.
Нэнси подвинулась вперед еще на дюйм.
- И он разрежет вас на мелкие кусочки, когда я расскажу ему, что вы помогли своему сыну убить его жену, - процедила она сквозь зубы.
Вера в ужасе закрыла рот рукой.
- Он хороший парень. "Ты будешь ходить с высоко поднятой головой, мама, - говорит он. - Ты всю свою жизнь была батрачкой и рабой. Что Боб для тебя сделал? Что для тебя сделал полковник? И что даже хозяйка сделала, кроме того, чтобы забрать ребенка, потому что ты была недостаточно хороша?" - Губы Веры злобно искривились. - Он бы ушел и оставил их в покое, если бы она дала ему то, что он у нее просил.
Вулфи, казалось, внезапно понял, что Нэнси пытается продвинуться к краю кресла, - он перелез на подлокотник и освободил ее от тяжести своего тела.
- Нет, он не ушел бы, - сказала она громко, чтобы отвлечь внимание Веры. - Он продолжал бы выкачивать деньги у Алисы до тех пор, пока полностью не обескровил бы ее. Он ведь умеет только воровать и убивать и больше ничего, миссис Доусон.
- Она не была обескровлена, - с видом победительницы возразила ей Вера. - Мой мальчик умный. Кровь текла только у лисы.
- В таком случае во всей этой мерзкой истории есть загадочная симметрия, потому что здесь, на куртке, вовсе не моя кровь, а вашего любимого мальчика. Поэтому если вам известно, где он находится - и если вас действительно заботит его судьба, - вы должны убедить его обратиться к врачу, а не нести тут сплошной бред, подобно выжившей из ума старой горилле.
Губы Веры снова непроизвольно зашамкали и зачавкали.
- Не называй меня гориллой… У меня есть права… Ты такая же, как и они. "Сделай то, сделай это…" Вера всю свою жизнь была только батрачкой и рабой… - она похлопала себя по голове, - но Веру не проведешь… Вера еще из ума не выжила.
Нэнси достигла самого края сиденья.
- Заблуждаетесь, вы давно выжили из ума.
Столь резкому и прямому возражению хрупкий и уже окончательно распадавшийся разум старухи противостоять не смог.
- Ты такая же, как она, - огрызнулась Вера. - Судишь за других… Говоришь Вере, что она выжила из ума. Но он мой мальчик. Неужели думаешь, я собственного ребенка не узнаю?
*
- Ладно, Марк, слушайте мои условия. Можете принять их или отвергнуть, ваше дело. Мы с Лиззи согласны оставить отца в покое, если он со своей стороны согласится вернуться к прежнему варианту завещания. Мы не возражаем против перехода в конечном итоге определенной доли наследства ребенку Лиззи, но в настоящее время хотим…
- Никаких условий, - ответил Марк, выходя в коридор и прерывая собеседника.
- Решение принимаете не вы.
- Верно. Зачем же вы звоните мне? Позвоните отцу. Дайте мне пять минут, я предупрежу его, и он поднимет трубку.
- Он не станет меня слушать.
- Мои вам поздравления! - со злобным удовлетворением пробормотал Марк. - В последнее время вы сделались удивительно догадливы. Не боитесь, что немножко поздно?
- Боже, когда вы избавитесь от своих покровительственных замашек? Вы хотите договориться с нами или нет?
Марк пристально всматривался в стену коридора.
- Лео, ваше требование восстановить прежнее завещание вовсе не кажется мне проявлением серьезного желания договориться, точно так же отнесется к нему и ваш отец. Не стану я и проверять его реакцию на ваше предложение, так как абсолютно уверен, что отношение полковника к нему будет не просто отрицательным, а, боюсь, вы с Лиззи перестанете для него существовать, как только я открою рот и оглашу вашу просьбу. - Он потер нижнюю челюсть. - И вот почему. Ваша племянница, дочь Лиззи, находится здесь у нас с десяти сегодняшнего утра. И завтра ваш отец передаст ей все состояние, если она согласится его принять… Хотя, боюсь, она этого не сделает. Она выпускница Оксфорда, капитан вооруженных сил и наследница семейной фермы в две тысячи акров в Херефорде. И приехала она сюда только потому, что ваш отец написал ей в момент глубокой депрессии, и она проявила необходимую чуткость и поддержала его в трудную минуту. Она ничего от него не ждет… Ей ничего от него не нужно. Она приехала без каких-либо скрытых мотивов, кроме желания оказать необходимую помощь пожилому человеку. В результате ваш отец сейчас просто без ума от нее.
- И открыто демонстрирует это, - сказал Лео с горечью в голосе. - Интересно, как бы она отнеслась к нему, если бы он обращался с ней, как с преступницей? Могу держать пари, что теплоты бы не было. Легко быть милой и приятной со стариком, когда и он вас принимает с распростертыми объятиями и родственными чувствами… И гораздо тяжелее, когда вас с ходу жестоко отталкивают.
Марк мог бы, конечно, ответить, что Лео сам виноват в таком к нему отношении, однако решил пока оставить свои мысли при себе.
- Неужели вам никогда не приходило в голову, что Джеймс мог думать примерно то же самое по вашему поводу? Ведь кто-то должен был сделать первый шаг навстречу.
- Вы ему об этом говорили?
- Говорил.
- И что?
- В создавшейся ситуации, чтобы добиться малого, нужно приложить большие усилия.
- Но почему именно я всегда должен делать первый шаг? - В трубке послышался приглушенный смех. - Знаете, зачем он звонил мне на днях? Чтобы в очередной раз прочитать нотацию о моем воровстве. У меня в памяти хранится целый каталог выговоров, которые я получил от него с семнадцати лет и до сегодняшнего дня. Исключительно на основе своего представления о моем поведении он делает вывод, что в приступе гнева я убил мать, а затем начал кампанию шантажа и унижений, с тем чтобы отобрать у него поместье. Отец не умеет прощать. У него сформировалось представление о моем характере, еще когда я ходил в школу, и он не собирается его менять. - Еще один смешок. - Я давно пришел к заключению, что для него не имеет принципиального значения, совершу ли я мелкий проступок или настоящее преступление. - для него я всегда был закоренелым преступником.
- Если бы вы захотели, ваше поведение могло бы стать для него приятным сюрпризом, - возразил Марк.
- Вы предлагаете мне сделаться чем-то вроде его морально безупречной внученьки? А кстати, вы уверены, что нашли ту самую девчонку? Что-то не похожа она на тех Локайер-Фоксов, с которыми я до сих пор имел дело.
- Ваш отец полагает, что в ней соединились гены вашей бабушки с генами вашей матери.
- Ну что ж, это не противоречит тому, что я сказал. Они стали Локайер-Фоксами только в браке. Она хорошенькая? На Лиззи похожа?
- Нет, не похожа. Высокая и темная. Скорее похожа на вас, вот только глаза карие. Радуйтесь, ведь если бы у нее были голубые глаза, я бы, наверное, поверил Бекки.
Еще один смешок.
- Если бы вы получили упомянутую информацию не от Бекки, а от кого-нибудь еще, я, возможно, даже и не стал бы возражать… Ну, хотя бы ради смеха. Бекки просто ревнивая сучка… Ревновала к Лиззи с самого начала. А виноваты-то вы сами. Носились с ней так, что она стала считать себя действительно чем-то значительным. Так нельзя обращаться с женщинами, Марк. Их в ежовых рукавицах держать надо. Только таким образом их можно сберечь для следующего мужчины, который встретится им на пути.
- Я не из тех, кто меняет женщин, как перчатки, Лео. Мне нужны жена и дети.
На противоположном конце возникла короткая пауза.
- В таком случае, дружище, вам лучше забыть все, чему вас учили в школе. Это миф, что у голубоглазых родителей не родятся кареглазые дети. Мама была большим специалистом в генетическом регрессе. Она чувствовала себя увереннее, когда могла свалить патологические пристрастия детей и алкоголизм отца на каких-нибудь далеких распутных родственников. - Еще одна пауза, чтобы проверить, заинтересовался ли Марк. Не услышав ответа, Лео продолжил: - Да не беспокойтесь. Могу гарантировать, что ребенок Лиззи ко мне никакого отношения не имеет. Если даже отбросить все остальные причины, мне она никогда не нравилась до такой степени, чтобы я захотел затащить ее в постель… А когда она связалась с тем сбродом, тут уж я и совсем всякий интерес к ней потерял.
На сей раз Марк все-таки попался на удочку.
- С каким сбродом?
- С ирландцами-жестянщиками, которых Питер Сквайерс нанял чинить забор. Одно лето они у него жили прямо в поле лагерем. Было даже смешно. Мама сделалась для них чуть ли не кормилицей, взялась учить и воспитывать их детей. Ну а потом пулей вылетела оттуда, когда узнала, что один из них оттрахал Лиззи.
- О каком лете вы говорите?
- Какое это имеет значение?
- Никакого. Я все равно выясню у вашего отца.
- Он ничего не знает, его тогда не было… А мама ему не сказала. Историю замяли, чтобы, не дай Бог, не пронюхали соседи. Даже я узнал много позже. В тот момент я четыре недели жил во Франции, а когда вернулся, мама заперла Лиззи под замок. Но и здесь она совершила ошибку. Все должно было идти своим естественным путем.
- Почему вы так думаете?
- Первая любовь, - цинично ответил Лео. - Она больше никого так не любила. С того момента и началось для моей бедной сестрички скольжение вниз по склону.