Смирнов Александр Сергеевич
Вавилонская башня
Часть 1
Глава 1
Лёгкий ветерок, словно фен, нежно сушит промокшие волосы. Прилипшая к телу майка, мокрая и противная под лучами солнца снова становится мягкой и тёплой. Так бы и лежал на траве всю жизнь с закрытыми глазами и слушал дивное пение птиц. О чём они поют? Что их беспокоит? Уж во всяком случае, не проблемы людей. У них своя жизнь, свои переживания. Разве может человек понять их чувства, если это два разных мира, которые находятся рядом и никогда не пересекаются? Учёные тратят всю жизнь, чтобы понять его, но кроме своих предположений ничего определённого не могут сказать. Сказать - вот и ответ на вопрос. Действительно, чтобы понять, надо сказать. А как птицы могут сказать, если у них и у человека разные языки? Человек не понимает птицу, а птица не понимает человека, вот и получились два разных мира. Мы видим друг друга, слышим, но ничего понять не можем: у каждого свой мир, потому что у каждого свой язык. Да разве только птицы? Люди и те говорят на разных языках. Наверное, поэтому и происходят войны, наверное, из-за этого люди и убивают друг друга. Не потому что они плохие, не потому что им жизненно необходимо разрушить плоды трудов таких же людей, как и они. Разные языки - вот ключ ко всем проблемам. Даже если выучить язык другого народа, всё равно понимать его не будешь: думаешь-то на своём языке, а они думают на своём, вот и получаются снова параллельные миры. Всё бы ничего, если бы они и оставались параллельными, но уж если пересекутся - добра не жди: не поймут друг друга, просто убьют и всё.
Глухой разрыв ухнул совсем рядом. Птицы что-то прочирикали на своём непонятном языке и улетели в свой мир, а человек пополз в свой. Гимнастёрка, которая только что высохла, снова намокла и прилипла к телу, но человек на это не обращал никакого внимания. Он прижался к земле, а вернее к болотной жиже, и пополз в лес, чтобы там, спрятавшись под зеленью деревьев, наконец, оторваться от земли и встать на ноги. Человек дополз до леса, почувствовал под собой сухую землю, но продолжал лежать, не шевелясь, чтобы отдохнув, подняться и продолжить свой путь.
- Хальт! - услышал он где-то совсем рядом.
Человек снова сросся с землёй. И не просто сросся: он, как змея, в одно мгновение ушёл куда-то под мох, и только два чёрных глаза остались на поверхности, чтобы внимательно следить за этим жестоким и опасным миром, говорящем на непонятном языке.
На поляну, прорезанную косыми лучами солнца, выехал грузовик, выкрашенный тёмно-зелёной краской с бурыми пятнами. Грузовик, по замыслу его хозяев, явно должен был слиться с окружающим ландшафтом, но, увы, этого не получилось. Расцветающая весенняя флора имеет всегда неповторимый сочно-зелёный цвет, и расцветка грузовика скорее бы подходила к картинам августа или даже сентября, но в конце мая она выделялась ярким ржавым пятном на общем фоне. Из леса к машине подошли солдаты. Они были пьяны и веселы: громко смеялись и пели песни на чужом языке. Трое вывели из леса человека в грязной гимнастёрке с разбитым лицом. Человек еле держался на ногах. К пленному подошёл офицер и что-то спросил по-немецки. Человек, видимо, понял его и ответил. Вряд ли его ответ понравился офицеру: солдат, который стоял рядом, размахнулся и ударил несчастного прикладом. Пленный упал, как подкошенный. Солдаты бросили свою жертву в грузовик, погрузились сами и уехали, оставив на поляне лиловое облако выхлопных газов. Ржавое пятно пропало, облако растаяло, и поляна вновь засверкала зелёной свежестью. Два чёрных глаза узнали пленного - это был политрук. Веки медленно закрылись. И снова только звуки, снова пение птиц, снова непонятный их язык.
- Эй, есть, кто живой?! - донеслось откуда-то.
Глаза открылись, и из-подо мха появилась фигура человека.
- Эй! - опять раздалось, но уже громче.
Человек оторвался от земли и пошёл навстречу понятной ему речи.
- Ты кто? - спросил человек, осмелев.
- А ты кто? Руки покажи, - сказал голос вместо ответа.
Человек поднял руки вверх и обернулся вокруг себя. На краю поляны зашевелились кусты, и оттуда вышел красноармеец.
- Давно бежишь? - спросил он.
- Третий день.
- Один?
- Было много, потом пятеро осталось.
- Нас всех вначале много было. Остальных давно потерял?
- Последнего только что поймали. Теперь я один.
- Мне больше повезло. Нас трое.
Красноармеец замолчал.
- А наши где? - спросил человек.
- Кто же их знает? Теперь ни наших, ни ваших - каждый сам по себе.
- Человек сам по себе быть не может. Либо смерть, либо выбирай, кто теперь наши.
- И, что ты для себя выбрал? Куда пойдёшь, к нам или…?
- Ну, ни с ними же? - человек показал глазами в сторону поляны куда уехал грузовик.
- Тогда пошли. Время у нас мало. Они вернуться могут, ты же не знаешь, что им пленный наговорит.
Две фигуры покинули поляну и скрылись в зарослях леса. Они долго шли, не проронив ни слова. Наконец красноармеец остановился.
- Пришли.
В ответ человек вопросительно посмотрел на него.
- Здесь, - он указал на кучу веток.
Куча зашевелилась, и из неё показались четыре испуганных глаза.
- Ты кого привёл? - спросил парень в тельняшке, вылезая из кучи.
- Это наш.
- Откуда ты знаешь?
- Если с ними не ушёл, значит наш.
- А если он…
- А если ты, - прервал его красноармеец.
- Надо познакомиться, - предложил человек блатной наружности, - Я Ферзь.
- А имя у тебя есть? - спросил красноармеец.
- Мамка Колей звала. А это кто? - он указал на человека, которого привёл красноармеец.
- Андрей Петрович, - представился тот.
- А я Василий, - сказал парень, который вылез из кучи вместе с Ферзём.
- Ну, а я Кузьма, - представился красноармеец.
- Что делать будем? - спросил Василий.
- Надо к своим идти, - предложил Кузьма.
- Мне не резон, - возразил Ферзь.
- Тогда иди к ним, - сказал Кузьма.
- Они мне не свои.
- Мне тоже к своим не хочется, - поддержал Ферзя Василий. - Когда наших в упор расстреливали, я драпанул. Если к своим попаду - расстреляют.
- Ну, тогда… - начал Андрей Петрович.
- Эти тоже расстреляют, - понял его Василий. - Я предавать не буду.
- А для тебя наши свои? - спросил красноармеец Андрея Петровича.
- Для меня наши свои, а я для них чужой.
Шестеро глаз, не моргая, смотрели на красноармейца. Тот понял их взгляд.
- У меня всё в порядке. Только где теперь искать, наших?
- Остаётся воевать самостоятельно, - заключил Андрей Петрович.
Все утвердительно кивнули головами.
- Надо командира выбрать, - предложил красноармеец. - Кто старший по воинскому званию? Я лейтенант НКВД.
- Ни хрена себе! А как же это? - Ферзь взглядом показал на гимнастёрку.
- Когда нас бомбить начали, я спал. Схватил, что под руку попалось.
- Да, компания! Кто я, вы, наверное, догадались? Вор-рецедивист - большой друг НКВДешников.
- Рядовой Красной армии, - представился Василий.
- Штабс-капитан, - тихо сказал Андрей Петрович.
- Как же ты уцелел? - удивился Кузьма.
- Да вот уцелел. Если нашим меня грохнуть не удалось, то этим совсем ничего ни светит.
- Короче, к армии отношение имели двое: рядовой и штабс, - рассуждал Ферзь. - НКВДешник ни в счёт - это не армия, да и звание маловато. Остаётся штабс-капитан. Все согласны?
Почему-то все стали смотреть на Кузьму.
- Я не против, - сказал он, - только давайте без штабс - просто капитан.
- Надо бы убраться отсюда, а то опять эти приедут, - посоветовал вновь избранный командир.
- Конечно, приедут. Допросят пленного и приедут, - подтвердил Ферзь.
- Почему ты так плохо о людях думаешь? - вступился за пленного Василий.
- А тебя когда-нибудь допрашивали? - спросил его Ферзь.
Василий отрицательно помотал головой.
- Я так думаю, они не хуже наших допрашивать умеют. А когда наши допрашивают, человек всё вспоминает, даже чего не было.
- Это ещё не значит, что человек обязательно должен быть предателем.
- А ты у гражданина начальника спроси - он знает, - усмехнулся Ферзь.
Лейтенант грустно ухмыльнулся и посмотрел на Василия.
- Если не хуже наших умеют, то обязательно приедут.
- Господи, что же вы с людьми делали?
Лейтенант помолчал немного, и, видимо, желая перевести беседу в другое русло, сказал:
- Жрать хочется - сил нет.
- Пойдёмте, я вас в одну хату отведу, - предложил Ферзь.
Войско численностью в четыре человека поднялось и пошло за Ферзём. Прошло всего пять минут, как новый партизанский отряд покинул место своей дислокации, и со стороны поляны послышался рёв мотора и лай собак.
- Быстро приехали, - заметил Андрей Петрович.
- Вот и повоевали. Теперь они с собаками нас быстро найдут, - поддержал командира лейтенант.
- Не найдут. Мою хату ни одна собака не найдёт, - твёрдо заверил всех Ферзь.
- Это, смотря какие собаки. Если натасканные, то найдут.
- У вас в НКВД разве не натасканные? Не нашли же?
- Пока идём, они нас догонят, - заметил Василий.
- Не догонят, мы уже пришли.
Ферзь остановился у края болота.
Впереди метров пятьдесят простиралась вонючая болотная топь. За ней, упираясь в болото, возвышалась скала, у подножья которой лежало поваленное дерево. Ветви векового исполина уходили в болото, а корневище, вцепившись в скалу и, образуя чёрный высокий шатёр, не отпускало дерево. Казалось, две могучие стихии сошлись в какой-то невероятной и жестокой схватке. У болота явно не хватало сил поглотить великана. Так и остался он лежать поваленный, но не побеждённый.
- Вот и нам так надо, - сказал командир, глядя на эту картину. - Вцепиться корнями и держаться. Даже если сил не будет - всё равно держаться.
- Собаки стали громче лаять, - забеспокоился рядовой.
- Сейчас пойдёте за мной след в след. Смотрите внимательно, а то и ойкнуть не успеете, как утопните.
Ферзь ловко прыгнул на кочку, потом на другую и оглянулся.
- Что стоите? Прыгайте! Или собак ждать будете?
Шаг за шагом, прыжок за прыжком, путники добрались до корневища. За болотом уже отчетливо слышался не только лай собак, но и крики людей.
- Давай, рядовой, отодвигай этот камень, - Ферзь указал на большой булыжник, лежащий у самого корня.
За камнем оказался небольшой лаз. Отряд, подобно ящерицам, ловко пролез в него и снова завалил за собой вход.
Ползти пришлось долго, но вскоре лаз стал шире и показался свет. Оказавшись в просторной и относительно светлой пещере, беглецы, почувствовав безопасность, смогли перевести дух и расслабиться.
- Вот теперь и пожрать можно, - сказал Ферзь.
Он скрылся в каком-то тёмном углу и вскоре вышел с мешком в руках.
- Налетай, войско!
- Откуда? - не верил своим глазам рядовой.
- При моей профессии это не проблема.
Ферзь посмотрел на промокшего лейтенанта и кинул ему шубу.
- Погрейся. Обидно во время войны от ангины помирать. Сейчас я вас изнутри согрею.
Хозяин достал бутыль с самогоном и поставил на камень, выполняющий роль стола.
Особого приглашения к трапезе никто не ждал. Голодные и уставшие мужчины набросились на еду, и только хруст с причмокиванием могли указать на обитаемость столь странного жилища. Как только еда на столе заканчивалась, Ферзь незаметно подкладывал новую. С течением времени чавканье становилось всё реже и вскоре совсем прекратилось.
- А теперь это всё запить надо. Не возражаешь, командир?
Тот утвердительно кивнул головой.
- Не только не возражаю, но и приказываю. А то заболеем.
Других мнений не было. Алюминиевая кружка моментально заполнилась мутной жидкостью и оказалась перед командиром. Тот, молча, выпил, крякнул и, наполнив кружку самогоном, передал её лейтенанту. Обойдя круг, кружка успокоилась на середине стола.
- Надо за знакомство выпить, - предложил Ферзь. - А то не по-русски как-то получается.
И снова кружка пустилась в свой хоровод. И снова, обойдя круг, успокоилась в центре стола.
- Ой, как мне по мозгам стукнуло! - заплетающимся языком еле выговорил рядовой.
- Это от усталости, - пояснил командир. - Проспишься, и завтра, как огурчик будешь.
Но если огурчиками бойцы должны были быть только завтра, то сегодня, после снятия нечеловеческой нагрузки, да ещё после солидной дозы самогона, их если и можно было с чем-то сравнить, так только с манной кашей, да и то с большой натяжкой.
Рядовой развалился возле стола и взахлёб рассказывал Андрею Петровичу о своих приключениях, приврав немного, конечно, для красного словца. Ферзь внимательно следил за рядовым и не упускал случая поймать рассказчика на вранье. Тогда тот делал вид, что обижался, и как у арбитра требовал защиты у лейтенанта.
- Нет, ну правда, почему он мне всё время не верит? - спрашивал рядовой.
Лейтенант сидел, молча, и не сводил глаз с шубы, которую дал ему Ферзь.
- Товарищ лейтенант, ну скажите ему, вы же всё видели, - не успокаивался рядовой.
Однако лейтенант будто оглох. Он смотрел на шубу и не реагировал ни на что.
Все замолчали и стали с интересом смотреть на лейтенанта.
- Я узнал её, - очнулся лейтенант.
- Кого её? - не понял Василий.
- Шубу.
- Какую?
- Вот эту. Она была в ориентировке.
- Ты узнал шубу, а я узнал тебя. Когда меня к следователю вели, ты мимо по коридору шёл, - ухмыльнулся Ферзь.
- Как же ты удрать умудрился?
- Всё очень просто. У вас в нужнике решётка всего на трёх гвоздях держалась.
- Мы тебя целую неделю ловили. Весь этот лес вдоль и поперёк прочесали.
- А на болото зайти не догадались?
- Даже в голову никому не пришло.
- А если б и пришло, всё равно не нашли.
- Вот судьба, какая! Нам ведь приказ дали открывать огонь на поражение, если найдём. А я теперь сижу вместе с тобой, ем ворованные продукты, укрываюсь украденной шубой и пью самогон.
- А что вам за это будет, товарищ лейтенант, если об этом наши узнают? - спросил Василий.
- Не знаю, - пожал плечами Кузьма, - наверное, тоже откроют огонь на поражение.
- Если бы ни Ферзь, - вмешался Андрей Петрович, - сидеть бы нам всем вместе с политруком, это в лучшем случае.
- Что же вы скажете, когда наши придут? - спросил рядовой лейтенанта. - Ведь Ферзя придётся сдать.
- Я своих не сдаю.
- Ты, начальник, за базаром следи. Если наши узнают, что для тебя вор своим стал, сам знаешь, что с тобой будет.
- Я своих не сдаю, - ещё раз повторил лейтенант.
- Да, ситуация у вас! - как-то с сожалением заметил рядовой.
- А у тебя лучше? - спросил Андрей Петрович.
- А что у меня? Я не вор и в НКВД не служу. У меня вообще всё чисто. Я потомственный пролетарий.
- Комсомолец, наверное?
- Ясное дело.
- Как же тебя, комсомолец, угораздило под началом белогвардейского офицера оказаться, да ещё барона в придачу.
Лицо у рядового вытянулось, а лейтенант с Ферзём громко рассмеялись.
- Не время сейчас, друзья, на разных языках говорить, - продолжал Андрей Петрович. - Мы все русские люди, а значит свои.
Он замолчал и о чём-то задумался.
- Если бы тогда, в семнадцатом, мы бы на одном языке разговаривали - хрен бы вы нас победили.
- Если бы тогда, в семнадцатом, все на одном языке говорили, вообще никакой драки бы не было, - добавил лейтенант.
- Однако, заболтались мы, - прервал беседу Ферзь. - Сейчас на болото туман опустится, можно будет костёр развести.
- А причём тут туман? - не понял Василий.
- А при том, что от костра обычно дым идёт, так вот при тумане его не видно, - пояснил Андрей Петрович.
- Так как ты у нас самый младший по званию, принимай дежурство. Возьми хвороста вон там, - Ферзь показал пальцем в тёмный угол пещеры, - и за работу. Через четыре часа разбудишь, я тебя сменю.
Ни через четыре, ни через пять, и даже ни через шесть часов Ферзя никто не разбудил. Отряд проспал шестнадцать часов, и спал бы, наверное, больше, если бы холод не вырвал бойцов из безмятежного рая и не заставил стучать зубами.
Пещера, которая совсем недавно издавала только тихие и нежные вздохи моментально наполнилась возгласами негодования и презрения.
- Рядовой Красной армии! Какой ты рядовой? Фраер ты, а не рядовой! - ругался Ферзь.
Василий сидел рядом, прижав уши, и трясся уже не от холода, а от страха. Он не совсем ясно понимал, кто такой фраер, но осознавал, что это кто-то очень плохой, и этот плохой - он.
- Ты уснул на боевом посту! А если бы нас немцы нашли? - вторил Андрей Петрович.
- Ну, это ты уж совсем хватил! - не соглашался Ферзь. - Никто нас здесь не найдёт. Околеть могли, это точно.
- Сейчас война и мы должны жить по законам военного времени. Ты совершил преступление и за это должен ответить по всей строгости, - заключил лейтенант.
Если кто такой фраер рядовой не понимал, то, что такое законы военного времени объяснять было не надо. Парень побелел и затрясся ещё больше.
- Интересно, как ты свои законы исполнять будешь? - спросил лейтенанта Ферзь. - У нас кроме ножа оружия нет.
- Вот ты этим оружием и исполнишь.
- Я вор, а не мокрушник.
Спорящие, видимо, поняли, что зашли очень далеко. Они замолчали и с надеждой стали смотреть на командира.
- Ты, вот что, рядовой, - сказал тот. - Ступай-ка в дозор.
- Куда? - еле выговорил Василий.
- Полезай в тоннель, отодвинь немного камень и наблюдай. Если что, сразу докладывай.
Василий опрометью метнулся к тоннелю и скрылся.
- Значит, ты предлагаешь в расход его? - спросил командир.
- А куда же? Сейчас война. Закон есть закон. Если каждый переступать его будет…
- Этим только пострелять дай, - заворчал Ферзь.
- Он и с поля боя драпанул, разве не слышали?
- Да ни с поля боя, а с расстрела. Я просто понять хочу: в каком законе написано, что за сон необходимо уничтожить четверть войска? - продолжал Андрей Петрович.
Лейтенант понял, что ляпнул, не подумав.
- Извини, командир, погорячился.
- А в армию во сколько лет мобилизуют по закону?
- В восемнадцать.
- А ему сколько?
- Ну, если он рядовой, то ясное дело…
- В том-то и дело, что совсем не ясное, - рассуждал командир. - То, что он пролетарий это точно - ладони в мозолях. А вот с усами проблема. Ты, лейтенант выясни, сколько ему лет.
- А чего выяснять? Неужто, ты, начальник, сам не видишь, что он совсем пацан ещё, - сказал Ферзь. - Однако, командир, надо решать, что делать будем.
- Оружием надо обзавестись. Только как это сделать? Если в деревню пойдём, то местных подставим.