Хоть и далеко расположена Москва, а добраться до неё можно очень быстро. Сел на самолёт - и ты уже в ней. Домодедово, Внуково, Шереметьево - выбирай, что хочешь. Правда цены на билет кусаются, но так и в столицу не каждый день едешь, можно, как говориться, и раскошелиться. Однако, железнодорожный транспорт в накладе тоже не остаётся. На билеты такой спрос, что заранее бронировать приходится. И дело вовсе не в цене. Дело в том, что попадая в купе, человек как бы выпадает из реальности и погружается в мир воспоминаний. Ни начальники, ни подчинённые, ни домочадцы не способны достать пассажира, который под стук колёс отправился в долгое путешествие. Даже соседи по купе, люди совершенно посторонние, - не утомляют, потому, как попутчик нужен им только для того, чтобы болтовнёй с ним убить время. Однако не все попутчики разговорчивые. Есть такие, которые попадая в купе, открывают свой чемодан и начинают есть. Глядя на них, чувствуешь, что находишься в цирке, где фокусник вытягивает из рукава ленту, которой нет конца. Так и они - начинают есть, когда поезд отходит и заканчивают, когда все готовятся к выходу на конечной станции. С такими не поговоришь. Но такие и с разговорами не лезут. Отвернёшься к стеклу, прислушаешься, а в ушах только тук, да тук. Тук - и год пролетел, тук и второй, тук и перед глазами стоят родители молодые и красивые. Тук, и вчерашний студент, держит диплом института. Тук, и он с молодой женой из крупного и цивилизованного города - из Кемерово, уезжает по распределению в никому не известный посёлок Уренгой. Тук и он уже на кладбище хоронит отца. Кругом венки ленты, а на лентах надписи, которые приводят в шок всё школьное начальство. Человек проработал в школе, казалось, всю жизнь, а настоящей его жизни никто, выходит, и не знал. Не знали, что он царский офицер, не знали, что барон, не знали, что он советский полковник, даже его фамилии и то не знали. Тогда Игорь впервые обратил внимание на мать. Он вдруг увидел, что она осунулась и превратилась в старушку. Оставлять её одну в городе он не мог и поэтому, согласовав всё с начальством по телефону, вернулся на свою газовую станцию вместе с мамой. Тогда время не шло, а летело. Всё кругом бурлило и трещало. Всё, что казалось привычным и вечным рушилось, а новое никому не известное наоборот воцарялось. Слово "приватизация", значения которого никто раньше не знал, теперь стало повседневным. Это слово звучало повсюду и, хотя люди не очень-то понимали, что оно означает, верили ему, наивно полагая, что оно является панацеей от всех бед, и что стоит только приватизировать предприятие, как тот рай, который раньше называли коммунизмом, наступит незамедлительно. И хотя людям казалось, что именно они решают кому и в какой доле должен достаться кусок общего пирога, где-то в далёкой Москве этот пирог давно был разделен между "своими". Почему никому не известный начальник участка оказался в их числе - непонятно. Толи кроме него к моменту делёжки не осталось больше членов КПСС, а толи по чьей-то ошибке, но Игорь стал именно тем, кто с полным основанием мог сказать: "Наш дом - Газпром".
По началу, приватизация казалась невинной детской игрой. Раздали какие-то бумажки - акции, провели собрание акционеров, на этом всё и закончилось. Однако вскоре по этим бумажкам выдали первые дивиденды. Вот здесь все сразу и поняли, - игры кончились.
Что только не предпринимали из-за этих акций: и покупали их и продавали, и воровали. Совершая операции с ценными бумагами, люди чувствовали себя немножечко Рокфеллерами, не подозревая, что очень скоро им придётся испить в полной мере из чаши лишений и нищеты. Но всё это касалось только тех акционеров, чье "состояние" было настолько мало, что им в общем балансе "нашего дома - Газпрома", можно просто пренебречь, тем более, что их акции по различным причинам окажутся очень скоро у тех людей, чьими интересами пренебрегать никак нельзя. Справедливости ради надо отметить, что в среде крупных акционеров происходили процессы те же, что и у мелких, только на более высоком уровне. Если у мелких продавали одну или две акции, то у крупных выставлялся целый пакет. Если у мелких за приобретение нужно было выложить две или три бутылки водки, то у крупных назывались такие суммы, от которых у нормального человека голова шла кругом.
Впрочем, кого теперь следует называть нормальным: валютчиков и спекулянтов, которых совсем недавно клеймили позором и сажали в тюрьму? А может быть изобретателей и учёных, прославивших в веках свою страну и народ, а нынче бомжей, роющихся в помойках, надеясь добыть свой кусок хлеба, который, кстати, не доел тот самый спекулянт или валютчик, или как теперь они себя называли - бизнесмены? Не будем разбираться в этом скользком вопросе, ибо в стране, где всё было перевёрнуто с ног на голову, истины не найти.
Приходя с работы, Игорь закрывал за собой бронированную дверь, задёргивал шторы, закрывая пуленепробиваемые стёкла, и садился ужинать.
- Сегодня опять стреляли, - взволнованно говорила жена, подавая ужин.
- К этому надо уже привыкнуть.
- Да разве к такому привыкнешь?
- Что ты предлагаешь?
- Я ничего не предлагаю. Мне просто страшно. У нас с тобой дети.
- У наших родителей была своя судьба, у нас своя, а у детей своя. Что касается безопасности тебя и детей, то можешь не беспокоиться - вы под надёжной охраной.
- Наши дети живут в клетке, разве ты этого не понимаешь?
- Прошу заметить, не в простой, а в золотой.
- Какая разница, всё равно это тюрьма. Дети отрезаны от общества, они вырастут ненормальными.
- А кто сейчас нормальный? - Игорь встал из-за стола, подошёл к окну и отдёрнул штору.
Его внимание что-то привлекло, и он прекратил разговор с женой. Через минуту он обернулся и подозвал её к себе:
- Люба, посмотри на эту картину!
Супруга подошла к мужу и увидела двух бомжей, дерущихся возле помойки. Оба бойца были одеты в рваньё. Судя по цвету кожи, мочалка к ним прикасалась ещё при советской власти. Из-за сильного истощения их драка походила больше на какой-то причудливый танец. Бомж, сжав кулаки, взмахивал руку. От этого резкого движения, его заносило, и он терял равновесие. Вторая рука, как пропеллер, молотила воздух, чтобы удержать своего хозяина. Второй бомж, видя, что противник вот, вот упадёт, пытается ударить его, чтобы тот всё же упал, но потеряв равновесие сам пускается в эту жуткую пляску. Мрачное настроение, которым Люба поделилась со своим мужем, прошло. Женщина сначала заулыбалась, а потом засмеялась.
- Смотри, смотри, Игорёк, они же сейчас в лужу упадут! Ну, так и есть упали! Господи, и они называются людьми! Я бы таких свозила на необитаемый остров, чтобы они нормальным людям жить не мешали.
- Ты считаешь их ненормальными?
- А ты другого мнения?
- Любаша, отвечать вопросом на вопрос неприлично. Я спрашиваю, ты знакома с ними, чтобы называть их ненормальными.
- Ещё чего не хватало!
- А я знаком.
От слов мужа у Любы даже перехватило дыхание.
- Ты знаком с этими уродами!?
- Только с одним, - уточнил Игорь. - Тот, что в чёрной куртке мне незнаком.
- А тот, что в пальто?
- Это преподаватель математики средней школы. Несколько лет назад школа приглашала к себе передовиков труда, и я был в их числе. Теперь школы нет, и математики никому не нужны. Ты по-прежнему считаешь, что его надо увезти на необитаемый остров?
Улыбка исчезла. Губы женщины задрожали, а лицо побледнело.
- Как же он так мог опуститься? - прошептала она.
- А он вовсе не опустился, просто адаптировался к тем условиям, в которых оказался. Школы не газ, - их никто не приватизировал. А что касается ненормальных, то это скорее мы с тобой, а не они. Во всяком случае, никто из бомжей не желает выгнать на необитаемый остров тех, кого они не хотят видеть.
Люба покраснела. Она не знала, что ответить и поэтому глядела в окно, чтобы не встречаться глазами с мужем. А за окном подходил к концу этот чудной, но теперь совсем не смешной танец бомжей. Тот, что был в куртке - упал. Его ноги в полёте ударили по ногам математика и сбили того с ног. Математик ударился головой об асфальт и затих. Бомж в куртке снял со своего противника оборванное пальто, надел на себя и ушёл.
Люба, словно ошпаренная, выбежала из квартиры. Через пару минут она в прихожей уже помогала освободиться от лохмотьев бывшему математику.
Отмыв в ванной многолетнюю грязь, побрившись и надев на себя толстый махровый халат, бывший математик уписывал за обе щеки антрекот, который был приготовлен для Игоря. Покончив с антрекотом, математик подвинул к себе чашку с ароматным чаем и сделал небольшой глоток. На розовом распаренном лице гостя выступили маленькие капельки пота.
- Благодать! - произнёс он.
- Как вас зовут? - спросила его Люба.
- Марлен, - ответил математик.
- Марлен? - удивилась Люба.
- Маркс и Ленин - сокращенно Марлен.
- Да, с таким именем тяжело в наше время, - усмехнулся Игорь.
- Зато в наше время было легко. - Марлен посмотрел на Игоря и спросил: - А вы всех бомжей кормите или только меня?
- Только вас, - ответил Игорь.
Марлен внимательно посмотрел на Игоря и улыбнулся.
- Ну, как же? Помню. Газопровод Уренгой-Помары-Ужгород. Вы со своими комсомольцами приезжали к нам в школу. И зовут вас… - математик задумался.
Люба уже открыла рот, чтобы помочь гостю, но он опередил её:
- Ради бога, не надо. Я хочу сам вспомнить.
Он подумал ещё несколько секунд и сказал:
- Игорь Александрович Смирнов.
- Вот это память! - воскликнула Люба.
Игорь принял вызов и не хотел уступать гостю.
- Марлен Ильич…
- Правильно, - похвалил гость.
Пауза затянулась. Гость скинул с голой ноги тапок и показал её Игорю.
- Босой! - догадался Игорь.
- Правильно. Босой Марлен Ильич к вашим услугам. - Гость галантно поклонился.
Игра, видимо, понравилась гостю, и он решил продолжить.
- Позвольте я ещё немного расскажу о вас. У вас двое детей, вы являетесь акционером Газпрома, в ваших жилах течёт пролетарская кровь, но в воспитании принимал участия человек благородных кровей князь или граф. Правильно?
Игорь отрицательно помотал головой. Марлен от удивления открыл рот. Видимо это был первый случай, когда математик ошибся.
- Нет, ни князья, ни графы в моём воспитании участия не принимали. Мой отец был барон.
Гость облегчённо вздохнул.
- Однако неточность всё равно есть. Я же сказал, что в ваших жилах течёт пролетарская кровь.
- Мои настоящие родители погибли во время войны. Воспитали меня приёмные родители.
Люба от услышанного чуть не лишилась рассудка.
- И вы с таким даром экстрасенса ходите по помойкам?
- Я не экстрасенс уважаемая…
- Люба.
- Так вот, уважаемая Любочка, то, что вы сейчас услышали, никакого отношения к мистике не имеет. Это обыкновенный математический анализ.
- Тем более! Неужели ваши способности никому не понадобились? С таким даром и питаться из мусорных бачков!?
- Во-первых, это не дар, а специальность. Математическое моделирование такая же специальность, как, скажем, физика или химия. Во-вторых, продукты, которые я нахожу в помойках по качеству ничем не отличаются от тех, что вы покупаете в своих супермаркетах.
- Вы хотите сказать, что продукты на помойке такие же свежие, как в магазине?
- Нет, уважаемая, я хотел сказать, что в супермаркетах продукты такие же протухшие, как на помойке. Просто там эту гниль удачно маскируют, а на помойках нет. Поэтому на помойках отравиться шансов гораздо меньше, чем в супермаркете, ибо я вижу, что в рот тащу, а вы нет.
- Вы сказали, что ваше время кончилось, но ведь вы живы.
- Я не сказал, что моё время кончилось. Я сказал, что в моё время имя хорошо помогло мне.
- Значит, вы нисколько не расстраиваетесь, что оказались бомжом?
- Зачем мне расстраиваться? Каждому человеку положено нести свой крест.
Марлен резко повернулся к Игорю и спросил:
- Ваш начальник питался только отборными продуктами. Ему это помогло?
- Он погиб сегодня, - тихо сказал Марлен.
- Как, Анатолий Григорьевич!? - воскликнула Люба.
- Извини, Любаша, я просто не успел тебе сказать.
- Это произошло на моих глазах, - продолжал говорить Марлен, будто его об этом спрашивали. - Когда его мерседес тронулся с места, сработало взрывное устройство.
- Господи, такой был человек - умница!
- Да бросьте вы! Никакой умницей он не был. Да и человек был поганый. Кстати, если бы его не убили, то убили бы вашего мужа.
- Игорь, что он говорит!?
- Он всё правильно говорит. У шефа сломалась машина, и он взял мою.
- Значит, хотели убить тебя? - спросила Люба мужа.
- Вашему супругу ничего не угрожает, во всяком случае сейчас, - ответил за него Марлен. - Вот теперь и подумайте у кого судьба лучше: у меня или у шефа вашего мужа.
После такого разворота событий разговор больше не клеился. Чай допили молча. Перед тем, как встать из-за стола, Люба спросила гостя:
- Куда вы теперь?
Гость непонимающе пожал плечами.
- Этот вопрос надо задать вашему мужу.
- Люба, постели Марлену Ильичу в гостевой, - попросил Игорь, - ему завтра надо рано на работу.
- Марлен Ильич, а вы не откажетесь погостить у нас недельку, пока я подберу вам квартиру?
- А ваши дети?
- Они пока поживут у бабушки.
Квартиру новому сотруднику Игорь нашёл через три дня. На новоселье Марлен пригласил только Игоря и Любу. После того, как супруги оказались одни без Марлена, Люба набросилась на своего мужа:
- Игорь, ты мне всё должен рассказать. За что убили твоего шефа?
- Ни за что.
- То есть как это ни за что? Его же убили?
- Убили. Милиция копает, но пока всё впустую.
- Причём тут милиция? Что твой математик говорит? Это же он заверил, что тебе теперь ничего не угрожает.
- Марлен всё просчитал и думает…
- Ты ответь, что он говорит о смерти твоего шефа.
- Понимаешь, у шефа акций было меньше, чем у меня, поэтому я для него был, как чирей. Шеф нанял людей, чтобы избавиться от меня, заплатил им деньги.
- За что? - не поняла Люба.
- За то, что они убьют меня.
Люба начала судорожно креститься и что-то бормотать себе под нос.
- Шеф был не очень умный человек, поэтому, когда взял мою машину, не сообразил, что киллеры могли её заминировать.
- Кто, кто?
- Киллеры - так теперь называют наёмных убийц.
- Но ведь они же могут… - дрожащим голосом защебетала Люба.
- Ничего они не могут. Заказчика нет, а следовательно нет и заказа.
Жизнь в золотой клетке ничем не отличается от клетки обычной с металлической и ржавой решёткой. В такой клетке сидят преступники и люди, которые никаких преступлений не совершали, но волею судьбы оказались причислены к сословию социально опасных элементов. Кого из них больше - неизвестно. Но это и не важно, ведь мы говорим не о преступлении, а о психологии человека. Вначале, заключённого в тюрьме всё шокирует: он бьётся головой о стенку, рвёт на себе волосы, посыпает голову пеплом, кричит о вопиющей несправедливости, но вскоре силы заканчиваются и он затихает, впадая в глубокую депрессию. Но время лечит всё, и глубокую депрессию в том числе. И если никаких изменений в жизни человека больше не происходит, он приспосабливается к новым условиям и продолжает жить обычной своей жизнью. Затхлый воздух камеры не кажется уже таким затхлым, ужасные физиономии соседей воспринимаются как нормальные лица, и даже тюремная баланда, от которой первое время тошнило, кажется нормальной, а иногда даже вкусной едой. Человек не видит других людей, забывает, что есть другая жизнь, ему кажется, что так живут все и это нормально. И если человек провёл в заключение много лет, он уже боится не тюрьмы, а свободы. Ему не хочется, чтобы срок заканчивался. Там на свободе придётся снова адаптироваться, и кто его знает, кто кого победит: человек депрессию или депрессия человека.
В золотой клетке происходит всё тоже самое с незначительными отличиями, которые для психики никакой роли не играют. Вначале богатство и роскошь шокирует человека: он готов кричать от радости, показывать всем своё богатство и прославлять удачу, но вскоре он привыкает к новому образу жизни и успокаивается. Шикарная мебель не кажется больше уникальной, кулинарные изыски превращаются в нормальную еду. Все соседи живут примерно одинаково, и кажется, что жизнь ничем не отличается от других - так живут все. Правда, в глубине сознания остались ещё воспоминания о другой жизни, но лучше об этом не думать, а то ещё свихнёшься чего доброго. Вот поэтому богатые люди любят строить высокие заборы, а если их нет, задёргивать шторы на окнах, чтобы не видеть другой жизни и не думать о ней. Добровольно заключив себя в золотую клетку, они также как и заключённые, просидевшие длительный срок, больше всего на свете боятся свободы, потому, что к ней придётся адаптироваться и кто его знает, кто победит тогда в борьбе: человек депрессию или депрессия человека?
После неудавшегося покушения на мужа, жизнь Любы превратилась в каторгу. Она осознала, что в её золотой клетке образовалась прореха и через неё в уютную и привычную тюрьму может просочиться эта опасная и страшная свобода. Она боялась за детей, боялась за мужа, боялась за себя. Этот страх вытягивал из неё все жизненные силы, и порой обессиленная несчастная женщина ловила себя на мысли, что ей не терпится увидеть развязку, какой бы трагической она не была. Однако время шло, но ничего не менялось: один день сменял другой, не принося ничего кроме страха и ужаса.
Игорь был мужчиной и поэтому переносил особенности своего положения гораздо легче, чем жена, но всё равно только переносил. Никакого удовлетворения от своего состояния он не испытывал.
Зайдя как-то в кабинет Марлена, он сел рядом с математиком и с интересом стал разглядывать графики на дисплее.
- Ничего не понимаю, - вздохнул он.
- В этом ваше преимущество, - ответил Марлен.
- Преимущество?
- Конечно. Жить легче, когда не знаешь, что будет завтра.
- Неужели всё так плохо?
- До экстремального значения время ещё есть, но оно катастрофически сокращается. Вы не беспокойтесь, Игорь Александрович, я предупрежу вас, когда надо будет принимать решение.
- А по-русски можно?
- Извините, я просто увлёкся. - Марлен посмотрел на своего начальника и показал пальцем на график. - Вот это ось ординат, - стал рассказывать он, - на ней откладываются положительные составляющие вашей компании и отрицательные. На оси абсцисс откладывается время. Любая система способна существовать только в том случае если она находится в равновесном состояние.
- То есть кривая графика должна проходить по оси абсцисс?
- Это идеальное состояние. В реальной жизни существуют допуски и в положительном секторе и в отрицательном. Вот здесь я их обозначил.
Марлен показал на две пунктирные линии в положительной части графика и в отрицательной.
- Значит, если кривая проходит между двумя пунктирными линиями - система устойчива?
- Абсолютно верно.
Игорь поставил свой палец на начало графика с стал двигать его по кривой.