- Так что не затруднит ли вас пояснить мне, насколько точным было ваше утверждение, что большинство мужчин, отправившихся в Бангкок, взяли с собой подруг и жен. Или, выражаясь напрямую, насколько оно правдиво?
- Это правда, - заверил Доранди, приподнимаясь в кресле и прижимая руки к груди.
- Сведения о продаже билетов говорят обратное, синьор Доранди.
- Что?
- Все сведения о продаже вашим агентством билетов, как вы, вероятно, знаете, хранятся в централизованной компьютерной системе. - Брунетти оценил, какое воздействие его слова оказали на собеседника, и продолжил: - Так вот, по крайней мере за последние полгода большинство билетов ваше агентство продало мужчинам, путешествующим в одиночестве.
Доранди, не успев подумать над ответом, выпалил:
- Жены присоединялись к ним позже. Мужчины ехали туда по делу, а жены присоединялись к ним потом.
- Они покупали билеты в вашем туристическом агентстве?
- Откуда мне знать?
Брунетти положил бумаги на стол перед собой, текстом вверх, не пытаясь закрыть его на случай, если собеседнику вздумается их прочесть, и глубоко вздохнул.
- Синьор Доранди, не начинайте снова. Я повторю свой вопрос и на сей раз хочу, чтобы вы подумали, прежде чем ответить. - Он сделал долгую паузу. - Мужчины, покупавшие билеты в Бангкок в вашем туристическом агентстве, брали с собой жен или нет?
Доранди долго молчал и наконец буркнул:
- Нет.
- А эти туры, которые вы организуете, - "радушный прием в отеле", "ласковое отношение местных жителей", - в голос Брунетти не было ни тени эмоций, - имеют своей целью секс?
- Я не знаю, чем клиенты занимаются по приезде туда, - решительно заявил Доранди. - Это не мое дело. - Он втянул голову в свой двубортный пиджак, словно черепаха, когда на нее нападают.
- Вам известно что-либо об отелях, в которых останавливаются ваши туристы? - Брунетти положил локти на стол, опустил подбородок на руку и стал смотреть в свои бумаги, будто бы совсем не интересуясь ответом.
- Известно, что в них оказывают радушный прием, - с трудом выдавил Доранди.
- Значит ли это, что администрация позволяет проституткам там работать, возможно, даже специально нанимает их?
Доранди пожал плечами:
- Возможно.
- Это девочки? Не женщины, девочки?
Доранди посмотрел на него через стол:
- Я ничего не знаю об отелях, кроме цен. Чем занимаются там мои клиенты - не мое дело.
- Девочки? - настойчиво повторил Брунетти.
Доранди гневно помахал рукой в воздухе:
- Я же вам сказал, это не мое дело.
- Зато теперь это наше дело, синьор Доранди, так что я все же хотел бы услышать ваш ответ.
Доранди снова посмотрел в стену, но не нашел там подходящего решения.
- Да, - сказал он.
- Вы по этому принципу отбирали отели?
- Я отбирал их по цене. Если мужчины, которые там останавливаются, приглашают в номер проституток, не мое дело им мешать. - Он тщетно пытался усмирить свой гнев. - Я продаю путевки. Я не проповедую мораль. Мы вместе с моим адвокатом проверили каждое слово в рекламных объявлениях: в них нет даже отдаленного намека на нарушение закона. Я не делаю ничего противоправного.
- В этом я уверен, - не удержался Брунетти. Ему вдруг захотелось как можно скорее покинуть это место. Он встал. - Боюсь, мы отняли у вас слишком много времени, синьор Доранди. Сейчас я покину вас, однако не исключено, что позже мне снова захочется с вами побеседовать.
Доранди не стал утруждать себя ответом. Он даже не встал, когда Брунетти и Вьянелло выходили из кабинета.
14
Проходя по кампо Манин, Вьянелло и Брунетти, заранее не сговариваясь, уже знали, что сейчас отправятся повидаться с вдовой, вместо того чтобы возвращаться в квестуру. Чтобы добраться до дома Митри, находившегося на Кампо ди Гетто-Нуово, они пешком дошли до Риальто и там сели на водный трамвайчик маршрута № 1 в сторону вокзала.
Они остались на открытой палубе, предпочтя холодный воздух канала душной влажности каюты. Когда трамвайчик проезжал под мостом Риальто, Брунетти спросил Вьянелло:
- Ну?
- Да он мать родную продаст за сотню лир, - ответил тот с откровенным презрением. Потом долго молчал и наконец произнес: - Думаете, все дело в телевидении, комиссар?
Брунетти недоуменно переспросил:
- При чем здесь телевидение?
- Это оно помогает нам оставаться на расстоянии от зла, которое мы совершаем. - Увидев, что Брунетти внимательно слушает его, он продолжил: - То есть когда мы следим за событиями на экране, они кажутся нам реальными, но на самом деле это не так, верно? Я хочу сказать, по телевизору мы видим, как людей убивают и калечат, и видим себя. - Он улыбнулся и объяснил: - В смысле, полицию. Мы смотрим там на самих себя, мы там раскрываем всякие ужасные преступления. Так вот, может быть, если насмотреться их в достаточном количестве - настоящих ужасов, происходящих с нами или с другими людьми, они тоже перестают казаться настоящими.
Брунетти был слегка обескуражен сбивчивой речью Вьянелло, но, кажется, понял, что тот имел в виду, и, готовый согласиться с его мыслью, ответил:
- Как далеко находятся от него эти девочки, о которых он ничего не знает, - в пятнадцати тысячах километров? В двадцати? Вероятно, происходящее с ними он вовсе не воспринимает как реальность, а если и воспринимает, то для него, наверно, это не очень важно.
Вьянелло кивнул:
- Думаете, мир становится все хуже и хуже?
Брунетти пожал плечами:
- Иногда мне кажется, что так и есть, а иногда я в этом уверен. Но потом солнце выходит из-за туч, и я понимаю, что ошибался.
Вьянелло снова кивнул и на сей раз добавил:
- Угу.
- А вы как считаете?
- Я считаю, что все плохо, - ответил сержант без колебаний. - Однако, как и у вас, у меня бывают дни, когда все просто замечательно: дети прыгают вокруг меня, когда я возвращаюсь домой, или Надя счастлива, и ее настроение передается мне. Но в целом мир, похоже, перестает быть подходящим местом для проживания.
Пытаясь внести хоть какой-то просвет в мрачность, столь не свойственную Вьянелло, Брунетти сказал:
- Но ведь выбор у нас не особенно большой, верно?
Вьянелло рассмеялся:
- Думаю, да. Хорошо ли, плохо ли, но у нас есть только это. - Он на мгновение замолчал, разглядывая дом и вывеску казино рядом. - Может, для нас все по-другому, ведь у нас есть дети.
- Почему? - спросил Брунетти.
- Потому что мы можем заглянуть вперед, в тот мир, в каком им предстоит жить, и оглянуться назад, на тот, в каком сами выросли.
Брунетти, читавший много книг по истории, вспомнил, как древние римляне бессчетное количество раз проклинали свою эпоху, утверждая, что сами они в юности во всем превосходили нынешнее поколение. Они разражались гневными речами в адрес молодежи, порицая ее бездеятельность и невежество, отсутствие уважения к старшим. Мысль об этом согрела душу комиссара. Если все поколения, каждое в свою очередь, думают таким образом, быть может, они и сейчас ошибаются, и мир вовсе не становится хуже. Он не знал, как объяснить свою идею Вьянелло, да и неловко было цитировать Плиния: ведь сержант вряд ли узнает автора и смутится, когда придется в этом признаться.
Брунетти ласково похлопал его по плечу, а трамвайчик в это время причалил у остановки "Сан-Маркуола". Они сошли на берег и двинулись гуськом по узенькой калле, пропуская людей, торопившихся к пристани.
- Мы ведь ничего не сможем исправить, верно, комиссар? - спросил Вьянелло, когда она выбрались на более широкую улицу, протянувшуюся за церковью, и пошли рядом.
- Сомневаюсь, что кто-либо вообще сможет, - проговорил Брунетти, понимая, что отвечает слишком расплывчато, и недовольный этим обстоятельством.
- Можно задать вам еще вопрос, комиссар? - Сержант остановился на мгновение, потом снова зашагал. Они оба знали адрес и примерно представляли себе, где находится дом. - Насчет вашей жены.
Брунетти уже по тону понял, о чем будет спрашивать Вьянелло, но разрешил:
- Давай.
Глядя прямо перед собой, хотя теперь никто не шел навстречу им по тесной калле, Вьянелло осведомился:
- Она объяснила вам, почему так поступила?
Брунетти брел вперед рядом с сержантом. Посмотрел на него задумчиво и ответил:
- Думаю, все это есть в протоколе задержания.
- А-а, - протянул Вьянелло. - Я не знал.
- Вы что, его не читали?
Вьянелло снова остановился и повернулся к Брунетти.
- Он касался вашей жены, синьор, так что я счел, что прочесть его будет нетактично. - Преданность Вьянелло комиссару была общеизвестна, так что вряд ли Ланди, прихвостень Скарпы, обсуждал с ним эту тему, а ведь именно Ланди арестовал Паолу и снял с нее показания.
Они отправились дальше и какое-то время шли молча, прежде чем Брунетти ответил:
- Паола считает, что организовывать секс-туры - неправильно и кто-то должен остановить этот бизнес. Она сказала: если закон не намерен с этим бороться, она будет действовать сама. - Он сделал паузу, наблюдая за реакцией Вьянелло.
- В первый раз стекло разбила тоже ваша жена?
Брунетти без колебаний признался:
- Да.
Шаг, еще один - они шли в ногу, четко и согласованно. И сержант произнес:
- Это хорошо.
Брунетти повернулся и уставился на Вьянелло, но увидел только его тяжелый профиль и длинный нос. Пока комиссар приходил в себя от неожиданности, сержант остановился и сказал:
- Если нам нужен дом номер шестьсот семь, это должно быть здесь, прямо за углом.
Они свернули и очутились прямо перед зданием.
Звонок квартиры Митри располагался сверху, над другими двумя. Брунетти нажал на кнопку, подождал, нажал еще раз.
Из домофона раздался голос, казавшийся замогильным - не то от горя, не то из-за плохой связи, - и спросил их, кто они такие.
- Комиссар Брунетти. Я хотел бы побеседовать с синьорой Митри.
Ответа долгое время не было, потом тот же голос произнес:
- Минуту. - И связь отключилась.
Прошло значительно более минуты, прежде чем раздался щелчок замка. Брунетти толкнул дверь и первым прошел в просторный внутренний дворик с фонтаном, по обе стороны которого росли две большие пальмы. Сверху на каменные плиты лился дневной свет.
Они вошли в находившийся перед ними коридор и направились в дальнюю часть здания, к лестнице. Здесь, как и в доме Брунетти, от стен отшелушивалась краска, обнажая кирпичи - из-за соленых испарений дремлющей под землей воды. Чешуйки размером со столировую монету лежали в углах ступеней, сметенные в стороны то ли уборщиками, то ли ногами жильцов. Добравшись до первой площадки, они увидели горизонтальную линию, до которой доходили испарения: выше не было никаких чешуек, стены оставались гладкими и белыми.
Брунетти вспомнил об огромной сумме, в какую строительная компания по просьбе семи владельцев квартир оценила ремонт в их собственном доме, расстроился и тут же отогнал от себя эту мысль.
Дверь наверху была открыта, из-за нее выглядывала девочка примерно возраста его дочери.
Брунетти остановился и, не протягивая руки, проговорил:
- Я - комиссар Брунетти, а это сержант Вьянелло. Мы бы хотели побеседовать с синьорой Митри.
Девочка даже не пошевелилась.
- Бабушка плохо себя чувствует. - Голос ее немного дрожал от волнения.
- Сочувствую, - сказал Брунетти. - Приношу свои соболезнования по поводу того, что случилось с вашим дедушкой. Но именно поэтому я здесь: мы хотим разобраться в случившемся и помочь.
- Бабушка говорит, что тут никто уже не может помочь.
- Возможно, нам удастся найти человека, который это сделал.
Девочка задумалась. Она была ростом с Кьяру, каштановые волосы, расчесанные на прямой пробор, падали ей на плечи. "Красавицей она не станет", - заметил про себя Брунетти. Но дело было вовсе не в чертах лица, изящных и правильных: широко поставленные глаза, ярко очерченный рот, - ощущение серости создавалось, оттого что на ее лице, когда она слушала или говорила, не выражалось абсолютно никаких эмоций. Из-за ее спокойствия казалось, будто ее совершенно не заботят слова, которые она произносит, и она по-настоящему не участвует в разговоре.
- Можно нам войти? - спросил комиссар, делая шаг вперед, чтобы подтолкнуть ее к принятию решения или облегчить выбор.
Она не ответила, но отступила и придержала перед ними дверь. Длинный коридор вел от входной двери и упирался в аркаду из четырех готических окон на противоположной стене.
Девочка провела их в первую комнату направо - большую гостиную с камином между двумя окнами, каждое - более двух метров в высоту. Она указала рукой на диван, стоявший перед камином, но никто из мужчин не стал садиться.
- Не могли бы вы, синьорина, сообщить о нас бабушке? - попросил Брунетти.
Она кивнула, но предупредила:
- Не думаю, что она захочет с кем-либо говорить.
- Пожалуйста, скажите ей, что это очень важно, - настаивал Брунетти. И чтобы показать девочке, что они никуда не намерены уходить, он снял пальто и перекинул его через спинку стула, а сам присел на край дивана. Комиссар жестом предложил Вьянелло присоединиться к нему, что тот и сделал, предварительно положив свое пальто на ту же спинку. Усевшись на противоположном конце дивана, сержант достал из кармана блокнот и прицепил ручку к обложке. Оба молчали.
Девочка покинула комнату, и у полицейских появилась возможность оглядеться. На стене висело большое зеркало в позолоченной раме, под ним находился стол, на котором стояла ваза с огромным букетом красных гладиолусов, они отражались в зеркале, множились и, казалось, заполняли собой комнату. Перед камином лежал серебристый ковер ("Найн" подумал Брунетти), так близко от дивана, что любой, кто на него садился, невольно касался ногами ковра. На стене напротив стола с цветами помещался дубовый комод с большим медным подносом, посеревшим от времени. Во всей обстановке помещения, хоть и неявно, чувствовались богатство и роскошь.
Они не успели перекинуться и парой слов, как дверь открылась и в комнату вошла женщина. Уже за пятьдесят, полная, в сером длинном шерстяном платье. Обута в изящные туфельки, но из-за пухлых щиколоток и маленьких ступней казалось, что туфли ей ужасно жмут. При взгляде на мастерски выполненные прическу и макияж становилось ясно, что на них потрачена масса времени и усилий. Глаза у нее были светлее, чем у внучки, черты лица - крупнее. Они были мало похожи друг на друга, разве что это странное спокойствие в манерах.
Мужчины сразу же встали, Брунетти пошел ей навстречу.
- Синьора Митри? - спросил он.
Она молча кивнула.
- Я - комиссар Брунетти, а это - сержант Вьянелло. Мы отнимем у вас немного времени, нам необходимо расспросить вас о муже и той ужасной катастрофе, какая с ним приключилась.
Услышав это, она закрыла глаза, но не проронила ни слова.
Лицо этой пожилой дамы, как и личико ее внучки, застыло, будто театральная маска, не отражая никаких эмоций, и Брунетти невольно задался вопросом: интересно, а у ее дочери, живущей в Риме, столь же неподвижные черты?
- Что вы хотите знать? - произнесла синьора Митри, по-прежнему стоя напротив Брунетти. В ее голосе звучали высокие нотки, характерные для женщин в постклимактерический период. Брунетти знал, что синьора Митри - венецианка, однако говорила она по-итальянски, как и он.
Прежде чем ответить, Брунетти отошел от дивана и жестом указал на место, где только что сидел. Она машинально опустилась на него, и только тогда мужчины последовали ее примеру: Вьянелло занял свое прежнее место, а Брунетти примостился в кресле с обивкой из черного бархата, стоявшем напротив окна.
- Синьора, скажите, пожалуйста, ваш муж когда-нибудь говорил о своих врагах или о людях, которые могли желать ему зла?
Она отрицательно затрясла головой еще до того, как Брунетти закончил формулировать свой вопрос, но говорить ничего не стала, сочтя этот жест достаточно красноречивым ответом.
- Он никогда не упоминал каких-либо конфликтов с другими людьми, быть может, со своими партнерами по бизнесу? Или о каком-нибудь соглашении, контракте, с которым возникли проблемы?
- Нет, он не говорил ни о чем подобном, - наконец произнесла она.
- Может быть, что-то в личных отношениях? У него были проблемы с соседями или с друзьями?
Она снова без слов отрицательно покачала головой.
- Синьора, прошу вас простить мне все эти вопросы, но я почти ничего не знаю о вашем муже.
Она не ответила.
- Вы не расскажете мне, где он работал?
Казалось, эта фраза удивила ее, словно Брунетти только что сообщил ей, будто Митри по восемь часов в день вкалывал на фабрике, поэтому он счел нужным пояснить:
- Я имею в виду, на каком из заводов у него был кабинет, где он проводил большую часть времени?
- На химическом заводе в Маргере. Там его кабинет.
Брунетти кивнул, не спросив адреса. Это легко узнать.
- Известно ли вам, синьор Митри сам занимался своими многочисленными фабриками и компаниями? Кто вел повседневные дела предприятий?
- Вам лучше спросить об этом его секретаря, - посоветовала она.
- В Маргере?
Она кивнула.
Во время дальнейшего разговора - причем Брунетти был активным собеседником, а синьора отвечала весьма лаконично - комиссар пытался разглядеть на ее бесстрастном лице знаки отчаяния и скорби. Это оказалось непростой задачей, однако он, кажется, все-таки уловил легкую тень печали в том, как она постоянно опускала глаза и смотрела на свои сложенные руки. Голос же, как и лицо, ни разу не дрогнул.
- Сколько лет вы были женаты, синьора?
- Тридцать пять, - ответила она без колебания.
- Это ваша внучка открыла нам дверь?
- Да, - ответила она, и ее неподвижное лицо осветилось слабой улыбкой. - Джованна. Моя дочь живет в Риме, но Джованна сказала, что хочет побыть со мной. Пока что.
Брунетти понимающе кивнул, хотя заботливое отношение внучки к бабушке никак не согласовывалось с ее застывшим лицом и плавными жестами.
- Уверен, то, что она здесь, - большое утешение.
- О да, - согласилась синьора Митри, и на сей раз лицо ее смягчилось, на нем появилась настоящая улыбка. - Оставаться здесь одной было бы невыносимо.
При этих словах Брунетти склонил голову и тактично помолчал, как бы разделяя ее скорбь.
- Еще несколько вопросов, и я перестану мешать вашему общению с внучкой. - Он не стал дожидаться ее ответа и без всякого перехода спросил: - Вы являетесь наследницей вашего мужа?
В глазах у нее выразилось очевидное изумление, казалось, впервые за все время разговора что-то действительно задело ее.
- Да, думаю, что да, - ответила она без колебаний.
- У вашего мужа есть другие родственники?
- Брат, сестра и двоюродный брат, но он много лет назад эмигрировал в Аргентину.
- Больше никого?
- Из прямых родственников - никого.
- А синьор Дзамбино - друг вашего мужа?
- Кто?
- Адвокат Джулиано Дзамбино.
- Я с таким не знакома.
- Насколько мне известно, он был адвокатом вашего мужа.