- Боюсь, я очень мало знаю о делах моего мужа, - сказала она, и Брунетти невольно насторожился: за долгие годы его работы слишком многие женщины говорили ему эти слова. И лишь в нескольких случаях они оказывались правдой, так что комиссар привык не доверять этому ответу. Иногда ему становилось не по себе от мысли, что Паола знает о его собственной работе, пожалуй, чересчур много: о личностях насильников, об отвратительных результатах вскрытий. Ей также были известны полные имена подозреваемых, фигурировавших в газетах как "Джованни С., 39 лет, водитель автобуса из Местре" или "Фредерико Дж., 59 лет, каменщик из Сан-Дона-ди-Пьяве". У супругов обычно бывает не так уж много тайн друг от друга, поэтому заявление синьоры Митри о ее неосведомленности в делах мужа Брунетти воспринял скептически. Тем не менее он не стал высказывать свои сомнения.
Полиция уже узнала имена людей, с которыми синьора Митри ужинала в вечер убийства мужа, так что обсуждать их сейчас не было смысла. Комиссар спросил о другом:
- Поведение вашего мужа как-нибудь изменилось в последние недели? Или в последние дни?
Она с силой покачала головой:
- Нет, он был такой же, как и всегда.
Брунетти, собственно, затем сюда и явился, чтобы выяснить, "какой он был всегда", однако пока не преуспел. Он с трудом поборол искушение задать подобный - слишком личный - вопрос и встал со словами:
- Благодарю за помощь и за то, что уделили нам время, синьора. Боюсь, нам придется еще раз с вами побеседовать, когда у нас появится больше информации.
Он понял, что эта перспектива не слишком ее радует, но она не откажется ответить на дальнейшие вопросы.
Напоследок Брунетти неожиданно произнес:
- Надеюсь, наш разговор оказался для вас не слишком болезненным, синьора.
Почувствовав в его словах искренность, она улыбнулась - на этот раз от души.
Вьянелло встал и взял пальто, свое и Брунетти. Они оделись и направились к выходу. Синьора Митри поднялась и проводила их до порога квартиры.
Там Брунетти и Вьянелло попрощались с ней и стали спускаться по лестнице во внутренний дворик, где цвели пальмы.
15
Обратно к пристани оба шагали в молчании. Как раз когда они подошли, причаливал вапоретто восемьдесят второго маршрута, который, делая широкую петлю по Большому каналу, останавливается затем на пристани "Сан-Заккариа", расположенной недалеко от квестуры.
Стало прохладнее, и они спрятались в каюте, заняв места в ее передней полупустой части. Перед ними голова к голове сидели две женщины и громко разговаривали на венецианском диалекте о внезапной перемене погоды.
- Вас беспокоит Дзамбино? - спросил Вьянелло.
Брунетти кивнул:
- Мне бы хотелось знать, почему, когда Митри явился к Патте, с ним был адвокат.
- Который иногда ведет уголовные дела, - уточнил на всякий случай Вьянелло. - Как будто Митри что-то натворил, да?
- Может, он хотел совета по поводу того, какой гражданский иск вчинить моей жене, если бы мне вдруг удалось уговорить полицию прекратить уголовное преследование.
- Вам ведь это не удалось бы ни при каких обстоятельствах, верно? - спросил Вьянелло, и по тону его было ясно, что он сожалеет.
- Нет, коль скоро Ланди и Скарпа обо всем узнали.
Вьянелло пробормотал что-то, Брунетти не расслышал, но не стал переспрашивать сержанта. Задумавшись, комиссар произнес:
- Не знаю, что теперь будет…
- Вы о чем?
- Об этом деле. Раз Митри мертв, его наследники вряд ли станут выдвигать гражданский иск против Паолы. Хотя, впрочем, менеджер может.
- А как насчет… - Вьянелло помялся, не зная, как обозначить полицию, потом решился: - наших коллег? Захотят ли они прекратить расследование?
- Это зависит от судьи, которому поручат дело.
- А кому могут его поручить? Вы знаете?
- Думаю, Падано.
Вьянелло задумался, вспоминая этого пожилого человека и долгие годы совместной работы с ним, и сказал, скорее утверждая, чем спрашивая:
- Он вряд ли станет требовать судебного преследования?
- Надеюсь. Он никогда не ладил с вице-квесторе, так что ему незачем проявлять особое рвение, но и умаслить его тоже не удастся.
- Так что же будет? Штраф?
Брунетти пожал плечами, и Вьянелло, решив не продолжать тему, поинтересовался:
- Что станем делать теперь?
- Мне бы хотелось узнать, не слышно ли чего новенького в квестуре, а потом пойти поболтать с Дзамбино.
Вьянелло взглянул на часы:
- А успеем?
Брунетти, как это часто с ним случалось, потерял счет времени и с удивлением обнаружил, что уже седьмой час.
- Можем и не успеть. Да и особого смысла возвращаться в квестуру нет, верно?
Вьянелло улыбнулся и направился к трапу. Трамвайчик еще стоял на причале у моста Риальто, однако в этот момент заработали моторы, матрос отвязал швартов и стал закреплять его на палубе.
- Подождите! - крикнул Вьянелло.
Матрос не ответил, даже не оглянулся, а мотор заревел еще громче.
- Подождите! - Вьянелло постарался перекрыть шум мотора, но безрезультатно.
Тогда он, проталкиваясь между людьми, собравшимися на палубе, подошел к матросу и опустил ему руку на плечо.
- Марко, ты меня не узнаешь, что ли? - спросил он спокойно.
Тот взглянул на сержанта, увидел форму, узнал лицо и махнул рукой капитану, глядевшему на оживленную толпу через стекло рубки.
Матрос еще раз взмахнул рукой, и капитан резко дал задний ход. Стоявшие на палубе люди покачнулись и замахали руками, пытаясь сохранить равновесие. Какая-то женщина повалилась прямо на Брунетти, тот протянул руку и удержал ее. Ему нисколько не хотелось выслушивать обвинения в том, что полицейские жестоко обращаются с людьми, которые непременно последовали бы, если б она упала, но он поддержал ее еще до того, как успел подумать обо всем этом, а когда отпустил, с радостью заметил на ее лице благодарную улыбку.
Вапоретто сдал назад, матрос помог им, и Вьянелло с Брунетти шагнули на деревянную платформу причала. Сержант поблагодарил, взмахнув рукой, двигатели взвыли, и судно двинулось вперед.
- А вы-то зачем вышли? - спросил Брунетти. Это была его остановка, а Вьянелло надо было ехать аж до самого Кастелло.
- Ничего, поеду на следующем. Так когда к Дзамбино?
- Завтра утром, - ответил Брунетти. - Но не слишком рано. Хочу попросить синьорину Элеттру поискать дополнительную информацию. Быть может, она что-нибудь упустила.
Вьянелло кивнул.
- Она просто чудо! - сказал он с восхищением. - Не знай я так хорошо лейтенанта Скарпу, я бы сказал, что он перед ней робеет.
- Я тоже его отлично изучил, - заметил Брунетти, - и он ее действительно опасается, потому что сама она нисколько его не боится. А таких людей в квестуре немного. - Они с Вьянелло принадлежали к числу этих немногих, потому можно было говорить открыто. - Но он очень опасен. Я пытался объяснить ей, но она его недооценивает.
- Это она зря, - согласился Вьянелло.
Под мостом показался еще один трамвайчик и направился к причалу. Когда все пассажиры сошли на берег и пристань опустела, Вьянелло шагнул на палубу.
- A domani, capo, - попрощался он.
Брунетти помахал ему рукой и отвернулся еще до того, как остальные пассажиры начали садиться на судно.
Он подошел к одному из телефонов-автоматов, находившихся на причале, и по памяти набрал номер кабинета Риццарди в больнице. Врач был на дежурстве, но оставил своему ассистенту записку для комиссара Брунетти, если тот позвонит. Все оказалось так, как и предполагал Dottore. Один провод, в пластиковой обмотке, толщиной примерно в шесть миллиметров. Больше ничего. Брунетти поблагодарил ассистента и отправился домой.
С наступлением вечера от дневного тепла не осталось и следа. Он пожалел, что не взял утром шарф, и поднял повыше воротник пальто. Быстро перейдя через мост, повернул налево и двинулся по набережной, любуясь огнями многочисленных ресторанов, выстроившихся вдоль берега. Потом нырнул вправо в подземный переход до кампо Сан-Сильвестро, затем еще раз налево - и оказался перед дверями своего дома. При виде ирисов в витрине у Бьянката у него возникло искушение купить их, но он вспомнил, что зол на жену, и прошел мимо. Однако тут же представил лицо Паолы и, забыв о своем недовольстве, вернулся, зашел в цветочный магазин и купил букет фиолетовых красавцев.
Когда он открыл дверь квартиры, она была на кухне и выглянула, чтобы посмотреть, кто там: он или кто-то из детей, и увидела в его руках сверток. Она вышла в коридор с мокрым полотенцем в руках.
- Что там у тебя, Гвидо? - полюбопытствовала она.
- Открой и увидишь, - пробормотал он, протягивая цветы.
Паола перекинула полотенце через плечо и взяла букет. Он повернулся к ней спиной, снял пальто, повесил его в стенной шкаф и услышал шуршание бумаги. Внезапно наступила тишина, мертвая тишина, и он обернулся, обеспокоенный: вдруг он поступил как-то неправильно?
- Что случилось? - спросил он, видя ее потерянный взгляд.
Она обняла букет обеими руками, прижимая его к груди. Слова ее заглушил шорох обертки.
- Что? - повторил он и слегка нагнулся.
Она опустила голову и зарылась лицом в ирисы.
- Мне невыносима мысль, что мой поступок повлек за собой смерть человека. - В ее голосе послышались рыдающие нотки, но она продолжила: - Мне так жаль, Гвидо. Прости меня, что причинила тебе все эти неприятности. Я так веду себя - а ты даришь мне цветы! - И она заплакала, прижимаясь лицом к мягким лепесткам ирисов, и плечи ее вздрагивали, настолько сильны были чувства, охватившие ее.
Он забрал у нее букет и поискал глазами, куда бы его поставить. Не нашел, положил цветы на пол и обнял жену. Она рыдала у него на груди самозабвенно - он никогда не видел столь бурного проявления эмоций даже у дочери, когда та была совсем маленькой. Он сжимал Паолу в объятиях, словно пытался защитить от чего-то, словно она могла рассыпаться на куски от рыданий. Потом нагнулся, поцеловал в макушку, вдохнул ее запах, разглядывая короткие волоски, торчавшие из пробора, там, где прическа распадалась на две мягкие волны. Он стал легонько раскачивать ее из стороны в сторону, беспрестанно повторяя ее имя. Никогда он не любил ее так сильно, как в это мгновение. В груди у него шевельнулось радостное чувство, оттого что жена, как ему показалось, признала свою неправоту, но тут же ему стало стыдно. Усилием воли он заставил себя забыть о справедливости, о своей победе - и душа его стала чистым пространством, где существовала лишь боль от мысли, что Паола, его вторая половинка, сокрушается столь сильно. Он наклонился, поцеловал ее волосы и, понимая, что слезы вот-вот иссякнут, чуть отодвинул жену от себя, по-прежнему держа за плечи.
- Ну, ты как, Паола?
Она кивнула, пряча от него лицо, не в силах говорить.
Брунетти сунул руку в карман брюк, достал платок. Не слишком чистый - но какая разница? Промокнув ее лицо под глазами, под носом, он вложил влажную ткань ей в руку. Она взяла, вытерла остатки слез и прижала платок к глазам, чтобы не показывать их мужу.
- Паола, - сказал он, стараясь, чтобы голос звучал спокойно, хоть ему это было нелегко, - ты поступила достойно. Мне не нравится твой поступок, но ты вела себя достойно.
Ему показалось, что от его слов она снова расплачется, но он ошибся. Она отняла платок от лица и взглянула на него покрасневшими глазами.
- Если б я знала… - начала она.
Он прервал ее, подняв руку:
- Не сейчас, Паола. Может, позже, когда мы оба будем готовы это обсудить. А сейчас давай пойдем на кухню и поищем, не найдется ли там чего-нибудь выпить.
- И поесть, - добавила она, радуясь, что можно отложить тягостный разговор.
16
На следующее утро Брунетти явился в квестуру в обычное время, по дороге остановившись у киоска и купив три газеты. В "Газеттино" убийству Митри по-прежнему было посвящено несколько страниц - авторы статей оплакивали неоценимую потерю для города, а вот национальные издания, кажется, утратили интерес к делу - только одна газета уделила внимание скорбному событию в заметке на две колонки.
На столе в кабинете Брунетти лежало заключение Риццарди. Дублирующий след на шее Митри в нем обозначался как "пробный отпечаток": по всей видимости, убийца на мгновение ослабил провод, чтобы потом потуже затянуть, и петля переместилась чуть выше, оставив на шее Митри вторую полосу. Вещество под ногтями убитого в самом деле оказалось человеческой кожей, также там обнаружено несколько волокон темно-коричневой шерсти, вероятно, с пиджака или пальто. Скорее всего они попали туда в тот момент, когда Митри совершил отчаянную, хотя и безнадежную попытку отбиться от нападавшего. "Найдите подозреваемого, и я проведу идентификацию", - подтвердил свое обещание карандашом на полях документа Риццарди.
В девять часов Брунетти решил, что уже можно позвонить тестю, графу Орацио Фальеру. Он набрал рабочий номер графа, назвал себя, и его сразу же соединили.
- Buon di, Гвидо, - приветствовал его граф. - Che pasticcio, eh?
Да, они попали в серьезный переплет, даже более того.
- Именно поэтому я и звоню. - Брунетти сделал паузу, но граф молчал, и он продолжил: - Вы что-нибудь слышали? Или, может быть, ваш адвокат что-нибудь узнал? - Он остановился, потом добавил: - Я даже не знаю, занимается ли этим ваш адвокат.
- Нет, пока что нет, - ответил граф. - Я хочу посмотреть, как поведет себя судья. Кроме того, мне неизвестно, что намерена делать Паола. Ты-то хоть имеешь представление?
- Мы обсуждали это вчера вечером, - сказал Брунетти.
И услышал, как тесть шепнул:
- Хорошо.
Брунетти сообщил:
- Она сказала, что заплатит штраф и стоимость ремонта витрины.
- А как насчет остальных обвинений?
- Я не спрашивал. Думаю, того, что она согласилась заплатить штраф и возместить понесенные убытки, уже достаточно. Вероятно, если речь зайдет о компенсации морального ущерба, она согласится и на это.
- Ну что ж, возможно, этого будет достаточно.
Брунетти злила мысль, что они с графом словно объединились в каком-то заговоре, чтобы провести Паолу и манипулировать ею. Какими бы благими ни были их намерения, как бы сильно оба ни верили, что действуют ей во благо, Брунетти не нравилось допущение графа, будто он, Брунетти, собирается обмануть свою жену.
Говорить об этом ему не хотелось, и он сменил тему:
- Я звоню по другому поводу. Расскажите, пожалуйста, что вы знаете о Митри и об адвокате Дзамбино.
- Джулиано?
- Да.
- Дзамбино - человек кристальной честности.
- Он представлял интересы Маноло, - возразил Брунетти. Речь шла о киллере, работавшем на мафию, которого Дзамбино с успехом защищал три года назад.
- Маноло похитили во Франции и привезли в суд в обход закона.
Дело можно было трактовать по-разному: Маноло жил в маленьком городке во Франции, недалеко от границы, и каждую ночь ездил в Монако играть в казино. За столиком для игры в баккара он встретил молодую женщину, она предложила отправиться к ней домой, в Италию, и выпить чего-нибудь. Маноло арестовали, как только они пересекли границу - сама женщина, оказавшаяся полковником карабинеров. Дзамбино с успехом доказал, что его подзащитный стал жертвой полицейской провокации и похищения. Брунетти не стал возражать.
- Он когда-нибудь работал на вас? - задал он следующий вопрос.
- Да, пару раз. Поэтому я знаю, что говорю. А еще слышал от друзей, для которых он проворачивал дела. Он очень хороший адвокат. Чтобы защитить своего клиента, он будет работать день и ночь. И он безукоризненно честен. - Граф долго молчал, словно размышляя, стоит ли делиться с Брунетти следующей информацией, и решился: - В прошлом году ходили слухи, что он решил не обманывать налоговые органы. Мне говорили, будто он оценил свой доход в пятьсот миллионов лир или что-то около того.
- Думаете, он действительно столько заработал?
- Да, - ответил граф тоном, каким обычно повествуют о чудесах.
- И как на это отреагировали другие адвокаты?
- Ну можешь себе представить, Гвидо! Если такой человек, как Дзамбино, объявляет, что зарабатывает пятьсот миллионов лир, а все остальные говорят, будто их доходы составляют двести миллионов лир или даже меньше, они попадают в трудное положение. Могут возникнуть подозрения по поводу правдивости их налоговых деклараций.
- Да, им будет нелегко.
- Конечно! Он… - начал было граф, но, оценив информацию, которой собирался поделиться, передумал. - Насчет Митри, - перевел он разговор. - Думаю, тебе следует заняться им поплотнее. Возможно, там что-то есть.
- "Там" - это вы про туристические агентства?
- Не знаю. Я почти ничего о нем не знаю, кроме того что слышал от других после его смерти. Ну, ты понимаешь… слухи, какие обычно ходят, после того как человек становится жертвой жестокого убийства.
Брунетти понимал. Он слышал подобные пересуды касательно людей, погибавших в перестрелке во время ограбления банка, и об убитых заложниках. В таких случаях всегда возникает вопрос: а почему они, а не кто-то другой, оказались там именно в тот момент и какова их связь с преступниками? Здесь, в Италии, публика никогда не верит очевидному. Всегда, какими бы прозрачными ни были обстоятельства, какой бы невинной ни выглядела жертва, является призрак "лестничного остроумия", и кто-нибудь начинает утверждать, что дыма без огня не бывает: каждый имеет свою цену или урвал свой кусок пирога, что все не так просто, как кажется.
- Что именно вы слышали? - спросил комиссар.
- Ничего особенного. Все старались выразить свое удивление при вести о его смерти. Но в кое-чьих речах чувствовался какой-то подтекст, как будто они знают - или подозревают - об убийстве и жертве больше, чем полиция.
- Кто?
- Гвидо, - произнес граф, и в голосе его послышалась осуждение, - даже если б я знал, я бы тебе не сказал. Но случилось так, что я не помню. Никто не говорил ничего конкретного, это ощущалось как невысказанное предположение, что гибель Митри не так уж и неожиданна. Яснее я выразиться не могу.
- Нашли записку, - напомнил Брунетти. - И ее определенно достаточно, чтобы заставить людей думать, будто Митри сам виноват в своей насильственной смерти.
- Да, я знаю. - Граф помедлил, потом добавил: - Возможно, она все объясняет. А ты сам как думаешь?
- Почему вы спрашиваете?
- Потому что не хочу, чтобы моя дочь всю оставшуюся жизнь считала, будто ее поступки стали причиной убийства человека. - В этих словах прозвучала надежда, которую Брунетти всей душой готов был разделить. - Что она говорит по этому поводу? - спросил граф.
- Паола очень сожалеет, что затеяла все это. Так она сказала вчера вечером.
- Думаешь, это и вправду она спровоцировала убийство?