– Да. Я здесь родился .
– Вы состояли какое-то время на службе у австрийского правительства?
– Да, очень короткое время, еще в юности. Но тогда я жил не здесь, а за границей. Впрочем, я довольно быстро ушел со службы.
– И служили в черногорской армии?
– Да, опять-таки в юности, но несколько позже. В те дни я свято верил, что всех жестоких и злых людей следует убивать, и даже умертвил нескольких сам. Тогда, в тысяча девятьсот шестнадцатом году, я, между прочим, чуть не умер от голода.
Фэбээровец испуганно встрепенулся:
– Извините, не понял.
– Я сказал, что чуть не умер тогда от голода. В нашу страну вторглись австрийцы, и мы сражались против пулеметов голыми руками. В принципе я был ходячим мертвецом, ведь человек не может прокормиться одной сухой травой. Но я все-таки выжил. Поесть по-человечески мне довелось, только когда в войну вступили Соединенные Штаты и я отмахал пешком добрых шестьсот миль, чтобы завербоваться в американский корпус. По окончании войны я вернулся на Балканы, лишился там еще одной иллюзии и окончательно отбыл в Америку.
– Hvala bogu, – весело вставил я.
Шталь ошарашенно вскинул голову:
– Простите? Вы черногорец?
– Не совсем. Я родом из Огайо. Огайец, так сказать, чистейших кровей. Это у меня нечаянно вырвалось.
Вульф не удостоил меня вниманием и продолжил:
– Хотел бы сказать, мистер Шталь, что по природе своей не склонен позволять какому-либо индивидууму копаться в моем прошлом. Но вы не просто индивидуум. Вы представитель федерального правительства. В сущности, вы сама Америка, соблаговолившая посетить мой кабинет, чтобы кое-что обо мне узнать. Я глубоко благодарен своей стране за любезные мне традиции, которые она до сих пор ухитрялась не растерять… Кстати, не хотите ли пропустить стаканчик американского пива?
– Нет, благодарю вас.
Вульф нажал на кнопку, откинулся в кресле и хрюкнул. Затем изрек:
– Теперь, сэр, отвечу на ваш вопрос. Нет, я не представляю интересы какого-либо иностранного ведомства, компании, частного лица, организации, диктатора или правительства. От случая к случаю мне как профессиональному сыщику приходится наводить справки по запросам из Европы, главным образом от моего английского коллеги, мистера Этельберта Хичкока из Лондона, который время от времени оказывает мне ту же услугу. В данный момент я ничего не расследую. И не работаю ни на мистера Хичкока, ни на кого-то другого.
– Понятно. – Казалось, Шталь верит каждому его слову. – Что ж, вы объяснились вполне определенно. Но вот насчет ваших прежних дел в Европе… Если можно спросить… Словом, вы знаете некоего князя Доневича?
– Знал очень давно. По-моему, он сейчас при смерти. В Париже, кажется.
– Я не его имею в виду. А разве нет другого князя Доневича?
– Есть. Племянник старика Петера. Князь Стефан Доневич. Если не ошибаюсь, он живет в Загребе. Когда я там был в тысяча девятьсот шестнадцатом году, ему едва исполнилось шесть лет.
– А в самое последнее время вам не доводилось общаться с ним?
– Нет. Ни недавно, ни вообще когда-либо.
– Вы не посылали ему денег – напрямую либо через какое-нибудь другое лицо, а может, организацию? Или, скажем, на дело, которое он представляет?
– Нет, сэр.
– Но ведь вы переводите деньги в Европу?
– Перевожу. – Вульф состроил гримасу. – Это мои собственные средства, которые я зарабатываю своим трудом. Я поддерживал лоялистов в Испании. Иногда я посылаю деньги в… если перевести на английский, то это звучит как Союз югославской молодежи. Но все это, конечно, никак не связано с князем Стефаном Доневичем.
– Возможно. А как насчет вашей жены? Вы ведь были женаты?
– Нет. Женат? Нет. Это было… – Вульф заерзал в кресле, словно из последних сил сдерживал себя. – Сэр, мне крайне неприятно, но вы приближаетесь к той опасной грани, за которой даже благодарный своей стране американец может послать вас к дьяволу.
Я поспешил вставить:
– Я бы, например, точно вас послал, хотя индейской крови во мне лишь одна шестьдесят четвертая.
Фэбээровец улыбнулся и вытянул ноги.
– Думаю, – добродушно сказал он, – вы не станете возражать против того, чтобы изложить нашу беседу в письменном виде и расписаться.
– Если так нужно, пожалуйста.
– Очень хорошо. Итак, вы не представляете никакого иностранного ведомства, ни прямо, ни косвенно?
– Совершенно верно.
– Это все, что нас интересовало. Пока, во всяком случае. – Он поднялся. – Большое спасибо.
– Не за что. До свидания, сэр.
Я проводил Шталя и лично распахнул дверь перед "самой Америкой", дабы убедиться, что она непременно окажется за порогом. Вульф может сколько угодно миндальничать, но что до меня, то я не люблю, когда отдельные личности суют нос в мою жизнь, не говоря уж о целой нации в сто тридцать миллионов человек.
Когда я вернулся в кабинет, Вульф сидел, закрыв глаза.
– Вот видите, что́ получается, – упрекнул я его. – За последние три недели вы отказались от девяти дел. И все из-за того, что вам пару раз обломилось по жирному куску, в результате чего счет в банке непривычно распух. Я ведь еще не считаю эту бедненькую черногорку, подруга которой питает слабость к бриллиантам, вполне, на мой взгляд, естественную. Вы вообще отказались расследовать что-либо для кого-либо. И вот, пожалуйста! Америка стала вас подозревать. Ведь это так не по-американски – не делать деньги всякий раз, когда выпадает возможность. Вот она и напустила на вас фэбээровскую ищейку. И теперь, видит бог, вам придется заняться расследованием собственных делишек! Вам не нужно…
– Заткнись, Арчи. – Вульф открыл глаза. – Ты вообще жалкий врун. С каких это пор в твоих жилах потекла индейская кровь?
На счастье Вульфа, прежде чем я сочинил реплику, которая сразила бы его наповал, явился Фриц и сообщил, что обед готов. Я уже знал, что Фриц разогрел остатки приготовленных вчера уток, а потому решил пока пощадить распоясавшегося бездельника, и стрелой помчался на кухню.
Глава вторая
Во время трапез Вульф, как правило, не только помалкивает о делах, но вообще выкидывает из головы все мало-мальски относящееся к работе. Однако в тот день, похоже, интерес к еде уступил место каким-то мыслям. Я, правда, хоть убейте, не понимал, над каким делом он ломает голову, если и дела-то никакого у нас нет и в помине. Вульф лихо расправился с утятиной, оставшейся после вчерашнего ужина с его другом Марко Вукчичем, с привычной ловкостью разрывая спинной хребет и вгрызаясь в сочную мякоть поблескивающими белоснежными зубами, однако выглядел он довольно рассеянным. В связи с этим обед несколько затянулся и было уже почти два часа, когда мы покончили с кофе и вперевалку вернулись в кабинет. Вперевалку, разумеется, шел Вульф, тогда как я вышагивал очень даже бодро.
В кабинете, вместо того чтобы заняться каталогами орхидей или какими-либо иными забавами, Вульф откинулся в кресле и, сплетя пальцы поверх необъятного вместилища уток, закрыл глаза. В беспамятство, правда, не впал – за тот час, что он так просидел, я несколько раз видел, как он втягивает и выпячивает губы, из чего заключил, что мозг его напряженно трудится.
Неожиданно Вульф разлепил губы и заговорил:
– Арчи, почему ты сказал, что эта девушка хотела позаимствовать книгу?
Выходит, мысли его были прикованы к черногорским барышням.
Я небрежно махнул рукой:
– Да это я так просто, поддразнить вас решил. Пустое.
– Нет. По твоим словам, она спрашивала, не читаю ли я эту книгу.
– Да, сэр.
– И не штудирую ли ее.
– Почти. Да, сэр.
– И не читаешь ли ее ты.
– Да, сэр.
Он чуть приоткрыл глаза:
– Ты догадался, что она таким образом старалась выяснить, не вздумается ли кому-то из нас заглянуть в ближайшее время в ту книгу?
– Нет, сэр. Мне было не до того. Я сидел за столом, а она стояла рядом, такая изящная и соблазнительная, что я с головой погрузился в созерцание ее форм.
– Это рефлекс, за который отвечает не головной мозг, а спинной. Значит, ее заинтересовала "Объединенная Югославия" Хендерсона?
– Да, сэр.
– А где была эта книга, когда ты вернулся в кабинет?
– На полке, на своем обычном месте. Мисс Лофхен сама ее туда поставила. Для черногор…
– Пожалуйста, достань книгу.
Я пересек комнату и, сняв с полки том, протянул его Вульфу. Тот заботливо протер переплет ладонью – он всегда так поступает с книгами, – затем, не открывая, повернул том лицевой стороной к себе, крепко сжал и, подержав так некоторое время, резко отпустил. Открыв после этого книгу примерно в середине, он извлек из нее сложенный и засунутый между страницами листок бумаги, развернул и принялся читать. Я сел и крепко закусил губу, от души желая, чтобы это помогло мне удержать слова, которые так и рвались наружу. Признаться, задача оказалась не из легких.
– Так оно и есть, – самодовольно произнес Вульф. – Прочитать тебе, что́ здесь написано?
– Сделайте одолжение, сэр.
Вульф кивнул и понес такую тарабарщину, что у меня волосы встали дыбом. Зная, что он только того и ждет, чтобы его прервали мольбами о пощаде, я набрался терпения и снова прикусил губу, а когда он наконец остановился, хмыкнул:
– Все это прекрасно, но почему она прямо не призналась мне в любви? Зачем было изливать чувства на бумаге, да еще и прятать признание в книжке? Особенно меня пленили последние слова о том, какой я умный и привлекательный…
– И уж тем более ей не стоило писать такое по сербско-хорватски. Тебе знаком этот язык, Арчи?
– Нет.
– Тогда, пожалуй, я переведу тебе, что́ здесь написано. Документ датирован двадцатым августа тысяча девятьсот тридцать восьмого года, а написан в Загребе, на бумаге с фамильным гербом Доневичей. В нем говорится примерно следующее: "Предъявитель сего, моя жена, княгиня Владанка Доневич, сим уполномочена безоговорочно действовать и высказываться от моего имени, удостоверять своей подписью, которая следует ниже моей собственной, мои имя, честь и достоинство во всех финансовых и политических делах, имеющих отношение ко мне и ко всей династии Доневичей, и прежде всего – в поставках боснийского леса и размещении некоторых кредитов через нью-йоркскую банковскую компанию "Барретт и Дерусси". От своего имени и от имени всех заинтересованных лиц я ручаюсь за ее преданность делу и добропорядочность".
Вульф сложил документ и накрыл его ладонью.
– Подписано Стефаном Доневичем и Владанкой Доневич. Подписи нотариально заверены.
Не спуская с него глаз, я сказал:
– Очень интересно. Он даже не пожалел двадцати центов на нотариуса. Меня вот что волнует. Откуда вы знали, что в книге спрятан этот документ?
– Я ровным счетом ничего не знал. Но то, что она у тебя выспрашивала…
– А, конечно. Ее расспросы разожгли ваше любопытство. Не заливайте! Что же, по-вашему, эта девица – балканская княгиня?
– Не знаю. Стефан женился всего три года назад. Кстати, о свадьбе его я узнал из этой самой книги. И хватит допекать меня, Арчи. Я уже сыт по горло твоим зубоскальством. Мне и так не нравится вся эта история.
– Чем же именно она вам не нравится?
– Ничем. Терпеть не могу международные интриги: ничего грязнее в мире нет. Я весьма поверхностно представляю себе ту кутерьму, которая сейчас творится на Балканах, но даже поверхностному наблюдателю видно, как разъедают страну личинки коррупции. Регент, правящий Югославией, лицемерно ищет дружеского расположения отдельных народов. Сам он из рода Карагеоргиевичей. Князя Стефана, ставшего после смерти старого Петера главой клана Доневичей, тоже используют определенные иностранные круги, а он прибегает к их помощи для достижения своих честолюбивых замыслов. И вот полюбуйся! – Вульф хлопнул по бумаге ладонью. – Что они протащили в Америку! Если только эта бумажка поможет с ними разделаться, я так и поступлю!
Вульф запыхтел и в сердцах сплюнул – за все годы, что я прожил с ним под одной крышей, мне лишь раз довелось видеть подобную выходку с его стороны.
– Тьфу, пропасть! Поставки боснийского леса от Доневича! С той самой минуты, как я увидел эту девицу и услышал ее голос, сразу понял, что рядом поселился дьявол. Чтоб им всем провалиться и гореть в геенне огненной! Пересечь океан, ступить на американский берег, заявиться сюда, в мой кабинет, да еще опоганить мою книгу этой мерзостью…
– Успокойтесь, – попытался я урезонить не на шутку разбушевавшегося Вульфа. – Вздохните глубоко три раза. В конце концов, откуда вы знаете, что именно она сунула сюда эту бумажку? С тех пор как вы в последний раз брали эту книгу с полки, здесь перебывало столько народа, что кто-то запросто мог…
– Кто? Когда?
– Господи, да откуда я знаю? Вукчич, например. Он ведь тоже черногорец…
– Пф! Вздор!
Я махнул рукой:
– Ну хорошо, пусть это происки нашей черногорки, пусть даже она и есть та самая зловредная балканская княгиня, дальше-то что? По-вашему, она связалась здесь со всяким сбродом и теперь мистер Шталь заявится к нам с ордером на обыск, найдет эту бумажку, закует вас в кандалы и заточит в темницу? Или она провокатор? Подсадная утка? А может, вы полагаете, что она стянула у настоящей княгини эту писульку и привезла ее сюда, чтобы выгодно загнать?..
– Арчи.
– Да, сэр.
– Возьми конверт, напечатай на нем: "Мисс Карле Лофхен, школа Николы Милтана" – адрес уточни в телефонном справочнике. Положи в конверт эту бумагу и немедленно отправь по почте. Я не желаю, чтобы она здесь оставалась. Мне это ни к чему. Я, конечно, пересылаю кое-какие деньги этим отчаянным сорвиголовам-черногорцам. Уж мне-то хорошо известно, каково это – храбриться на пустой желудок. Но в конце концов, это их головная боль, а не моя. Это первое… Что там, Фриц?
В кабинет вошел Фриц Бреннер и, отчеканив положенные три шага, доложил:
– Сэр, вас хочет видеть некая молодая особа, мисс Карла Лофхен.
Я поперхнулся. Вульф прищурился.
Фриц выжидательно застыл. Ему пришлось простоять так добрых две минуты. Вульф все это время сидел неподвижный как скала, сложив бантиком губы, лоб его изрезали хмурые складки. Наконец он выдавил из себя:
– Где она?
– В гостиной, сэр. Я ведь считаю…
– Закрой дверь и подойди сюда.
Фриц повиновался. Вульф тем временем повернулся ко мне:
– Напечатай на конверте адрес Сола Пензера и наклей марку.
Я достал пишущую машинку и выполнил указание. Наклеивая на уголок конверта марку, я бросил:
– Заказным или срочным?
– Ни тем ни другим. Еще одно достоинство Америки – почту у нас доставляют быстро и не вскрывают. Дай-ка мне конверт.
Он сунул в него сложенный документ, лизнул клеевую полоску и запечатал конверт.
– Фриц, отправляйся к почтовому ящику на углу и брось письмо – сразу же, не мешкай.
– Молодая особа…
– Мы ею займемся.
Фриц удалился. Вульф дождался, пока хлопнула парадная дверь, после чего обратился ко мне:
– Не забудь позвонить Солу и предупредить о письме. Пусть бережет его как зеницу ока. – Он подтолкнул ко мне "Объединенную Югославию": – Убери книгу, а потом приведи сюда эту девицу.
Я поставил книгу на место и отправился в гостиную звать посетительницу:
– Проходите, пожалуйста. Простите, что заставили вас ждать.
Пропуская ее вперед, я успел отдать должное фигуре, изящной поступи и горделивой посадке головы. Теперь я смотрел на нее уже другими глазами, как на возможную княгиню. Впрочем, самым ярким моим впечатлением так и осталось ее "пжалста". Однако, по здравом размышлении, припомнив виденные прежде фотографии всяких принцесс, юных и зрелых, я засомневался в княжеском происхождении посетительницы и готов был допустить, что документ она попросту стянула у его законной обладательницы.
Мисс Лофхен села в кресло, поблагодарила меня, и я вернулся за свой стол. Меня так и подмывало предупредить ее, чтобы она не вворачивала словечек вроде "hvala bogu", но потом я решил, что Вульф сейчас не в том настроении, чтобы обращать внимание на подобные пустяки. Он возвышался в кресле, поедая ее глазами.
– Мисс Лофхен, – сухо начал Вульф, – сегодня утром я передал через мистера Гудвина, что не смогу помочь вам, вернее, вашей подруге.
Она кивнула:
– Я поняла. Вы меня ужасно разочаровали. Ведь мы из Югославии, а вы тоже там жили, насколько нам известно. В этой стране мы чужие, и на чью-либо помощь нам рассчитывать не приходится. – Она подняла ресницы и посмотрела на Вульфа в упор темными глазами. – Я рассказала обо всем Нийе, своей подруге, и она тоже страшно огорчилась. Ведь неприятности, о которых идет речь, не шутка. Мы обсудили всё и решили, что только вы способны вызволить нас из беды.
– Нет, – отрезал Вульф. – Я не могу взяться за это дело. Но позвольте спросить…
– О, пжалста! – перебила она. – Вы должны сразу же взяться за дело. В пять часов они уже соберутся, чтобы решать, что́ делать, а тот человек ведь не просто круглый болван – такие, как он, вечно чинят всем неприятности. Послушайте, случилось страшное недоразумение. Кроме как к вам, нам не к кому обратиться. В общем, мы всё обсудили, и я поняла, что остается только назвать вам главную причину, по которой вы должны непременно нам помочь. Нийя согласилась… да и что ей оставалось? Дело в том, что моя подруга Нийя Тормик… Словом, она – ваша дочь.
Вульф вытаращил глаза – таким я его еще никогда не видел. Поскольку зрелище было не из приятных, я поспешил перевести изумленный взгляд на девушку.
– Моя дочь? – взорвался Вульф. – Что за околесицу вы несете!
– Я утверждаю, что Нийя – ваша дочь.
– Моя дочь… – Вульф лишился дара речи. Наконец голос у него прорезался снова: – Вы же говорите, что ее фамилия – Тормик.
– Да, в Америке ее зовут Нийя Тормик, так же как меня – Карла Лофхен.
Вульф, выпрямившись, пожирал ее глазами. Девушка стойко выдержала его взгляд. Так они и сверлили друг друга взглядами.
– Вздор, не верю! – наконец выпалил Вульф. – Моя дочь бесследно исчезла. У меня нет дочери.
– Вы не видели ее с тех пор, как ей исполнилось три года. Верно?
– Да.
– А стоило бы повидать. Ну да ладно, лучше поздно, чем никогда. Она очень хорошенькая. – Карла открыла сумочку и порылась в ней. – Я подозревала, что вы мне не поверите, поэтому прихватила с собой один документ. Мне его дала Нийя.
Она протянула ему какую-то бумажку:
– Вы сами вписали сюда свое имя…
Она продолжала что-то говорить, пока Вульф хмуро изучал бумагу, держа ее под углом к окну, чтобы лучше падал свет. Медленно и внимательно он прочитал документ – и стиснул челюсти. Не спуская с него глаз, я слушал, что́ говорит мисс Лофхен. Непредсказуемы все-таки эти черногорки: сперва прячут бумажки в книги, потом извлекают на свет божий свидетельства о рождении. Похоже было, что мы уже по уши увязли в их делах.
Вульф дочитал бумагу до конца, осторожно сложил ее и упрятал в карман.
Мисс Лофхен решительно протянула руку:
– Нет-нет, отдайте документ мне. Я должна вернуть его Нийе. Или вы сделаете это сами?
Вульф посмотрел на нее и пробормотал: