Содержание:
-
ПРОЛОГ 1
-
В БОРОВСКОМ 3
-
БЛАГОСЛОВЕН СЕВЕРНЫЙ КРАЙ 4
-
АВАРИЯ 8
-
БЫЛ ТАКОЙ СЛУЧАЙ 10
-
ДЕТЕКТИВ И ЖЕНЩИНА 11
-
БОЛЬ МОЯ И РАДОСТЬ 11
-
ЛИШЬ БЫ ПЛАТИЛИ 13
-
ПЛАН "ИОНА" 15
-
ЗАПИСКИ ИСТОМИНА 16
-
"ГАЛАТЕЯ" 18
-
В МАГАЗИНЕ У ДУТЬКО 19
-
КОГО Я ТАК ЖДАЛА... 20
-
НЕ НАЗЫВАЙТЕ ЕГО ИМЕНИ 20
-
И ВСЕГО ПРЕВЫШЕ... 21
-
НЕОЖИДАННОСТИ 22
-
ДЫМ В ЛЕСУ 23
-
ГОСТЬ В ДЕРЕВНЕ 24
-
ЛИСОВСКИЙ 25
-
ЧЕРНЫЙ ДЕНЬ 26
-
ЖИВОЙ 27
-
ПОСРЕДНИК 28
-
ПРОСЧЕТ 30
-
ВЫХОД ЛИШЬ ОДИН 30
-
КТО ОН? 32
-
ЗАВЕЩАНИЕ МУРЕНИНА 32
-
ДЕТЕКТИВ В СЕЛЕ 33
-
У СТАРОЖИЛА 34
-
ОПЕРАЦИЯ "ТРИЛИСТНИК" 35
-
РАБОЧАЯ ГИПОТЕЗА 35
-
"ЗДРАВСТВУЙ, ПЛЕМЯ МЛАДОЕ, НЕЗНАКОМОЕ..." 36
-
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ 37
-
ЗНАКОМСТВО СОСТОЯЛОСЬ 38
-
КРАЖА 38
-
А ЧТО ВЫ СКАЖЕТЕ?.. 39
-
ОНА УЕХАЛА 40
-
СЕРЬЕЗНЫЙ РАЗГОВОР 41
-
КТО ЖЕ ОН, ЗАСЕКИН? 42
-
ТАЙНИК 42
-
С ДОБЫЧЕЙ 43
-
К ПУНКТУ "ИОНА" 43
-
ТАЙНА ПЕЩЕР 44
-
НЕПРЕДВИДЕННЫЙ ФИНАЛ 45
-
НЕ ВЫГОРЕЛО 45
-
ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ ЖЕМЧУЖИНЫ 46
-
ОЧНАЯ СТАВКА 47
-
ПРЕДАТЕЛЬ 50
-
ТОЧКИ НАД "И" 50
-
В ПУТИ 51
...И двадцать четыре жемчужины
Повесть о том, как были похищены принадлежащие советскому народу ценности, как грабители решили переправить их за рубеж. Планы преступников срывают работники ОБХСС и советские граждане, помогающие обнаружить и сохранить государственное достояние.
Посвящаю моим друзьям -
Михаилу Корнеевичу Аникееву
и Владимиру Михайловичу Бурыкину
ПРОЛОГ
Владелец поместья Малые Камни - Исидор Львович Муренин в свое время объездил чуть не половину света. Его прошлая жизнь походила на увлекательный спектакль - с карнавалами в Венеции, весельем в Париже, итальянскими ночами, озвученными серенадами...
Старость настигла неожиданно, по-разбойничьи, подкараулила в Испании, там, где он ожидал ярких зрелищ и небывалых приключений. Вместо этого жгучее солнце над родиной тореадоров лишь обострило ностальгию - он вдруг затосковал о прохладе сумеречного леса в родовом своем поместье, о сжатых по осени нивах с тучами грачей над ними, вспоминалась родная Псковщина, где рядом с древним Старицким монастырем находилось поместье Мурениных. Все это было связано с детством и ранней юностью. Вспоминались дни учебы в Академии художеств, приносившие столько радости... Воспоминания манили на родину, вызывали слезу в старческих глазах, и теперь, возвращаясь в родное поместье, Муренин удивлялся, как же мог он многие годы прожить на чужбине.
Муренин прежде и подумать не мог, что при виде знакомого раздолья так разволнуется. Кажется, одну придорожную березу не променял бы сейчас ни на какие красоты чужих стран.
Он вышел из пролетки, прислонился к березе и оглядел окрестности. Справа раскинулось село Большие Камни, вокруг поля, хлеба поднялись уже высоко - чуть колыхнет их ветерок, заиграет поле, заволнуется, а поверху будто сединой подернется. Село спускается к речке Нивенке. А неподалеку, в стороне, стоит среди поля церквушка с погостом, словно островок. Дальше, впереди, луг, прорезанный глубоким оврагом, сплошь заросшим кустарником и болотными травами, - летом к нему и не подступишься. Сквозь густой кустарник чуть виднеется на той стороне оврага старинная монастырская часовенка. А выше, на взгорье, белеет Старицкий монастырь, поблескивает золочеными куполами. Почти вплотную к нему подступило село, тоже названное Старицким.
Слева видит Муренин самое что ни на есть близкое: дорогу к его дому, а по пути рощи березовые. Деревья прямые, стройные, одно к одному. До сих пор помнит Муренин, какой там всегда воздух пахучий, теперь уж он им вдосталь надышится.
За рощами, что взбегают на холмы и сходят к ложбинам, видны муренинские поля. К ним притулилась небольшая деревенька Малые Камни, окруженная овражками и разросшимися старыми ветлами...
Нет, не забылось ничего. Все вспомнилось так ясно, словно и не было этих долгих лет, прожитых вдали от родных мест, таких дорогих и милых его сердцу. Да разве есть где-нибудь еще такая скромная приветливая природа. Так и берет за душу...
Теперь уж навсегда возвратился Муренин в Малые Камни. Сначала для того, чтобы занять время, а потом, увлекшись серьезно, стал собирать и изучать старинные предметы русского искусства.
Подолгу всматривался он в потемневшие иконы, в резьбу по дереву, украшавшую два-три столетия назад крестьянские избы. Почерневшие от времени доски не утратили своей заманчивости - стоило солнечному свету заиграть на них, как оживали веселые русалки и нестрашные львы, больше похожие на добродушных псов.
Думалось о мастерах, сотворивших эти вещи. На иконы переносили они свои мечты о сказочных чертогах и садах; рощи и поля походили на земные; апостолы и святые, с лицами суровыми, обожженными солнцем, напоминали простых хлеборобов. Движения небожителей четки, линии певучи - все исполнено тайны, тайны жизни, обитавшей в лесах и озерах, небесном своде и потемневших от времени деревянных жилищах.
Долгие часы проводил Муренин, перебирая искусные вышивки, созданные затворницами под тяжкими сводами монастырей, рукописные книги с тонкой вязью строк. Вглядывался в собранные сокровища, и чародейство, заложенное в них, все сильнее овладевало его душой.
Чудаком прослыл в округе Муренин. Посадил управителем в имении немца Грюбеля, а сам с бывшим дьяконом Кузьмой Бородулиным ездил бог знает в какую глушь собирать иконы у старух. Подавались и к староверам - у них хранились древние рукописи, но заполучить эти редкости удавалось с большим трудом и за немалые деньги.
Все свои силы вложил теперь Исидор Львович в дело собирательства. Мечтал этим оставить добрую память потомкам в надежде, что оценят они все эти чудеса мастерства человеческого. Богат был Исидор Львович, но в погоне за редкостными вещами быстро таяли его капиталы, хозяйство было запущено и прежних доходов уже не приносило. Приходила в ветхость барская усадьба. Управляющий не раз затевал разговоры о надобности ремонта, но Муренин обсуждать эти дела не пожелал, отложил до времени. Про себя же решил все оставить как есть: пусть наследники займутся столь хлопотливым делом - их воля.
Гостей Муренин перестал принимать, жалел время на пустые разговоры. Больше все занимался делами с Кузьмой, который во всем понимал барина и был истинно ему предан.
В гостиной, лучшей комнате в доме, был великолепный киот. В праздники возле икон зажигали свечи, тени колебались, и будто оживали святые, будто не спеша сходили с гор, торжественно шли навстречу старому Муренину и Кузьме. Кузьма, маленький, словно лесной старичок с белой бородой, казалось, и сам на недолгое время сошел с древней иконы. Барин в такие вечера в раздумье, медленно прохаживался по гостиной, подходил к образам, вглядывался в них, особенно любуясь тонко выписанными миниатюрами на клеймах икон.
Украшали гостиную не только иконы древнего письма с образами. В дивные ризы, сплошь украшенные дорогими каменьями, жемчугом и сканью, были убраны несколько икон: "Казанская божья матерь", "Воскресение Христа", "Успение Богородицы" и "Введение во храм Богородицы". На иконах этих из-под риз виднелись лишь тонко выписанные лики да руки святых. Но более этих богато изукрашенных икон ценил Исидор Львович иконы древнего письма, потемневшие, безо всяких риз, - "Спаса Нерукотворного" да "Николая-чудотворца". Словно бы вопрошающий взгляд их западал в душу и вызывал раздумья.
Для охраны гостиной с ценным киотом Муренин взял двух мужиков с ружьями, платил им исправно. Но они после первого же налета на Старицкий монастырь банды Полищука сбежали, и теперь оставалось уповать лишь на милость божию.
Исидор Львович сам помог Кузьме убрать из гостиной иконы в драгоценных ризах, а что попроще, оставил.
Время шло, старость делала свое дело. Муренин перестал спать ночами, едва слышный шорох пугал его - представлялось, что крадутся воры, охотятся за его сокровищами. Будил Кузьму. Тот вскакивал, вслед за барином обходил дом, заглядывал во все закоулки, проверял запоры.
Муренина беспокоила судьба собранных им сокровищ. Он стал прятать их в разных тайниках. Иной раз забывал в каких и тогда звал Кузьму помогать отыскивать захоронки.
Смутное подошло время. По уезду горели помещичьи усадьбы. Захожие странники теперь походили на разбойников - требовали подаяние, грозили скорой небесной карой.
Муренин с Кузьмой вовсе отгородились от мира. Они давно примирились с тем, что бывшая прислуга понемногу растаскивала имущество. Все их помыслы были сосредоточены на одном - сберечь заветные сокровища. По ночам обсуждали, куда понадежнее их упрятать.
Тревожная эта жизнь отнимала последние силы, Муренин слабел с каждым днем. Кузьма ухаживал за ним, готовил снадобья из трав, укутывал грудь шерстяным платком, на поясницу привязывал для облегчения боли заячью шкурку. Чтобы успокоить барина, ставил ночью у его постели старинное штучное ружье с единственным оставшимся патроном.
Еще до этого смутного времени, когда в округе было спокойно, Исидор Львович любил коротать вечера в обществе Кузьмы и молодого управляющего Густава Грюбеля. Муренин только им и доверял все свои тайны. Грюбель, несмотря на свои двадцать два года, был человеком образованным и неглупым. Его отец долгое время управлял имением Муренина и уже в преклонных годах уехал на родину, в Германию, оставив за себя сына. Исидор Львович охотно беседовал с Густавом, вспоминал свои молодые годы.
Иногда Муренин приказывал Кузьме достать кое-что из вновь приобретенных ценностей и обстоятельно объяснял, кем и когда они изготовлены.
В один из таких вечеров, после поездки в Новгород, положив перед собой нагрудную иконку с камеей, Муренин пояснил Густаву:
- Редкостная вещь, большой ценности. Ведь камея византийская, сделана в одиннадцатом веке. А вот кем завезена, неизвестно. Может, кто из придворных Софьи Палеолог, племянницы императора византийского, завез ее сюда, а может, купцы иноземные. А уж оправа сделана нашим русским мастером в конце пятнадцатого столетия или в начале шестнадцатого. А особо ценна эта иконка тем, что позже, когда была ограблена сокровищница московского государя и все богатства известных русских монастырей похищены, мало что от тех сокровищ на Руси сохранилось. Это весьма прискорбно, ведь все лучшие подобные вещи делались на Руси до середины семнадцатого века, в них виден истинно благородный вкус мастеров, а позднее мода изменилась, стала помпезной... Драгоценные изделия и иконы уже не те...
Муренин раскрыл старую рукописную книгу и прочитал вслух:
"...И сокровища царская, многими леты собранная, расхитиша..." "...И тако разрушена бысть превеликая Москва и пограблена всему сокровища и седома Поляци внутреннем граде превысоком Кремле и тут разделиша грабление по всему войску..."
Густав осторожно положил на ладонь иконку. В голубовато-сиреневом камне выступала фигура Христа в оправе, украшенной ажуром скани, мерцали драгоценные камни, светились молочным сиянием двадцать четыре крупные жемчужины.
Показал Муренин и редкостную резную из кипарисового дерева иконку с образом богоматери. На обороте золотой оправы было выпуклое изображение распятого Христа.
- Это тоже вещь бесценная, - объяснил Муренин. - И не суть золотом, а тем, что чудом сохранилась. Сделана в одна тысяча пятьсот... каком-то году, тоже была украдена из России. Эту иконку один польский пан обменял у помещика Абросимова на крепостную девку, раскрасавицу и умелицу.
Немало было таких бесед, и всякий раз молодой немец дивился очередному изделию безвестных мастеров.
В описи новых приобретений, которую исправно вел сам Исидор Львович, появлялись новые записи. В одной из них значилось:
"Панагия. На внутренней створке справа находится изображение богоматери с младенцем, выгравированное по серебру, на левой створке - Святая Троица, тоже гравировка искусная, тонкая. Верхние стороны створок резным узором из цветов и трав украшены. Изделие старинное, изготовлено в 1520-х годах неизвестным мастером, русским, что по работе видно. Куплена сия панагия у вдовы помещика Копытина в 1913 году, месяца декабря, дня двадцать первого".
Все приобретения Муренин обозначил своим личным знаком - трилистником, который Кузьма гравировал с большим тщанием и умением.
Непостижимым и непонятным поначалу было для Муренина и Кузьмы неожиданное исчезновение Густава Грюбеля. Управляющий не оставил записки и письма не прислал: в его комнате были не тронуты почти все вещи, а исчезло лишь самое необходимое и наиболее ценное. И когда несколько дней спустя началась первая мировая война, Муренин и Кузьма поняли, что сбежал он неспроста.
Мужиков в деревнях оставалось совсем мало, и только иногда дезертиры хоронились в домах, а так разве что калеку или старика увидишь.
Смутное время в усадьбе шума не добавило. Про Муренина и Кузьму будто забыли. Поживиться больше нечем - все, что могли, растащили.
В округе стало тихо, но не мирной тишиной, а неспокойной, настороженной, которая вот-вот прорвется...
В одну из ночей, когда в обветшалом доме во все щели задувал ветер и наводил такую тоску, что казалось, кроме этих угрожающих завываний и непроглядной темноты с голыми деревьями, в мире нет ничего, Муренин пытался воспоминаниями отогнать печальные мысли. Но прошлая жизнь теперь казалась вымыслом, впереди же мрак и ожидание смерти...
Заснуть Муренин не мог, тело ныло, тоска овладевала им все сильнее. Вспоминались умершие близкие. А дед его, Петр Демидович Муренин, видно, вспомнился не случайно: сегодня днем, роясь среди старого хлама, Кузьма нашел принадлежавшие ему вещи.
Муренин долго ворочался на постели, вздыхал, потом позвал Кузьму.
Старики разложили на постели найденные предметы: маленькую шкатулку с письмами от друзей юности, серебряную шпору, кожаный пояс, кубок из толстого стекла и небольшую французскую книжку с объеденным мышами переплетом, без начальных листов. Пытаясь узнать название, Муренин повертел ее в руках, потрогал торчавшие из переплета картонки - из них выпал обрывок бумаги с едва различимыми словами:
"...под часовнею... ход... хранится... надобно сжечь оттуда все и все иные ценности... камень четвертый снизу..."
Это привело Муренина в сильное волнение. Он ослабевшей памятью старался связать эти слова со всем, что было известно ему о жизни и смерти деда.
Овдовев, имея от первого брака двоих детей, Петр Демидович Муренин женился на польке, на двадцать лет моложе его, принявшей православную веру. Привез ее из Петербурга в Малые Камни. Нигде в доме Мурениных не сохранилось ни одного ее портрета, но говорили, что Ядвига Казимировна, урожденная Брониславская, была очень красива.
После года, прожитого с мужем в Малых Камнях, Ядвига Казимировна внезапно из имения уехала вместе со всеми своими слугами. В день ее отъезда самого Муренина никто не видел, жену он не провожал, хотя распоряжения об отъезде были отданы им самим.
Вскоре и сам Петр Демидович уехал за границу. Когда вернулся, никто не смел упоминать имя его жены - это было строго запрещено!
Разные ходили слухи в связи с этой историей. Знали, что Петр Демидович был вспыльчив, но отходчив и незлопамятен. Поговаривали о неверности молодой жены, но точно об этом никто ничего не знал.
Но однажды брат Петра Демидовича привез из Петербурга известие об услышанном там разговоре, будто Ядвига Казимировна занималась в России какими-то темными делами, связанными с орденом иезуитов, и вовсе не принадлежала к знатному роду Брониславских, о котором свидетельствовали документы.
Рассказанное братом привело Петра Демидовича в сильное расстройство и гнев. А спустя три месяца его нашли в постели мертвым. Врачи признали, что он отравлен. Но кем и за что? Все это осталось неясным, несмотря на дознание, которое велось властями из Петербурга.
Кузьма тоже слышал эту историю, но сейчас она, подкрепленная непонятною странной запиской, заново оживала.
На смену долгой ночи пришел дождливый серый день. Постройки, казалось, сгорбились и сжались от холода и ненастья. Барский дом, прежде величественный, с каменной въездной аркой, теперь смотрел окнами без стекол в пустынный сад.
На склоне дня из боковой двери, что выходила к погребам, сплошь заросшим мелким кустарником и сорняками, появились Муренин с Кузьмой. По аллейке, едва различимой среди густых зарослей, с которых еще не облетела листва, они медленно, оглядываясь, пошли к часовне. Замок на двери был сорван, окно выбито.
Старики вошли внутрь, зажгли взятый из дома фонарь, сверху прикрыв его темным козырьком.
Муренин стоял у окна, а Кузьма возился с каменной плитой, прикрывавшей спуск в подполье. Осилив плиту, он спустился вниз. В подполье было пусто, лишь торчали вросшие в землю камни. Осмотрев все четвертые снизу камни, возле одного из них Кузьма увидел едва заметную щель. Он просунул в нее топор, и два больших камня двинулись внутрь - при этом натужно заскрипел металлический стержень, - и перед Кузьмой открылась темная дыра. Он перевел дух, перекрестился, полез в нее.
Помещение, в которое он попал, было не больше чулана. Тяжелая дверь с коваными петлями, закрытая на огромный поржавевший замок, преградила путь. Он подергал замок, понял, что без инструмента с ним не справиться, но стучать топором побоялся. Внимательно осмотрел стены - пламя свечи в фонаре стало слабым, усталые глаза плохо видели, дышалось с трудом. У входа наступил на какой-то предмет. Это был тяжелый медный католический крест.
Муренин в ожидании Кузьмы прислушивался к звукам в подполье. Ему было жутковато - часовня стояла на отшибе, у самого спуска в глухой овраг, где было темно даже в солнечные дни.