В холле последовали отвратительные сцены: на подмостки вышли дамы – при виде отчаянного преступника они синхронно завизжали. По правде говоря, я, наверное, дал им основания для этого, хотя маску с меня сорвали и она прикрывала теперь только левое ухо. В ответ на их визг Розенталь заорал, веля всем молчать; женщина с волосами-мочалкой пронзительно завопила, проклиная его в ответ; все вокруг превратилось в неописуемый Вавилон. Я помню, как прикидывал, сколько времени пройдет до появления полиции. Первис и дамы были за то, чтобы вызвать ее и незамедлительно сдать меня. Розенталь об этом и слышать не хотел. Он пообещал пристрелить любого, кто скроется из его поля зрения. С него хватит полиции. Он не позволит полицейским приехать сюда и испортить праздник; он разберется со мной по-свойски. С этими словами Розенталь вырвал меня из всех остальных рук, швырнул в сторону двери и выпустил пулю, которая прошла сквозь дерево в дюйме от моего уха.
– Пьяный идиот! Это будет убийство! – закричал Первис, преграждая путь выстрелу во второй раз.
– Какая разница? Он же вооружен, так? Я застрелил его, обороняясь. Будет предупреждение всем остальным. Ты отойдешь или хочешь получить свою долю?
– Ты пьян, – сказав Первис, все еще стоя между нами. – На моих глазах ты приговорил полный стакан с тех пор, как зашел сюда, и окосел будто свинья. Соберись с мыслями, старик. Не нужно делать того, о чем потом будешь сожалеть.
– Тогда я не стану стрелять в него. Буду стрелять вокруг этого подонка. Ты совершенно прав, старина. Я не наврежу ему. Это большая ошибка. Вокруг него. Вот так!
Его веснушчатая лапа взметнулась поверх плеча Первиса, из кольца сверкнула пурпурная молния, из револьвера – красная вспышка, а из присутствующих дам исторглись вопли, не умолкавшие, пока не затихло эхо выстрела. У меня в волосах застряло несколько щепок.
В следующее мгновение боксер обезоружил Розенталя, и я выскочил из огня, будучи в конечном счете обречен на полымя: среди нас уже находился полицейский. Он вошел через французское окно в гостиной; это был офицер, отличающийся немногословностью и похвальным проворством. В один миг он надел мне на запястья наручники, пока боксер объяснял ему ситуацию, а его шеф в бессильной злобе осыпа́л проклятиями органы правопорядка и их представителя. Хорошо же они несут службу; много же от них пользы, когда они пришли уже после того, как все кончено и всех обитателей могли к этому моменту перебить во сне. Офицер соизволил обратить на него внимание, только когда уводил меня прочь.
– О вас-то мы всё знаем, сэр, – презрительно сказал он и отклонил предложенный Первисом соверен. – Увидимся снова, сэр, в Мэрилебон.
– Мне пойти сейчас?
– Как хотите, сэр. Мне кажется, другой джентльмен нуждается в вас больше, и я не думаю, будто этот молодой человек причинит много проблем.
– Я полностью повинуюсь, – сказал я.
И вышел.
Мы прошли молча с сотню ярдов. Было около полуночи. Вокруг ни души. Наконец я прошептал:
– Как же, черт возьми, тебе это удалось?
– Благодаря чистому везению, – сказал Раффлз. – Мне повезло смыться, потому что я знал каждый кирпичик этих садовых стен, и вдвойне повезло иметь эту одежду среди всего прочего в Челси. Шлем – из обширной коллекции, собранной мною в Оксфорде; его мы забросим вот за эту стену, а шинель с ремнем понесу-ка я лучше в руках, покуда мы не встретили настоящего полисмена. Когда-то я достал их якобы для маскарада и буду настаивать на этой версии. Всегда считал, что они мне еще пригодятся. Главной проблемой было отвязаться от экипажа, на котором я сюда вернулся. Я отправил его обратно в Скотленд-Ярд, вручив кэбмену десять шиллингов и записку для старины Маккензи. Через полчаса к Розенталю нагрянет весь сыскной отдел. Конечно, я рассчитывал на ненависть нашего джентльмена к полиции – еще одна большая удача. Если бы ты убежал, никаких проблем бы не было; но в противном случае он, по моим ощущениям, играл бы с мышью как можно дольше. Да уж, Банни, это было куда в большей мере костюмированное представление, чем планировалось, и завершили мы его намного бесславнее. Но, клянусь Богом, нам чертовски повезло закончить его хоть как-то!
К. Л. Пиркис
Кэтрин Луиза Пиркис, автор четырнадцати романов (включая сборники новелл со "сквозными" героями), а также большого, до сих пор не установленного количества отдельных рассказов (они выходили главным образом в журналах и, по существующей в викторианскую эпоху практике, часто оставались безымянными), издавалась под "гендерно нейтральным" псевдонимом К. Л. Пиркис, избегая расшифровывать инициалы. Во многих ее ранних работах присутствуют те или иные элементы детектива, но полностью детективным можно назвать лишь созданный в 1893–1894 гг. цикл из семи историй, посвященный Лавди Брук. В определенном смысле он обязан своим рождением успеху Шерлока Холмса, однако является абсолютно новаторским в истории жанра: Брук не просто детектив, но леди-детектив. Вдобавок Пиркис осознанно нарушает все каноны, "обманывая" ожидания читателей: ее героиня не так уж молода, совсем не красива, а сыскным делом занимается по абсолютно прозаической причине – ей нужны деньги.
Общественность 1890-х была готова смириться с существованием женщины-детектива еще в меньшей степени, чем женщины – автора детективов, поэтому в качестве "работодателя" мисс Лавди Брук выступает мистер Дайер, шеф частного детективного агентства. Но ни у кого нет сомнений, кто из них двоих является главным сыщиком…
Убийство в Тройтс-хилле
– Делом занимается Гриффитс из полиции Ньюкасла, – рассказывал мистер Дайер. – Эти ребята из Ньюкасла ушлые, дотошные и терпеть не могут, когда в их дела вмешиваются посторонние. Они обратились ко мне, потому что их, как говорится, приперло. Они хотят, чтобы вы стали их глазами и ушами в доме.
– В таком случае, полагаю, мне предстоит работать с Гриффитсом, а не с вами? – уточнила мисс Брук.
– Совершенно верно. Я могу лишь в общих чертах описать суть дела, а потом вам придется полностью положиться на Гриффитса. В чем бы у вас ни возникла нужда, обращайтесь прямо к нему.
Мистер Дайер залихватским жестом распахнул свой гроссбух и быстро пролистал, пока не дошел до страницы, датированной шестым сентября и озаглавленной "Тройтс-хилл".
– Я вся внимание, – сказала Лавди, откинувшись на стуле и приготовившись слушать.
– Убитый, – начал мистер Дайер, – некто Александр Хендерсон, более известный как "старый Сэнди". Он служил привратником у мистера Крейвена в Тройтс-хилле, что в Камберлэнде. У него не было ни друзей, ни родни. Жил он в небольшом одноэтажном домике, состоявшем всего из двух комнат – спальни и гостиной. Утром шестого сентября дети принесли с фермы молоко и заметили, что окно спальни Сэнди открыто нараспашку. Из любопытства они заглянули внутрь и, к своему ужасу, увидели хозяина спальни мертвым. Он был одет лишь в ночную рубашку и лежал в такой позе, как будто его втолкнули в окно собственной спальни спиной вперед. Дети подняли тревогу; осмотр тела показал, что причиной смерти являлся сильный удар в висок, нанесенный кулаком или неким тупым предметом. На то, что творилось в комнате, стоило посмотреть. Она выглядела так, будто туда запустили стаю мартышек и позволили им побеситься вволю. Ни один предмет мебели не стоял на своем месте; постельное белье связали в узел и засунули в дымоход; железную раму от кровати поставили набок; единственный стул был водружен на стол; каминная решетка, кочерга, совок для угля и каминные щипцы лежали на умывальном столике, причем таз с этого столика валялся в дальнем углу, а в тазу обнаружились подушка и валик под нее. Часы стояли вверх тормашками посередине каминной полки, а маленькие вазочки и прочие украшения словно бы удрали с нее и отправились к выходу из спальни – по крайней мере, они выстроились в прямую линию между каминной полкой и дверью. Одежда старика, скатанная в шар, была закинута на самый верх высокого шкафа, где убитый держал свои сбережения и немногочисленные ценности. Однако сам шкаф не тронули, поэтому его содержимое осталось невредимым, так что, очевидно, грабеж не послужил мотивом преступления. Было проведено коронерское расследование, и вердикт гласил: преднамеренное убийство, совершённое одним или несколькими неизвестными. Местная полиция расследует дело с величайшим усердием, но пока никого не арестовали. В окру́ге бытует мнение, будто злодеяние совершено каким-то сумасшедшим, возможно, сбежавшим из лечебницы, поэтому во всех окрестных заведениях подобного типа наводят справки о беглецах или недавно выпущенных пациентах. Однако Гриффитс сказал мне, что думает совсем в ином направлении.
– Было ли обнаружено что-нибудь важное во время коронерского расследования?
– Ничего существенного. Мистер Крейвен разразился многословными показаниями, намекнул на некие таинственные отношения, связывавшие их со стариной Сэнди, и неоднократно поведал о том, как в последний раз видел его живым. Показания дворецкого и одной или двух служанок предельно ясны, из них можно сделать вывод, что от убитого они все были не в восторге: он, будучи любимчиком хозяина, вел себя заносчиво. Мистер Крейвен-младший, юноша девятнадцати лет, приехавший домой из Оксфорда на каникулы, во время слушания не присутствовал; была предъявлена справка от врача, якобы у бедолаги тифозная лихорадка и нарушение постельного режима может стоить ему жизни. Вообще сей молодой человек – негодяй каких мало, на нем пробы негде ставить, несмотря на весьма юный возраст. И Гриффитс считает, с этой его болезнью не все чисто. Из Оксфорда юноша приехал в состоянии, близком к белой горячке, понемногу пришел в себя, а потом, на следующий день после убийства, миссис Крейвен, внезапно спохватившись, заявила, что у ее сына лихорадка, и велела послать за врачом.
– А что за человек мистер Крейвен-старший?
– Выглядит старее своих лет, ученый муж, специалист в области филологии. Что с соседями, что с домочадцами общается мало; он буквально живет в кабинете, пишет трактат по сравнительной филологии в семи или восьми томах. Небогат. Тройтс-хилл обеспечивает своему владельцу авторитет в графстве, однако не приносит прибыли, и содержать его должным образом мистер Крейвен не в состоянии. Мне рассказывали, ему пришлось урезать все расходы, чтобы отправить сына в колледж, а на дочь не осталось ни пенни, ее обучала мать. Изначально мистера Крейвена ожидала духовная стезя, однако после завершения карьеры в Оксфорде он не принял постриг и не был рукоположен в священники, а выхлопотал себе вполне мирскую должность в Натале, где и прожил около пятнадцати лет. Хендерсон был слугой мистера Крейвена со времен Оксфорда и, похоже, заслужил немалое уважение хозяина: будучи в Натале, мистер Крейвен выплачивал Хендерсону годовое содержание из своего скудного жалования. Когда лет десять назад он унаследовал от старшего брата Тройтс-хилл, то немедленно устроил Сэнди привратником, причем положил ему такое большое жалование, что пришлось уре́зать зарплату дворецкого, чтобы выплачивать всю сумму.
– О, это, конечно, сильно повлияло на отношение к нему дворецкого! – воскликнула Лавди.
Мистер Дайер тем временем продолжал:
– Однако, несмотря на более чем хорошую оплату, Сэнди не перенапрягался. Обязанности привратника обычно исполнял сын садовника, пока настоящий привратник трапезничал, проводил время в доме и, по правде говоря, всюду совал свой нос. Вы слыхали старинное изречение о слуге, прослужившем двадцать один год: "Семь лет он был мне слугой, семь лет равным, а семь – господином"? Оно довольно точно описывает отношения мистера Крейвена и Сэнди. По-видимому, старый джентльмен, погруженный в научные изыскания, выпустил поводья из рук, и Сэнди без труда подхватил их. Слуги частенько обращались за распоряжениями именно к нему, Сэнди с удовольствием заправлял всем, порой выходя за рамки дозволенного.
– Миссис Крейвен ничего не говорила обо всем этом?
– Я о ней вообще мало слышал. Она та еще тихоня. Дочь шотландского миссионера; скорее всего, посвящает свои дни делам их южноафриканской миссии либо чему-то вроде этого.
– А Крейвен-младший что же, так просто согласился с тем, что теперь тут командует Сэнди?
– Не в бровь, а в глаз! Вот мы и подошли к версии Гриффитса. Сэнди с этим юношей были на ножах с тех самых пор, как Крейвены заполучили Тройтс-хилл. Мастер Гарри еще в школьные годы ни в грош не ставил Сэнди и даже замахивался на него хлыстом; став взрослым, он со всем пылом юности искал любую возможность указать старому слуге его место. Гриффитс говорил, накануне убийства между ними произошла отвратительная сцена: юный джентльмен в присутствии нескольких свидетелей ругался как сапожник и грозил прикончить старика. Вот, мисс Брук, я рассказал вам все обстоятельства дела, которые мне известны. Засим препоручаю вас заботам Гриффитса, уверен, он ответит на все ваши вопросы, если они возникнут. Разумеется, он встретит вас в Гренфелле – это ближайшая к Тройтс-хиллу железнодорожная станция – и расскажет, в каком качестве смог устроить вас в дом. Кстати, Гриффитс телеграфировал мне сегодня утром: он надеется, вы успеете на Шотландский экспресс, отправляющийся вечером.
Лавди выразила готовность подчиниться желаниям мистера Гриффитса. Они попрощались, и мистер Дайер, уже пожимая ей руку у дверей кабинета, сказал:
– Был бы рад повидаться с вами, как только вы вернетесь, – хотя вряд ли это произойдет скоро. Я правильно понимаю, что с этим делом придется повозиться?
– Не имею ни малейшего представления, – ответила Лавди. – Я не строю версий, едва приступив к работе. Я бы сказала, предпочитаю начинать расследование с пустой головой.
И каждый, кто увидел бы в этот момент ее лицо, не выражавшее ровным счетом ничего, поверил бы ей на слово.
Гренфелл, ближайшая к Тройтс-хиллу станция, представлял собой довольно оживленный, людный городишко. К югу от него простиралась "Черная страна", а к северу – низкие голые холмы. В этом унылом пейзаже выделялся Тройтс-хилл, в прежние времена – знаменитая приграничная цитадель, еще раньше, по-видимому, – друидская твердыня.
На крохотном гренфеллском постоялом дворе, носящем гордое имя "Станционная гостиница", Гриффитс, полицейский из Ньюкасла, встретил Лавди и посвятил в таинственные подробности убийства в Тройтс-хилле.
– Страсти уже немного поутихли, – сказал он после традиционного обмена приветствиями, – но дичайшие слухи все еще передаются из уст в уста, словно евангельские истины. Мое местное начальство и коллеги упорно придерживаются первой версии, что убийство совершил беглец из сумасшедшего дома или какой-нибудь внезапно спятивший бродяга, и свято верят: рано или поздно мы нападем на его след. Они считают, будто Сэнди услышал странный шум у ворот в парк, высунул голову в окно, посмотреть, что там стряслось, и немедля схлопотал смертельный удар. Потом этот гипотетический безумец, согласно их версии, забрался в комнату через окно и дал выход своему сумасшествию, перевернув все вверх дном. И они категорически отвергают мою версию, а я подозреваю мистера Крейвена-младшего.
Мистер Гриффитс был высоким, с тонкими чертами лица и седеющими волосами, остриженными так коротко, что они могли только стоять торчком. Это придавало верхней части его лица немного комичное выражение и причудливо сочеталось с печально изогнутым ртом.
– Я все устроил, в Тройтс-хилле вас ждут, – продолжал он. – Мистер Крейвен не настолько богат, чтобы позволить себе оплачивать семейного адвоката, и потому временно нанял местных юристов, Уэллса и Сагдена. Они иногда, по случаю, оказывали мне некоторые услуги. Именно от них я и узнал, что мистер Крейвен обеспокоен поисками переписчицы. Я немедля предложил ваши услуги и сказал: вы моя хорошая знакомая, крайне стесненная в средствах, и с радостью согласитесь выполнять эти обязанности за скромное вознаграждение – гинея в месяц, а также проживание и стол. Старый джентльмен ухватился за это предложение, поэтому очень хочет, чтобы вы как можно скорее прибыли в Тройтс-хилл.
Лавди, выразив удовлетворение рассказом мистера Гриффитса, принялась задавать вопросы.
– Скажите, – спросила она, – что заставило вас в первую очередь подозревать мистера Крейвена-младшего?
– Их взаимоотношения с Сэнди и та ужасная сцена, которая произошла накануне убийства, – без промедления ответил Гриффитс. – Впрочем, во время коронерского расследования отношения Сэнди с семьей Крейвенов были представлены в чрезмерно радужных тонах. Все это я установил позже; мне пришлось немало поработать, исследуя личную жизнь мистера Гарри Крейвена, помимо прочего, я пришел к выводу, что в ночь убийства он вышел из дому сразу после десяти часов, и, насколько мне известно, никто не может сказать, в котором часу вернулся. Обращаю ваше внимание, мисс Брук, – во время коронерского расследования было установлено время совершения убийства: между десятью и одиннадцатью часами вечера.
– То есть вы предполагаете, молодой человек заранее спланировал это преступление?
– Да. Я считаю, он слонялся по округе, пока Сэнди не заперся на ночь, потом разбудил его, подняв шум, и когда старик выглянул в окно, стукнул того по голове дубинкой или утяжеленной свинцом тростью, отчего тот и умер.
– Такое хладнокровное преступление, по-вашему, мог совершить девятнадцатилетний юноша?
– Да. Он выглядит и ведет себя как юный джентльмен, но по большому счету его душу наполняет зло, как вода наполняет море. Идем дальше: если помимо этих мерзких фактов принять во внимание внезапность его болезни, думаю, вы согласитесь – все это подозрительно и дает основания предполагать, что мистер Крейвен-младший специально подстроил историю с лихорадкой, дабы избежать дознания.
– Что у него за доктор?
– Некий Уотерс; он по большому счету не так уж опытен, и, несомненно, ему очень льстит, что его принимают в самом Тройтс-хилле. Похоже, у Крейвенов нет семейного врача. Миссис Крейвен получила большой врачебный опыт во время миссии, так что она сама определенным образом доктор и посылает за Уотерсом лишь при крайней необходимости.
– Врачебное заключение было в полном порядке, я полагаю?