– Н-наверное, – как-то неуверенно ответила Даша, – какие-то знакомые черты в его лице улавливаю, но так чтобы что-то определенное – нет. Насколько я могла понять из путаных объяснений этого бедолаги, он учился со мной в школе. Не в том классе, где училась я, в на несколько лет младше. То ли он влюбился в меня, то ли... Кажется, он говорил о том, что влюбился в меня тогда в школе и не забыл до сих пор. А потом в его дурацкой жизни наступила черная полоса – он решил покончить с собой – и тут являюсь я – мечта его юношеских грез... и, очевидно, основной объект онанистских фантазий, – добавила Даша, криво усмехнувшись и затушила сигарету в пепельнице.
– И чем закончилась история с этим неврастеником? – поинтересовалась я.
– Да ничем, в общем-то, – пожала плечами Даша, – ты знаешь, я даже пожалела, что его окликнула. Он так стремительно накинулся на меня со своими объятиями, что я не успела убежать. А надо было бы – кажется, он был не вполне вменяем. Плел мне что-то о вечной любви, вечной страсти, освобождении от страданий... что-то еще... об искуплении пламенем мук. Всего не помню. Ясно одно, что у этого типа – чистой воды шизофрения.
– Как его зовут? – спросила я.
Даша мучительно хмурилась примерно с полминуты, прежде чем ответить.
– Руслан, кажется, – сказала она, – да, точно – Руслан. Он записал мне свой телефон на бумажке и свое имя там же написал. Свой-то телефон я ему – понятное дело – давать не стала. Сказала, что неисправен.
– А где теперь эта бумажка с телефоном Руслана? – осведомилась я.
Даша снова пожала плечами.
– Дома где-то валяется.
– Нужно проверить этого Руслана, – проговорила я, раздвинув немного шторы и посмотрев за окно, – вряд ли он имеет отношение к тому, что вокруг нас происходит последние несколько дней, но проверить не мешает.
Даша вздохнула.
Я посмотрела на свою руку, замотанную окровавленной тряпкой, и вздохнула тоже.
Потом я снова повернулась к окну. Полностью подняла шторы. Уже рассвело, но много светлее не стало – мгновенно сгустившийся утренний туман прочно закрывал этот город от солнечных лучей.
* * *
Карен Степанович довольно долго рассматривал принесенные мною фотографии.
– Нет, – вздохнул он наконец, – совсем не то. Не пойдет.
– Почему это? – поинтересовалась я.
Если бы он знал, как нашим ребятам из агентства трудно было расставаться – даже на один день – с этой коллекцией фотографий обнаженных девушек.
– Почему? – переспросил Карен Степанович и бросил перед собой карточно рассыпавшуюся стопку фотографий. – Очень просто. Во-первых, когда фотограф делал эти снимки, он предполагал акцентировать внимание зрителя на телесам этих... простите за грубость, телок. Да и сами эти... девушки прекрасно понимали, что те, кто будут просматривать их снимки, в первую очередь обратят внимание на фигуру и фасон белья, если оно, конечно, есть – и уж только в последнюю очередь – на лицо. Поэтому... Да вы, Ольга, посмотрите сами.
Я послушно наклонилась к столу.
– Либо вымученные гримасы, на которых отражается неудовлетворенность от того, что приходится надолго замирать в выгодных для фотографа позах, – Карен Степанович мягко указывал пальцем то на одну, то на другую фотографию, – либо глупые улыбки, либо просто откровенные похотливые мордахи. Извините... Все это очень высоко котируется в каких-нибудь низкопробных развлекательных журналах, но мне хотелось бы увидеть совсем другое.
Карен Степанович поднял голову от фотографий, посмотрел мне в глаза и проговорил устало:
– Понимаете?
Честно говоря, я не совсем понимала, что именно хотел увидеть Карен Степанович на принесенных мною фотографиях, и сомневалась в том, что он сам отчетливо это понимал.
Однако, сказала:
– Кажется, понимаю.
Карен Степанович надолго замолчал, закурив. Курить мне он не предложил, и мне неловко было доставать сигареты, хотя бы только потому, что я не хотел прерывать задумчивость Карена Степановича своими вопросами.
Ведь он был заказчиком, а я агентом. И те фотографии, которые я ему предложила – ему не понравились. Кажется, срывался перспективный заказ – и это тогда, когда мое начальство уже начало подумывать о том, не пора бы мне повысить оклад за мою ударную трудовую деятельность.
Нехорошо.
Не проронив ни слова, Карен Степанович выкурил сигаретку и снова поднял на меня глаза.
– Послушайте, – вдруг сказал, – Ольга Антоновна. А вы не хотели бы сами попробовать себя в качестве модели?
– Я?! – правда, я была очень удивлена. – Вот уж никогда не думала о карьере фотомодели. Разве что только в ранней юности, которая выпала как раз на перестроечный период, когда популяризировалось это словечко – "фотомодель".
– Напрасно, – качнул головой Карен Степанович, – я к тому, что напрасно вы не думали о карьере фотомодели. Определенно – все данные у вас есть. И фотогеничная внешность и фигура.
– Всегда считала, что путь простой девушки на подиум лежит непосредственно через постель спонсора или члена жюри конкурса красоты, – добавила я.
– Совершенно верно, – кивнул Карен Степанович и улыбнулся, – но я вам предлагаю только попозировать для нескольких снимков. Вам даже одежду снимать не придется. Просто ваше лицо хорошо подходит под концепцию рекламного щита. Так как мы не смогли найти ничего...
– Лучше, – подсказала я, – то придется использовать самого рекламного агента в качестве фотомодели.
Мне показалось, что Карен Степанович слегка покраснел.
– Я не то хотел сказать, – пробормотал он, – концепция... реклама.
– Хорошо, – совершенно неожиданно для себя вдруг сказала я, – я согласна.
– Вот и отлично! – обрадовался Карен Степанович. – Начнем прямо сейчас. Не будем терять времени, которого и так уже не осталось.
Он поднялся из-за своего стола.
Вдруг неясная мысль мелькнула у меня в голове.
– Карен Степанович, – спросила я, – вы это только что придумали... Сделать из меня модель?
Он не сразу ответил.
– Честно говоря, – откашлявшись, проговорил он, – я подумал о том, что именно вы – лицо моей фирмы, как только первый раз вас увидел. Но... предлагать такое сразу... Я побоялся. Я ведь сам профессиональный фотограф. То есть – был когда-то. У меня наметанный глаз – я сразу вас заприметил и тем не менее – я опасаюсь работать не с профессионалами своего дела. Ладно! – махнул он рукой. – Теперь не важно. Вы согласны, а я вашу кандидатуру утвердил уже. Начнем?
– Прямо сейчас?
– Да, конечно, – быстро проговорил Карен Степанович, – я же говорю – нужно спешить с изготовлением щита. И так сколько времени потеряли на поиски нужной модели.
– Я готова, – сказала я, тоже поднимаясь из-за стола, – только вот... я, наверное, не так одета, как одеваются обычно модели.
– Не важно! – снова махнул рукой Карен Степанович. – Лицо – главное лицо и... как бы это... внутреннее содержание. Одежда не имеет никакого значение. Фотограф, конечно, ушел уже, – кажется, Карен Степанович разговаривал сам с собой – ко мне не обращался, – но ведь я сам профессионал. Если не забыл, как все это делается. Аппаратура хранится в кабинете Сашки-фотографа, ключи у меня есть. Пойдемте, Ольга Антоновна! – теперь он обращался точно ко мне.
"И чего тут сомневаться, – подумала я, начиная уже чувствовать приятное волнение, какое чувствуешь всегда, когда внезапно определяется какая-нибудь приятная неожиданность, – и гонорар я свой получу – в агентстве. И здесь что-нибудь заплатят. И наверняка – не так уж и мало. Это не говоря о том, что на мое лицо будет весь город Москва любоваться. А может быть, получится у меня и в самом деле стать фотомоделью. Маловероятно, конечно, но... Во всяком случае я ничего не теряю".
Карен Степанович вывел меня из кабинета, мы прошли вдвоем по пустому и полутемному гулкому коридору.
– Вот здесь, – проговорил он, остановившись у закрытой двери.
– Инвентарь весь здесь, – бормотал Карен Степанович, отпирая дверь, – часа два всего займет съемка, зато прямо завтра можно будет уже приступать к изготовлению щита, – готово. Проходите!
Мы вошли в довольно просторную комнату, угол которой был отгорожен темной ширмой. Карен Степанович щелкнул выключателем, отчего комната моментально утонула в хлынувшем со всех сторон желтом свете – и скрылся за ширмой.
Я огляделась.
Никогда не была в фотостудии. Очень похоже на учреждение, где делает фотографии на документы – софиты, какие-то приспособления, похожие одновременно на зонтики и на надутые паруса. Одинокий стул у стены, затянутой ослепительно белой тканью.
– Секундочку! – прокричал из-за ширмы Карен Степанович. – Только разберусь с аппаратурой.
– Конечно, конечно! – крикнула я в ответ.
Я прошлась по комнате и села на стул.
"Как там Васик и Даша? – подумала я вдруг. – Сегодня утром, когда я уходила из квартиры, я запретила им даже в подъезд высовываться. Несомненно, что за домом ведется наблюдение. И кто знает, что приказано соглядатаям – просто следить за Васиком и Дашей или... А если мои друзья будут сидеть в квартире, то соглядатаи ничем им навредить не смогут. Дверь в квартире Васика – металлическая; и сигнализация, кажется, поставлена какая-то крутая. Так что – проникнуть в квартиру никто не сможет без ведома хозяина. И значит – пока Васик и Даша в квартире – они в безопасности. Относительной, конечно, но в данной ситуации выбирать не приходится".
А мне утром удалось выбраться на улицу очень просто. Конечно, я могла бы ввести в транс соглядатая и заставить его забыть о том, что он меня видел, но... Что-то подсказывало мне, что пока не следует пользоваться моими паранормальными способностями. Черт его знает, чем это все может кончится.
Я невольно посмотрела на свою руку. Тряпку теперь сменила чистая повязка из бинтов, которую скрывал длинный рукав кофты. Боль почти прошла, но пару раз за день мне посчастливилось задеть рукой о какие-то посторонние предметы – в метро – и каждое прикосновение отдалось довольно ощутимой болью.
Утром, строго настрого запретив Васику и Даше высовываться на улицу, я, осторожно приоткрыв дверь, выглянула в подъезд. Закрыла глаза и сконцентрировалась. Затем несколько раз выдохнула и осторожно открыла глаза. Ничего не произошло. Ни в какую черную дыру я не провалилась и никто на меня не прыгнул из мрака.
Только на секунду высвободив свое подсознание, я мгновенным усилием воли возбудила и притушила "второе зрение". Только секунда – но этого мне хватило, чтобы определить, что в подъезде все чисто. Никого нет.
Значит, соглядатай находится у подъезда. Или вовсе ушел. Но это – маловероятно; меня все-таки ни на минуту не отпускало ощущение стягивающегося вокруг нас кольца смутной опасности – с того самого момента, когда я засекла у подъезда первого соглядатая – Адольфа.
Определив, что в подъезде нет никого, я осторожно прикрыла за собой дверь, поднялась на последний этаж. Люк, открывающий ход на чердак, к счастью, оказался открытым. Выбравшись на чердак, я прошагала добрый десяток метров, задыхаясь от пыли и почти по колено утопая в зловонном слое голубиного полета.
На последний этаж соседнего подъезда я спустилась уже в полубморочном состоянии. Отдышалась, как смогла привела себя в порядок – мне очень мешала моя покалеченная рука и направилась к лифту – спокойно, будто я всю жизнь прожила в одной из квартир этого подъезда.
Когда я оказалась во дворе, в первую очередь я поискала глазами соглядатая. "Старый" – вспомнила я его имя.
Никого я не увидела. И только снова применив "второе зрение", обнаружила, что опасность исходит от машины, стоящей неподалеку от подъезда, где находилась квартира Васика – синей "девятки".
"На посту", – прошептала я и, быстро отвернувшись, пошла прочь со двора.
"Что же все-таки происходит? – думала я, сидя в фотостудии и щурясь от яркого света софитов. – Как мне разобраться в происходящем? Самый простой способ – покопаться в сознании одного из соглядатаев. Но когда мне выпал случай сделать это – у меня не получилось. Почему? Как будто кто закрыл сознание этого... Адольфа от возможного чужого телепатического вторжения. И этот кто-то, значит, предполагал опасность телепатического вторжения в сознание. А если он сумел поставить защиту на сознании своих людей, значит он и сам – экстрасенс? Такой расклад мне очень не нравится. И наводит на мысли..."
– А вот и я! – прервал ход моих размышлений радостный голос Карена Степановича.
Он вышел из-за ширмы. Руках у него был какой-то невообразимо навороченный фотографический аппарат.
– Вставай со стула, – бодро скомандовал он, – сейчас начнем съемку. Значит, объясняю, как это все происходит... Во-первых, расслабься...
"Как бы Васику не пришло в голову выбраться из квартиры по моему примеру – через чердак и соседний подъезд – и пойти за спиртным. Этому балбесу такое в голову вполне может стукнуть, – пришло мне еще не ум, – а о последствиях подобной самовольной отлучки из квартиры даже думать не хочется".
* * *
– Знаешь, что самое поганое в этой всей ситуации? – мрачно выговорил Васик, теребя в руках невероятно замызганную скатерть.
– Что? – спросила Даша, зажигалкой ворочая спекшиеся в пепельнице окурки – будто помешивала слишком горячее блюдо. Сигареты давно кончились и она искала окурок, который еще можно было докурить.
– А то, что из квартиры выйти нельзя, – сообщил Васик и снова понюхал коричневое пятно, расплывшееся по скатерти, – знаешь, как у меня голова болит? Мне бы сейчас хоть одну бутылку пива выпить – сразу легче бы стало.
Даша нашла наконец достойный бычок, закурила и с наслаждением затянулась.
– Что это у тебя на кухне кавардак такой? – неприязненно проговорила она, оглядываясь. – Грязь ужасная – просто помойка. Прямо дышать нельзя... Да оставь ты в покое скатерть! Чего ты ее в рот тащишь?!
– Я на эту скатерть пиво пролил вчера, – хрипло проговорил Васик, – если глаза закрыть и поглубже вдохнуть, кажется, что меня не скатерть у руках, а открытая бутылка с пивом. Ох, как выпить хочется.
Даша пожала плечами. Она проснулась только час назад и теперь чувствовала себя много лучше. Алкогольные пары из ее головы потихоньку выветривались.
"Все равно, – думала она, – теперь полгода к выпивке не прикоснусь. Это надо же так пить – двое суток почти была в бессознательном состоянии. С одной стороны это хорошо – не воспринимала окружающую меня ужасающую действительность, а с другой – прекрасно известно, что такой способ решения проблем – по меньшей мере – неумный. Зато сейчас я не одна. Со мной Васик, а в компании с ним не так страшно. Да и Ольга – она теперь уверилась окончательно, что то, что со мной происходит – совсем не плод моего больного воображения. А Ольга поможет. Только вот где она? Сказала, что будет только вечером. А сейчас всего-навсего – половина третьего дня. Сигареты кончились... А выйти никак нельзя – за домом следят. И кто знает, что случится, если я снова попадусь на глаза своим соглядатаям?"
– Невыносимо! – проскрипел Васик и отложил в сторону скатерть. – Когда эта Ольга придет? Обещала пиво принести. Она уже давно должна была прийти, по-моему...
– Вечером, – напомнила Даша.
– А сейчас что?
Даша кивнула на висящие на стене кухни часы. Васик глянул на часы и вздохнул.
Несколько минут он молчал, а потом начал снова.
– Если я на пять минут отлучусь, то ничего страшного не случится, – осторожно высказался он, – всего на пять минут. У меня возле дома ларек в пяти минутах ходьбы. Даже меньше.
Даша поперхнулась сигаретным дымом.
– И не думай! – откашлявшись, воскликнула она. – Ольга тебе все объяснила – за домом следят. Так что из квартиры высовываться опасно.
– Но она же вышла! – резонно заметил Васик. – Почему это она может выходить из квартиры, а я – нет?
– Сравнил, – усмехнулась Даша, – она... Ольга обладает силой. Понимаешь? А ты?
– И я обладаю силой! – не сдавался Васик. – Знаешь, какая у меня сила – непреодолимая. Ужасно выпить тянет. Если я сейчас не выпью, то умру. Представляешь себе ситуацию? Как тебе будет с трупом сидеть в одной квартире?
– Не болтай ерунды, – поморщилась Даша.
Васик замолчал. Потом поднялся, с остервенением тряхнул головой и направился прочь из кухни.
– Телевизор посмотрю, – ответил он на вопросительный взгляд Даши, – не бойся – не убегу.
Даша в последний раз затянулась. Докуренная до фильтра сигареты жгла пальцы. Из комнаты, куда ушел Васик, забубнил телевизор. Кажется, передавали новости. Даша даже расслышала встревоженный голос телеведущего:
– Ужасное происшествие произошло вчера около трех часов ночи...
"Что там еще случилось? – подумала Даша, наблюдая, как чадит из пепельницы совсем крохотный обугленный патрончик фильтра. – Нешто телебашня опять загорелась? Ну и страна у нас. Каждый день – ужасное происшествие. Из-за такой частотности никакого ужаса не чувствуешь. Только раздражение. А самое ужасное происходит с тобой. И никто об этом по телевизору не объявляет".
Она снова погрузилась в свои тоскливые думы, но через минуту очнулась от резкого вскрика вбежавшего на кухню Васика.
– Господи! – вскинув ладони к груди, воскликнула Даша. – Чего ты?..
Васик судорожно переглотнул.
– Отвечай!
– Я все понял, – внезапно осипшим голосом сообщил он, – я понял.
– Что ты понял? – спросила уже не на шутку встревоженная странным поведением Васика Даша.
– Что с нами происходит понял!
Васик шагнул к раковине, пустил воду и сунул под струю голову.
– Знаешь, что сейчас по телевизору говорили? – осведомился он, выпрямляясь и отбрасывая липнущие на лицо длинные пряди мокрых волос.
– Ну откуда... Это же ты смотреть... Что там?
– Сейчас передавали, что в своей квартире застрелен Василий Петрович Донин с супругой, – проговорил Васик и несколько раз мотнул головой – мокрых волос полетели брызги на обои и расплылись темными пятнами.
– А кто такой Донин? – спросила Даша.
– Бывший сослуживец моего отца, – судорожно потирая руки, сказал Васик, – они начинали вместе бизнес. Только отец потом в гору пошел, а Донин остался так... в одной фирме управляющим. Теперь мне все понятно. Все мне понятно теперь...
– Что понятно? – спросила Даша. – О чем ты?
– О том, что Донин – старый друг моего отца! – закричал Васик. – О том, что он меня с детства знал! Вот таким еще! – Васик на полметра развел руками в стороны.
– И что?
– Да как ты не понимаешь?! – взвился Васик. – Отец сейчас в Швейцарии – через полгода только приедет. Мать в Австралии. Тоже нескоро приедет. А у отца состояние огромное – к его банковским счетам в отечественных банках доступ имею только я. Теперь понимаешь?
– Нет, – призналась Даша, – объясни толком, в чем дело?
Васик шумно выдохнул и покрутил головой.