Он был уже почти одет. Он держал в руке галстук, собираясь надеть его. Вместо этого он в слепой ярости набросил галстук ей на шею. Затем с силой стянул концы галстука, желая убить ее. Полицейский офицер, который выступал перед вами, сказал, что галстук пришлось разрезать, поскольку снять его было практически невозможно. Вы пытались когда-либо развязать узлы, затянутые на галстуках из шелка или репса, леди и джентльмены? Это невозможно сделать. Узел затягивается и становится таким маленьким, что его не видно, его даже трудно нащупать.
Она умерла. Она пыталась разжать руки мужа, но все же умерла. Умерла на руках мужа, который поклялся беречь и защищать ее. Не забудьте об этом.
Он долго стоял возле нее. Она давно уже была мертва, и лишь тогда до него дошел смысл ситуации, в которой он оказался. Она умерла, он убил ее. Что ему оставалось делать?
Пытался ли он привести ее в чувство? Испытал ли сожаление и раскаяние? Нет, нет и нет! Я скажу вам, что он сделал. Он хладнокровно закончил свой туалет. Прямо тут же, рядом с ней. Он выбрал и надел другой галстук вместо того, что послужил гарротой для бедной Женщины. Он надел пальто и шляпу и перед уходом позвонил Девушке. К счастью, ее не было дома. Она узнала правду лишь несколько часов спустя. Зачем же он звонил ей, когда его руки еще дрожали после убийства? Из-за угрызений совести, раскаяния? Для того, чтобы попросить совета и помощи? Нет и нет! Чтобы использовать ее как орудие. Чтобы получить алиби без ее ведома. Чтобы пойти с ней вместо жены по тем же билетам в тот же ресторан. Он рассчитывал, что за весельем вечера она забудет о времени и тем самым чистосердечно подтвердит его алиби.
Вы готовы признать его убийцей, леди и джентльмены?
Но его план потерпел крах. Девушки не было дома. Он пошел один и был один весь вечер, все шесть часов. Все это время ему не приходило в голову то, о чем он теперь твердит. Найти себе другую женщину и с ее помощью создать себе алиби. Он был слишком возбужден, слишком смущен. Или наоборот. Он был спокоен и хладнокровен. Он боялся довериться незнакомой женщине, а может быть, он понимал, что слишком поздно предпринимать что-либо, слишком много времени прошло с тех. пор, как он покинул свой дом. Теперь его попытка создать себе алиби могла обратиться против него, поскольку с момента совершения преступления прошло уже гораздо больше времени, чем несколько минут. Ответ на любой конкретный вопрос вызовет сомнение из-за разницы во времени между моментом убийства и моментом их встречи. Он подумал обо всем.
Так что же лучше всего? Конечно, воображаемая спутница. Фантом, призрак, нечто недосягаемое, то, что можно утверждать, но нельзя проверить. Я предоставляю подумать об этом вам, леди и джентльмены. Невозможное никогда точно не может быть подтверждено, для сомнений всегда найдется место.
Он настаивает на том, что некая женщина может подтвердить его алиби, хотя знает, что ее не существует, знает, что ее никогда не смогут найти, и тем не менее он утверждает, что у него есть алиби.
В заключение, леди и джентльмены, позвольте мне задать вам один вопрос. Естественно ли, возможно ли, что, когда сама жизнь человека зависит от его способности вспомнить определенные детали, связанные с личностью другого человека, он не в состоянии ничего припомнить? Нет, неестественно, невозможно, уверяю вас! Он не в состоянии указать ни цвет ее глаз, волос, ни очертания лица, ни рост, ничего! Поставьте себя на его место. Могли бы вы забыть то, от чего зависит ваша жизнь? Инстинкт самосохранения, знаете ли, оказывает удивительное воздействие на память. Разве возможно начисто забыть всё, если было, что забывать? Если она существует или существовала, то ее можно было бы найти. Подумайте об этом.
Я не думаю, что мне следует говорить вам что-либо еще, леди и джентльмены, присяжные. Это простое дело. Оно чистое и вполне ясное.
Он драматически простер руки.
- Государство обвиняет человека, которого вы перед собой видите, Скотта Гендерсона, в убийстве своей жены. Государство требует для него смерти. На этом я заканчиваю.
Глава 6
Девяностый день перед казнью
- Я прошу обвиняемого встать и повернуться лицом к присяжным.
- Я прошу старшину присяжных встать.
- Леди и джентльмены, присяжные, вы вынесли вердикт?
- Вынесли, Ваша честь.
- Вы признаете обвиняемого виновным или невиновным в том, что он сделал?
- Мы признаем его виновным, Ваша честь.
- О, мой Бог! Нет… - раздался сдавленный голос со стороны скамьи подсудимых,
Глава 7
Восемьдесят седьмой день перед казнью
- Виновный, вы хотите что-нибудь сказать перед вынесением приговора?
- А что говорить, когда они обвиняют меня в преступлении, которого я не совершал? Кто тут услышит меня поверит мне? Вы все здесь говорили, что я должен умереть, значит, я умру. Я боюсь смерти не больше любого другого человека. Но я боюсь умереть так же, как любой другой, но тяжелее всего умирать из-за ошибки, Я умру не за то, что совершил преступление, а по ошибке, а это самая тяжелая смерть. Когда придет мой час, я встречу его достойно; это все, что я могу сделать.
Но сейчас я обращаюсь ко всем тем, кто не слушал меня или не поверил мне; я не делал этого. Я не убивал. Ни один суд, ни один состав присяжных, никакая смерть на электрическом стуле, ничто в целом мире не сделает меня виновным в этом преступлении.
Я готов выслушать приговор, Ваша честь. Я вполне готов.
- Прошу прощения, мистер Гендерсон, - раздался сочувствующий голос. - Я не могу сказать, что не слышал ваши слова и не поверил вам. Я поверил вам больше, чем любому другому человеку, которому мне приходилось выносить приговор. Но вердикт присяжных не дает мне выбора.
Тот же самый голос стал громче.
- Скотт ГендерСон, вы признаны виновным в убийстве первой степени, и я приговариваю вас к смерти на электрическом стуле в течение недели, начиная с 20 октября, в день, выбранный начальником тюрьмы, и да спасёт Бог вашу душу.
Глава 8
Двадцать первый день перед казнью
- Он здесь, - произнес кто-то тихо в коридоре Дома Смерти. И добавил чуть громче сквозь звон ключей: - Гендерсон, тут кое-кто хочет увидеть вас.
Гендерсон молчал и не двигался. Дверь открылась и снова закрылась. Они долго смотрели друг на друга.
- Полагаю, вы не помните меня.
- Всегда помнишь людей, которые хотели убить тебя.
- Я не убиваю людей. Я ищу людей, которые совершили преступление, для тех, кто должен их наказать.
- А потом вы приходите убедиться, что они не сбежали и остались там, куда вы их засадили, заставляя мучиться день за днем, минута за минутой. Это, видимо, вас сильно волнует. Ну что ж, смотрите. Я здесь. Я в камере. Теперь вы спокойно можете уйти.
- А вы не веселы, Гендерсон.
- Мало радости умереть в тридцать два года. Барчесс не ответил. На такие слова трудно найти ответ. Он подошел к двери и заглянул в смотровое стекло.
- Маленькое окошко, не так ли? - спросил Гендерсон, не поворачивая головы.
Барчесс быстро отошел от двери и стал спиной к глазку. Он достал что-то из кармана и протянул Гендерсону:
- Хотите сигарету?
- А что в них? - насмешливо спросил Гендерсон.
- Ах, перестаньте так разговаривать, - негромко сказал детектив, продолжая держать руку на весу.
Гендерсон неохотно протянул руку и с горечью посмотрел на Барчесса. Он взял сигарету и, прикрывая ее рукавом, сунул в рот. Барчесс быстро поднес ему зажигалку, Гендерсон с презрением посмотрел на него:
- Что же, наступил день казни?
- Я знаю, что вы чувствуете… - сказал Барчесс.
- Вы знаете, что я чувствую! - внезапно взорвался Гендерсон. Он стряхнул пепел к ногам детектива. - Надо же! Они знают, что я чувствую! Вы не можете знать! Убирайтесь отсюда! Вон! Идите и убейте еще кого-нибудь! Найдите себе свежий материал, а я уже - второй сорт, так сказать, отработанный.
Он лег на спину и выпустил струю дыма, который окутал его лицо.
Затем они снова посмотрели друг на друга. Барчесс стоял не двигаясь.
- Насколько я понимаю, вашу апелляцию отклонили?
- Да, мою апелляцию отклонили. Больше нет зацепок, нет преград, ничто больше не препятствует сожжению. Теперь меня можно без задержки отправить на тот свет. Теперь каннибалы не будут голодными. Теперь они могут выполнить свою милую, чистую работу. - Он внимательно посмотрел на Барчесса. - Почему у вас такой похоронный вид? Жалеете, что агонию нельзя продлить? Жалеете, что я не могу умереть дважды?
Лицо Барчесса скривилось, как будто дым от сигареты попал ему в глаза.
- Не бейте ниже пояса, Гендерсон, - Сказал он. - Мои руки даже не подняты для удара.
Гендерсон снова поглядел на него, впервые заметив что-то новое в поведении Барчесса.
- Что у вас на уме? - тихо спросил он. - Что привело вас ко мне много месяцев спустя?
Барчесс покрутил головой, как будто у него затекла шея.
- Я не знаю, как мне успокоить себя… Странное состояние для сыщика. Я знаю, что моя работа закончилась, когда вы предстали перед судом. Но что-то волнует меня.
- Почему? Этого не должно быть. Я - обычный приговоренный к смерти.
- Я пришел сюда для того, чтобы… ну, в общем, я хочу сказать… - Он помолчал и сказал: - Я верю, что вы невиновны. Знаю, что это мало что даст вам, Гендерсон. Ничего не даст ни вам, ни мне. Я не думаю, что это сделали вы, Гендерсон.
Долгая пауза.
- Ну, скажите же что-нибудь. Только не смотрите на меня так!
- Я не знаю, что бы ответил труп, если бы убийца вырыл его из могилы и сказал: "Прости, старина, полагаю, я совершил ошибку". Лучше вы скажите мне что-нибудь.
- Вы правы. Думаю, в такой ситуации нечего говорить. Но я все же утверждаю, что свою часть работы я сделал правильно, судя по всем доказательствам. Я сделал бы то же самое и в другой раз. Мои личные чувства не в счет. Я работаю с конкретными фактами.
- И что же привело вас к столь мудрому заключению? - с иронией спросил Гендерсон.
- Трудно объяснить; это - плоды долгих раздумий. Это медленный процесс, такой же медленный, как просачивание воды сквозь фильтр. Суд ускорил процесс. Все, что было направлено против вас, выглядело таким тяжеловесным, что, мне кажется, все это поняли и тыкали пальцем в меня.
Не знаю, сможете ли вы понять, что я имею в виду. Сфабрикованные алиби всегда так умны и хитры, всегда так достоверны и правдивы, что к ним не придерешься. Ваше же алиби оказалось хромым и слепым. Вы ничего не могли вспомнить об этой женщине. Десятилетний ребенок и то дал бы хоть какое-то описание внешности. И, пока я сидел в задних рядах зала суда, мне в голову медленно вползла мысль: эй, а ведь он говорит правду!
Любая ложь, вообще любая ложь обрастает многими деталями. Только человек, который НЕВИНОВЕН, может уничтожать собственные шансы на спасение, как это делали вы. Виновный - гораздо более хитрый человек, чем вы. Ваша жизнь была ставкой, и все, что вы сумели придумать, - это два существительных и одно наречие. "Женщина, шляпа и странно". Я подумал про себя, что это очень похоже на жизненную ситуацию. Парень удрал от домашней ссоры и подцепил женщину, в которой абсолютно не был заинтересован. Потом как снег на голову на него свалилось обвинение в убийстве… - Он развел руками. - Конечно, в такой обстановке не вспомнишь деталей внешности чужой женщины.
Я уже давно размышляю над этим. И эта мысль все больше и больше давит на меня. Я не раз собирался сюда, но всё не решался. Потом раз или два я поговорил с мисс Ричман….
Гендерсон поднял голову.
- Я начинаю видеть свет…
- Нет! - резко оборвал его детектив. - Ни черта вы не видите! Вы, видимо, думаете, что она приходила ко мне и ей удалось переубедить меня… Все было по-другому… Я первым решил поговорить с ней, я хотел сказать то, что сейчас сказал вам. Признаю, потом она приходила ко мне домой, не в управление, и мы еще несколько раз беседовали об этом деле. Но ни мисс Ричман, ни кто-либо другой не сумели бы переубедить меня, если бы я не сделал этого сам. Любое изменение должно прийти изнутри, а не снаружи, тогда я приму его. То, что я сам сегодня пришел сюда повидать вас, результат моего собственного решения и моего убеждения, что это необходимо. Я здесь не по ее предложению или просьбе. Она даже не знает, что я пошел к вам. Я сам этого не знал, пока не пришел.
Он прошелся по камере.
- Ну вот, теперь у меня на душе стало легче. Я не отрекся. Я сделал свое дело единственным способом, который был возможен. И вы не должны требовать от человека чего-то большего.
Гендерсон не ответил. Он мрачно уставился в пол. Он выглядел еще хуже, чем вначале. Слова Барчесса поразили его в самое сердце. Потом он очнулся от своих горьких раздумий и снова услышал голос Барчесса:
- Нужен человек, который сумеет вам помочь. Он должен проделать настоящую работу. - Он побренчал чем-то в кармане. - Я не могу этого сделать, потому что у меня есть собственная работа. О, я знаю, в кино случается и не такое. Там прославленный детектив докапывается до всего на свете. У меня есть жена и дети. Мне нужна работа, чтобы прокормить их. А вы и я, прежде всего, - чужие люди.
- Я и не прошу вас ни о чем, - спокойно сказал Гендерсон, не повернув головы.
- Вы должны найти человека, который сделает для вас эту работу, - продолжал Барчесс. - А я помогу ему всем, чем смогу.
Гендерсон поднял голову, посмотрел на него и снова потупился.
- Кто? - тихо спросил он.
- Нужен фанатик, человек страсти. Тот, кто сделает это не ради денег, а потому, что вы - Скотт Гендерсон, и больше ни по какой другой причине. Потому, что он любит вас, да, да, любит вас, потому, что он готов скорее умереть сам, чем дать умереть вам. Человек, который не будет спешить, человек, который не свернет с пути. Вам нужен именно такой человек.
Он подошел к Гендерсону и положил ему на плечо руку.
- У вас есть девушка, которая вас любит, я знаю это. Но она всего-навсего девушка. У нее есть страсть, но нет опыта. Она сделает, что сможет, но этого недостаточно.
Лицо Гендерсона смягчилось.
- Я должен знать… - пробормотал он.
- Здесь нужен мужчина. Мужчина, идущий своим путем и, однако, испытывающий к вам те же чувства, что и она. У вас не может не быть кого-то подобного. У каждого человека есть один такой друг.
- Да, это хорошо, когда вы молоды. С годами такие люди пропадают. Особенно, когда женятся.
- Они не пропадают, если вы именно это имеете в виду, - настойчиво сказал Барчесс. - Даже неважно, поддерживаете ли вы знакомство с тех пор. У вас должен быть такой человек!
- Да, - согласился Гендерсон. - У меня был такой человек. Близкий, как брат. Но это было в прошлом…
- Время не ограничивает дружбы.
- Во всяком случае, его сейчас здесь нет. Когда я в последний раз видел его, он сказал, что уезжает в Южную Америку. Он заключил с какой-то нефтяной компанией пятилетний контракт, - Он поднял голову и посмотрел на детектива. - Как человек вашей профессии мог не лишиться иллюзии о дружеских связях? Неужели вы верите, что человек бросит свою карьеру и приедет за тысячу миль, чтобы вытащить из-за решетки друга? К тому же друга, с которым он давно не виделся. Вспомните, вы становитесь толстокожи с возрастом. Идеализм слезает с человека, как шкура. Человек тридцати двух лет далеко не тот самый парень, которым он был в двадцать пять… Барчесс прервал его:
- Ответьте на один вопрос. Сделал бы он это раньше?
- Сделал бы.
- Тогда, если он сделал бы это раньше, он сделает это и сейчас. Я снова повторяю вам: возраст не ограничивает дружбы. Если он был вашим другом, значит, он им и остался. Если он этого не сделает, то вы убедитесь, что у вас не было друга.
- Но это не совсем честный подход…
- Если ему пятилетний контракт дороже, чем ваша жизнь, тогда это не будет иметь никакого значения. А если наоборот, - тогда он именно тот человек, который вам нужен. Почему бы не дать ему шанс пройти испытание прежде, чем говорить о нем хорошо или плохо?
Барчесс достал из кармана записную книжку, вырвал чистый листок и положил вместе с карандашом на колени Гендерсона.
№№ 29 22 ТЕЛЕГРАММА ЧЕРЕЗ НБН 2 CЕНТЯБРЯ СРОЧНО ДЖОНУ ЛОМБАРУ = КОМПАНИЯ ПЕТРОЛЕРА ЗЮДАМЕРИКАНА ГЛАВНАЯ КОНТОРА, КАРАКАС, ВЕНЕСУЭЛА Приговорен смерти убийство Марселлы каждый свидетель может меня оправдать если будет найден здесь моим адвокатом это последняя надежда прошу тебя приехать помочь мне других шансов нет исполнение приговора после третьей недели октября апелляция отклонена надеюсь на тебя.
СКОТТ ГЕНДЕРСОН
Глава 9
Восемнадцатый день перед казнью
Он загорел, но не загаром отпускника, который поставил перед собой задачу во что бы то ни стало загореть, а как человек, постоянно находившийся под палящим солнцем. Теперь путешествия не занимают много времени. Не успели вы сесть в самолет в Рио, как приземлились на аэродроме Ла Гардиа.
Он был того же возраста, что и Скотт Гендерсон, но Скотт Гендерсон пять или шесть месяцев тому назад, а не тот человек, что сидел в камере и считал час за год.
На нем еще была одежда, купленная в Южной Америке: белоснежная панама и легкий фланелевый костюм. Одежда, для осенней погоды в Штатах, прямо скажем, неподходящая. Даже для жаркого венесуэльского солнца она несколько тяжеловата.
Он был высок и подвижен, казалось, движется он вообще безо всяких усилий. Глядя на него, можно подумать, что за ним гонятся. Маленькие черные усы аккуратно подстрижены. Галстук помят и перекручен. Чувствовалось, что он скорее привык руководить людьми и работать- за чертежной доской, нежели танцевать с дамами. Об этом свидетельствовала и излишняя серьезность его облика. Однако не стоит судить о человеке лишь по внешним данным.
- Как он это воспринял? - спросил он надзирателя, следуя за ним по коридору.
- Как все, - последовал ответ. "А что еще можно ожидать?" - крылось за этими словами.
- Как все? Ах, да, - Ломбар покачал головой и пробормотал: - Бедняга.
Надзиратель отпер дверь.
Он на мгновение замешкался у двери, а потом решительно шагнул вперед. С таким видом люди заходят в "Савой" или "Риц".
- Ты неплохо выглядишь, старина Скотт, - медленно произнес Ломбар. - Что ты здесь делаешь?
Реакция Гендерсона была совсем иной, чем на появление детектива. Его лицо прояснилось: перед ним старый друг.
- Теперь я живу здесь, - весело сказал он, - Тебе нравится?
Они пожали друг другу руки, как будто расстались совсем недавно, а не несколько месяцев назад. Надзиратель нерешительно потоптался на месте, затем вышел из камеры, заперев за собой дверь. Они продолжали пожимать друг другу руки, и это было красноречивее всяких слов,
- Ты приехал, - с теплым чувством сказал Гендерсон. - Ты появился. Значит, правду говорят, что старая дружба не рвется.
- Я с тобой, и будь я проклят, если они это сделают! - с жаром воскликнул Ломбар.
Первые минуты они бессвязно разговаривали о прошлом, вспоминая далекие годы, потом перешли к поездке Ломбара.
- О, эти грязные поезда! Никакого сравнения с нашими.
- Но все же ты кое-что повидал, Джек.