Я смотрела на то место, где должен был стоять Сережа в тот момент, когда я выстрелила в него. Как он здесь оказался? Ведь когда я уезжала на дачу к Машке, Сережа спал. Вероятно, это были последние "кадры" того дня, сохранившиеся в моей памяти и связанные с мужем. А на самом деле я разбудила его, позвала в гостиную, он вошел, я подозвала его поближе, потом взяла с кресла подушку, прикрыла ею свой приготовленный заранее пистолет и выстрелила. Прямо в сердце.
Что было потом?
Я схватила эту же подушку и поспешила прикрыть рану на его груди, чтобы кровь не вытекла на паркет. Схватила труп за ноги и поволокла в гардеробную. Сколько раз я мысленно это проделывала! Мне почему-то казалось, что звук выстрела, пусть даже мой пистолет с глушителем, все же может быть услышан соседями. И вот на этот случай, если вдруг в мою дверь позвонят, я открою, притворюсь разбуженной и скажу, что ничего не слышала… И даже если мне не поверят и ворвутся в мою квартиру, то гостиная моя будет чистой, бескровной. Вот только пух… Да кто их вообще пустит в квартиру?!
Нет, нет, никто и ничего не услышал. Иначе меня бы давно арестовали. Так, а что было потом? Я, находясь в шоке, затолкала тело мужа в гардеробную комнату, в мягкость подолов платьев, прикрыв его ими. Вот откуда микрочастицы ткани, черный волос. Да это мой волос! А лепесток красной розы - розы осыпались, когда раздался выстрел или когда я тащила тело и слегка коснулась засохшего букета.
Я метнулась в гардеробную и почувствовала легкое головокружение, обнаружив примятость в ряду висящих на плечиках нарядов. В том самом месте, куда я, опять же мысленно, затолкала труп…
Раздвинув руками платья, я увидела гусиный пух, целое облачко, застрявшее в кружеве черного вечернего платья. Я прикоснулась пальцами к перьям и увидела, что они в одном месте бурые. Кровь?
Я не должна была оставить нигде кровь. Я должна была все вымыть.
Тщательно осмотрев гардеробную, я обнаружила кровь между желтыми плитками пола.
А чем я мыла полы? Тряпкой?
В кладовке я нашла ведро и принялась внимательно рассматривать его. И уже не удивилась, когда на белом пластике увидела размазанные бурые полосы. Да и тряпка для пола была новой! Совершенно новой! А где же старая?
Кажется, я сошла с ума.
А труп? Труп-то я куда дела?
По моему сценарию, я должна была вытащить его из квартиры и скинуть вниз, в овальную пасть лестничного пролета, куда сама же, в шутку, советовала строителям, делавшим ремонт этажом выше, выбрасывать мешки со старыми обоями и легким мусором. Кажется, кто-то из них даже послушался меня, потому что днем позже я собственными ушами слышала, как одна из моих соседок возмущалась тем, что строители мало того что шумят "своими дрелями и прочими ужасными машинами", так теперь еще и мусор выбрасывают в лестничный пролет, чтобы не тащить по лестнице с седьмого на первый этаж. Если я сбросила труп мужа вниз, то где была в это время наша консьержка Марина? Была глубокая ночь. Должно быть, она крепко спала. Да я же сама лично давала ей снотворное, она жаловалась на бессонницу.
Что же это получается? Я тщательно спланировала убийство, совершила его, избавилась от тела, сбросив его вниз, а после, уложив в машину и закопав в лесу в Лобанове, напрочь забыла?
Но когда это я успела побывать в Лобанове? Когда, если я сначала отправилась в Ковригино, а уж потом - в Улитино.
А что, если ни в каком Ковригине я не была, а все это выдумала, чтобы поморочить всем голову? Я уже и не знала, помнила я о том, что Машка переехала, или нет?
Я понюхала пистолет. Вроде бы ничем не пахнет. Разве что железом. И что с ним теперь делать? Странно вообще, что он по-прежнему находился в тайнике. Почему я его не выбросила?
Мысль моя полетела дальше, в Лобаново.
Итак, я отвезла труп на дачу. Взяла лопату и закопала в лесу, за садом. А фотографии? Я никогда прежде их не видела. Быть может, они выпали из кармана Сережиных брюк, джинсов? Но он же был в пижаме! Или нет… В такую жару он спал голый. Прекрасно-голый. Откуда эти фотографии? А… Должно быть, это не я его разбудила, а он посреди ночи вдруг решил мне устроить скандал, достал фотографии и швырнул мне в лицо, сказав, что все знает про меня и Юру. Но зачем бы он это сделал, если до этого спокойно спал? Может, я его спровоцировала?
Я достала коньяк, плеснула себе и выпила, закусив долькой лимона.
Потом бережно уложила рисунки моих идолов в футляр и спрятала в секретер.
Вот интересно, а что бы сказала по этому поводу Катя?
10
Я позвонила Кате около десяти часов вечера. Ну не могла я больше молчать, должна была признаться ей в своих кошмарах. Юре я пока ничего рассказывать не хотела - это могло бы повлиять на наши с ним отношения. А мне не хотелось, чтобы он меня жалел снова, теперь уже как раскаявшуюся убийцу.
Катя сказала, что ждет меня в "Цахесе".
Я приехала и нашла ее в кабинете, если так можно назвать крошечную комнатку позади кухни, где на письменном столе, скрестив кривые ножки в коричневых, с загнутыми носами, кожаных башмаках, сидела выполненная почти в человеческий рост кукла, изображавшая крошку Цахеса. Ручная работа! Подлое существо выглядело как живое. Ручки, ножки, одежда, волосы, даже проплешины на голове, не говоря уже о темных, внушающих ужас глазах. Катя на его фоне была просто сказочной красавицей.
На столе горела лампа, перед Катей стояла глиняная миска с маринованными грибами с луком, трехлитровая, наполовину опорожненная банка с солеными огурцами, а на вытянутом рыбообразном фарфоровом блюде были разложены ломти жирной селедки в кружках лимона.
- Ты не боишься, милая, что у тебя на ушах выступит соль?
- Нет, не боюсь. Знаешь, я теперь вообще уже ничего не боюсь, - сказала она как-то очень уж философски, явно рассчитывая, что я задам ей следующий, по логике, вопрос.
- Что-нибудь случилось?
- Да, я призналась Трушину, что беременна от него.
- И? - Я затаила дыхание, в душе желая, чтобы Трушин струхнул, испугался ответственности и исчез из жизни Кати навсегда. Я мысленно уже нянчила нашего маленького с Катей сыночка (или дочку). Хотя, с другой стороны, я искренне хотела Кате счастья, хорошего мужа, семьи.
- Он ужасно обрадовался, сказал, что хочет, чтобы мы создали семью. Словом, он, вообще не раздумывая, находясь в каком-то эйфорическом настроении, сделал мне предложение. Кольца, говорит, у меня нет, я же ничего не знал.
- Он любит тебя?
- Понимаешь, мы взрослые люди. Возможно, он приберег эту самую любовь, вернее, признание в любви, на другой, более подходящий момент. Говорю же, он был сильно возбужден, можно даже сказать, что был не в себе!
- А ты, ты-то согласилась, я надеюсь?
- Представь себе - да! Подумала, ну кто еще польстится на меня с такой-то рожей!
- Валя хороший, ты знаешь, вы будете отличной парой. Думаю даже, что вас с ним тогда судьба свела.
А мысль моя, забывшись, копнула глубже события той ночи и выдала мне, как светящуюся в ночи яркую надпись на витрине: пока твоя лучшая подруга делала ребенка, ты убивала своего мужа.
Я улыбнулась своим мыслям и счастливому виду Кати.
- И что теперь будет? - зачем-то спросила я. Понятно же, что этот вопрос я задала себе. Как хотелось мне поговорить с Катей о моих делах и страданиях, подозрениях и страхах. Но время было не подходящее. Катя, поглощая солености, мечтала о ребенке, представляла себе свое будущее с Валей Трушиным.
- Ты хотела со мной поговорить? Что-нибудь случилось? - К счастью, она сама обозначила тему разговора.
- Да, тело Голта было переломано, его сбросили откуда-то сверху. - Я принялась рассказывать ей о своих встречах с Мишиным, со свидетелями, делилась впечатлениями.
- Не уверена, что убийцу найдут, - покачала она головой, и в ее голосе я услышала искреннее сочувствие и отчаяние. - Но искать надо. Убийца явно не дружит с головой. И вполне вероятно - это женщина.
Мне позвонили. Светлана Петровна. Интересно.
- Слушаю вас, Светлана Петровна.
- Вы, Наталия Андреевна, просили сообщать вам, если мне что-то станет известно или же если я замечу что-то странное. Так вот, в магазине женщины говорили, что какая-то необыкновенная роза появилась у Нади Перовой. Ее соседка, Мира Штейн, зашла к ней за сахаром, ей не хватило на варенье из клубники, смотрит, а прямо под окном Перовой роза засыхает. Она бы, может, и не обратила внимания, да только роза-то необыкновенная, махровая, полная лепестков, у Перовой не было такой. Да и купить она ее тоже не могла - она стоит чуть ли не полторы тысячи рублей, ей муж не разрешит.
- Какого цвета? - спросила я, пока еще не особо-то понимая, что в этой истории может быть полезного для меня лично. Конечно, любая женщина могла бы зайти ко мне в сад и выкопать розу, ворота-то были распахнуты. Но вряд ли этот человек убил Сережу.
- Нежно-розового.
- И?
- Перова вроде бы сказала, что ей сестра из Самары привезла. Но все это глупости, одна женщина, которая хорошо знает семью Перовых, сказала, что сестра Надежды - алкоголичка, и если бы и привезла, то бутылку, но правдоподобнее всего, если бы она приехала - денег в долг у Димы, Надиного мужа, попросить. Вроде бы мелочь, да? Подумаешь, роза. Но я сразу заподозрила неладное. Словом, я отправилась к Перовой, но не для того, чтобы на розу посмотреть, а попросить ее помочь мне с уборкой дома, мол, хозяева приезжают, работы много, мне не управиться. Надю иногда приглашают в богатые дома прибраться, все знают, что она очень хорошо разбирает серванты, горки, что идеально моет и расставляет сервизы, хрусталь… Ну, я пришла к ней, слово за слово, мы поговорили, и я незаметно так подошла к тому месту, где должна быть, по словам Миры, роза. Наталия Андреевна - это ваша роза. "Девид Остин", розовая. Я бы даже сказала, наша роза. У меня прямо сердце оборвалось, когда я увидела, что она посадила ее, даже не сорвав цветов. Она же ничего не понимает. Думаю, ей просто было жалко обрывать цвет.
- Светлана Петровна, розу мог выкопать кто угодно, - начала я, но моя садовница меня мягко перебила.
- И тут я слышу шум. Вижу, идет по двору, надев на плечи ремни новенькой бензиновой газонокосилки, Виктор. Собственной персоной.
- И что?
- Так газонокосилка, вернее, триммер фирмы "Штиль"! Мы ее называем еще "штилька", это очень дорогая вещь, самая скромная стоит около двадцати пяти тысяч рублей! Откуда у Перовых такие деньги? Он, Виктор, работает на одного местного фермера, Полушкина, получает гроши, фермер этот в прошлом году чуть ли не обанкротился, столько кредитов понабрал… Надя дома хозяйством занимается, у нее две коровы, поросята, кур бройлерных выращивает на продажу… Они трудно живут… А тут вдруг - "штилька"! На мой взгляд - это странно.
На второй линии появился Мишин. Я тяжело вздохнула. Он потребовал у меня ключи от гаража, сказал, что ему просто необходимо обследовать мою "больную" машину. Что это все значило? Неужели он подозревает меня? Что ж, они профессионалы. Могли и нарыть чего о нас с Юрой. К тому же в его распоряжении оставались фотографии, на которых я была с Юрой, а не с мужем. Конечно, фото крайне неудачные для лиц заинтересованных, которые и занимались слежкой, чтобы уличить меня в измене. Это был как раз такой случай, когда в дело включился душка-непрофессионал, дилетант, и сфотографировал лишь спину моего любовника, чем, по сути, спас меня.
Юра… А может, это не я, а он убил Сережу?
Я назначила Мишину встречу возле моего дома через час и продолжила свой разговор со Светланой Петровной. Поначалу ее рассказ о моей украденной английской розе не заинтересовал меня, однако после того, как она рассказала о покупке Перовыми дорогой газонокосилки, мне показалось это интересным.
Мы договорились с ней встретиться в десять утра следующего дня в Лобанове.
Катя следила за мной во время разговора.
- Что им всем нужно от тебя? - спросила она, выуживая из банки огурчик и аппетитно хрустя им.
- У Светланы Петровны на самом деле есть мозги, она подозревает, что один из местных жителей может быть причастен к ограблению дома…
Я рассказала ей историю приобретения Перовыми газонокосилки.
- На мой взгляд, это тоже интересно. Может, он продал украденное с твоей дачи и купил эту чертову газонокосилку. Знаешь, вот всегда, когда бедный человек вдруг обогащается, - жди подвоха, обмана, мошенничества. А Мишину чего понадобилось? Заинтересовался твоей машиной?
- Да, той… - Я чуть было не ляпнула "которой пользуется твой Юра". Вот так люди и выдают себя! - Той, что я никак не отремонтирую. Там нужно диагностику сделать и все такое.
Я, чтобы переменить тему, запустила пальцы в банку и достала ароматный соленый огурчик. Откусила и восхитилась его вкусом.
- Катя, только ты умеешь так солить огурцы!
- Ты не представляешь, сколько там вишневых и смородиновых листьев!
- Как же - знаю, ты же мою смородину обрывала. И вишню тоже.
Вот и переменили тему. Однако надо знать Катю.
- Что, тоже на огурчики потянуло? - Она посмотрела мне в глаза, словно могла прочесть в них зашифрованный текст моих мыслей.
- Ты о чем? - похолодела я. Меньше всего мне бы хотелось, чтобы Катя узнала о моих отношениях с ее племянником сейчас, когда и так все запутано и страшно, когда я сама себя подозреваю в убийстве мужа.
- Не о чем, а о ком. Вадим Сажин - ты же ночевала с ним, как я понимаю, в одной постели. Там, у Машки на даче!
Да, я давно ждала этого вопроса: было - не было?
Конечно, было! Вадик был нежен, говорил о любви, и вообще ночь была прекрасна. Единственно, что омрачало, - это чувство, что я изменяю Юре. Но, с другой стороны, Юра никогда не мог бы стать моим мужем (в отличие от Вадима, за которого я наверняка выйду замуж), поскольку он совсем еще молод и ему нужны дети. Да и вообще, его любовь ко мне - явление временное… Так я думала время от времени. Хотя на самом деле мне, конечно, очень хотелось просыпаться с ним каждое утро.
Измена. Что такое измена? Вот я, к примеру, не считала, что изменяю Сереже. Просто в последние годы мы жили как бы параллельными жизнями и практически не пересекались. Разве что недавно пересеклись в прихожей, буквально за несколько часов до его смерти. Все измерения, окружавшие нас, содрогнулись, как вся мебель в прихожей, где мой муж меня поимел, как козу. Или как овцу. Не важно. Где совершил предоплату за обещанный ему кабриолет. И эти самые измерения изменили направление одной из наших с Сережей параллельных жизненных линий, заставив их пересечься. Какая гадость!
Да если разобраться, это я с Сережей изменяла влюбленному в меня Юрочке. И вообще, любовь моя к Сереже - это чувства совершенно из другой плоскости, это другое. Мне кажется, думая об этом, я, забывшись, даже руками замахала!
- Чего руками-то машешь? Было?
- Ну и что? Считаешь, что я не должна была?
- Ната, ты отлично знаешь мое мнение о Вадиме Сажине. Это мужчина, который мог бы стать тебе отличным мужем! Он - замечательный, любит тебя. Не бедный, что немаловажно, у него есть изобретения, разные там гранты и все такое, у него просто золотые мозги, но разве дело в деньгах? Твоих денег хватит вам на несколько жизней. Или ты думаешь, что он будет комплексовать, что ты богата?
- Не знаю, мы с ним не говорим на такие темы. Но его мозги, ты правильно сказала, дорогого стоят.
"Может, когда-нибудь мы уедем далеко-далеко". - Мысль моя помчалась, полетела в Германию, где, я знала, Вадима давно ждали, где обещали горы золотые (большие деньги, дом, возможность работать в собственной лаборатории плюс лекции в университете).
- Как было бы здорово, если бы и ты тоже тогда, в ту ночь, забеременела, как я! - воскликнула Катя, счастливо потягиваясь. Она в ту минуту была необычайно красива, нежна. Вот что делает с женщиной материнство!
- Ладно, Катя, мне пора. У меня встреча с Мишиным, знаешь.
- На улице уже темно. Поезжай вместе с Юрой, я его сейчас позову. И подменю, хоть подвигаюсь.
- Так я же на машине, чего бояться-то темноты?
- Я беспокоюсь за тебя.
- Ладно, зови своего Юру.
Я не стала отказываться, потому что надо было с ним поговорить о машине. Мне было так тревожно, что даже живот разболелся.
Юра был на своем рабочем месте, за барной стойкой, стоило Кате заменить его, как он влетел в кабинет и набросился на меня, обнял.
- Я так рад тебя видеть! - сказал он, целуя мое ухо.
- Юрочка, у нас проблемы.
По дороге я объяснила ему, чего хочет от меня Мишин.
- Подумаешь, это никакая не проблема, - сказал Юра. В этот вечер он вызвался быть моим шофером. - Мы же часто вместе куда-нибудь выезжаем - ты, я и Катя. И на той машине тоже ездили в Лобаново, ты же знаешь. И что особенного, если на руле окажутся отпечатки моих пальцев? Чего ты себя накручиваешь?
Он был молод, немного беспечен и полон жизненной энергии. И, конечно же, он не изводил себя мыслями о жизни в тюрьме, как я, с ужасом представляя себе последствия того, что я натворила.
Вот только я совершенно не помнила, как мы с Сережей добрались до Лобанова. Как не помнила и того, где я выстрелила в него, а что, если в лесу? Но тогда почему же все тело переломано?
- Ты чего замолчала?
Машина остановилась на тихой улочке неподалеку от Петровского бульвара. Юра принялся меня целовать, долго и мучительно.
И я не выдержала.
- Юра? Постой, пусти меня… - Я высвободилась из его сильных рук. Рискуя потерять любовника, а может, и друга, близкого человека в его лице, я сказала: - Мне кажется, что это я убила Сережу.
Он не отпрянул от меня, его руки гладили мои колени. Он словно не слышал меня.
- Юра!
- Да хоть бы и так! - Он поцеловал меня долгим поцелуем в губы. Мы с ним чуть не задохнулись.
- В смысле? Может, ты не понял?
- Говорю, что меня это еще больше заводит…
- Ты не удивлен?
- А чему тут удивляться? - Он, наконец, отпрянул от меня, откинулся на спинку сиденья. Я даже сквозь темноту смогла разглядеть розовость его нежных щек. - Удивительно, что ты так долго тянула с этим.
Я была в шоке. Неужели Катя рассказывала ему о моих планах и желаниях?
- Юра, я не шучу.
- Надеюсь, ты сделала все правильно и чисто.
Он прямо на моих глазах становился чуть ли не моим сообщником!