- О, я вижу прогресс. Ты уже не называешь своего мужа Сережей, как раньше. - Катя как-то нехорошо усмехнулась, а я вдруг почувствовала, как тошнота подкатила к горлу. До меня стало доходить, что я вижу перед собой не преданную мне и готовую ради меня на все подругу, а хладнокровную убийцу. - Я оставила твоего мужа в лесу, за садом, куда смогла дотащить. Усадила, прислонив к дереву, вложила ему в руки фотографии…
- Но снимки идиотские? - не выдержала я.
- Какие уж получились. Главное, что лица не видно. Я подумала, что следователь поймет, что на снимках не Голт, а другой мужчина, только не Юрочка, там нет лица. Но он не понял.
Она оставила тело в лесу, а Перов, ограбив дом, украв машину, обнаружив прямо за садом труп Голта, закопал его как мог.
- Хорошо, в трубке звучала попса, - она решила вернуться к теме убийства. - Но все равно, этого недостаточно. У меня же, как и у тебя, было стопроцентное алиби! На момент убийства я была с Валей Трушиным, а ты - с Вадиком Сажиным в Улитине! Что тебя насторожило?
- Когда мы с Воронковым пришли к тебе на ужин, ты же помнишь, как Юра подстроил это опрокидывание бокала с вином на мое платье. Я пошла в ванную комнату, а когда вышла, Юра затащил меня в кладовку. Там было темно, я пыталась вырваться, наступила на какую-то пачку газет, зацепилась рукой за полку, и мне на голову что-то упало.
- И что же?
- Твоя сумка из крокодиловой кожи. Я прихватила ее домой.
Катя усмехнулась.
- Она была набита чем-то мягким и вся, буквально вся истыкана ножом! И я сразу поняла, что на ней тренировались, всаживая нож! И делать это могла только ты! Никто больше не посмел бы так уродовать твою сумку.
- Забыла ее выбросить. Вернее, хотела сжечь, да руки не дошли.
- Все это указывало на то, что ты действительно готовила убийство. Что отрабатывала один из способов.
- Понятно.
- А потом я поговорила с Валей Трушиным на кухне, спросила в шутку, когда вы зачали ребеночка, уж не в Улитине ли, мы же все там крепко выпили, что как бы не отразилось это на плоде. И тогда он сказал, что в Улитине ничего не было, что он, к своему стыду, крепко уснул и что все произошло на следующий день, вернее, ночь, когда ты была у него дома, тогда и забеременела.
- Да, все правильно.
- Значит, уложив труп в багажник моей машины, ты поехала не в Лобаново, а в Улитино. Чтобы обеспечить себе алиби. И пока я каталась в Ковригино, ты обогнала меня, приехала к Машке, и вы все вместе стали поджидать меня. Потом мы пели песни, пили, я отправилась спать с Сажиным, ты - с Валиком, а когда он уснул, ты вышла из дома, добралась до оставленной где-то поблизости машины с трупом Голта и покатила в Лобаново. Закончив там все свои дела по запутыванию, оставив труп в обнимку с пистолетом и фотографиями, ты вернулась в Улитино. Но на чем?
- Вызвала такси.
- А вот здесь ты могла серьезно проколоться.
- Могла. Но не прокололась. Неужели ты еще не поняла, что все шло как по маслу?
- А если бы убийство повесили на Лизу? Или на Юдину? Или на меня? Ведь в какой-то момент я решила, что сама его убила, да потом у меня память отшибло.
- Я никогда не допустила бы, чтобы пострадал невиновный.
- Катя, как же ты живешь все эти месяцы? Тебя кошмары не мучают?
- Нет, напротив, я успокоилась. К тому же у меня есть доказательства того, что я поступила правильно.
- Какие еще доказательства?
- Я на свободе, а ты вышла замуж за достойного человека и ждешь от него ребенка.
Я смотрела на нее, и в какой-то момент мы обе поняли, что сделали уже все возможное, чтобы больше никогда не видеться. Что будущего у нас нет. Что труп Голта навсегда разъединил нас, сделал если не врагами, но и не подругами.
- А это правда, что ты написала роман?
- Кто тебе сказал?
- Мне приснилась Жорж Санд, она и сказала. - На лице Кати появилась грустная улыбка.
- Она не солгала. Роман почти готов, мне осталось дописать буквально несколько строк.
- Поздравляю. Всегда считала, что твое воображение еще проявит себя.
Я посмотрела на дверь, ведущую в зал с посетителями, и подумала о том, как было бы славно, если бы, выйдя из этого тесного и душного кабинета туда, я увидела рядом с Юрой Катю, другую, ту, прежнюю, которую так любила и дружбой с которой дорожила.
- У меня будет девочка. Я уже решила, что назову ее Наташей, - услышала я за спиной голос моей безумной подруги, самого близкого мне, родного человека, и поспешила выйти.
"Услышала я за спиной голос моей безумной подруги, самого близкого мне, родного человека, и поспешила выйти".
Перечитав последнюю фразу, она поднялась на первую страницу, задержала свой взгляд на выведенной курсивом строке "Посвящается моей лучшей подруге К.", затем снова вернулась вниз, к последней строке, и поставила точку. Напечатала слово "конец", сдунула перышко с клавиш ноутбука и захлопнула его.
Встала и, покачиваясь на каблуках, вышла из спальни.
В гостиной на полу, в луже крови, лежал труп мужчины в черных джинсах и черном бархатном пиджаке с золотыми пуговицами. Вспоротая пуховая подушка, забрызганная кровью, как и пистолет валялись рядом, на ковре. Чуть поодаль - раздавленные в крошево телефоны.
Она подошла к зеркалу, увидела, что на щеке и шее, рядом с ниткой жемчуга, тоже кровь, несколько засохших капель. Одернув черное платье, она подошла к накрытому столу, зацепила вилкой ставшие похожими на проволоку, затвердевшие спагетти на тарелке, пропитанные томатным соусом. Да только ей показалось, что это тоже кровь… Его кровь.
Вернулась в спальню, снова открыла ноутбук, включила запись, и все вокруг наполнилось голосом, обожаемым миллионами женщин:
"…представляешь, моя корова покупает мне кабриолет, в Париже! Только бы я не разводился с ней…"
Выключила запись. Тошнота подступила к горлу.
Включила телефон. Сорок восемь непринятых звонков от Кати. Шестнадцать от Жоржа. Алик Шерман, Саша Паравина…
А сколько раз трезвонили в дверь!
Послышались шум на лестнице и голоса.
- Да ломайте уже! - это был взволнованный голос Кати.
Наташа Соловей посмотрела туда, откуда раздавались теперь уже удары и скрежет взламываемых замков.
"Катя, душа моя, тебе завещаю "Мопра" и "Консуэло". - Она погладила рукой папку с документами, потом подошла к окну, распахнула его. Свежий воздух, пахнущий вчерашним дождем, хлынул в душную комнату, и она вдохнула его полной грудью.