Штерн поморщился. По своему опыту защитника в уголовных процессах он знал, что государственные службы бесконечно отстают от профессиональных компьютерных специалистов детской порноиндустрии. Не существует ни международного специального подразделения, ни штатных компьютерных фриков, которые отслеживали бы веб-сайты, телеконференции или форумы. Некоторые отделения полиции рады тому, что у них вообще есть подключение к высокоскоростному Интернету. А если даже и проводится рейд, то законы не позволяют арестовать извращенцев.
Только на прошлой неделе было обнаружено множество педофилов, после того как службы выявили десятки тысяч кредитных операций в Интернете. Но отслеживание платежных операций нарушало закон о защите данных. Таким образом, полученные доказательства оказались бесполезными. "Бестселлером" на изъятых жестких дисках было фото новорожденного с пенсионером. Те, кто наслаждались невообразимыми мучениями младенца, в этот момент, вероятно, опять-таки сидели в каком-нибудь интернет-кафе.
– Интернет стал слишком опасным для реальных встреч, – объяснил Борхерт и приподнял цветную фотографию мотоцикла, под которой скрывалась маленькая картотечная карточка.
– Почему?
– В настоящее время проводится эксперимент. Полицейские подключаются к подозрительному чату и выдают себя за маленькую девочку. Если извращенец клюнет, они договариваются с ним о встрече. Подонок приходит, ожидая увидеть шестиклассницу со скобкой на зубах, а вместо этого на него надевают наручники.
– Хорошая идея.
– Да. Настолько хорошая, что педофилы сейчас придумывают новые ходы. Например, вот это. – Борхерт сорвал с доски голубой листок размера А5.
– "Ищу: ночлег как на картинке", – вслух прочитал Штерн. На маленьком фото ниже, вырезанном из каталога "Товары почтой", была изображена деревянная кровать, модель "Счастливое детство", на которой лежал маленький мальчик и улыбался в камеру. Под картинкой подпись нейтральным шрифтом лазерного принтера:
"Кровать для ребенка от 6 до 12 лет
Удобная, чистая и с дост.".
Штерна стало подташнивать.
– Я в это не верю.
Борхерт поднял брови:
– Положа руку на сердце – когда ты в последний раз прикреплял объявление на информационную доску супермаркета?
– Еще никогда.
– А скольких ты знаешь людей, которые уже откликались на такие объявления?
– Никого.
– И все равно доски полны таких листков, верно?
– Ты ведь не хочешь сказать, что…
– Именно. Отчасти это рынок контактов для больных и сумасшедших нашего города.
– Я не могу в это поверить, – повторил Штерн.
– Тогда посмотри сюда. Ты когда-нибудь видел такой длинный телефонный номер?
– Хм. Странно.
– В самом деле. И я ручаюсь, мы попадем на какого-нибудь ливанца, владельца предоплаченной карты, или кого-то в таком роде. Одноразовый телефон. Никакого шанса выйти на чье-нибудь имя. А это, – Анди указал на подпись под картинкой, – однозначно сленг педофилов. "Удобный" означает "с согласия родителей". А "чистый" – "по возможности девственница или с тестом на СПИД". И они хотят "с дост.", то есть с доставкой на дом.
– Ты уверен? – Штерн задавался вопросом, подойдет ли к его образу футбольного болельщика, если его стошнит в ближайший контейнер для макулатуры.
– Нет. Но мы это сейчас выясним.
Борхерт вытащил из кармана сотовый телефон, которого Штерн еще никогда у него не видел, и набрал восемнадцатизначный номер.
3
– Да, алло?
Уже оба первых слова разрушили ожидания Штерна. Он рассчитывал услышать пожилого мужчину, запущенность которого угадывалась бы уже по голосу. Кого-то одетого в майку в рубчик, кто зачесывает жирные волосы на лоб и пялится во время разговора на свои ногти на ногах, пораженные грибком. Вместо этого на другом конце раздался звонкий дружелюбный женский голос.
– Э-э-э… ну, я… – Роберт начал запинаться. Борхерт просто передал ему телефон, когда в трубке прозвучал первый гудок. И теперь Штерн не знал, что говорить. – Извините, наверное, я ошибся номером.
– Вы звоните по поводу объявления? – спросила безымянная женщина. Она говорила вежливо, грамотно, без намека на берлинский акцент.
– Э-э-э… да.
– Мне очень жаль, моего мужа сейчас нет.
– Ясно.
Они вышли из супермаркета и были уже на пути к машине. Штерн должен был концентрироваться на каждом слове, чтобы разобрать женский голос на фоне уличного шума Потсдамерштрассе и треска в трубке, вызванного плохой связью.
– Но у вас есть то, что мы ищем?
– Возможно.
– Сколько лет?
– Десять, – ответил Штерн и подумал о Симоне.
– Подойдет. Но вы знаете, что мы ищем кровать для мальчика.
– Да. Я прочитал.
– Хорошо. Когда сможете ее привезти?
– В любое время. Даже сегодня.
Они снова прошли мимо электрораспределительной будки, на которой проститутка поджидала клиентов. Худой девушки не было видно, она, наверное, уже сидела на пассажирском сиденье машины в каком-нибудь переулке.
– Хорошо. Тогда предлагаю встретиться в четыре, чтобы обсудить договор. Вы знаете "Мадисон" на Мексикоплац?
– Да, – механически ответил Штерн, хотя он еще никогда не бывал в этом кафе. – Алло? Вы еще там?
Не получив ответа, он вернул Борхерту телефон.
– Ну? – сразу спросил тот.
Но Штерн должен был сначала сделать несколько вдохов, чтобы успокоиться. Наконец он ответил, как в трансе:
– Не знаю. Походило на обычный разговор по телефону. Вообще, мы говорили исключительно о кровати.
– И что?
– Но все это время меня не покидало ощущение, будто речь идет о чем-то совсем другом. – Штерн почти дословно воспроизвел ему разговор.
– Вот видишь? – сказал Борхерт.
– Нет. В настоящий момент я вообще ничего не вижу, – соврал Штерн. На самом деле его взгляд на мир, в котором он жил, только что сильно изменился. В супермаркете Борхерт приподнял занавес и дал ему взглянуть за кулисы, увидеть темную сторону жизни, где люди снимают свои отрепетированные маски из морали и совести и показывают истинное лицо.
Штерн не наивен. Он адвокат. Конечно, он знаком со злом. Но до сегодняшнего дня оно пряталось для него за процессуальными заявлениями, приговорами и текстами закона. Но на этот ужас, который, как черная дыра, грозил поглотить его, Штерн не мог больше смотреть нейтрально, через фильтр профессиональных полномочий и обязательств. За работу над этим делом придется выставить счет самому себе, и он был абсолютно уверен, что почасовая ставка подорвет его эмоциональный бюджет.
Борхерт открыл дверцу машины и хотел уже сесть, но язвительный вопрос Роберта заставил его замереть на месте.
– Откуда у тебя эта информация?
Анди почесал голову под шапкой, потом снял ее.
– Я же объяснил.
– Глупости. Тот, кто снимает порнофильмы, отнюдь не в курсе последних трендов в педофилии.
Выражение лица Борхерта помрачнело, и он забрался в машину.
– Еще раз: почему ты так много об этом знаешь? – повторил вопрос Штерн и сел рядом на пассажирское сиденье.
– Поверь, ты не хочешь этого знать. – Анди завел мотор и взглянул в зеркало заднего вида. Его шея покрылась красными пятнами. Потом он посмотрел на Штерна и смиренно поджал губы. – Ну ладно. Мы все равно должны навестить Гарри.
– Кто такой Гарри?
– Один из моих источников. Он даст нам рекомендацию.
Борхерт аккуратно выехал с парковочного места и всю дорогу соблюдал скоростной режим, чтобы избежать полицейского контроля по пустякам.
– Какую еще рекомендацию, черт побери?
Теперь была очередь Борхерта сильно удивляться.
– Ты что, серьезно думаешь, что сможешь появиться сегодня в этом кафе без доказательства, что ты один из них?
Штерн сглотнул.
Один из них.
Он нервно схватился за один конец футбольного шарфа и медленно потянул его вниз. Не ощущая, как хлопчатобумажные волокна все туже затягиваются вокруг шеи. Сама идея, что ему придется что-то делать, чтобы стать членом этого общества извращенцев, уже душила его.
4
Сотни туристов и гостей столицы каждый день проезжали по району, где Гарри влачил жалкое существование. Отдыхающие даже приближались на несколько метров к его жилищу – еще уставшие от поездки, но в волнующем предвкушении того, что в ближайшие дни готовит им Берлин. Они хотели окунуться в ночную жизнь, посетить Рейхстаг или просто побыть в отеле. Но абсолютно точно никто из них не планировал попасть на одиннадцать грязных квадратных метров, где Гарри ждал своей смерти.
Его автофургон стоял прямо под автодорожным мостом, самое большее в километре от аэропорта Шёнефельд. Штерн боялся, что "королла" Софи не справится с выбоинами и колдобинами, когда они съехали с дороги. Машина кряхтела и скрипела, как "цессна" при заходе на посадку.
Борхерт, в конце концов, сжалился, и они припарковались за погнутым проволочным забором. Последние сто метров преодолели пешком, и Штерн впервые был благодарен за прочные футбольные кеды, которые Борхерт заставил его надеть. Снова пошел дождь, и земля под ногами постепенно превращалась в вязкое месиво.
– Где он прячется? – спросил Штерн, который все еще не заметил жилища Гарри. Единственное, что он видел, была несанкционированная куча мусора между двумя мощными железобетонными балками. Шум машин, которые грохотали в тридцати метрах у них над головой, был настолько же невыносим, как и едкий запах, который усиливался по мере их продвижения вперед. Навязчивая смесь собачьего помета, протухших продуктов и затхлой стоячей воды.
– Все время прямо. Мы приближаемся. – Борхерт поднял плечи. Как и Штерн, он оставил шарф и шапку в машине, и сейчас дождь хлестал им в затылок.
Роберт все еще не видел грязно-желтого фургона за кучей мусора, когда из-за горы списанных автошин неожиданно появилась фигура мужчины в скатавшемся от времени банном халате. Он был немного выше, но определенно худее Борхерта. Он еще не заметил своих непрошеных гостей – долго теребил ширинку, громко рыгнул, а потом помочился на сломанное кресло. При этом запрокинул голову, подставляя лицо дождю и одновременно разглядывая автобан снизу.
– В такую рань уже на ногах, Гарри?
Мужчина подскочил от неожиданности. Они находились от него еще в пятнадцати метрах, но страх, который отразился на его лице при виде Борхерта, не заметить было нельзя.
– Черт! – Гарри забыл про утренний туалет, рванул за угол и в стоптанных шлепанцах едва успел добежать до открытой двери своего вагончика. Но даже сумей он запереться внутри, тонкостенное препятствие не представляло собой никакой проблемы для Борхерта. Он смог бы голыми руками откатить фургон до самой магистрали. Гарри это знал и поэтому испуганно смотрел на обоих мужчин, влезающих к нему в вагончик.
– Фу, кто здесь умер?
Как и Анди, Штерн зажал нос пальцами и дышал через рот. Когда фургон был новым, ковровое покрытие, видимо, выглядело желтым. Сейчас пол и пластиковые стены покрывал слой зеленой плесени. В маленькой кухне-нише скопились разбитые тарелки, грязная бумажная посуда и нечто, что когда-то было салями, а теперь напоминало открытую рану.
– Что вам от меня нужно? – спросил Гарри. Он забился в дальний угол скамьи. Она была выстлана старыми картонными коробками из-под пиццы и, судя по всему, служила ему спальным местом.
– Сам знаешь. – Борхерт владел особым искусством – одним-единственным предложением нагнетал такую угрожающую атмосферу, какой в ином фильме удается достичь лишь за полтора часа.
– Нет. В чем дело? Я ничего вам не сделал.
Гарри дышал часто, сутулился; Борхерт же, наоборот, расправил плечи, как боксер.
Штерн не мог больше этого выносить и хотел уйти. Хотя бы чтобы больше не видеть ужасное лицо мужчины. Тот выглядел так, словно провел ночь в крапиве головой вниз. По лбу, щеке и шее тянулись рубцы, маленькие и побольше, как красные волдыри от ожогов. Одни были покрыты струпьями, другие расцарапаны.
– Мы тут же исчезнем, если ты дашь то, что нам нужно.
– И что же?
– Кто из твоих друзей торгует детьми?
– Послушай, Анди, ты же знаешь. Я этим больше не занимаюсь. Я вышел из дела.
– Заткнись и отвечай мне. Что ты знаешь о младенце?
– О каком еще младенце?
– В понедельник должны продать ребенка. Такому же душевнобольному подонку, как ты. Что-нибудь слышал об этом в своем клубе?
– Нет. Клянусь. Я больше не имею к этому отношения. У меня нет ни контактов, ни информации. Вообще ничего, ноль. Извини, я бы все рассказал, но ничего не знаю. Со мной никто не разговаривает с тех пор, как я побывал в тюрьме. Я ведь сполна заплатил?
Гарри говорил рывками. Одни слова вырывались у него стремительно, другие словно с трудом сползали с губ, и Штерн не мог понять, типичен ли этот дефект для Гарри или появился только сейчас, потому что Борхерт ему угрожал.
– Не вешай мне лапшу на уши.
– Честно, Анди. Я не лгу. Только не тебе. Знаете… – Его подобострастный взгляд метнулся к Штерну, чьи шансы на скорое отступление сразу снизились. – Я дал маху. Думал, ей шестнадцать, честно. Старая история. Но мне никто не верит. Иногда они приходят по ночам и бьют меня. Это видите?
Он распахнул халат и предъявил Штерну свою грудь. Она повсюду была покрыта сине-фиолетовыми кровоподтеками. Без рентгена сложно судить, но Штерну показалось, что минимум одно ребро сломано.
– Это подростки с района. Каждый раз новые. Кто-то рассказал им, что я сделал тогда. Они вытаскивают меня из вагончика и скачут по мне в своих сапогах. Один раз плеснули в лицо кислотой.
Штерн отпрянул – одновременно испытывая жалость и отвращение, – когда Гарри подставил ему свое лицо. Только Борхерт сохранял спокойствие. На него, казалось, все эти ужасные истории не производили особого впечатления. Наоборот. Он улыбнулся Гарри и со всего размаха вмазал ему кулаком в зубы.
Удар был такой силы, что Гарри стукнулся затылком о пластиковую стенку вагончика, оставив на ней небольшую вмятину.
– Черт, нет, – заскулил Гарри и выплюнул окровавленный резец.
Штерн закричал:
– Анди, прекрати! Ты сбрендил?
– Пожалуйста, выйди.
– Нет, не уйду. Ты и в самом деле спятил!
– Ты не понимаешь, – сказал Борхерт и вытащил оружие. Штерн услышал металлический щелчок и понял, что Анди снял пистолет с предохранителя. – Исчезни! Немедленно!
– Нет. Я этого не допущу. Что бы Гарри ни натворил. Насилие ничего не решит.
– О, еще как решит.
Борхерт поднял пистолет и прицелился адвокату в лоб.
– Я не буду повторять.
– Пожалуйста, не надо. Пожалуйста, не уходите. – Глаза Гарри бегали между Борхертом и Штерном. Окровавленный мужчина выглядел как человек, который лишь за несколько секунд до казни осознал, что приговорен к смерти. Борхерт же просто съехал с катушек. Как и вчера, когда он бросился к двери в "Титанике", для него больше не существовало психологического барьера. Он способен довести начатое до конца. Уничтожая на своем пути все препятствия. В крайнем случае даже своего спутника.
– О господи, пожалуйста, не уходите… Нет!
Когда Борхерт вытолкал Штерна на улицу и запер дверь вагончика изнутри, Роберт знал, что уже никогда не сможет забыть этот умоляющий, срывающийся голос.
5
Когда в дикой природе животные во время конфликта ведут себя нелогично, наука называет такое поведение "смещенной активностью". Например, крачка начинает чиститься, когда не может принять решение: защищать ли ей потомство или спасаться самой. В данный момент Роберт Штерн мог бы послужить любопытным объектом изучения для этолога.
Штерн стоял спиной к шаткому вагончику, не зная, что лучше: обратиться в бегство, позвать на помощь или вмешаться, – и одновременно как сумасшедший рылся в мусоре. В поисках какого-нибудь инструмента для самообороны, как он себя уговаривал. Острого предмета или металлического прута, которым он смог бы приподнять дверь, за которой Гарри вот уже две минуты как перестал кричать. Сначала Штерн еще понимал его. Потом страдальческие обрывки фраз становились все более нечеткими. В конце слышался уже только хрип, сопровождаемый шлепающими звуками ударов, которые с регулярными интервалами сотрясали вагончик.
Штерн торопился, отодвинул в сторону автомобильный аккумулятор, отсоединил шланг допотопной стиральной машины, потом схватил проволочную петлю, с которой тоже не знал, что делать, как и с остальным вонючим мусором. Если он не найдет здесь заряженную двустволку, то все равно не сможет остановить эскалацию конфликта внутри вагончика.
Но Штерн продолжал копаться в дерьме и остановился, лишь когда тишина у него за спиной стала невыносимой. Неожиданно стихли все стоны, вопли и удары, а шум автострады, собирающийся здесь внизу, в бетонном котле, снова возобладал над всеми остальными звуками.
Штерн повернулся, пытаясь определить, закончилась ли бойня, или это просто пауза. Он тяжело зашагал по грязи к вагончику, наступил на кучу дерьма непонятного происхождения и решил, что ему все равно. Хотя он боялся того, что ожидало его за поцарапанным оргстеклом, Штерн встал на цыпочки и плотно прижался к окну фургона. И чуть не соскользнул назад, когда справа, в двух шагах от него, распахнулась дверь. Наружу вышел Борхерт. Его ярко-красная футболка изменила цвет и черной тряпкой липла к телу – так сильно он вспотел. Штерна, наоборот, передернуло от холода, когда он взглянул Борхерту в лицо. Мельчайшие капельки покрывали его лоб и широкие ноздри. Как будто он только что ремонтировал нечеловеческое жилище Гарри и выкрасил потолок в ярко-красный цвет.
– Он правда ничего не знает. Пойдем, – кратко сказал он, когда заметил Штерна. С исказившимся от боли лицом Борхерт потряс правой рукой, словно прищемил себе дверью пальцы. Если судить по сбитым до крови костяшкам, он бил не по Гарри, а по колючей проволоке.
– Все. Так не пойдет. С меня хватит. – Штерн повернулся спиной к Борхерту и пошел прочь так быстро, как только мог.
– Чего? – услышал он за собой крик Анди.
– Этого дурдома. Все это нужно прекратить. Я пойду в полицию и сдамся. И скажу им, что ты только что сделал.
– Да, и что же? Что я сделал?
Штерн обернулся:
– Ты пытал слабого, абсолютно беззащитного человека. Я даже боюсь посмотреть, жив ли он.
– Жив. К сожалению.
– Ты сумасшедший. Даже если речь идет о жизни моего сына. Ты не можешь просто так набрасываться на невинных людей.
Борхерт плюнул на глинистую землю.
– Ты ошибаешься. Даже дважды. Во-первых, речь идет не об этой ерунде с реинкарнацией твоего Феликса. Завтра собираются продать ребенка, уже забыл? А во-вторых… – Анди изобразил пальцами в воздухе кавычки, – этот человек не невинный. Он изнасиловал одиннадцатилетнюю девочку. Этот тип последний подонок. На такое говно даже воды в туалете жалко.
– Он говорит, что заплатил за это.
– Да, отсидел в тюрьме. Четыре года. А потом?
– Он завязал. Только посмотри на него. Он же гниет на глазах. Ему не понадобятся твои побои. Он и так умрет.
– К сожалению, не так быстро.