9
– Значит, вы хотите его допросить?
Профессор Г. Й. Мюллер начеркал свою практически нечитаемую подпись под письмом коллеге, главному врачу в Майнце, и захлопнул папку с документами. Потом взял серебряный нож для вскрытия писем и удалил им голубую ворсинку из-под ногтя большого пальца.
– "Допросить" – абсолютно неверное слово в этом контексте. – Полицейский, который сел напротив, откашлялся. – Мы просто хотим задать ему пару вопросов.
"Как бы не так, – подумал Мюллер и принялся изучать мужчину, который представился ему как комиссар Брандман. – Вряд ли это будет обычным расспросом".
– Не знаю, могу ли дать согласие. Это вообще разрешено?
– Да, конечно.
Правда? Мюллер не мог себе представить, что для этого не нужно никакого особого разрешения. От начальника полиции или, на крайний случай, от прокурора.
– А где ваш напарник? – Мюллер посмотрел на еженедельник перед собой. – Моя секретарша называла господина Денглера, если я не ошибаюсь?
– Энглер, – поправил Брандман. – Мой коллега приносит извинения. Он вынужден был уехать на место преступления, которое, по всей видимости, находится в прямой взаимосвязи с этим делом.
– Понимаю. – Главврач поджал губы, что всегда делал во время осмотра больного. На короткое время тучный мужчина, сидящий перед ним на стуле, превратился из полицейского в пациента, которому Мюллер, кроме диеты, посоветовал бы обследование щитовидной железы: судя по выпирающему кадыку, это не помешает.
Он помотал головой и положил нож для вскрытия писем на рецептурные бланки.
– Нет. Мой ответ: нет. Я не хочу подвергать пациента ненужному стрессу. Я полагаю, вам известен его диагноз? – Мюллер переплел свои тонкие пальцы. – Симон Сакс страдает от СПНЭО, супратенториальной примитивной нейроэктодермальной опухоли головного мозга. Она разрастается из правой части мозга в левую. То есть уже затронула мозолистое тело. Я лично проводил биопсию и после вскрытия черепа счел опухоль неоперабельной. – Главврач постарался услужливо улыбнуться. – Или же позвольте мне выразить это доступным для неспециалиста языком: Симон тяжело болен.
– Именно поэтому мы хотим как можно скорее провести с ним данный тест. Это избавит его от множества надоедливых вопросов и сэкономит нам кучу времени. Насколько я знаю, мальчик уже чуть было не умер от воспаления легких.
Ага. Вот откуда ветер дует.
Ребенок был их самым главным свидетелем. Они хотят допросить его, пока это еще возможно.
После того как химио– и лучевая терапия спровоцировали смертельно опасную пневмонию, Мюллер вопреки советам коллег решил прекратить агрессивное лечение. Такая мера вряд ли продлит жизнь, но точно облегчит страдания пациента.
– Все верно, – ответил профессор. – В настоящий момент Симон принимает только кортизон против отека головного мозга и карбамазепин от приступов. Я направил его на дополнительное обследование, с помощью которого хочу выяснить, не стоит ли нам все же возобновить облучение, но вероятность, к сожалению, очень мала.
Невролог встал из-за стола и подошел к громоздкой кафедре рядом с окном.
– Насколько вы продвинулись с расследованием? Вы уже знаете, кто этот убитый, которого вы нашли вчера с помощью Симона?
– Давайте я скажу так… – Брандман, как черепаха, повернул морщинистую шею в сторону профессора. – Если в Симоне действительно кто-то реинкарнировался, то в прошлой жизни он сделал нам очень большое одолжение.
– Значит, убитый был преступник?
– Да. И еще какой отпетый. Гаральд Цукер бесследно исчез пятнадцать лет назад. С тех пор Интерпол подозревал его в причастности к ужасным преступлениям с пытками в Южной Америке. По всей видимости, ему все же не удалось скрыться.
– Цукер? – Мюллер машинально листал рукописные заметки к докладу, которые лежали на кафедре.
Неожиданно раздался стук. Дверь открылась до того, как он успел сказать "войдите". Первым Мюллер узнал медбрата, которого все в больнице называли Пикассо, хотя ничто в грубой внешности мужчины не напоминало Мюллеру об искусстве. Правая рука Пикассо лежала на плече маленького мальчика и, казалось, слегка подталкивала его в кабинет.
– Привет, Симон. – Брандман поднялся со стула и поздоровался с малышом, как со старым знакомым. Симон лишь робко кивнул. На нем были светло-голубые джинсы с накладными карманами, вельветовая куртка и новехонькие белые теннисные туфли. На шее болтались наушники от MP3-плеера.
– Как ты себя сегодня чувствуешь? – спросил главврач и вышел из-за кафедры.
Мальчик выглядел хорошо, но, возможно, все дело в парике, который немного отвлекал от бледной кожи.
– Неплохо, я только немного устал.
– Хорошо. – Мюллер потянулся, пытаясь компенсировать очевидное превосходство комиссара в росте.
– Это господин из уголовной полиции, и он хочет расспросить тебя о вчерашних событиях. Точнее, он хочет провести с тобой один тест, а я не уверен, готов ли ты к этому.
– Что за тест?
Брандман откашлялся и изо всех сил постарался изобразить подкупающую улыбку.
– Симон, ты знаешь, что такое детектор лжи?
10
В окрестностях Хакского рынка свободное парковочное место спонтанно появляется только в плохих фильмах, поэтому, доехав до частной клиники на Розента-лерштрассе, Борхерт на своем джипе просто встал во втором ряду. Во время поездки от Моабита до Митте Штерн сделал несколько телефонных звонков, и между всех прочих в справочное бюро, где ему сразу дали информацию относительно доктора Йоханна Тифензее. К удивлению Штерна, этот человек был не только психолог, но и психиатр, то есть дипломированный врач, и даже якобы приват-доцент на кафедре медицинского гипноза в Университете имени Гумбольдта.
– Подожди-ка, Роберт.
Штерн почувствовал, как рука Борхерта сомкнулась вокруг его запястья, когда Штерн хотел отстегнуть ремень безопасности.
– Ты можешь обманывать девчонку, эту Карину, но я на такое не поведусь.
– Я тебя не понимаю.
Штерн хотел высвободить руку, но ничего не вышло.
– Почему ты играешь в могильщика? Адвокат, которого я знаю, покидает свою виллу, только если может выставить кому-то за это счет. И ни за что не будет работать с невменяемыми детьми. Подожди, дай мне сказать.
Штерн ощущал, как немеет его рука, настолько сильно Анди сжал пальцы. Сигнальные гудки проезжающих мимо машин Борхерт просто игнорировал.
– Я не идиот. Адвокаты, как ты, не бегут от полиции без причины. Так что скажи мне, почему мы не дождались фараонов в логистической компании.
– Я просто хотел избежать проблем с Энглером.
– Бред. Твои проблемы удвоятся или даже утроятся, если старик Гизбах все разболтает. Итак, что происходит?
Роберт смотрел сквозь тонированное стекло пассажирской дверцы на широкий тротуар оживленной улицы. Был только конец октября, но в витрине кафе на углу уже стоял Санта-Клаус.
– Ты прав, – наконец вздохнул Штерн. Он расстегнул куртку онемевшими пальцами, когда снова смог двигать рукой.
Борхерт поднял брови, когда Штерн сунул ему под нос DVD.
– Это лежало вчера в моем почтовом ящике.
– Что на нем?
Вместо ответа, Роберт вставил диск в прорезь CD-плеера, и маленький экран навигатора загорелся.
– Сам посмотри.
Он закрыл глаза и ждал, что жуткий голос, как ядовитый газ, начнет поступать в салон машины через динамики. Но вместо этого послышался треск и хруст.
– Ты хочешь меня развести, Роберт?
Сбитый с толку, Штерн открыл глаза и посмотрел на экран в красных пятнах.
– Не понимаю. – Он нажал на кнопку, торопливо извлек DVD из плеера и проверил, нет ли на диске царапин. – Он, должно быть, сломан! Вчера еще на нем всё было.
Или признаки износа ему все же не померещились?
– Что всё? – спросил Анди.
– Ну, всё. Голос, отделение новорожденных… – Штерн занервничал и почувствовал, как внутри нарастает паника. – Кадры с Феликсом. И этот маленький мальчик, который выглядит как мой сын.
Он повторил все еще раз, когда увидел недоумение на лице Анди, и, как мог, объяснил ему, с каким шокирующим видео вчера столкнулся.
– Я не могу пойти в полицию. Тогда он убьет близняшек. Так что я должен сам выяснить, откуда Симон знает об убийствах. У меня осталось еще четыре дня, – заключил Штерн и вдруг сам себе показался глупым. Расскажи ему кто-нибудь два дня назад такую невероятную историю, он бы высмеял его и послал к черту.
Анди без комментариев взял DVD у Штерна и включил свет в салоне. Снаружи из-за непрекращающего моросящего дождика было тускло, как в турецкой бане.
– Что ты думаешь? – осторожно спросил Роберт, так как Борхерт долго ничего не говорил.
– Я тебе верю, – наконец ответил он и вернул серебристый диск.
– Правда?
– Я имею в виду, верю, что еще вчера на нем что-то было записано. Эта штука называется саморазрушающийся диск.
– Что?
– Одноразовый диск. Когда я еще работал в киноиндустрии, он существовал только как прототип. Диск имеет специальное поликарбонатовое покрытие, которое вступает в реакцию с кислородом. Если после просмотра вытаскиваешь диск из плеера, он приходит в негодность под воздействием света и кислорода. Вообще-то такие диски придумали для видеотек, чтобы, взяв фильм напрокат, его не нужно было возвращать.
– Хорошо, это же доказательство. Что мне делать с одноразовым DVD? На нем была информация, которую я не должен распространять.
– Роберт, не обижайся, но… – Борхерт почесал лысую голову, – сначала мы находим этот труп, а сейчас тебя шантажирует какой-то неизвестный, который утверждает, что твой сын не умер? Может, этот голос существует только в твоей голове?
Штерн посмотрел в краснощекое лицо Борхерта и согласился, что вопрос абсолютно резонный.
Может, смерть Феликса все-таки свела его с ума, пусть и десять лет спустя? Вероятно, так и есть. Все объективные факты однозначно доказывали, что Феликс умер. Но жестокий голос на DVD и воспоминания Симона с безжалостной точностью попали в цель и обнажили внутри Штерна нечто, о существовании чего он до сих пор не догадывался: жилу, которая была восприимчива к сверхъестественным явлениям. Шокированный, Штерн должен был признать, что ему плевать на отсутствие каких-либо рациональных объяснений, если только какая-то высшая сила сделает возможным его встречу с сыном. Борхерт был прав.
Он и правда на грани помешательства. Со слезами на глазах Штерн положил руку Анди на плечо.
– Я держал его на руках всего три раза, понимаешь? – Штерн сам не знал, почему сказал это. – В том числе когда он был уже мертв.
Слова полились из него безудержным потоком.
– Иногда я просыпаюсь по ночам. До сих пор. И снова чувствую его запах. Тело Феликса было уже холодным, когда Софи наконец разжала пальцы и выпустила его из рук. Но он пахнул все так же, как в то утро, когда я держал его на руках в первый раз и намазал детским кремом.
– И теперь ты всерьез хочешь выяснить… – Штерн слышал, с каким трудом давалось Борхерту это слово, – не реинкарнировался ли он?
– Да… Нет… – Роберт шмыгнул носом. – Я не знаю, Анди. Но должен признаться, что не могу рационально объяснить себе это сходство.
Он рассказал о родимом пятне мальчика, который задувал свечи на своем именинном торте.
– Оно находится там же, где и у Феликса. На плече. Это большая редкость, обычно родимые пятна бывают на лице или затылке. Конечно, сейчас оно гораздо больше, но его форма… Оно выглядит как сапог.
– А Феликс… – замялся Борхерт. – То есть младенец, которого вы похоронили. У него оно тоже было?
– Да, я сам видел. До и после смерти.
Штерн закрыл глаза, словно хотел избавиться от стены воспоминаний, о которую бился. Но не исчезла ни больничная палата, ни металлический стол для ауто псии, на котором лежал его сын.
– Мне очень жаль. – Штерн быстро провел ладонью по лбу, чуть помедлил, потом вышел из машины. – Я пойму, если ты мне не веришь и больше не хочешь иметь с этим безумием никакого дела.
Он захлопнул дверь и направился ко входу в дом, не дожидаясь реакции Борхерта.
Мельком взглянув на скромную табличку с именем на кованых воротах, Штерн понял, что у цели. Пятый этаж, налево. Он хотел было позвонить, но тут заметил распорку, которая не давала воротам закрыться. Не зная, понадобится ли ему, как во многих берлинских доходных домах, ключ для использования лифта, он пошел наверх по лестнице – так что потребовалось время, прежде чем он добрался до последнего этажа. Тяжело дыша, Штерн оперся о стертые перила и замер в ужасе. Однако его испугала не собственная никудышная физическая форма, а дверь частной врачебной практики.
Она стояла настежь открытой.
11
– Ты себя хорошо чувствуешь, Симон? – спросил профессор Мюллер, нажимая на кнопку включения микрофона. Он смотрел через толстое стекло в соседний кабинет для обследований, где стоял белоснежный магнитно-резонансный томограф. Симон, в футболке и боксерах, лежал в трубе, куда, как в суперсовременную печь, был помещен несколько минут назад. Он подвергался этой получасовой процедуре уже в пятый раз за два года. Предыдущие МРТ-снимки его мозга диагностировали, к сожалению, лишь неконтролируемый рост клеток в его голове. Но сегодня в порядке исключения предметом исследования была не опухоль.
– Да, все в порядке.
Голос Симона звучал из динамиков ясно и четко.
– И это действительно сработает? – Мюллер отпустил кнопку микрофона, чтобы мальчик не услышал их разговор. Профессор согласился провести этот тест исключительно из любопытства: ему очень хотелось собственными глазами увидеть этот нейрорадиологический эксперимент, о котором он до сих пор только читал. Кроме него и комиссара, в компьютерной комнате находилась еще андрогинная блондинка. Мюллеру ее представили как медицинского эксперта по проведению допросов от Управления уголовной полиции. Специалист как раз возилась с проводами под столом с монитором.
– Да. Этот метод даже намного точнее, чем тест с обычными полиграфами. Кроме того, вы вряд ли разрешили бы Симону в его состоянии покинуть клинику. Так что мы прибегнем к домашнему детектору лжи клиники Зеехаус. – Брандман рассмеялся. – Хотя до сегодняшнего дня вы даже не подозревали, что ваша клиника располагает чем-то подобным, верно?
– Профессор Мюллер? – позвал Симон в соседнем кабинете через переговорное устройство.
– Да?
– Мне щекотно.
– Ничего страшного. Ты пока можешь шевелиться.
– О чем он? – поинтересовался Брандман.
– Беруши. У него всегда чешутся уши, когда материал нагревается.
– Я готова. – Жуя жвачку, блондинка выползла из-под стола после того, как ей, по всей видимости, удалось подсоединить свой ноутбук к больничному компьютеру. Она подвинула к себе офисный стул, села перед тумбочкой на колесах, на которой стоял маленький монитор, и нажала на кнопку переговорного устройства.
– Здравствуй, Симон, меня зовут Лаура. – Ее голос звучал неожиданно приветливо.
– Здравствуй.
– Я задам тебе несколько вопросов. На большинство из них ты должен отвечать "да" или "нет", хорошо?
– Это уже был первый вопрос?
Взрослые улыбнулись.
– Отлично. Мы поняли друг друга. Тогда можно начинать. Только один момент: что бы ни случилось, тебе ни в коем случае нельзя открывать глаза.
– Хорошо.
– Господа. – Лаура махнула мужчинам.
Уверенными, ловкими движениями Мюллер активировал электронную систему магнитно-резонансного томографа, и обследование началось с типичных монотонных звуков – словно кто-то вбивает деревянный колышек. Несмотря на закрытую звукоизолирующую дверь, они не только слышали стук, но и ощущали его. Через несколько минут его сменили низкие басы, от которых сжимались стенки желудка.
– Пожалуйста, назови свое имя и фамилию, – попросила Лаура.
– Симон Сакс.
– Сколько тебе лет?
– Десять.
– Как зовут твою маму?
– Сандра.
– А отца?
– Не знаю.
Лаура взглянула на Мюллера, который пожал плечами.
– Он социальная сирота. Мать от него отказалась. Отца он не знает.
Эксперт-криминалист задала еще десять вопросов по принципу "да-нет", прежде чем перейти к следующей части теста.
– Хорошо, Симон, теперь шутки в сторону. Сейчас я хочу, чтобы ты мне соврал.
– Зачем?
– Ты ведь уже видел компьютерные снимки твоего головного мозга? – ответила Лаура вопросом на вопрос.
– Да. Они похожи на грецкий орех.
Лаура засмеялась:
– Точно. Сейчас мы как раз снимаем на пленку такие грецкие орехи. Позже мы покажем тебе целый видеофильм. А если ты сейчас соврешь мне, то увидишь потом на пленке что-то нереальное.
– Ну хорошо.
Лаура быстро посмотрела на Брандмана и профессора, потом продолжила задавать вопросы.
– У тебя есть водительские права?
– Да.
Мюллер завороженно смотрел на 3D-снимки высокого разрешения. При всех предыдущих ответах ничего не происходило. Но сейчас зона неокортекса неожиданно покраснела.
– На какой машине ты ездишь?
– На "феррари".
– А где ты живешь?
– В Африке.
– Вы видите? – прошептала Лаура, обращаясь к Мюллеру. – Повышенная мозговая активность в таламусе и миндалине. Обратите внимание и на показания в других отделах, которые отвечают за эмоции Симона, его управление конфликтом и контроль за мыслительной деятельностью.
Она указала обгрызанной ручкой еще на одно красное пульсирующее пятно на экране:
– Очень типично. Когда человек говорит правду, здесь все спокойно. Но, выдумывая ложь, испытуемый должен напрячь фантазию и поэтому сильнее сосредоточиться. Наша компьютерная программа окрашивает необычные биоизменения потенциалов головного мозга в красный цвет и тем самым выявляет неправду.
– Фантастика, – вырвалось у Мюллера.
Неудивительно, что эта новая система безнадежно оставила позади обычные детекторы лжи. Классический полиграф фиксировал только типичные изменения частоты пульса, кровяного давления, дыхания и потоотделения. Хорошо обученным и психологически тренированным людям удавалось подавить некоторые из этих рефлексов. Но никто не может контролировать биохимические процессы в своем головном мозге. Во всяком случае, без многолетней подготовки.
Лаура проглотила жвачку и снова включила микрофон.
– Очень хорошо, ты отлично справляешься, Симон. Сейчас будут последние вопросы, и мы закончим. Но ты снова должен говорить правду, ладно?
– Без проблем.
– Что тебе подарили на день рождения?
– Кеды.
– Что еще?
– Сеанс гипноза.
– У доктора Тифензее?
– Да.
– Это подарок Карины?
– Да.
– Тебя загипнотизировали?
– Не знаю. Думаю, я уснул раньше.
– Откуда ты это знаешь?
– От Карины и доктора. Но вы сами можете это проверить.
– Как это? – Лаура удивилась не меньше комиссара Брандмана. На такой ответ они не рассчитывали.
– Доктор Тифензее заснял весь сеанс на видео. Вы можете посмотреть запись.
– Хорошо, спасибо за совет. Что произошло, когда ты проснулся?