Понтип куда-то уводит Бахмана. Наверное, в свою комнату. Слышно, как на улице тоскливо воют полицейские сирены. Вскоре перед нами появляется огромный инспектор Сквортцоф со своим портфелем, ключами от машины, помощниками в униформе и Эрихом. По его насупленному багровому лицу видно, что со вчерашнего дня настроение у верзилы нисколько не изменилось. Он остаётся все таким же неприятным грубияном. Бородавка тоже на месте.
– Что тут у вас опять случилось? – басит Сквортцоф, неприязненно оглядывая нашу компанию.
Эрих проводит полицейских в комнату Мари. Через минуту Сквортцоф выглядывает в коридор и спрашивает:
– Кто обнаружил тело?
Услыхав, что это была Баклажан, он посылает за африканкой женщину-полицая с мужской головой, а остальным приказывает вернуться в столовую и ждать его там. Что мы и делаем.
Сквортцоф отсутствует около часа. В течение этого времени только одинокий удар колокола нарушает тишину. Лиля куда-то уносит Алинку и возвращается в столовую. Почемутто непрестанно курсирует взад и вперёд. Селина продолжает тихо плакать. Её острый нос распух и покраснел. Урсула подаёт ей бумажные салфетки. Никс о чём-то перешёптывается с плешивым Кельвином. Эдик жадно курит. Один Круглый Ын остаётся невозмутим. Я думаю над самоубийством Мари. Существует множество способов лишения себя жизни. Можно, к примеру, покончить с собой с помощью горы абрикосовых косточек, но Мари сунула голову в петлю. Почему девушка это сделала? Весь свет стал не мил без любимого? Или что? Возможно, есть другие причины. А если это не самоубийство?
Ну вот, наконец-то, и Сквортцоф. Великан выглядит чернее тучи, если можно так выразится о его физиономии цвета кирпича. За ним следует Баклажан с гри-гри на груди, затем Эрих, полицаи. Последними заходят Бахманы. Видимо, великан позвал и их.
Сквортцоф занимает место во главе стола, кладёт на соседний стул свой портфель. Творческие люди тоже садятся. Инспектор окидывает всех колючим взглядом.
– Вы уже знаете о смерти Марии Бахман, – басит верзила, – а я хочу знать, видел ли кто-нибудь из вас или слышал что-либо относящееся к этому событию?
Художники молчат. Выждав минуту, Сквортцоф начинает поимённый опрос.
– Доктор Бахман?
Видно, что маэстро с трудом держит себя в руках. Тем не менее, он корректно отвечает инспектору:
– Я не верю, что Мари покончила с собой.
Понтип кивает, соглашаясь с мужем. Дюймовочка больше не улыбается.
– Герр управляющий?
Эрих отрицательно качает большой головой.
– Фрау Ланг?
Лиля неуверенно отвечает:
– Может быть, всему виной смерть её молодого человека? Мари и Харди были красивой парой.
– Герр Никс?
– Не знаю. Наверно, фрау Ланг права. Это из-за Харди.
– Герр Рихтер?
Плешивый Кельвин недовольно кривится.
– Я с Мари вообще не общался.
– Фрау Калиновски?
Селина, закрывая лицо промокшей салфеткой, невнятно произносит:
– Не могу поверить, что всё это происходит на самом деле! Какой-то кошмар!
– Герр Трепнау?
– Ничего не могу сказать. Может, правда, из-за Харди?
– Герр Почемутто?
Эмоциональный итальянец воздевает руки к небу и обрушивает на инспектора водопад слов, из которых я понимаю только: "О, мадонна!" Сквортцоф нетерпеливым рыком прерывает излияния Почемутто:
– Ясно. Фрау Крюгер?
Урсула пожимает мощными плечами.
– Не представляю себе, чтобы совершенно нормальная девушка покончила с собой из-за такого повесы, как Харди.
Сквортцоф сверлит взглядом людоеда жильцов азюльхайма: Кокоса, Круглого Ына и Баклажана. Все трое заявляют испуганным хором:
– Ничего не знаем, не видели, не слышали, не трогали.
Верзила разворачивается вместе со стулом в мою сторону. Так сказать поворачивает целый комбайн ради одного колоска.
– Герр Росс?
Я бестрепетно встречаю тяжёлый взор Сквортцофа своими правдивыми очами.
– А вы уверены, герр инспектор, что это не убийство? Впрочем, я не настаиваю.
Великан с подозрением разглядывает меня.
– Вы что-то знаете, герр писатель?
– Я видел комнату Мари. Некоторые детали показались мне необычными.
Сквортцоф заметно напрягается. Его лицо ещё больше наливается кровью, а бородавка на носу наоборот белеет.
– Какие такие детали?
– Вы ведь тоже осматривали комнату, герр инспектор?
– Разумеется.
– Мне бросился в глаза халат, лежащий на постели.
– А что в нём необычного? Халат как халат.
– Я вообразил себе такую картину. Рано утром некто стучит в дверь. Мари просыпается, накидывает халат на ночную рубашку, подпоясывает его и открывает дверь. Видимо, этого человека она знает. Некто входит. Он убивает девушку, снимает с неё халат, бросает его на постель и, используя пояс от халата, подвешивает тело на крюк. Инсценирует самоубийство.
– Но может быть, Мари вообще не одевала халат?
– Тогда бы он, скорее всего, находился на стуле возле постели. На том самом единственном в комнате стуле, на котором до смерти девушки висели джинсы, свитер и ремень.
– Откуда вы знаете, герр писатель, что, где находилось?
– Потому, что одежда лежала на полу возле опрокинутого стула. Вероятнее всего, халат лежал бы там же.
Сквортцоф противно ухмыляется.
– Убеждаюсь, что воображение у писателей действительно развито, но кое в чём вы правы. Мария Бахман не покончила с собой. Мне очень жаль, доктор, но ваша дочь сегодня утром была убита.
При этих словах, несчастный Бахман вскакивает с места и кричит:
– Что за чушь вы несёте, инспектор?! Кому понадобилось убивать мою девочку?
Не смущаясь, Сквортцоф басит:
– К моему глубокому сожалению, герр Бахман, это правда. Наши эксперты сразу установили, что ваша дочь была сначала задушена кожаным ремнём, а уже потом повешена на поясе от халата.
Маэстро на грани истерики. Под нашими сочувственными взглядами Понтип и Лиля уводят бедолагу.
– Такая трагедия! Мари была его единственным ребёнком, – шепчет мне Эдик.
– Я точно совершила большую ошибку, приехав в Германию! Папа Легба, отвори ворота и дай мне пройти! – бормочет Баклажан на своём своеобразном немецком.
Сквортцоф начинает долгий, нудный и бесполезный допрос. Речь идёт о том, где сегодня находился каждый из нас с пяти до семи часов утра. Как и следовало ожидать – это ничего не даёт. Все утверждают, что спали до шести-полседьмого, а потом потянулись на завтрак. Алиби на время до семи часов нет ни у кого. Даже сексуально озабоченный Кокос на этот раз ночевал один.
После того, как допрос бесславно окончен, Сквортцоф начинает морщить лоб и чесать затылок. "Чего бы ещё такого спросить?"
– Я хочу немедленно покинуть этот проклятый Замок! – заявляет Селина.
Поднимается всеобщий крик:
– И я! И я! И я! И я!
Желающих оставаться в страшном месте нет. Сквортцоф поднимает свою лапищу. Творческие люди умолкают и выжидательно смотрят на инспектора.
– Это уже второе убийство. Несомненно, что преступник находится в Замке. По этой причине я не могу отпустить вас домой. Вы разъедетесь, а мне, что делать? Гоняться потом за убийцей по всему городу?
– Вы хотите, инспектор, чтобы нас здесь всех перебили? – спрашивает плешивый Кельвин. – Кто останется последним, тот и убийца? Такая ваша тактика?
Сквортцоф лишь пожимает широкими плечами.
– Я буду жаловаться прокурору! – кричит консультант. – Мы все будем жаловаться!
– Это ваше право, а пока вы остаётесь в Замке. Вы все находитесь под подозрением в двойном убийстве!
Кое-кто из художников ещё пытается спорить с инспектором, но я убеждён, что это бесполезно. С разрешения Сквортцофа покидаю столовую. (Чюсс!) Взбираюсь по лестнице в свою комнату. Втыкаю в розетку шнур электрообогревателя, сажусь к столу, завариваю себе кофе. А за окнами-то идёт дождь! На стёклах извиваются водяные пиявки. Непогода добавляет безнадёги в нашу и так тяжёлую атмосферу. Значит, сегодня гулять я не пойду.
Включаю ноутбук. Проверяю электронную почту. Там нет ничего стоящего. Ну и ладно. Мне не дают покоя велосипед и алебарда. Эрих сказал, что фигура в доспехах была и раньше вооружена алебардой. Значит, Бахман угадал, возвращая оружие на место, или он лгал о том, что нашёл алебарду на лестнице? Если так, то он просто взял её там, у комнаты Мари, а потом поставил обратно. А зачем брал? Ведь Харди был убит клинком. Выходит, нужно осмотреть статую в рыцарских доспехах.
Я гляжу на окна. Наблюдаю, как мокрая весна сменяет мокрую зиму. Высокая влажность в Замке вызывает к жизни плесень и нездоровые инстинкты. Мои мысли постоянно возвращаются к полутёмной комнате с висящим на крюке трупом. Что касается смерти Мари, то она была сразу не похожа на самоубийство. Классика суицида такова: веревка, мыло, табуретка, ручка, клочок бумаги, а тут… Никакой записки с объяснениями, обвинениями и прощаниями. Сам факт использования для убийства Мари её же ремня и пояса свидетельствует об отсутствии умысла. Вряд ли убийца мог заранее рассчитывать на то, что найдёт орудие убийства в комнате своей жертвы. С Харди было совсем не так. Первое преступление тщательно продумано, второе – скорее спонтанно. А может быть, это орудуют разные убийцы? Хотя мне трудно себе представить, чтобы в Замке одновременно оказались два чудовища. Если эти смерти связаны между собой, то как?
Кофе выпит. Отставляю в сторону пустую чашку, выключаю ноутбук. До ленча у меня ещё есть немного времени. Вот и потрачу его на осмотр рыцарских доспехов у комнаты Мари. Сказано – сделано. Спускаю себя в коридор, топаю к винтовой лестнице. Мне нужно на второй этаж, туда, где три часа назад мы нашли висящую в петле Мари.
Возле зловещей комнаты кипит особенная жизнь. Люди в форме и штатском снуют туда-сюда, громко переговариваются, деловито возятся с какими-то мудрёными приборами. Понятно, что полицейские добросовестно работают на месте преступления. Стараясь не обращать на себя внимания, подхожу к нише со статуей.
Фигура рыцаря едва достаёт мне до плеча. Я знаю, что жители Средневековья были щуплыми, невысокими человечками. Внимательно разглядываю блестящие доспехи, щит с замысловатым гербом, алебарду. На поясе статуи висит кинжал. Обёртываю рукоятку кинжала носовым платком и осторожно вынимаю его из ножен. Узкий, остроконечный клинок. Таким клинком в старину наносили так называемый "удар милосердия" – добивали поверженного противника. Им вполне можно было отправить и Харди в мир иной. У меня в мозгу мелькает догадка, зачем Бахману понадобилась алебарда.
– Что вы тут делаете, герр писатель?
Оглядываюсь. Это Сквортцоф. Он неизбежен, как понос после молока с солёными огурцами. Протягиваю великану кинжал.
– На вашем месте, герр инспектор, я отдал бы этот предмет на исследование. Если вы ещё не нашли орудие убийства Харди, то, вполне вероятно, что молодой человек был убит именно этим кинжалом. Да и алебарду прихватите.
Сквортцоф небрежно забирает у меня оружие, крутит в руках, подносит к глазам. Я ожидаю, что дотошный верзила лизнет лезвие языком, но напрасно. Инспектор подзывает одного из подчинённых и передаёт ему кинжал.
– Возьмите ещё алебарду и немедленно отправьте оружие в лабораторию!
Сквортцоф провожает взглядом помощника, который бросается выполнять приказ, потом насмешливо обращается ко мне:
– А на вашем месте, герр Росс, я бы не путался под ногами у полиции. Я слышал, что вы взялись за частное расследование убийства Бернхарда Курца? Напрасно. Лучше занимайтесь своими книжками или прогуляйтесь по террасе. Подышите свежим воздухом. Будет больше пользы.
Сквортцоф машинально подбрасывает ключи от машины в воздух. Коварные ключи пролетают мимо подставленной ладони инспектора и со звоном падают на пол. Упс!
Моя гордость уязвлена. Похоже, что эта гора сосисок с картофельным пюре издевается надо мной? "Прогуляйтесь! Подышите свежим воздухом!" Между прочим, на улице льёт как из ведра! Мне очень хочется побарабанить пальцами по столу. А ещё лучше – по квадратной башке инспектора. На моём тайном языке это бы означало: "Вот ведь гадёныш!" Однако ближайший доступный стол стоит у меня в комнате, а до башки не дотянуться. Утешает одно: таким большим поганцем я точно никогда не вырасту! Со сдержанным достоинством киваю заднице Сквортцофа, который нагнулся, чтобы подобрать ключи, и, кипя от возмущения, тащусь обратно в свою башню.
В комнате без сил падаю на кровать. Всё! Меня больше не трогать, но при пожаре выносить первым. Засыпая, слушаю ровный шум дождя за окнами. Мне кажется, что это не капли молотят по стёклам, а Харди и Мари бледными пальцами стучатся из Нави в Явь. Они хотят мне сказать что-то чрезвычайно важное, но я не успеваю узнать, что. Проваливаюсь в глубокий сон. Последняя мысль в гаснущем сознании: "Не забыть сегодня же поговорить с извращенцем!"
Глава 13
Ленч я проспал. Спускаю себя в столовую только к обеду. Поредевшая студия живописи уже там.
"Халло! – Халло! Хай! Сервус! Грюсс готт! Привет!"
– Я заглянула к вам, Вадим, чтобы позвать на ленч, но вы так сладко спали, что я не стала будить, – виновато говорит мне Лиля, пробегая мимо с тарелками в руках.
Ну и ладно. Всё равно у меня не было желания дегустировать очередной завтрак Геракла. Ещё немного и мне станет близка Северная Корея с их травяной диетой. Положение спасают только неизменный борщ на обед и ужины строгой украинской направленности.
Оглядываю столовую в поисках интересующего меня человека. Ага! Мастурбатор, изгадивший портрет Харди, здесь. Смотрю дальше. Алинки нет. Баклажан опять в зелёном балахоне. В начале стола возле камина сидит прямой, как прут арматуры, Бахман. Дымит трубкой. У маэстро такой угрюмый вид, что Эрих больше не решается приставать к нему со своей винографолией. Малютка Понтип сострадательно поглядывает на мужа и украдкой вытирает глаза. Она больше не улыбается. Остальные кандидаты в убийцы молча уплетают борщ, салаты, пьют чай, кофе, колу, минералку. Желания заниматься пустопорожней болтовнёй нет ни у кого. Даже у Эдика. Он молча пожимает мне руку и возвращается к борщу. Что ж. Есть время, чтобы опорожнять желудок, а есть – чтобы его наполнять. Устраиваю себя возле Эдика. Осваиваюсь. Наполняю желудок.
Трапеза подходит к концу, когда я вспоминаю про велосипед. Я так и не спросил художников, видел ли кто-нибудь из них эту штуку. Почему бы не спросить сейчас? Сказано – сделано.
– Прошу минуту внимания, – повышаю я голос. Творческие люди поворачивают головы в мою сторону. На многих лицах испуганное выражение. Заметно, что в Замке привыкли к плохим новостям.
Задаю вопрос, мучающий меня с четверга. Художники недоумённо переглядываются, пожимают плечами. Все молчат. Вдруг Эдик тычет пальцем в Кокоса.
– Я недавно видел, как он ехал на велике с чёрной рамой.
Я с облегчением перевожу дух. Ходячий справочник Нашего Городка не подвёл.
– Когда ты видел Кокоса?
– По-моему, это было позавчера. Точно! Позавчера, после обеда. Я вешал картины на первом этаже и случайно взглянул в окно. Кокос как раз проезжал мимо на велосипеде. Я ещё удивился. Откуда у него взялся велик? Он же в Замок приехал на автобусе.
Эдик говорит по-русски, поэтому Кокос не понимает о чём идёт речь. Однако он не настолько туп, чтобы не догадаться, что мы говорим о нём. Толстенький албанец вскакивает со стула. Он хочет скрыться из столовой, но путь ему преграждает Сквортцоф. Кокос пытается проскочить мимо великана, но не тут-то было.
– Держите его, герр инспектор! – кричит Эрих. – Этот человек забрал велосипед!
Сквортцоф проявляет неожиданное проворство и ловит Кокоса за руку. Тот жалобно морщится от боли. Из такой лапищи не вырвался бы даже носорог.
– Кто-нибудь может мне толком объяснить, о каком велосипеде идёт речь? – рявкает инспектор, не отпуская Кокоса.
– О том самом, про который вам говорил герр Росс, – волнуясь, отвечает Эрих. – Герр Трепнау только что подтвердил, что видел, как этот человек ехал на велосипеде в четверг после обеда.
Эрих упорно называет Кокоса "этот человек" видимо потому, что не знает настоящего имени албанца, а произнести вслух прозвище у воспитанного управляющего язык не поворачивается. Впрочем, Сквортцофа такая куртуазность не тяготит, поэтому он громогласно спрашивает бедного косовара:
– Ну-ка, Кокос, признавайся! Зачем ты спрятал велосипед в кустах?
– Я не прятал! Я его там нашёл! – лепечет толстяк. – Я верну велосипед! Обещаю!
– Так ты его украл?! – в ярости рычит великан, наливаясь краской. – Кража велосипеда – это серьёзное преступление в Байроне! Это не Балканы! Придётся теперь тебе ночевать не в Замке, а у нас в полиции.
Кокос начинает всхлипывать. Я опускаю глаза. Жёваный стыд! Вроде здоровый мужик, а распустил сопли, как первоклассник.
– Я не крал велосипед! Просто случайно нашёл и взял себе. Всё равно, он был никому не нужен! Валялся в кустах!
– А куда ты его дел?! – трясёт Кокоса Сквортцоф. – Где велосипед сейчас?
– Продал. В азюльхайме. За полтинник.
– Кому?
– Одному земляку.
Сквортцоф отпускает растрёпанного Кокоса.
– Сейчас ты поедешь со мной в азюльхайм и покажешь своего земляка.
Решив с албанцем, инспектор поворачивается к Бахману.
– Вообще-то я за вами, доктор. Собирайтесь.
Бахман вынимает трубку изо рта.
– С какой стати, герр инспектор? Мне пора звонить адвокату?
Сквортцоф сверлит худого маэстро злыми глазками.
– Адвоката можно не беспокоить. Просто у нас появились новые данные. Соответственно возникли новые вопросы. Необходимо с вами поговорить.
Бахман недоуменно пожимает плечами, но поднимается с места и идёт к выходу. Подталкивая в спину Кокоса, Сквортцоф следует за ним. Народ начинает расходиться. Я тоже покидаю столовую – "Чюсс! – Чюсс!" – и возвращаюсь к себе. Подхожу к окну с видом на серую гладь реки. Снаружи доносятся слабые голоса птиц. Дождь закончился, но в моей комнате всё, как обычно: холодно, сыро, мерзко. Поспешно включаю электрообогреватель, сажаю себя к ноутбуку.
Итак, что мы имеем? Сквортцоф не зря забрал Бахмана в полицию. Я и сам всё больше думаю о роли маэстро в трагедии с Харди и Мари. Эти его гонки по этажам с алебардой в утро убийства парня, его попытка скрыть от полиции этот факт вызывают большое подозрение. Зачем Бахману могла понадобиться алебарда, я догадываюсь. С другой стороны, неужели он задушил ремешком собственную дочь? Трудно представить себе такое злодейство.
Хорошо хоть, что теперь стало ясно, куда делся из-под стены загадочный велосипед. Оказывается, это Кокос его нашёл, присвоил и "толкнул" за пятьдесят "евреев". Кажется, этот оборотистый малый продал бы даже свою прабабушку. Остаётся точно установить, кто и зачем оставил велосипед в кустах. В хронике событий четверга, которая у меня постепенно складывается из отдельных кусочков в единую картину, велосипед занимает важное место, однако, это всего лишь мои предположения. Каюсь, я сразу исключил версию о том, что убийцей мог быть кто-то посторонний. А вдруг, напрасно?