Роберт догнал ее в вестибюле. Они положили вещи на ленту сканера и прошли через рамку металлоискателя, улыбаясь и болтая со знакомыми охранниками. Те уже едва проводили по ним металлодетектором, хотя и Роберт, и Кларисса всегда с готовностью перед ними останавливались. Кларисса старалась держаться невозмутимо. Она не хотела, чтобы Роберт заметил, что у нее красное лицо и учащенное дыхание.
Она нажимала на кнопку механического карандаша. Стержень выходил очень неохотно.
На свидетельском месте сидела пожилая седовласая женщина. Мистер Морден просил ее рассказать о происшествии, случившемся за час до похищения Лотти.
– Ко мне в сад забрались четверо мужчин. Один начал колотить ногами в кухонную дверь. Другой заорал в окно, что они видели, как моя дочь Доркас прячется за занавесками в спальне. Он говорил, он знает, что она здесь и слышит его. Говорил, пусть лучше выходит по-хорошему, а не то они выломают дверь, и тогда все будет по-плохому Говорил, ей не поздоровится, как в тот раз. И постоянно произносил разные непристойности.
– Не могли бы вы повторить их суду?
– Я таких слов не употребляю!
Мистер Морден смущенно потупился, но Клариссе показалось, что на самом деле ему смешно.
– Потом они увидели, как я звоню в полицию, и сбежали. А дверь с тех пор толком не запирается.
Вечером они с Робертом вместе вышли из здания суда. Снег падал мягкими хлопьями. Рэйфа не было видно.
– Я бы хотел починить этой леди дверь! – сказал Роберт.
– Вам хочется помогать, даже когда вы не на работе.
– Да, это вы правильно заметили. В выходные я спас улитку от дрозда. Он бил ее об камень – хотел расколотить раковину.
– Бедный дрозд! Он так старался, даже инструмент себе нашел, а вы… Теперь он, может быть, умирает от голода!
Роберт покачал головой:
– В следующий раз я поступлю точно так же.
Они улыбнулись друг другу, словно им приятно было сознавать, что они такие разные.
Подходя к мосту, они услышали, как кто-то зовет:
– Эй, пожарный! Привет, пожарный!
На секунду у нее перехватило дыхание, хотя этот голос совсем не походил на голос Рэйфа. Перед ними вырос молодой паренек азиатской внешности; он обратился к Роберту, и Кларисса отошла в сторонку.
– В декабре вы приходили к нам в шестой класс. Проводили беседу о безопасности на дорогах, – произнес он с некоторым вызовом.
– Я тебя помню, – ответил Роберт, устремив на мальчика свой прямой, открытый взгляд. – Ты подошел после лекции, и мы пообщались. Шариф, правильно? Живешь с бабушкой.
Роберт встал поудобнее и терпеливо ждал ответа.
"Как можно через два месяца вспомнить такие подробности? – недоумевала Кларисса. – Ведь они встречались всего раз, к тому же там наверняка было полно других детей".
– Я думал о том, что вы там говорили… ваши слайды… в общем, я все равно буду ездить быстро.
– Хорошо. Я вытащу тебя, живого или мертвого.
У нее по спине пробежал холодок. Она представила, как Роберт бесстрастно берет в руки инструменты и врезается в искореженный металл, помогая санитарам добраться до зажатого внутри тела.
– Мне все равно, – прибавил Роберт.
Мальчик молча кусал губы.
– А вот твоей бабушке, наверно, нет. – Он протянул руку, и Шариф пожал ее. – Приятно было снова с тобой поболтать. Спасибо, что сообщил о своих планах.
Кларисса вежливо кивнула мальчику на прощанье, хотя и знала, что он не ответит. Они двинулись дальше.
– Вам правда все равно, живые они или мертвые? – спросила она.
– Абсолютно.
– А если это кто-то знакомый?
– Смотря кто.
– Ну, например, я? – Она улыбнулась, хотя по спине снова пробежал холодок.
– Тогда не все равно.
17 февраля, вторник, 18:20
У входной двери лежит маленький прямоугольный пакет. Он перевязан бечевкой и завернут в коричневую бумагу. Мое имя выведено каллиграфическими буквами. Я знаю – их писал ты. Знаю, несмотря на измененный почерк. Бегу наверх с пакетом в руках. Не снимая пальто, швыряю сумку на пол, бросаюсь на диван и с колотящимся сердцем срываю бечевку. Дрожащими пальцами разворачиваю бумагу.
Так я и знала: это книжка. Маленькая самодельная книжка размером с почтовую открытку. Страницы вырезаны из плотной кремовой и явно недешевой бумаги. Ты проделал в них дырочки и туго прошил страницы суровой ниткой. Книжка выглядит потрясающе. Я бы восхищалась ей, если бы ее сделал кто-то другой.
На обложке написано:
Четыре сказки
Сборник сказок под редакцией Рэйфа Солмса
Тираж: 1 экз.
Внизу – посвящение: "Прекрасной Клариссе, любительнице вина". Открываю "Содержание". Твои сказки я знаю почти наизусть. Сначала идет "Проклятый замок". Потом "Синяя Борода".
Открываю третью по счету сказку: "Диковинная птица". Ты подчеркнул один абзац.
"Некогда был на свете такой волшебник, который принимал на себя образ бедняка-нищего, ходил от дома к дому и просил милостыню, а при этом похищал красивых девушек. Никто не знал, куда они исчезали, потому что никто их потом уж не видывал" .
Это сказка о сексуальном насилии и убийствах, которые всегда проходят по одной и той же схеме. Злодей предпочитает определенный типаж: все его жертвы молоды и красивы. Естественно. Иначе он бы на них не позарился. Прекрасные девушки загадочным образом пропадают – так же, как и в сотне других сказок; они исчезают совершенно бесследно, в мгновение ока, и никто не знает, что с ними случается потом. Злодей прикидывается несчастным и страдающим – и побеждает. Девушек губит сочувствие к фальшивому нищему.
В сказках уже давно все описано. Все сценарии и методы совершения серийных убийств изобрели задолго до того, как Джек-потрошитель напал на свою первую жертву.
Рука на перевязи. Возможно, костыли. Хорошо отрепетированное замешательство. Подавленные стоны. Он мужественно не обращает внимания на боль, пытаясь загрузить в свой фургон сумки с продуктами или ящик с книгами. Приближается женщина. Он рассчитывает на ее доброту и сострадание. На ее романтические чувства. Она предлагает прекрасному незнакомцу свою помощь. Возможно, она уже представляет тот день, когда будет рассказывать детям о том, как познакомились их родители; возможно, она вспоминает другие подобные истории – те, в которых говорится, что добро всегда вознаграждается. Незнакомец расточает комплименты; на ее лице вспыхивает прекрасная улыбка – раз, другой, и тут он зажимает ей лицо тряпкой, пропитанной хлороформом, а потом заталкивает ее в фургон и захлопывает дверь.
Перехожу к четвертой – и последней – сказке. Это "Жених-разбойник". Ты опять подчеркнул абзац, на который мне следует обратить особое внимание:
"Притащили разбойники с собой какую-то девушку; они были пьяные и не обратили внимания на ее вопли и крики. Дали они ей выпить три полных стакана вина: один стакан белого, другой красного, а третий стакан янтарного, и у нее от этого напитка разорвалось сердце. Потом сорвали они с нее красивое платье, положили ее на стол, порубили на куски ее красивое тело и посыпали его солью".
Сюжет прост – девушку опоили, раздели, положили на стол и расчленили. Но крики и мольбы придают истории особую пикантность: они как бы намекают, что жертва была в сознании; что на самом деле речь идет немного о другом. Под видом сказки преподносится история о сексуальном садизме. Под маской разбойников скрываются маньяки-насильники, разделка трупа символизирует сексуальные пытки, а поедание мяса – групповое изнасилование. Так братья Гримм обманули цензуру, которая не умела читать между строк. Разрыв сердца – тоже аллегория. Разбойники – не некрофилы, и девушка не умерла до начала экзекуции. Она все сознавала и сходила с ума от ужаса и боли. Вот что означает разорванное сердце.
Я прекрасно знаю, как ты читаешь эти сказки. Ты представляешь меня на месте несчастных жертв. На месте девушек, перенесших чудовищные страдания и умерших ужасной смертью. И ты пытаешься заставить меня увидеть то же самое. Ты ведь не зря придумал такое посвящение.
Мне вспоминаются слова мистера Мордена. В своей вступительной речи он сказал, что история Карлотты Локер не похожа на сказку. Он ошибался. Ее история выглядит как самая типичная сказка.
Я хочу выкинуть все, к чему ты прикасался. Не желаю, чтобы твои вещи отравляли мне воздух. Не желаю терпеть твое присутствие в своей квартире. Не желаю терпеть его в своей голове. Но я знаю, как важны улики; я знала это еще до того, как впервые переступила порог зала суда. Я не могу сейчас позволить себе такую роскошь.
По поводу обращения в полицию брошюрки дают противоречивые указания. Немедленно звоните в полицию; не звоните, пока у вас нет неопровержимых доказательств. Полиция обязана вас защитить; не стоит ожидать от полиции многого.
А вот насчет улик наблюдается полное единодушие. Улик никогда не бывает слишком много. Обычно их как раз слишком мало.
Мне нужны еще улики. Много улик. Столько, сколько требуется, чтобы полиция мне поверила. Чтобы в суде со мной не сделали то же, что с Лотти.
Открываю чудесный деревянный буфет. Прячу книгу за штабелями хранящихся там тканей – поближе к задней стенке и к остальным моим трофеям. Оберточная бумага отправляется туда же. Захлопываю дверцы с треском, от которого сама же подскакиваю. Иду мыть руки. Я прикасалась к твоей книге; не хочу, чтобы на мне осталась хоть одна твоя молекула.
Проглотив две таблетки, отправляюсь в постель вместе с "Трансформациями". Успеваю прочитать несколько страниц, а затем уношусь в небытие под действием снотворного.
На следующее утро я просыпаюсь с ощущением, что слова Энн Секстон просочились мне под кожу и разнеслись по всему телу с током крови. Открытая книга так и лежит у меня на груди. Не могу перестать думать о "Спящей красавице". Это стихотворение о девушке, которой сто лет подряд снились кошмары. Прекрасный принц разбудил ее и разрушил сковывавшие ее чары, но она до сих пор боится закрывать глаза.
Среда
Она неторопливо шла по рынку. В такую рань бежать и прятаться в здании суда совершенно не хотелось.
Вспомнив слова Энни насчет железа, она купила у фермера кусок парного мяса. Потушит его в выходные по маминому рецепту. У торговки овощами она взяла морковь, брюссельскую капусту, пастернак, репчатый лук и лук-порей. Потом купила бутылку красного вина. Она не собирается отказываться от него из-за той истории: она будет продолжать его пить и будет на нем готовить. В тот вечер ей стало плохо после белого; к нему она теперь испытывала непреодолимое отвращение. Но красное вино безопасно, и она должна себя в этом убедить. Должна поверить, что на свете еще существуют вещи, которые не представляют для нее опасности.
Покупки она сложила в новую сумку-мешок, которую сшила из красивой материи в черно-голубую клетку. Она управилась с ней меньше чем за час. Продукты спокойно пролежат в шкафчике до вечера. Ей не хотелось идти на рынок после заседания: к концу дня там уже ничего не остается, к тому же вечером она планировала прогуляться с Робертом. Нельзя позволить Рэйфу отнять у нее эти прогулки.
Он и так уже отнял у нее слишком многое. Она остановилась возле соседней палатки, чтобы выпить кофе и заодно ответить на СМС: Каролина – приятельница с работы и секретарша заместителя ректора – предлагала встретиться за ланчем в субботу. Рисковать было нельзя, хотя Кларисса сомневалась, чтобы Рэйф мог заинтересоваться Каролиной. Яростно нажимая на кнопки, она ответила отказом. Написала, что очень сожалеет, и это сожаление было гораздо более искренним, чем обычно в таких случаях.
Она бросила телефон в сумку и подняла глаза. Продавец шутил с каким-то мужчиной в фанатском шарфе. Мужчина расплатился, взял стаканчик с кофе и обернулся, словно почувствовав, что за ним наблюдают. Их взгляды встретились; его лицо осталось непроницаемым, хотя в глазах мелькнул проблеск узнавания. Это был мистер Морден.
– Доброе утро, Кларисса! – услышала она и обернулась, отрываясь от пристального взгляда мистера Мордена. Рядом стоял Роберт. – Простите, не хотел вас пугать.
– Вы меня не испугали, – ответила она, помахивая полупустым стаканчиком. – Я просто уже слишком много кофе выпила. – Ее утренняя потребность в кофе росла пропорционально количеству глотаемого на ночь снотворного. Но она этого, конечно, не сказала.
– А я видел вас во сне, – вдруг выпалил Роберт и поспешно добавил: – Но я ничего не помню, кроме того, что вы там были.
– Надеюсь, не в компании обвиняемых?
– Вроде бы нет, – улыбнулся он. – Я думаю, это из-за того, что мы много времени проводим вместе.
Кларисса кивнула в знак согласия.
– Возможно, я тоже вижу вас во сне, – сказала она. – Просто забываю об этом сразу же, как только просыпаюсь.
– Я думаю, это к лучшему.
– Здорово, что мы с вами встретили вчера этого мальчика. Он даже не знал, как вас зовут… все повторял: "Пожарный, эй, пожарный!" Я подумала, что вы, наверно, не представляете себя вне своей профессии. Вам сейчас некомфортно оттого, что вы не ходите на работу?
– Очень даже комфортно! – засмеялся он.
Они прошли мимо банка, помещавшегося в массивном здании "под Ренессанс"; этот дом словно перенесли сюда прямиком из Венеции.
– Еще я думала, что пожарное депо – это совершенно другой мир. А для вас это, наверно, второй дом.
– Ну, во время ночных дежурств там не поспишь так, как дома.
Они завернули за угол и синхронно обогнули толпу, струящуюся из дверей кафетерия.
– А когда вы утром просыпаетесь в своем депо, вы сразу понимаете, где находитесь?
– Я всегда знаю, где я.
Кларисса смотрела на него во все глаза, словно он был фокусником и только что рассказал ей о каком-то необыкновенном трюке.
– У вас там есть любимое место?
– Сушильная комната. В ней еще манекены висят. Они все разного размера и набиты песком. Тяжелые, заразы. Мы на них тренируемся. Вытаскиваем из пожара.
– А они не покачиваются, когда висят? Мне почему-то кажется, что они должны покачиваться.
Они остановились, пропуская вереницу машин охраны, поворачивавших на подземную парковку под зданием суда.
– Они висят неподвижно. Мне нравится читать в этой комнате. Там очень спокойно.
– И что вы читаете?
– Стихи, – ответил он после паузы.
– А какие именно? – Она сгорала от любопытства.
Он ее удивил:
– В основном Китса. Я его очень люблю.
Как-то раз она видела у него в руках триллер в мягкой обложке. На картинке мужчина с пистолетом защищал жмущуюся к нему женщину. Такие книги обычно продают в аэропортах; трудно было бы придумать что-то более далекое от Китса. Но так нельзя – нельзя судить человека за то, что он читает триллеры. Она и сама иногда их читает; это же не означает, что она серийный убийца! Из-за Рэйфа она стала слишком подозрительной. Ей нравятся разные жанры – так почему они не могут нравиться Роберту?
Она подумала о Генри, который не признавал романтизм и считал, что поэзия должна поднимать экономические, политические и социальные проблемы. Сам он всегда писал о злободневном. Загрязнение окружающей среды. Перепроизводство сливочного масла. Обесценение заложенного имущества. Он хитроумно играл словами, и его стихи производили впечатление. Но ей не нравились. Они все были чересчур претенциозные – как и сам Генри.
– Я тоже люблю Китса, – ответила она. – Значит, это не только сушильная комната, но и читальный зал!
– Ага, а еще переговорная, – ухмыльнулся он. – Пожарные любят поболтать. Знаете, когда новенький впервые видит обгоревший труп… с ним приходится долго беседовать. Это самая теплая комната во всем здании. Зимой мы пьем там чай. Иногда я прихожу туда, чтобы побыть одному. Или привожу ученика и заставляю его завязывать узлы. Мы должны уметь завязывать узлы очень быстро, не глядя и не думая. – Он взмахнул рукой, словно хватая веревку, когда его телефон пискнул. Роберт прочитал СМС. – "Хотим сегодня выпить с ребятами после работы". Не напишете Джеку вместо меня, что я приду? – Он протянул ей телефон.
– А вы точно мне доверяете?
– Всецело.
Она точно знала, что напишет. Роберт поймет, что СМС адресована ему, а не Джеку, а некоторая двусмысленность как раз позволит быть максимально откровенной.
"Мечтаю быть с тобой. Чмоки".
Чуть покраснев, она протянула телефон ему:
– Отправляю?
– Жмите. – Лицо его было непроницаемым.
Она нажала.
– Кларисса! – ужаснулся он. – Я не думал, что вы всерьез. Я думал, это шутка!
Она ахнула и принялась извиняться, но он перебил:
– Вот и попались!
Тотчас пришел ответ. Роберт прочел и ухмыльнулся.
– Это уже не для ваших глаз, мисс Борн. Но с вами, оказывается, надо держать ухо востро. Вы шутница!
– Вы объясните ему, что это я написала?
– Не-а. Зачем человека радости лишать? Он уже зачитал это остальным!
Машины давно проехали и скрылись под землей. Посмеиваясь и покраснев, Кларисса и Роберт двинулись дальше. Прошли через вращающиеся двери, миновали охрану, оставили вещи в шкафчиках и начали подниматься по лестнице в зал суда. Веселье закончилось.
Кларисса прошла на свое место. Несколько секунд мистер Морден пристально вглядывался в нее и в Роберта, а затем повернулся к своему новому свидетелю – хрупкой, тоненькой девушке с длинными черными волосами.
За три месяца до происшествия Полли Хортон была на последнем месяце беременности. Кларисса тогда отходила после третьей неудачной попытки ЭКО. Если бы она случайно столкнулась с Полли и увидела ее живот, ее безмятежное и умиротворенное лицо, то лишь раздраженно отвернулась бы.
На фермерском рынке к Полли подошел Томас Годфри.
– Когда я его увидела, я ужасно испугалась, – рассказывала она. – Элиас, мой парень, задолжал им много денег. Годфри сказал: "Ты едешь со мной в Лондон".
– Вы хотели поехать в Лондон с этим человеком?
– Нет! Он зацепил меня рукой, как крючком. Чтобы я не ушла. Вот так. – Она изобразила рукой дугу.
Годфри угрожающе замотал головой, словно хотел напугать ее силой мысли, – прямо сквозь синий экран. Мистер Харкер обернулся, сдвинув брови.
– Я закричала. Какой-то мужчина подошел и спросил, все ли со мной в порядке. Годфри сказал: "Какое твое на хрен дело!" – и убежал. Если бы не тот мужчина… он бы заставил меня с ним поехать! – Она вытерла слезы.
Кларисса отметила тот факт, что Полли ходила в полицию. И что Годфри даже не вызвали на допрос – не говоря уже о том, чтобы выдвинуть против него обвинение. Теперь придется учесть, что попытку похищения доказать невозможно, – даже когда есть свидетели. Непонятно, что больше дает ей процесс – помогает или парализует? Вероятно, и то и другое вместе.
Мистер Харкер поднялся для защиты своего клиента.
– Я прошу вас объяснить суду, почему вы были признаны виновной в хранении героина и крэк-кокаина и приговорены к одному году условно.
– Это были не мои наркотики, – прошептала Полли. – Я не хотела, чтобы Элиаса посадили…