Кларисса получила информацию из первых рук. Детектив Хьюз после обеда сам был в суде; он сообщил, что мистер Солмс представил дело именно так, как они и предполагали, и предупредил, что, хоть она и была к этому готова, его слова могут ее расстроить.
Адвокат мистера Солмса разливался соловьем; сам мистер Солмс одобрительно кивал, слушая его объяснения. По мнению мистера Солмса, произошло ужасное, трагическое недоразумение; элементарное недопонимание, в результате которого к делу ошибочно была привлечена полиция; мистер Солмс ни в коем случае не намеревался запугивать мисс Борн или докучать ей своим вниманием. Фотографии были сделаны в процессе эротической игры, в которой мисс Борн и его клиент – оба совершеннолетние – участвовали по обоюдному согласию и на которой особенно настаивала сама мисс Борн; мистер Солмс был настроен негативно и согласился только потому, что хотел доставить ей удовольствие; он очень сожалеет, что мисс Борн решила поделиться с полицией такими интимными подробностями.
У Клариссы сдавило горло. Она кашлянула, прочищая его, и из ее рта вырвалось глухое сипение. Зажегся зеленый. Перед ними была оживленная улица. Роберт снова обернулся: он как будто хотел убедиться, что она не слишком увлечена разговором и способна сама перейти дорогу.
Больше всего мистер Солмс потрясен тем, что в прекрасном букете ей почудилась угроза убийства; он опасается, что мисс Борн страдает от переутомления и нервного истощения, раз она могла подумать такое. Мистер Солмс полагал, что она разделяет его чувства; они даже выбрали вместе кольцо для помолвки, которое мисс Борн приняла от него и оставила у себя. В ту ночь, в ноябре, она согласилась стать его женой, и он не замечал никаких признаков того, что она изменила свое решение, – вплоть до понедельника, четыре дня назад, когда полиция постучала в его дверь. Это явилось для него полной неожиданностью; ему потребовалось время, чтобы осознать новое положение дел.
Несмотря на боль, которую причинила ему мисс Борн, ее скрытность и неадекватное поведение заставляют его серьезно опасаться за ее душевное состояние. В последнее время она пристрастилась к снотворному; было очевидно, что здоровье ее сильно расшатано. Мистер Солмс так упорствовал в своих попытках связаться с ней лишь потому, что хотел предложить ей помощь, в которой она, безо всякого сомнения, нуждалась; он даже попытался действовать через ее лучшую подругу, однако мисс Борн отвергла и этот вариант. Она была совершенно уверена, что помощь ей не требуется, и это лишний раз доказывает, в каком прискорбном состоянии она находилась.
Мистер Солмс очень болезненно переживает тот факт, что из-за своей доброты и человеколюбия он был вынужден предстать перед судом, и расценивает это как вопиющую несправедливость. Отныне он прекращает всяческое общение с мисс Борн; однако он просит своего адвоката сообщить, что, несмотря на глубокую душевную рану, он искренне желает мисс Борн добра и очень надеется на то, что она обратится за медицинской помощью и попросит кого-нибудь из близких поддержать ее.
По словам детектива Хьюза, судья на это не купился. Он назначил залог и вынес запрет на приближение. Адвокат мистера Солмса заявил протест на том основании, что данный запрет разрушит карьеру его клиента и лишит его средств к существованию, поскольку они с мисс Борн вместе работают. Тем не менее судья не изменил своего решения. Кроме того, он подробно разъяснил адвокату, что нарушение запрета на приближение повлечет за собой серьезное наказание – вплоть до тюремного заключения на длительный срок.
Напоследок детектив Хьюз заверил ее, что теперь мистер Солмс почти наверняка оставит ее в покое, но на всякий случай посоветовал ей не терять бдительности.
Клариссе в голову пришла кошмарная мысль. Может, ей повезло, что он вел себя настолько неадекватно? Может, особо важное дело – это на самом деле не так уж и плохо? Будь его преследование чуть менее настойчивым, в полиции его просто не восприняли бы всерьез и не стали ничего предпринимать. И тогда ему не вынесли бы запрет на приближение, и ей до самой смерти пришлось бы мириться с тем, что он присутствует в ее жизни, отравляя своим ядом каждую минуту ее существования.
Все, чего она хотела сейчас, – это получить назад свою собственную жизнь и наслаждаться тем, что эта жизнь принадлежит ей одной. Большинство людей воспринимают такую возможность как нечто само собой разумеющееся; но она больше никогда не сделает такой ошибки.
Кларисса положила телефон обратно в сумку. Она немного успокоилась. Они уже подходили к станции; Роберт замедлил шаг, чтобы она догнала его.
– Интересный был разговор? – спросил он без всякого выражения.
– Нет. – Она для пущей убедительности помотала головой, заодно убеждая и саму себя. – Довольно тягомотный, но теперь с этим покончено.
Роберт помедлил секунду.
– Я тут подумал, что это, наверно, мужчина. Тот, с кем вы встречаетесь… – Казалось, он просто не в силах был сдержать эти слова.
– О боже, нет! Нет у меня никакого мужчины! – Его лицо чуть расслабилось, и она решила сочинить что-то отдаленно похожее на правду. – Это коллега. Я переживала из-за одной вещи по работе, но он сообщил мне хорошие новости. Теперь все в порядке.
– Замечательно!
– Да, – кивнула она, приложив билет к валидатору, и прошла через турникет. – На самом деле замечательно. И я больше не хочу об этом думать. – Они подошли к лестнице и остановились, прежде чем спуститься к поездам. – Я ни с кем не встречаюсь. Есть только один человек, с которым я хочу встречаться, – сказала она, глядя прямо в его ослепительно-голубые глаза.
Суббота и воскресенье
В выходные она решила испытать себя. Ей нужно было понять, сможет ли она спокойно находиться на улице, не оглядываясь через плечо каждую минуту. В субботу она гуляла по центру и посетила фермерский рынок, который показался ей неожиданно людным и шумным, но в то же время безопасным. Неторопливо выбирая продукты, она размышляла о том, правда ли, что Годфри едва не похитил здесь Полли Хортон.
Она зашла в кофейню и заказала латте, а в ожидании кофе решила написать Каролине: "Если ты вдруг сегодня свободна, приходи ко мне на ужин". Она не надеялась на положительный ответ: Каролина могла обидеться на нее за то, что она не пошла с ней обедать две недели назад. К ее изумлению, Каролина отозвалась почти сразу. Она написала, что будет к восьми и горит желанием посвятить Клариссу в свой сверхсекретный план реорганизации университета.
Кофе еще не принесли, и она отправила короткое сообщение Ровене: "Люблю. Скучаю". Ответа не было; она испугалась, что Ровена искромсает ножницами шелковую ночную сорочку, которую Кларисса послала ей рано утром, но тут же заставила себя выкинуть эту мысль из головы и принялась с удовольствием обдумывать приготовления к визиту Каролины.
Она купила ярко-красные тюльпаны – первые в этом году, оливки, фаршированный рикоттой перец, домашний сыр халуми, ржаной солодовый хлеб, помидоры, копченные на дубовых дровах, и бутылку своего любимого итальянского "Амароне". В палатке с французскими сладостями она взяла пралине, трюфели и миндаль в кокосовой пудре, а напоследок решила купить ингредиенты для тушеной говядины по маминому рецепту.
Вернувшись домой, она не обнаружила на полке ни писем, ни подарков – только счет по кредитной карточке, который показался ей самой прекрасной вещью на свете.
В воскресенье она долго гуляла в полях. Поздним летом они с Генри ходили туда по вечерам смотреть на лисиц. Ей всегда казалось невероятным, что совсем рядом с городом есть такие безмятежно-спокойные и далекие от цивилизации места.
Она зашла на старое, заброшенное церковное кладбище, расположенное рядом с маленькой фермой. Ступать по весеннему мху было очень приятно. У могилы девочки, умершей сорок лет назад, она простояла довольно долго: свежие цветы и новенький плюшевый мишка поразили ее. Кто их оставил – ее мать? Сейчас она уже, наверно, пожилая; Кларисса не удивилась, что она до сих пор оплакивает свое дитя. Она надеялась, что у этой несчастной женщины были и другие дети, хотя и понимала, что один ребенок никогда не заменит другого.
Она сочиняла истории про тех, чья жизнь оборвалась так внезапно, стараясь не причислять к ним Лору, и никак не могла остановиться. Только когда солнце опустилось совсем низко, заставляя ее щуриться, она наконец оторвалась от каменных ангелов и фигурных крестов и перестала выискивать на них даты и имена.
Неделя шестая. Запретный ключ
Понедельник
– Он очень умен, – сказала Энни, обращаясь ко всем сразу. Они сидели в предбаннике, ожидая, когда пристав пригласит их в зал. Мистер Морден должен был в последний раз попытаться пробить непробиваемого Азаролу Мистер Уильямс весь день прерывал мистера Мордена и заявлял протесты, и из-за их юридических споров присяжные только и делали, что выходили из зала.
– Красивая лямочка, – прошептала Энни, нагнувшись к самому уху Клариссы. – Думаешь, Азароле нравится розовый шелк?
Кларисса подумала, что шепот у Энни не такой уж и тихий. Роберт сидел напротив нее, на своем обычном месте; он наверняка слышал, хотя виду не подавал.
– Могла бы и раньше сказать, – укоризненно ответила она, пряча лямку под платье.
– Зато теперь у тебя и щеки стали такого же цвета. И ты больше не похожа на привидение.
Венди, сидевшая с другой стороны от Клариссы, торопливо набирала сообщение своему бойфренду.
– Как по-вашему, он когда-нибудь найдет лучшее применение своим талантам? – спросила она, поднимая голову от телефона.
– Сомневаюсь, – ответила Энни, усаживаясь на стул. – И я думаю, что мы здесь выведем его на чистую воду.
Мистер Морден разглядывал Азаролу с нескрываемым презрением.
– Вы заявили мистеру Уильямсу, что одолжили свой мобильный телефон некоему Аарону и что именно по этой причине ваш телефон двигался в сторону Лондона в то самое время, когда туда везли мисс Локер. Если это правда и вас не было в той машине, будьте любезны сообщить нам настоящее имя этого Аарона.
Азарола с улыбкой мотнул головой.
– Нет, – ответил он после секундной паузы, весело и в то же время твердо.
Ее вдруг кольнула мысль, что Роберт тоже часто так делает.
– Никакого Аарона не существует! – закричал мистер Морден так гневно, что Кларисса даже удивилась: неужели он может потерять над собой контроль? – И вы это знаете. И присяжные это знают. Вы были в той машине!
9 марта, понедельник, 18:20
Конверт не подписан. Мисс Нортон прилепила к нему желтый листочек из клейкого блокнота: "Кларисса! Это пришло сегодня утром. Думаю, это тебе. Постучись ко мне, если я ошиблась". Я знаю, что мисс Нортон не ошиблась. Знаю еще до того, как открываю конверт. Мисс Нортон никогда не ошибается.
Открываю его и вижу очередную фотографию из той же серии. Ты словно посылаешь мне кадр за кадром своего топорного кино. Кое-что изменилось. Ты сделал из моего чулка петлю и надел ее мне на шею, а концы привязал к спинке кровати.
Вспоминаю, как я осматривала себя на следующее утро. На шее у меня никаких следов не было. Я уверена. Иначе я бы обязательно заметила.
Похоже, чулок выполняет чисто декоративную роль, если можно так выразиться. Отражает твой художественный вкус. А еще он, конечно, символичен, и его скрытый смысл не так уж сложно разгадать: ты хочешь задушить меня и легко можешь это сделать; у тебя была возможность, но ты ей не воспользовался; в следующий раз ты уже не будешь таким великодушным.
Заставляю себя внимательно изучить фотографию. Петля выглядит устрашающе, но она не затянута; похоже, ты и правда не нанес мне повреждений своей удавкой.
Будем рассуждать разумно. Не важно, как ты представил дело полиции и адвокату; не важно, что ты наплел им про эротические игры, как и в случае с Лорой; не важно, что этот снимок выглядит еще чудовищней и отвратительней, чем предыдущие. Ты нарушил судебный запрет – вот что главное. Ты не продержался и двух дней. Ты совершил уголовное преступление, и в течение суток ты снова предстанешь перед судом. И на этот раз тебя приговорят к лишению свободы. Не меньше полутора лет, сказал детектив Хьюз. Судья предупреждал, что наказание будет суровым, и ко всему прочему тебе до конца жизни запретят со мной общаться.
Теперь я стану свободной. Ты сделал мне большое одолжение, потому что теперь я избавлюсь от тебя навсегда. Я буду в безопасности. И ради этого я готова пережить очередное унижение. Показать детективу Хьюзу эту мерзкую фотографию.
Вызываю такси и еду прямо в полицейский участок. Остаток вечера я провожу там. Меня снова допрашивают; скоро я стану такой же продвинутой, как Лотти.
Домой меня везет уже знакомый молоденький полицейский – тот самый, на которого я натолкнулась в полиции в то утро. Радуюсь возможности поблагодарить его за помощь и доброе отношение; рассказываю, что я очень боялась, как бы он не выгнал меня из-за того, что я пришла слишком рано. Он мило улыбается, не отрывая взгляд от дороги, и говорит, что это его работа, что он здесь именно для этого и что он был рад оказаться полезным.
Потом я ловлю на себе его взгляд, и мой мозг вдруг пронзает страшная догадка: он видел. Видел все эти фотографии. У меня дрожит лицо; я чувствую, что краснею. Уставившись в пол, пытаюсь отогнать эту жуткую мысль. Убеждаю себя, что у меня нет абсолютно никаких доказательств. Что если он даже и смотрел на эти снимки, то вовсе не для того, чтобы позабавиться. Я ведь только что отдала полиции последнюю и самую мерзкую из твоих фотографий; возможно, в этот самый момент ее изучает куча народу. Какая разница, видел он меня голой и связанной или нет? Все равно благодаря тебе он такой не один.
Мы паркуемся напротив моего дома. Полицейский настойчиво предлагает проводить меня до двери. Мое лицо снова меня слушается; дрожь в руках тоже как-то удалось унять. Мы вместе проверяем, что от тебя больше ничего не пришло, а потом он следит, как я поднимаюсь по лестнице и захожу в квартиру.
Мне нужно успокоиться. Я опять принимаю спасительные таблетки, чтобы провалиться в глубокий наркотический сон. Пока я буду спать, тебя снова заберут в полицию. И выйдешь ты оттуда очень не скоро.
Вторник
Кларисса бродила по рынку. Рэйфа снова арестовали, и на этот раз залог ему не назначили. Утром ей звонил детектив Хьюз; он собирался в отпуск на две недели и перед уходом хотел сообщить ей хорошие новости. Она может не волноваться: мистер Солмс теперь не скоро выйдет на свободу.
Сапоги она обула на толстые носки. С утра, как обычно, достала из шкафа чулки, но не смогла заставить себя надеть их. Голые ноги закоченели, несмотря на прикрывающее их платье и пальто, и ее это ужасно злило.
– Я решил, что ты похожа на волшебницу Шалот , – услышала она голос Роберта у себя за спиной.
– Это хорошо или плохо? – спросила она, оборачиваясь к нему и чувствуя, что вся ее ярость куда-то испарилась.
– Пойдем выпьем кофе. Сейчас самое время. – Он вел ее к закусочной на углу. – Нам нужно быть во всеоружии: Томлинсон на свидетельском месте – это серьезно.
Он поставил перед ней чашку с латте и пододвинул сахар, а затем протянул ей тонкую потрепанную книжку. Это было старинное, богато иллюстрированное издание "Волшебницы Шалот". К каждой сцене прилагалась репродукция какого-нибудь художника.
– Это просто изумительно! – воскликнула она. – Почему я раньше этого издания не видела?
– Да вот попалась у букинистов.
Она загляделась на иллюстрацию Уотерхауса. Леди Шалот плыла в своей лодке в Камелот, навстречу собственной смерти. Ее маленький животик наводил на мысль о ложной беременности, возникшей из-за страстного желания быть с Ланселотом и иметь от него ребенка. Поделившись этой мыслью с Робертом, она тут же испугалась: она не хотела, чтобы он подумал, будто ей повсюду чудятся дети и беременные.
– Никогда об этом не думал, – ответил Роберт, и ей показалось, что его это развеселило. – Я хочу тебя нарисовать, – сказал он после паузы. – Когда все закончится. Можно?
Она попыталась представить, как позирует ему. Как сидит под его пристальным взглядом, поворачивается так, как он скажет… Он будет не только смотреть: он будет прикасаться, и она будет прикасаться к нему в ответ. И Рэйф больше не сможет подглядывать за ними из-за угла.
– Можно, – ласково ответила она, протягивая ему книгу. Какое редкое и ценное издание! Она старалась не думать о том, что он, должно быть, приобрел книгу уже после того, как они познакомились, а вся эта небрежность – только маскировка. Похоже, кстати, что в последнее время он освежал свои знания в поэзии и живописи; он хотел поразить ее, словно был учеником, а она – учительницей. Эта мысль растрогала ее.
– Это тебе, – сказал он.
– Я не могу! Она слишком необыкновенная! – Кларисса осторожно положила книгу на стол.
Роберт задумчиво погладил обложку.
– Ее как будто сделали специально для тебя.
Она уже привыкла отвергать подарки: в каждом из них она видела угрозу. Но сейчас ни о какой угрозе не могло быть и речи.
Поборов смущение, она тоже положила руку на книгу и осторожно прикоснулась к его руке кончиками пальцев. Она знала: этот жест однозначен. Роберт поймет, что ее прикосновение не случайно.
– Спасибо, – тихо ответила она.
Тяжело и неуклюже ступая, Энтони Томлинсон направился к свидетельскому месту. Он был одет в темные джинсы и белую рубашку с длинными рукавами, которая туго обтягивала выпирающий живот. На шее галстук – жалкая попытка придать себе благопристойный вид.
Томлинсон изложил собственную версию событий, произошедших после его возвращения из ночного клуба вместе с Доулменом.
– Все уже были в отключке, кроме Карлотты. Она сидела на стуле. Спросила, не дам ли я ей покурить за секс. Это была ее идея. Я спросил – уверена? Она сказала – да. Повела нас в спальню. Я дал ей две дозы, крэк и героин. Она все выкурила.
Салли Мартин говорила, что за один сеанс Карлотта зарабатывала от сорока до восьмидесяти долларов – в зависимости от того, заказывали ей оральный секс или обычный. Из рассказа Томлинсона следовало, что она предложила ему тройную цену: ведь две дозы стоили всего двадцать фунтов. Цифры не сходились.
Мистер Морден поднялся и принял боксерскую стойку:
– Так вы утверждаете, что мисс Локер могла в любой момент покинуть машину?
– Да.
– Могу я попросить присяжных взглянуть на страницу восемьдесят два?
Перед ними снова был белый фургон. Кларисса смотрела на его боковую дверь и не могла поверить, что не замечала этого раньше. Она потянулась вперед, чтобы лучше видеть; нога тоже поехала вперед и наступила на сумку, которую она перед заседанием поставила под стол.
10 марта, вторник, 15:20
Зал наполняет пронзительный вой. Все присутствующие почему-то смотрят в мою сторону. Присяжные зажимают уши руками.
Я еще не поняла, что происходит. Не поняла, что ты снова до меня добрался.