Вижу все как при замедленной съемке. Будто смотрю пантомиму через толщу воды. Роберт поворачивается ко мне. Как он умудряется выглядеть спокойным и встревоженным одновременно? Его губы беззвучно шевелятся. Судя по ним, он говорит что-то вроде "внизу". Он показывает на мой стол и стучит по нему пальцем. Энни наклоняется, ныряет под стол, потом выныривает – словно для того, чтобы глотнуть воздуха, – и ставит передо мной мою сумку.
Беру ее в руки. Вой становится громче. Не понимаю, что происходит: я как будто попала в кошмарный сон. Начинаю выкладывать вещи на стол, не заботясь о том, что их все увидят. Кошелек, расческа, бальзам для губ, выключенный мобильник, выкройки, крем для рук, блокнот, ключи. Бесценная книга, которую подарил мне Роберт.
Сирена вопит все так же пронзительно. Мне кажется, это не прекратится никогда. Вытаскиваю какую-то серебристую штуку размером с брелок для ключей. Штука визжит у меня в руках. Это она. Персональная сирена, которую мне дал детектив Хьюз. Я и забыла, что ношу ее с собой. Наверно, я наступила на тросик и привела ее в действие прямо через сумку.
Трясущимися руками дергаю за тросик. Никакого эффекта. Ищу кнопку выключения и не нахожу. Я не знаю, как ее заткнуть. Не могу вспомнить, что мне говорил детектив Хьюз. Пальцы не гнутся; в них пульсирует кровь – как тогда, когда я обожгла их. Ожоги давно прошли, но мне снова кажется, что у меня на руке повязка. Я вцепилась в сирену мертвой хваткой. Роберт выдирает ее у меня из рук и быстро что-то поворачивает. Вой прекращается.
– Прошу прощения… – говорю я, вздрагивая от звука собственного голоса. Он слишком громкий; слова отдаются эхом по всему залу. У меня звенит в ушах. Лицо уже наверняка красное как мак. Бросаю взгляд на скамью подсудимых. На меня смотрят четверо из пяти: Азарола – бесстрастно, как профессиональный картежник, Томлинсон и Спаркл – с жалостью, Годфри – раздраженно и с презрением. Один Доулмен глядит прямо перед собой, словно гвардеец на посту у Букингемского дворца.
Теперь меня посадят в тюрьму за неуважение к суду. Я боюсь смотреть на судью; потом все-таки заставляю себя поднять глаза. Скользнув мельком по его лицу, я вижу, что он настроен доброжелательно.
Мистер Морден и мистер Харкер бросают в мою сторону сочувственные взгляды и ободряюще улыбаются. Мужчина слева от меня дружески и немного неуклюже похлопывает меня по руке. Кто-то передает Энни бутылку воды; наполнив пластиковый стаканчик, она вставляет его мне в руку и следит, как я пью, а потом с удовлетворенным видом забирает обратно. Роберт снова оборачивается. Он как будто проверяет, не развалилась ли я на кусочки.
Этот день так замечательно начинался – Роберт, его книга… И ты опять все испортил. Ты достал меня даже из тюрьмы. Но добро вокруг меня все равно побеждает. Оно сильней тебя. Сильней, несмотря на царящие в этом зале злобу, страх и ненависть.
Инцидент был исчерпан. Судья кивнул, и мистер Морден продолжил свой допрос.
– Будьте любезны прочитать вслух предупреждение на боковой двери машины.
– Внимание! Эта дверь открывается только снаружи, – медленно, с расстановкой прочитал Томлинсон.
– То есть изнутри она не открывается, – произнес мистер Морден. – На противоположной двери находится точно такая же надпись. Вряд ли мисс Локер смогла бы ее открыть, как вы считаете?
10 марта, вторник, 16:40
Я понятия не имею, о чем говорил мистер Морден. Наверно, о чем-то очень важном, – судя по тому, как все слушали.
В каком-то тумане выхожу из зала, глядя в пол. На этот раз я не мечтаю о том, как пойду на станцию вместе с Робертом. Не представляю, как он сядет рядом с мной в поезде. Не спрашиваю себя, отважусь ли я прикоснуться к нему как будто случайно. И не придумываю, как бы умудриться прижаться к нему так, чтобы во всем оказалась виновата давка. Подобными фантазиями я тайно наслаждаюсь каждый вечер. Но сегодня мне совсем не до них.
– Кларисса!
Я уже успела спуститься по лестнице. Растерянно моргаю, словно Роберт меня разбудил. Он был рядом, а я даже не заметила! Кажется, со мной такое впервые. Ты опять заполнил все кругом. Опять пробрался в мой мозг, и я сама позволила тебе это сделать. Больше это не повторится.
– Ты забыла, – говорит Роберт, осторожно вкладывая сирену мне в руку.
Бросаю ее в сумку.
– Думаю, завтра я оставлю ее дома.
– Значит, завтра нас ждет спокойный день.
К своему изумлению, я уже почти улыбаюсь.
– Сегодняшний день начинался так замечательно!
Убеждаю себя, что в этой ложной тревоге ничего ужасного нет. Надо радоваться, что моя персональная сирена больше мне не нужна.
И этот блокнот мне тоже больше не нужен. Обещаю себе, что с этого момента больше никогда не стану называть тебя "ты". Никогда. Ты больше не будешь для меня вторым лицом единственного числа.
Среда
Мистер Морден тряхнул головой, словно готовился к чему-то неприятному.
– Вы считаете Карлотту Локер привлекательной?
– Не обязательно считать человека привлекательным, чтобы заниматься с ним сексом. Я думал, что делаю ей одолжение.
Рука Энни с легким стуком упала на стол ладонью вниз. Мистер Морден многозначительно молчал.
– Она хотела покурить. У меня с собой было, – зачастил Томлинсон. – Она сама предложила. Сказала, что даст мне за наркотики. Мне не понравилось. Через несколько секунд все закончилось. Я думал, это не считается. Но потом мой адвокат объяснил, что это был секс. Как только пенис проникает в вагину, это уже секс, и не важно, сколько он там находится.
У мистера Мордена был такой вид, словно его сейчас вырвет.
– У меня больше нет вопросов к свидетелю, – заявил он.
– Скотина, – произнес Роберт, качая головой, едва они вышли из зала. Его голос был лишен всякого выражения. Остальные присяжные закивали в знак согласия.
– Очуметь можно! – начала Энни. – Э-э-э… а что такое секс? Хочешь сказать, что когда я засовываю свой пенис в твою вагину, это мы сексом занимаемся?
– Энни, сделай одолжение!.. – воскликнул Грант.
Несколько минут спустя они с Энни и Робертом сидели в баре за углом. Это была идея Роберта – выпить по бокалу перед тем, как ехать домой. Неожиданно перед их столиком вырос Грант. Он явно собирался к ним присоединиться; увидев его, Энни чуть не упала со стула.
– С тобой мы в безопасности, Кларисса, – произнес он. – Если на нас нападут, мы включим твою сирену.
– Ты носишь ее просто так или у тебя есть особые причины? – спросил Роберт как бы между прочим.
– Я забыла про нее, – ответила она. Формально это была правда. – Мне ее выдали сто лет назад.
– Нет, серьезно, Кларисса. – Грант взял себе стул. – Сколько в тебе – пять футов четыре дюйма? Сорок пять кило? Ты видела, какие эти парни здоровые? Они от тебя мокрого места не оставят.
Кларисса качала своим огромным бокалом и смотрела, как кружится красное вино, которое купил ей Роберт. По телу разливалось приятное тепло.
– Не нравятся мне такие разговоры, – произнес Роберт.
Он пил уже третью кружку пива, но заметно это было только по его глазам. Каждый раз, когда она к нему оборачивалась, она ловила на себе его пристальный взгляд – слишком пристальный, чтобы он мог успеть его отвести.
– Для того они и нужны, эти сирены, – сказала Энни, задумчиво поигрывая полупустой кружкой горького.
– Они хороши для тех, кто умеет с ними обращаться, – ответила Кларисса. – Уж точно не для меня…
Грант развалился на стуле, вытянув ноги и скрестив руки на груди.
– Томлинсон очень крупный. Примерно как я. А она примерно как ты, Кларисса. Представь, что он прижимает твои плечи коленями во время минета, как она рассказывала. Да он бы просто раздавил тебя!
Она выпрямила спину.
– На фотографии видно, что каркас у кровати очень низкий. По версии Томлинсона, во время минета Карлотта лежала на спине, а сам он стоял рядом с кроватью. Но этого не может быть. Ее голова до него не достала бы.
– Это надо проверить, Кларисса. Убеди меня! Здесь и сейчас. – Грант обвел рукой зал. – Тут полно места.
Кларисса мельком взглянула на Роберта. Его рот был плотно сжат. Глаза превратились в узкие щелочки.
– Думаю, твоя жена с удовольствием поможет тебе с расследованием. – Она взяла со стула сумку и пальто.
– На худой конец сгодится и резиновая кукла. У тебя есть резиновая кукла? – спросила Энни, которая тоже собралась уходить.
– До завтра! – попрощалась Кларисса и напоследок еще раз украдкой взглянула на Роберта.
"Пожалуйста! – твердила она мысленно. – Пожалуйста, пойдем со мной!"
Роберт залпом допил свое пиво.
– Я с тобой, Кларисса, – сказал он, вставая. Это было в точности то, что она хотела услышать.
– Он может быть твоей персональной сиреной, – сказала Энни.
– Я бы не отказалась, – ответила она, обращаясь к ним обоим.
Они зашли в вагон, и Кларисса опустилась на ближайшее сиденье у окна. Роберт сел рядом с ней. От него пахло пивом; она подумала, что хочет попробовать его дыхание на вкус. "Кларисса", – просто сказал он, глядя ей в глаза. Она с самого начала полюбила его решительную манеру произносить ее имя – еще с тех пор, как они впервые разговорились над японским журналом выкроек. Роберт вдруг наклонился и стремительно поцеловал ее в губы, а потом так же стремительно вернулся в исходное положение. Все случилось настолько быстро, что она даже подумала, не приснилось ли ей.
Поезд подъезжал к станции. Перегнувшись через Роберта, Кларисса нашарила на полу свою сумку. Она знала, что он почувствует запах ее шампуня. Когда они вышли из вагона, он взял ее за руку. Прижавшись друг к другу, они спустились по лестнице, миновали турникеты, выбрались на улицу и направились к такси. Роберт сел в машину вместе с ней.
Она вышла из такси в каком-то дурмане. Роберт передал таксисту деньги; едва сознавая, что делает, она нашарила ключи, открыла дверь и даже представила его мисс Нортон, которая выглянула из квартиры и вышла в холл, чтобы с ними поздороваться. Роберт вежливо пожал сияющей мисс Нортон руку, и они тут же двинулись дальше и через секунду уже поднимались по лестнице.
Едва зайдя в квартиру, они принялись стаскивать друг с друга пальто. Наконец она была в его объятьях; наконец она могла распробовать его на вкус, насладиться его ртом, его кожей, запустить руки ему в волосы. Кларисса чувствовала его запах, смешанный с задорным лаймовым ароматом крема после бритья – почти выветрившимся за целый день, но все еще свежим и приятным. Она отметила, что он только недавно начал пользоваться этим кремом. Одной рукой он держал ее сзади за платье, а другой водил по мягкому шелку, любуясь тем, как натянувшаяся материя обрисовывает ее грудь, талию и бедра. Когда он спустил платье с ее плеч, она быстро выскользнула из сапог и носков, попытавшись сделать это как можно грациозней: ей не хотелось, чтобы он заметил, какие они грубые и некрасивые. Она старалась не думать о том, почему она до сих пор не может – и, вероятно, не сможет никогда – заставить себя прикоснуться к чулкам. Платье упало на пол. Роберт повел ее в спальню; он каким-то образом знал, куда идти, – вероятно, профессиональное чутье пожарного подсказало ему расположение комнат. Он посадил ее на край кровати, в которой она не спала уже две с половиной недели. Стоя перед ней на коленях, прижался лицом к ее животу и начал целовать, придерживая ее за трусы. Потом расстегнул бюстгальтер.
Она смотрела, как он отточенным движением стаскивает через голову свитер. Одна из множества вещей, которые он делал уверенно и решительно. На его плече она заметила большой, почти в два квадратных дюйма, шрам, похожий на тавро. Цвета его губ. Рядом, на груди, был еще один шрам, поменьше.
– Расплавленный свинец, – сказал Роберт, проследив за ее взглядом. – С крыши.
Не тот ли это случай, о котором она прочитала в Интернете, когда искала информацию о Роберте? Мысль о том, что Роберт может умереть, напугала ее; она осознала, что на работе с ним в любой момент может случиться что-нибудь ужасное, несмотря на его профессионализм и умение минимизировать риск. Его шрамы, в отличие от новостных статей, заставили ее прочувствовать это в полной мере.
– Это еще ерунда! У нас был один парень, Эл, который обучал меня, когда я только пришел… да-а-а, тогда у нас все было по-другому… Видела бы ты его! На нем живого места не было! Он был похож на абстрактную картину. Он обожал свои шрамы. – Роберт улыбнулся. – И любил демонстрировать их женщинам. У него было много женщин. Однажды в баре он снял рубашку и начал играть мускулами, а потом… – Кларисса притянула его к себе, и его голос оборвался.
Стоя на коленях, она осторожно провела пальцами по шрамам и коснулась их губами. Поцеловала его красивый плоский живот, провела языком по пупку. У него перехватило дыхание.
– Я раздета, а ты нет. Так нечестно, – сказала она, расстегивая его брюки. Роберт засмеялся и стянул брюки вместе с плавками.
Он уложил ее на спину, на зеленое, как мох, стеганое одеяло с малиновыми цветами, которое она сшила уже после того, как с ним познакомилась, и под которым сама еще ни разу не спала, – сшила нитками, которые купила в день их первой встречи. Это одеяло никогда не видел, не трогал и не фотографировал тот, чье имя она навсегда выбросила из головы.
– Кларисса? Открой глаза. Посмотри на меня. – Она послушалась. – Ты понимаешь, – он двинулся, и из ее груди вырвался прерывистый вздох, – что это секс?
– Да.
Роберт откинул волосы с ее лица.
– На случай, если ты забыла определение, – прошептал он, прижавшись губами к ее рту.
– Я не забыла.
– Отлично.
Четверг
Она проснулась оттого, что он рывком перекатил ее на себя. Его глаза были закрыты; он не шевелился и, казалось, спал крепким сном.
– Роберт! – тихонько позвала она. – Роберт… – Она поцеловала его, и ослепительно-голубые глаза тут же распахнулись.
В его взгляде мелькнула растерянность. Она вспомнила, как он говорил, что при пробуждении всегда знает, где находится, и обрадовалась, что он не всегда бывает прав насчет себя. Иногда он может и ошибиться – совсем чуть-чуть, – но это никоим образом не умаляет его достоинств. Он и без того совершенен. Человек не должен знать себя во всех подробностях – иначе это уже не человек, а монстр; машина, которая никогда не меняется, никогда не ошибается и никого не может удивить.
Роберт притянул к себе ее голову. Он как будто еще не до конца проснулся.
– Кларисса, – пробормотал он, сонно улыбаясь. – Доброе утро! – Он неторопливо провел рукой по ее спине и, глядя прямо ей в глаза, прижал ее бедра к своим. Было очевидно, что теперь он понимает, где находится.
Кларисса мечтательно глядела в мутноватое металлическое зеркало, вспоминая события прошедшей ночи. Она заняла единственный туалет для присяжных в их персональном предбаннике, прилегающем к залу суда. "Вот что такое память тела, – размышляла она, снова ощущая на себе его руки, его губы, вспоминая их взаимные ласки. – Интересно, о чем он думает, сидя там с остальными?"
Внизу живота, с левой стороны, ощущалась сверлящая боль, которая появилась еще ночью. Кларисса знала ее причину и была уверена, что все пройдет через несколько часов.
С той стороны двери послышался шум. Присяжные начали подниматься со своих мест.
– Кларисса еще в уборной! – громко сообщила Энни приставу.
Кларисса торопливо вымыла руки и поспешила в предбанник.
Мистер Турвиль дышал тяжело и прерывисто. Мантия сбилась на сторону. Он выглядел так, будто только что гнался бегом вверх по лестнице за своим единственным свидетелем в пользу Доулмена. К счастью для него, Джейсон Леман не нуждался в наводящих вопросах.
– Восьмого августа прошлого года я тусовался с Карлоттой, – начал он. – Она сказала, что даст мне за наркотики. Стащила с меня плавки, словно ей было невтерпеж.
Обвиняемые заинтересованно подались вперед. Даже на лице Доулмена промелькнуло некое подобие любопытства.
– Я знаю, что на вас был презерватив. Кто его надел?
– Она. Только неправильно. Пришлось самому все переделывать.
"Профессионалка, ничего не скажешь", – подумала Кларисса.
– Я вышел из комнаты, принести ей водки. Возвращаюсь – ее нет. И в бумажнике пусто. Ну, пошел за ней. Нашел на соседней улице. Спрашиваю – где мои деньги? Она отвечает – потратила, но сейчас заработает, только клиента найдет. Повела меня в какое-то место, которое знала. Стоит, разговаривает с мужиками на машинах, вроде клиента ищет. Чувствую – что-то не так. Подхожу ближе – а она втирает им, что я ее изнасиловал! Потом поворачивается ко мне и как влепит мне по морде, два раза!
– Значит, эта женщина легкого поведения предъявила вам ложное обвинение в изнасиловании. Что же вы предприняли?
– Ничего. Не хотел опускаться до ее уровня. С бабами я не дерусь. Я их не обижаю. К черту, подумал я, надо сваливать. А на другой день приезжает полиция, дерется, задерживает, все такое… Но мне так ничего и не предъявили.
– Так вы осуждаете насилие в отношении женщин? – спросил мистер Морден, глядя на Лемана как на что-то среднее между отвратительным насекомым и приятным сюрпризом, который неожиданно преподнес ему мистер Турвиль.
– Иногда, – ответил Леман, подавшись вперед и устремив на мистера Мордена вызывающий взгляд.
– Вы по-прежнему состоите в связи с Мэри Барнс. В прошлом месяце она попала в больницу с разрывом барабанной перепонки. Судя по всему, насилие в отношении женщин стало для вас привычным занятием.
– Это все не доказано. Одни голословные утверждения. Го-ло-слов-ны-е, – повторил он с расстановкой. – Враки, короче.
В конце дня они спускались друг за другом по лестнице в обычном порядке.
– Такие преступления совершают около шести процентов населения, – произнес Грант, прищурив свои маленькие карие глазки. – Истребить их, как клопов, и проблема решена!
В этот вечер они шли от станции пешком. Могила матери с двумя младенцами была усыпана подснежниками. Несмотря на присутствие Роберта, она привычно совершила свой секретный ритуал и помолилась за них.
Подснежники напомнили ей, что зима вот-вот сменится весной, а судебный процесс завершится через несколько дней. Она не хотела, чтобы он заканчивался; ей так нравилось видеть Роберта каждый день. Поднимаясь на холм, она уловила запах дикого чеснока. Не прошло и пяти минут, как они уже были в ее квартире. Кларисса вдруг заметила, что Роберт почти упирается головой в потолок.
– Хочешь кофе, Роберт? – спросила она, стоя перед ним и удивляясь собственной застенчивости.
– Э-э-э… – задумчиво протянул он, а затем коротко бросил, слегка наморщив нос: – Нет.
– А чаю?
Роберт с улыбкой мотнул головой.
– Нет, – ответил он после паузы, весело и в то же время твердо.
"Ну вот, опять он так делает", – подумала Кларисса, поднимаясь на цыпочки и целуя его. Роберт схватил ее в объятья.
– Что тебе предложить? – спросила она.
Его руки заскользили по ее спине.
– Предложи мне себя, – ответил он, расстегивая молнию на ее платье.