– Женщины в тренажерном зале всегда интересуются:
"А где вам делали лицо? А где вам делали бюстик?"
Словно речь идет о сумке или платье, которые каждый может сходить и купить.
Обвиняемые говорят "сиськи". Ровена говорит "бюстик". Я говорю "грудь". Я не знаю и не хочу знать, как говоришь ты. Но я точно знаю, что эти различия имеют значение.
– Я считаю, это шикарный комплимент. Попробуй хотя бы ботокс, Кларисса! Если ты в ближайшее время ничего не сделаешь, то однажды утром проснешься и обнаружишь, что похожа на сдувшийся шарик.
"Она с тобой совершенно не церемонится", – говорил Генри.
"Она говорит искренне", – отвечала я.
"У вас нет ничего общего", – говорил Генри.
Быстро моргаю несколько раз, словно это может помочь мне прояснить зрение и вернуть ту Ровену, которую – как мне казалось – я знала. Ее нынешняя версия наверняка посоветовала бы Генри сделать пересадку волос. Представляю его реакцию: недоуменно-презрительно изогнутая бровь. По-моему, Генри и так красивый. Правда, мне теперь об этом рассуждать не положено: ведь он больше не мой.
– Я подумаю об этом. Ну а ты как, восстановилась после операции?
– Единственный минус – я больше не чувствую свои соски, – отвечает Ровена с легкой усмешкой человека, севшего на диету и отказавшегося от шоколада, который и раньше особо не любил.
Изо всех сил стараюсь скрыть эмоции. Я чувствую жалость и ужас от мысли, что она сама решила себя покалечить. Сама лишила себя удовольствия.
– Рубцы выглядят кошмарно, но хирург уверяет, что все заживет, – продолжает она.
И это та самая Ровена, которая плавала в море, закрыв глаза и напевая себе под нос? Качалась на волнах, воображая себя русалкой?
Я представляю себе ее соски, пришитые, как пуговицы, и окруженные темным ореолом. Мои собственные отзываются легким покалыванием.
– Конечно, заживут. Ясно, что тут просто нужно время.
– У тебя круги под глазами, – отвечает Ровена, внимательно изучая мое лицо. – Их нужно убрать. Тебе надо сделать подтяжку век, это очень омолаживает. Твоя самооценка резко поднимется. Когда те, с кем ты работаешь, замечают, что ты выглядишь усталой, они начинают думать, что ты и в самом деле устала. Что ты плохой специалист. Что ты не справляешься.
"Многие женщины предпочитают не рассказывать другим о том, что с ними происходит".
Я закусила губу.
– Я плохо сплю в последнее время. Из-за одного мужчины.
– О-о-о, я хочу слышать о нем все! – Она меня не так поняла. – Надеюсь, это может подождать?
– Ну конечно, – отвечаю я.
"Она всегда говорит только о себе. Ты ее не интересуешь", – говорил Генри.
"Да, но я не хочу ее потерять и поэтому скрываю от нее кое-что важное. Как она может мной интересоваться, если я толком ничего не рассказываю о своей жизни?" – отвечала я.
Оба бывших мужа Ровены говорили ей, что не хотят детей. Оба бросили ее и завели детей с другой женщиной. Она бы никогда меня не простила, если бы узнала, что я отбила Генри у жены. И рассвирепела бы, услыхав о наших попытках завести ребенка. Генри был в курсе и всегда меня прикрывал, хотя и ворчал, что дружба у нас в одни ворота.
– Я все думаю насчет лица, – говорит Ровена, в очередной раз придирчиво изучая себя в зеркальце. – Правильно ли я поступила?
Я смотрю, как она пудрит лоб. Кажется, раньше ее брови были ниже. Может, эта страсть к искусственной красоте возникла из-за неудачных браков?
– Совершенно правильно, даже не сомневайся! Ты похожа на звезду американской мыльной оперы!
Она даже почти улыбнулась. По-моему, ее губы тоже увеличились.
– Главное – чтобы ты была счастлива. Если так ты чувствуешь себя уверенней, то, значит, все правильно. Это показатель.
Ровена энергично кивает в знак согласия:
– Да, теперь оно у меня подтянутое и моложавое. И рельефное.
Генри бы сейчас картинно закатил глаза, но я так не сделаю. Официант провожает нас за столик в углу. В полумраке я не сразу замечаю развешанные по стенам изображения обнаженных женщин – псевдо-ар-деко. Мой взгляд останавливается на какой-то танцовщице. Я снова вспоминаю о подсудимых и думаю о том, как они заставили мисс Локер раздеться и забавлять их.
– Почему ты выбрала именно это место? – спрашиваю я.
– Я не выбирала.
– А кто же тогда?
Ровена не отвечает.
– Как ты думаешь, оно выглядит естественно? – спрашивает она дрогнувшим голосом, от которого у меня сжимается сердце.
Дрожащее пламя свечи придает ее застывшему лицу некое подобие выразительности. Но меня пугают эти чересчур рельефно выступающие скулы. Что ей туда закачали? Вдруг это опасно?
– По-моему, да. Ты как будто побывала в шикарном спа-салоне.
– Я считаю, что мы в любом возрасте обязаны хорошо выглядеть.
Накрываю ладонью ее унизанную драгоценностями руку, пытаясь привлечь к себе внимание:
– Я должна тебе кое-то рассказать. Кое-что ужасное.
Ровена бросает взгляд в сторону входа. В ту же секунду – словно кто-то нажал выключатель – у нее на лице загорается белоснежная, лучезарная киноулыбка, которую она даже не пытается сдержать.
Отпиваю глоток и оборачиваюсь.
Вода застревает у меня в горле. Французский джаз завывает все громче и громче. Темнота в зале как будто сгущается. Наверно, они что-то сделали со светом? Я не могу объяснить то, что вижу.
Я вижу тебя. Твои ноги, размашисто шагающие ко мне как ни в чем не бывало.
Но ведь все было спокойно! Никаких признаков твоего присутствия! Ни возле дома. Ни возле ресторана, когда я выходила из такси. Как ты узнал, что я здесь? Об этом знала только Ровена!
Ты сияешь. Прямо-таки лучишься счастьем. Мне вдруг становится грустно оттого, что именно я должна разрушить твою сумасшедшую радость. Ты заставляешь меня делать это снова и снова. Неужели не видишь, как я устала? Неужели ты сам не устал?
Твои губы шевелятся, но я не понимаю, что ты говоришь. Наклонившись к Ровене, ты целуешь ее в обе щеки.
– Н-н-не т-т-трогай ее! У-у-у-убирайся отсюда! – заикаюсь я, хотя у меня никогда в жизни не было заикания.
– Рэйф поужинает с нами, – говорит Ровена и отодвигает для тебя соседний стул.
Рэйф? Откуда она вообще знает твое имя? Это просто абсурд какой-то.
– Ни за что!
– Это я его пригласила, – отвечает она и берет тебя за руку. Ты высвобождаешься, но она этого, похоже, не замечает. – Присаживайся, Рэйф.
После своего выкрика я уже была готова сорваться с места. Но я не могу оставить тебе Ровену, а она явно не настроена вот так внезапно уйти вместе со мной.
– Ну, если ты этого хочешь…
Официант пытался забрать у тебя пальто, но ты не позволил; теперь ты вешаешь его на спинку стула. Ты, конечно, не хочешь, чтобы кто-нибудь заглянул в твои карманы и увидел то, что там лежит. И потом, твои вещи должны быть рядом на случай, если я сбегу, чтобы ты мог тут же схватить их и броситься за мной.
– Но я не понимаю… – Я неотрывно смотрю на Ровену, словно она спасательный круг, до которого мне нужно дотянуться.
– Мы хотели сделать тебе сюрприз, – отвечает она, поправляя свои тщательно прокрашенные каштановые волосы.
Приказываю себе думать. Я обязана догадаться, как ты вышел на Ровену. Кажется, поняла: это все из-за той церемонии награждения успешных бизнес-леди. Восемь лет назад. Ровена тогда уже рассталась с первым мужем, поэтому с ней пошла я. Когда объявили ее имя, я так сильно хлопала, что у меня ладони заболели. А потом весь вечер так широко улыбалась, что даже челюсть заныла. Они сфотографировали нас вместе и поставили на снимке наши имена. Этот снимок – единственное, что выдает Интернет в ответ на запрос с моим именем.
– Мы думали, ты будешь в восторге оттого, что мы знакомы, – продолжает она обиженно.
Ужас, который ты у меня вызываешь, пересиливает мою обычную готовность утешать и подбадривать Ровену.
– Но как? – Мне ничего не видно, в этой дурацкой темноте все расплывается. – Как вы познакомились?
– Ну, офлайн мы впервые встретились сегодня за обедом. Но переписываемся уже два месяца. Просто удивительно, как иногда сближает Интернет! – Она отсылает подошедшего официанта. – Рэйф подписан на мой бизнес-блог. И рекомендует его своим студентам, потому что хочет повысить их профессиональную востребованность на рынке. Он прочитал о моих творческих планах у меня в профайле и решил со мной связаться. Теперь он дает мне советы насчет мемуаров, которые я всегда мечтала написать.
Кровь стучит у меня в висках.
– Это называется виртуальное преследование!
– Зачем все передергивать? Паранойя какая-то. – Она поворачивается к тебе: – Кларисса просто неудачно выразилась.
– Нет, удачно!
Я вижу только неясные тени. Мотаю головой, чтобы там немного прояснилось. Потом заставляю себя взглянуть тебе прямо в лицо. Ненавижу это делать.
– Ты ни черта не знаешь о мемуарах. Ты просто литературный критик, – последние два слова я выговариваю так, будто это самое страшное оскорбление.
– У меня много талантов, о которых тебе пока неизвестно, Кларисса.
Ну вот, опять. Ты опять используешь мое имя вместо точки. В каждом предложении. Ты маньяк. Неужели Ровена не видит, как это нелепо? У меня вырывается короткое рыдание.
– Ровена, он тебе не нужен! Ты можешь пойти на писательские курсы. Он использовал тебя, чтобы подобраться ко мне!
– Не надо думать, что все вертится вокруг тебя! Удивительная самонадеянность. – Вот она наконец, настоящая, без жеманства, Ровена, в этой вспышке гнева. – Чтобы не сказать, нелепая. Мы с Рэйфом всего пару недель назад обнаружили, что оба тебя знаем.
Зажмуриваю глаза, потом снова открываю их. Плевать, как это выглядит со стороны.
– Какое совпадение!
– Не правда ли, Кларисса? – отвечаешь ты.
– Мы так о тебе беспокоимся, – продолжает Ровена.
– Очень беспокоимся, – подпеваешь ты.
– А он не рассказал тебе про сегодняшнее утро? Про то, как караулил меня у дома, прекрасно зная, что я не желаю его видеть? Про то, как таксистка пригрозила ему полицией?
Ты печально качаешь головой, изображая боль и непонятость. Ты фальшив насквозь – это видно даже сквозь плотный туман, в который погрузился этот мерзкий зал.
– О, Кларисса, – повторяешь ты. – О, Кларисса! Как ты могла подумать такое!
Я едва удерживаюсь, чтобы не схватить кувшин и не выплеснуть всю воду со льдом тебе в лицо.
– Рэйф переживает за тебя. – Рука Ровены касается твоей. – Вот почему я здесь.
Значит, это благодаря тебе она объявилась после двухлетнего молчания? Какая ирония…
Ровена смотрит на меня неодобрительно:
– Он сказал, что в последнее время ты сама на себя не похожа, что ты странно ведешь себя на работе, и я попросила его присмотреть за тобой, пока я не приеду. Вот уж не думала, что ты встретишь его так грубо!
Кровь стучит у меня в голове. С ужасом осознаю, сколько времени у тебя ушло на подготовку; сколько усилий ты потратил, чтобы все заранее спланировать, сколько лгал, манипулировал и с каким напряжением заставлял себя спокойно ждать сегодняшнего вечера. Ровена оказалась идеальной жертвой: она уязвима и несчастна, она страдает, и это страдание написано у нее на лице и выгравировано на новенькой груди. Ты ухаживал за ней. Очаровал ее. А потом заставил плясать под свою дудку.
"Если у вас есть общие друзья, он будет настраивать их против вас. Он может просто отрицать все ваши обвинения, а может сам обвинить вас в неадекватном поведении по отношению к нему".
Ты как будто прочитал все брошюрки о преследовании. И теперь используешь их против меня. Ты познакомился с Ровеной, чтобы у нас появились общие друзья.
Я чувствую комок в горле. Но зрение проясняется.
– Все совсем не так!
На твоем лице самодовольная ухмылка. Еще бы: женщины из-за тебя сцепились! Ты загнал меня в угол, и я больше не могу не обращать на тебя внимания. Я просто вынуждена смотреть на тебя и разговаривать с тобой. Из-за тебя мне пришлось нарушить обет молчания, а ведь я дала его только сегодня утром!
– Как ты можешь мне не верить, Ровена?
Если даже моя подруга верит тебе больше, чем мне, если даже она считает твою версию убедительной, – значит, у меня нет никакой надежды. Как и у мисс Локер. Полиция никогда не воспримет меня всерьез.
У тебя во рту оливка. Ты обсасываешь ее, пристально глядя мне в лицо. Потом неторопливо и чувственно вынимаешь изо рта косточку. На губе поблескивает капля масла. Меня передергивает. Быстро отвожу глаза, проклиная свое вдруг ставшее чересчур острым зрение.
Ровена похлопывает меня по руке:
– Давай сменим тему, Кларисса. Начнем вечер заново! Ты ведь всегда побуждала меня к творчеству? Ну так вот, для начала я решила написать о своем детстве. Рэйф меня уговорил. Я подумала, тебе будет приятно. Я рассказала ему, чем мы с тобой любили заниматься, когда были подростками. Сейчас я как раз пишу о том, как тебя тогда на набережной девчонка ударила. Помнишь мерзкую полисменшу, которая тебя допрашивала?
Я дрожу, несмотря на шерстяное платье и горячую батарею за спиной. По рукам бегают мурашки. Тот, с кем я ни за что не стала бы откровенничать, во всех подробностях знает историю, которой я никогда бы ни с кем не поделилась. Открываю было рот – но не могу произнести ни звука.
– Весь секрет в том, чтобы писать максимально откровенно, – щебечет Ровена, ничего не замечая. – Вот чему учит Рэйф. Помнишь, как я привела тебя домой и помогала прийти в себя?
– Конечно, помню, – отвечаю я спокойно. – Никто не сумел бы помочь мне лучше, чем ты.
– Ты пишешь великолепно! Кларисса будет гордиться тобой, когда прочитает.
Пнуть бы тебя так, чтобы под стол свалился. Жаль только сапоги об тебя марать. И потом, я не собираюсь помогать тебе убеждать Ровену в том, что у меня с головой не все в порядке. К моему удивлению, ты встаешь. На секунду меня охватывает отчаянная, безрассудная надежда: я на самом деле верю, что ты сейчас уйдешь. Но это, конечно, невозможно. Ты просто идешь в бар.
Я чувствую себя так, словно Ровена показала тебе мое нижнее белье. Но, если я хочу до нее достучаться, надо держать себя в руках. Я набираю в легкие воздуха, как только ты отходишь за пределы слышимости.
– Я не хочу, чтобы ты обсуждала меня с ним. Пожалуйста, не надо!
– Но это моя биография! Просто ты тоже в ней оказалась. Ты не имеешь права мне указывать.
– Ты, может, и хочешь его видеть, а я нет. И на этот счет я выразилась абсолютно ясно. Любой нормальный мужчина на его месте проявил бы уважение к моим желаниям, неужели ты не понимаешь?
Она не отвечает. На секунду мне кажется, что она со мной согласна: у нее краснеют уши, а это происходит всякий раз, когда она расстроена. На красном фоне около ушей белеют шрамы. Отвожу глаза. Не хочу, чтобы она заметила, как я ее разглядываю.
– Он обманом заманил меня сюда. Я бы ни за что не пришла, если бы ты предупредила меня, что он тоже будет. И он прекрасно это знал. Тебе не кажется странным, что он попросил тебя хранить это в секрете?
Она колеблется; но потом одним махом отметает все сомнения на твой счет, которые у нее наверняка начали зарождаться.
– Нет, – отрезает она.
Не хочу этого говорить. Но мне придется.
– Ты его совершенно не интересуешь.
Ее глаза недоверчиво округляются.
– Ты, кажется, думаешь, что все мужчины на свете в тебя влюблены! – выкрикивает она трясущимися от ярости губами. – Но всех ты не уведешь!
Она вполне могла догадаться насчет Генри. Или узнать все от тебя. Вероятно, ты просто упомянул об этом вскользь, как бы к слову, – это в твоем стиле.
Стараюсь говорить как можно мягче. Как можно спокойнее.
– То, что он делает, – это не любовь, а что-то абсолютно противоположное. Он как будто пытается меня присвоить. А сейчас он хочет украсть у меня еще и тебя.
– Я тебе не принадлежу, так что украсть меня нельзя. Мне кажется, что я тебя совсем не знаю. Сплошные секреты. Ты столько лет не была со мной откровенна! – с надрывом говорит она.
– Я знаю, Ровена. Я очень сожалею. И так хочу загладить вину! Чтобы нас снова ничего не разделяло! Но сейчас для меня главное – не обидеть тебя. Только поэтому я до сих пор здесь, хотя на самом деле хочу только одного: бежать отсюда со всех ног. И он это знает. Ради чего все и устроил.
Ровена отдергивает руку.
– Как благородно и самоотверженно с твоей стороны, – холодно отчеканивает она. – Он тебе не нужен? Тогда отдай его мне.
– Но он опасен! Из-за него моя жизнь превратилась в ад! Именно об этом я и хотела с тобой поговорить. Знаешь, мне очень непросто кому-то довериться. Я могу прямо сейчас вызвать полицию и заявить на него – при условии, что ты меня поддержишь. Но ты ведь этого не сделаешь?
– Кларисса, не истери. Он же наш гость! У тебя точно что-то с головой. Я лично собираюсь узнать его получше.
– Ты понятия не имеешь, на что он способен! Он использует тебя, чтобы шпионить за мной.
– Ты эгоистка, каких поискать!
Ты возвращаешься. Вместе со своей ухмылкой.
– Персиковый "Беллини"! – гордо объявляешь ты. – Коктейль дня. Здешний бармен просто великолепен, поэтому я и предложил сюда пойти.
Ровена снова расцвела:
– Обожаю "Беллини"!
Ты и правда вскружил ей голову. Пытаюсь увидеть тебя ее глазами. Генри называл тебя фигляром, хотя и признавал, что студентки время от времени на тебя западают. Сегодня ты пришел в черных джинсах и темно-синей рубашке навыпуск. Ночная синь. Мой любимый оттенок синего. Мне действительно нравится, как ты одет. Я вдруг понимаю, что иногда так одевался Генри. Ты копируешь его, причем вполне осознанно.
Ты ставишь на стол два коктейля. Себе ты принес бутылку французского пива.
– Почему бы нам всем не повеселиться как следует?
Ну, ты-то сам уже вовсю веселишься. Такого веселья у тебя, наверно, с ноября не бывало.
– Надеюсь, тебе коктейль тоже понравится, Кларисса.
Ты смотришь мне в лицо и тут же переводишь взгляд на рисунок, который висит у нас над столом. Обнаженная женщина сидит на табуретке; колени сведены, иначе это выглядело бы вульгарно. Весь ее наряд составляют чулки с поясом и туфли на высоких каблуках. На коленях лежит хлыстик. Ты указываешь на картину, изобразив на лице крайнюю степень смущения:
– О, простите. Я совсем забыл, какой здесь антураж.
Мы оба знаем, что тебя заводит эта прилюдная порнография. Что ты теряешь голову, когда видишь меня в окружении подобных картин. Вот почему ты предложил сюда пойти.
– По-моему, это очень красиво. Изысканно, – говорит Ровена и протягивает руку к бокалу.
Я снова спрашиваю себя, что за вино ты дал мне выпить тогда, в ноябре.
– Ровена, не пей!
Пытаюсь схватить Ровену за руку, но она уворачивается. Пытаюсь еще раз – и получаю болезненный шлепок по запястью. Бокал уже у нее. Начинается неловкая возня, и мне удается вылить весь ее персиковый "Беллини" в корзинку с подсушенными кусочками багета.
– С ума сошла?? Не могу поверить, что ты это сделала! – восклицает она.
– Думаю, Кларисса плохо себя чувствует. Ей требуется наша поддержка и понимание, – отвечаешь ты, сделав скорбное лицо.
– Врачебная помощь, вот что ей требуется!