Дверь распахнулась. На пороге стояла молоденькая девушка в халате, волосы ее были накручены на папильотки, и поэтому голова напоминала репей.
- Ой, - вскрикнула она и попыталась закрыть дверь.
Но Игорь подставил ногу и надавил плечом.
- Спокойнее, гражданка Пименова, мы из милиции.
Муравьев достал удостоверение.
- Ко мне?
- Именно.
Прошли по длинному, пахнущему прогорклым жиром коридору, мимо сундуков и старых чемоданов, мимо корыт и велосипеда без колес, висящего на стене.
Девушка толкнула дверь в комнату, совсем маленькую, метров двенадцать. В ней еле разместились две кровати, платяной шкаф и стол. Пол у окна был обшит жестью, на нем стояла печка, сделанная из оцинкованного бака. Венчал все это желтоватый абажур с кистями, низко висящий над круглым, покрытым вязаной скатертью столом.
- Садитесь, - сказала Лена.
Игорь оглядел комнату. Патефон на тумбочке, стопка пластинок, на стене фотографии Любови Орловой, Павла Кадочникова, Марка Бернеса и еще одна. Молодой мужчина с бачками и тонкими усиками нагловато смотрел на них большими миндалевидными глазами.
- Милая Леночка, - начал Игорь, - я был в типографии, и там нам дали ваш адрес.
- А зачем? - Хозяйка выдергивала из головы бумажные закрутки.
- Леночка, - Игорь достал из кармана шрифт, - кому вы его давали?
- Но ведь ничего страшного не случилось? - спросила девушка. - Правда?
- Как сказать. Вы мне ответьте на вопрос.
- У меня есть друг, ну жених, если вы хотите. Он артист в Москонцерте.
- Это он? - Муравьев показал на фотографию.
- Да. Ему шрифт нужен для нового спектакля.
- Вы любите театр?
- Обожаю.
- Хотите стать актрисой?
- Очень. Весной Олег устроит меня в театральную школу, он говорит, что у меня талант.
- Охотно верю ему, - усмехнулся Муравьев.
Девушка была прелестная. Синеглазая, с золотыми волосами, даже тусклый свет не мог затушевать красок молодости.
- А как фамилия Олега?
- Гостев.
- Вы бывали у него дома?
- Нет. Он приходит ко мне.
- А где он живет?
- Не знаю. Я у него паспорт не спрашивала. Я же женщина, товарищ милиционер, а не комендантский патруль.
- Вы говорите, он ваш жених, и вдруг ничего о нем не знаете?
- Товарищ милиционер, - Лена улыбнулась, - он же не хулиган и не жулик. Почему он вас заинтересовал?
- Допустим, что так. Но шрифт, который вы ему передали, найден у человека, совершившего убийство.
Лена начала медленно бледнеть, отчего глаза ее, казалось, стали еще больше.
- Не может быть!
- К сожалению, это так. Мы ни в чем не обвиняем вашего друга. Но, сами понимаете, время военное.
- Но я...
- Как нам его найти, Лена? - твердо спросил Игорь.
- Он мне сказал, что разошелся с женой, актрисой. Истеричкой и дурой, но вынужден пока жить с ней в одной квартире. Он мне оставил телефон своего друга.
- Номер?
- Ж-2-45-48. Соломон Ильич.
- Леночка, когда вы договорились встретиться с ним?
- Он просил еще несколько литер, я обещала позвонить.
- Вы поедете с нами.
- Вы меня арестовали? - В голосе девушки послышался ужас.
- Нет, пока пригласили в милицию.
- А как же работа?
- Вас подменят. Мы, если вы не возражаете, захватим с собой фотографию вашего жениха.
Белов
Кочан сидел посреди комнаты, мрачной и длинной, как пенал. На покрытой засаленным тряпьем кровати лежала стонущая старуха.
- Ой, нет совести у вас, - подвывала она, - обижаете сироту...
Оперативники обыскивали комнату, в углу застыли понятые: дворничиха и сосед из квартиры напротив. Он пришел прямо с улицы, и снег на валенках начал подтаивать, растекаясь по полу маленькими лужами.
- Сироту не жалеете, - стонала старуха, - я немощная... Матка его на трудфронте... Папка от немецкой пули погиб...
- Ты молчи лучше, Севостьянова. Молчи, - устало оборвал ее Кузин, - мамка его за спекуляцию сидит... А сынок твой, Витя Севостьянов, в сорок первом погиб в Зоологическом переулке, когда на третий этаж в пустую квартиру лез... Знатного ты домушника вырастила, Севостьянова.
- Тебе бы оговорить старуху немощную...
Белов смотрел на Толика Севостьянова. Перед ним сидел не Кочан, а обыкновенный мальчишка, шмыгающий носом, нервно облизывающий губы. Руки у него были покрыты цыпками, как у пацанов, играющих в снежки.
Сергей глядел на него и думал о том, сколько таких Толиков Севостьяновых выбросила на улицы война. И как долго придется ему и его товарищам переделывать этих пацанов, рано узнавших вкус табака и водки, полюбивших легкие, лихие деньги.
- Слышь, Толик, - сказал Кузин, - где товар?
- Нету у меня ничего, - буркнул Кочан, - нету как есть.
- Вы на чердак сходите, - сказал мужчина-понятой, - он туда что-то часто лазает.
- Сука, - выдавил Толик.
- Ты меня не сучи, сопляк, и глазами не зыркай, я всю жизнь у станка, а ты, как и твой папаша распрекрасный, на краденое живешь.
- Сам покажешь? - спросил Кузин.
- Ищи, начальник, тебе казна за это платит.
- Дурак ты, Толик, - беззлобно ответил Кузин. - В блатного играешь. Фасон давишь. Вспомнишь еще мои разговоры когда-нибудь. Никакой ты не блатной, а так - пена.
Минут через десять оперативники принесли в комнату несколько бумажных упаковок папирос, ящик водки и пол-ящика шоколада.
- Да у него целый гастроном, - ахнула завистливо дворничиха.
Милиционер, писавший протокол обыска, начал пересчитывать бутылки, пачки папирос, шоколад. Книжки со стихами нашли за иконой, их было пять штук.
- Где деньги, Севостьянов?
Парень молчал, глядя куда-то поверх головы Белова.
- Так, гражданка Севостьянова, - сказал Кузин, - вставайте.
- Зачем? - спросила внезапно старуха хрипло и резко.
И Белову показалось, что говорит кто-то вновь пришедший, так непохожи были голос и интонация на скорбный старушечий плач.
- Кровать обыщем.
- Я хворая, нет у вас такого права.
- Есть, Севостьянова, есть. - Кузин подошел к кровати.
- Я встать не могу.
- Ты мне лапшу на уши не вешай, Севостьянова, хворая. А кто вчера водкой торговал, не ты? - В голосе Кузина зазвенели резкие нотки.
- Вчера не сегодня, начальник.
- Не встанешь - поднимем.
Старуха вылезла из-под одеяла и, на удивление Белова, оказалась в стеганых ватных брюках и толстом свитере.
- Бери, гад. - Она плюнула и отошла в угол.
- Так-то оно лучше.
Кузин подошел к кровати, скинул одеяло, поднял второе, лежащее на матрасе. Под ним были деньги.
- Ты что, Севостьянова, думаешь, это все? Сейчас мы выйдем, а наши девушки тебя обыщут. Не зря ты ватные штаны натянула. Пошли, Белов.
Милиционеры вывели Кочана, в комнату вошли две девушки с сержантскими погонами. За дверью слышалась возня, хриплый голос Севостьяновой, потом все стихло.
- Порядок, товарищ капитан, - выглянула на площадку девушка-сержант. - Заходите.
Старуха сидела в углу, закутавшись в тулуп. На столе лежали кольца, часы и деньги.
Севостьянова глядела на вошедших тяжело и ненавидяще.
- Ты, Севостьянова, - задохнулся от гнева Кузин, - сына своего вором сделала, невестку и внука. Люди на фронте кровь проливают, а ты жиреешь здесь на горе человеческом. Ты паук кровяной. Моя бы воля...
- Бодливой корове бог рогов не дал, - спокойно и зло ответила старуха. - На мне нет ничего. А деньги и цацки внучек принес.
Кочан, стоявший у дверей, вздрогнул, будто его ударили плетью.
- Ты чего, бабка! Ты же мне срок лишний лепишь.
- А ты, Толик, привыкай. У вас блатной закон - человек человеку волк. - Кузин достал папиросу и закурил.
Данилов
- Значит, вас зовут Леной и вы хотите быть актрисой? - Данилов грел пальцы на стакане с чаем. - Вы пейте чай, правда, он не очень сладкий, но все же с сахаром.
Девушка смотрела на него просто и ясно. Она совершенно не терялась в этом служебном кабинете, чувствуя себя здесь естественно и просто. Сделала маленький глоток, подула.
- Горячий.
- После холода хорошо. Вы мне расскажите про Олега, Лена. Где познакомились, где бывали, как зашел разговор о шрифте?
- Неужели это так важно?
- Очень. Вы комсомолка, сейчас война, сами должны понимать, что просто так вас сюда к нам не пригласили бы.
- А как мне называть вас? - поинтересовалась девушка.
- Иван Александрович.
- Я познакомилась с Олегом летом. В ЦПКиО. Там в летнем театре для красноармейцев концерт был, я туда попала. Олег сидел на соседнем кресле. Я еще подумала - молодой, здоровый, а не в армии. Потом у меня каблук на босоножке сломался. А он подошел, сказал, посиди, мол, здесь, и убежал. Пришел - каблук на месте. Потом он сказал мне, что артист и режиссер, пригласил в гости к своему товарищу.
- Где живет товарищ и как его зовут?
- На Сивцевом Вражке, зовут Славой. У него чудесные пластинки и патефон заграничный. Мы пили у него чай, разговаривали о театре.
- Вы бывали у этого Славы?
- Да, несколько раз.
- Значит, адрес помните?
- Сивцев Вражек, дом три, квартира один.
Муравьев, сидевший в углу, встал и вышел в другую комнату.
- Вы часто встречались?
- По-разному. Олег много ездил в составе фронтовых бригад.
Вошел Муравьев, положил перед Даниловым бумажку. Иван Александрович прочитал:
"Гостев Олег Борисович в Москве не прописан. В кадрах Москонцерта не значится. В Сивцевом Вражке, 3, квартира 1, проживает Шумов Вячеслав Андреевич. Через час его доставят сюда".
Данилов прочитал еще раз, положил записку в папку.
- Кого из друзей Гостева вы знаете?
- Только Славу и телефонное знакомство с Соломоном Ильичом.
- Гостев приносил вам продукты?
Лена покраснела, помолчала, собираясь с мыслями, и ответила не очень уверенно.
- Приносил... Конфеты... Шоколад... Вино... Недавно несколько банок консервов. Он получает все это за концерты.
- Пусть так, пусть так. Да вы пейте чай, он, наверное, совсем остыл, - улыбнулся Данилов.
Он смотрел на эту славную девушку и думал о том, сколько раз она смотрела кинофильмы "Цирк", "Машенька", "Горячие денечки". Как ей хотелось стать такой же, как Любовь Орлова и Окуневская. Наверное, она ходила в самодеятельность.
- Кстати, Лена, вы участвовали в самодеятельности?
- Вы знаете, Иван Александрович, я даже училась в драмстудии театра.
- Это, кажется, на площади Журавлева?
- Да. Потом война, эвакуация. Мне предложили уехать, но я пошла на трудфронт. Сейчас работать надо.
- Это вы правы. Только если у вас талант, вы могли бы много пользы принести.
- У нас в типографии есть группа девчат, мы организовали концертную бригаду. В свободное время ездим по госпиталям, выступаем перед ранеными.
- Подождите, я вам горячего чаю подолью. Лена, когда Гостев попросил вас принести шрифт?
- Месяц назад, до Нового года. Я не придала этому значения. Потом он опять завел этот разговор и сказал, какие именно литеры ему нужны.
- А для чего, он говорил?
- Сказал, что приехал Охлопков, организует новый театр. Особый фронтовой театр. Им надо напечатать программы, а литер некоторых нет.
- А печатная машина?
- Он сказал, что в театре есть "Бостонка".
- Гостев обещал устроить вас в театр?
- Да.
- Лена, вы должны нам помочь. Позвоните Соломону Ильичу и попросите Гостева встретить вас завтра, скажите, что все готово.
- Хорошо.
Никитин
Ничего нет хуже, чем ждать да догонять. Люди делом занимаются, а здесь сиди, карауль телефон да этого Соломона.
Никитин сидел на диване. На голове обручи наушников. Тоненький проводок шел к телефонному аппарату. Телефон висел в коридоре на стене.
Хозяин дома, Соломон Ильич Коган, оказался портным. Лет ему было под семьдесят, поэтому к приходу оперативников он отнесся философски.
- Я в вашем МУРе знал одного человека, он допрашивал меня еще при нэпе. Занятный был мужчина.
- А вы, папаша, - прищурившись, спросил Никитин, - и тогда с блатными дело имели?
- Я, молодой человек, имел дело со всякими. Я закройщик, а хорошо одетыми хотят быть все: и директора трестов, и актеры, и, как вы выражаетесь, блатные.
- У вас, папаша, нет правового самосознания.
- Чего нет, того нет, молодой человек. Зато есть руки.
- Я в Туле тоже одного рукастого знал, так ему тридцатку нарисовать раз плюнуть.
- Каждый знает тех, кого знает, - таинственно и непонятно сказал хозяин и пошел в комнату кроить.
В квартире томились еще два оперативника и парень из отдела оперативной техники. Про Гостева хозяин сказал, что это очень милый человек, артист Москонцерта. Шил у него пальто, а потом попросил разрешения дать его телефон девушке Лене.
- У него кошмарная личная драма, - пояснил хозяин, - жена истеричка.
Соломон Ильич, что-то напевая, кроил. Оперативники томились, техник занялся делом, начал чинить электрический утюг, а Никитин рассматривал старые журналы мод.
До чего же хороши там были костюмчики. Брючки фокстрот, пиджаки с широкими плечами и спортивной кокеткой.
Надеть бы такой габардиновый светло-песочный костюм да пройтись по Туле. Смотрите, каким вернулся в родной город Колька Никитин.
Время шло. Телефон звонил редко. Хозяин говорил с племянницей, потом позвонила Лена и назначила Гостеву свидание утром у проходной. Долго Соломон Ильич говорил с каким-то капризным заказчиком.
Положив трубку, хозяин хитренько посмотрел на Никитина и сказал:
- Вот что, молодые люди. У меня есть картошка и лярд. Мы сейчас все это поджарим и поедим. А то вы с голоду умрете. И чаю попьем. Пошли на кухню.
Белов
- Ну, Толик, - сказал Кузин, - как дальше жить будем?
Они сидели в кабинете Кузина, электричество горело вполнакала, поэтому капитан зажег керосиновую лампу-трехлинейку. Кочан молчал, шмыгал носом, вздыхал. Предательство бабки здорово подломило его. Возможно, именно сейчас он задумался над словами Кузина. Белов не вмешивался пока. Пять минут назад ему привезли фотографию Олега Гостева.
- Так что, Толик?
- Торговал я, конечно, - шмыгнул носом Кочан, - так жизнь такая.
- Что ты про жизнь-то знаешь? - Кузин встал, по стенам метнулась его сломанная тень. - Люди ее, эту жизнь, на фронте защищают, а ты? Наш, советский пацан, своих сограждан обираешь. Как это понимать, Толик?
- Да я разве... Я что... Боюсь я его... И все пацаны боятся...
Белов положил перед Толиком фотографию убитого. И по тому, как задрожали руки задержанного, как заходило, задергалось лицо, Сергей понял - знает.
- Знаешь? - резко спросил Белов.
- А кто его? Артист?
Белов протянул фотографию Гостева.
- Этот?
- Он... Женька Артист... Это он Витька? Ну, ему не жить...
- Кто такой Витек?
- Кличка у него Царевич. Не московский он. Из Салтыковки. Он от деловых к Артисту приезжал.
- Фамилия Артиста?
- Не знаю.
- Где живет?
- Не знаю. Он ко мне сам приходил. Говорил, где товар взять, деньги забирал.
- Твои дружки его знают?
- Видели.
- Они тоже работают на него?
- Через меня.
- Когда должен прийти Артист?
- Не знаю.
- Выйди, Толик, в коридор.
- Ну вот что, Евгений Иванович, - сказал Белов голосом, не терпящим возражения, - раз я старший, то мое решение такое. На квартире Кочана сажаем засаду. С утра сориентируй всех. Покажи карточку Артиста.
Данилов
Вячеслав Андреевич теребил руками шапку.
- Да вы успокойтесь, чего волнуетесь, - улыбнулся Данилов.
- А вас в МУР вызывали? - внезапно спросил Шумов.
Вопрос был настолько неожиданный, что Иван Александрович на секунду растерялся даже. Потом, представив себе ситуацию, расхохотался. Шумов тоже улыбнулся, но грустновато.
- Нет, - ответил Данилов, - не приходилось мне.
Ему положительно нравился этот худощавый, сдержанный человек. Одет был Шумов в хороший костюм, сорочка на нем была заграничная. Над карманом пиджака были нашиты две полоски за ранения - золотистая и красная.
- Где это вас? - спросил Данилов.
- В декабре сорок первого под Волоколамском.
- Да что вы? Я тоже там воевал.
- Вы?
- Представьте себе. В сводном батальоне НКВД.
- Значит, соседи. Я помвзвода был в Третьей ополченческой бригаде. По ранению уволили вчистую.
- Где работаете?
- В Московском драматическом театре помрежем. Я до войны в театральном институте учился. Ушел добровольцем. Ранило. Вот работаю. Говорят, институт возвращается, опять пойду учиться.
- Послушайте, Шумов, вы этого человека знаете?
Данилов протянул ему фотографию.
- Женька Баранов, - мельком взглянув на нее, ответил Шумов. - Что, за спекуляцию попал?
- Почему вы так считаете?
- А его из нашего театра за это поперли. В сороковом театр ездил в Латвию. После воссоединения. Ну он там и развернулся. Спекулянт. Пустой человек.
- Вы случайно не знаете, где он живет?
- На Краснопролетарской. Дом его одноэтажный, деревянный, как раз напротив типографии. Я у него галстуки покупал, так ездил туда.
- Вы его давно видели последний раз?
- В прошлом году, он ко мне пару разу с очень милой девушкой заходил, просил почему-то называть его Олегом.
- Ну а вы?
- Называл, мне не жалко.
- Он часто бывал у вас?
- Я же сказал, пару раз. Такие, как он, - люди бесцеремонные. Приходят без звонка, валятся как снег на голову. Эта наша мягкотелость, свойственная интеллигенции. Знаешь, что дрянной человечишка, а все равно обидеть боишься.
Никитин
Гостев позвонил в двадцать два сорок три.
- Соломончик, - услышал Никитин в трубке бойкий баритон. - Звонила ли моя прелесть?
Портной из-под очков поглядел на Никитина. И ответил насмешливо:
- Для вас, молодой человек, хорошие новости. Она ждет свидания утром у проходной. Говорила, что достала для вас кое-что.
- Соломончик, вы умница. У меня есть чудная фланелька, я хотел бы пошить летний костюм.
- Е. Б. Ж., - ответил Соломон Ильич.
- Что? Что? - удивился Гостев.
- Е. Б. Ж. Вам как артисту следовало бы читать письма Льва Николаевича Толстого. Он заканчивал их именно этими буквами. Они расшифровываются очень просто: "Если буду жив".
- Я буду жить долго, Соломончик. Долго и счастливо.
Портной еще раз посмотрел на прижавшего наушники Никитина, на тяжелые фигуры оперативников и, вздохнув, сказал:
- Мне бы вашу уверенность. Так что передать милой даме, если она будет звонить еще?